"И ВРАЧ В НЕМ ТИХО УМИРАЛ,

А ЧЕХОВ НЕ РОЖДАЛСЯ..."

 

В 1959 г. в Красногорске поселился сорокашестилетний врач Николай Троицкий, привлекший к себе внимание не только выразительной внешностью, но и неординарностью суждений, за которыми скрывалась выстраданность каждого слова. О нем ходили слухи и легенды: прошел два концлагеря — фашистский и советский. В первый раз попал в плен к немцам, второй раз "попался" СМЕРШу. Много раз был на краю бездны, но все-таки выжил, отпущен на свободу и получил возможность работать по своей профессии. Вскоре наступила Хрущевская оттепель, и уста людские разомкнулись. Тайное стало явным, и скромный доктор Троицкий без опаски заговорил о трагедии военнопленных и узников ГУЛАГа не только как пострадавший, но и как аналитик, имевший редкую возможность сравнить эти две системы "человеческого рабства, узаконенного XX веком, исходя из своего собственного опыта. Конечно, вопрос в том, где было лучше и в чем именно — в гитлеровских лагерях или сталинских — изначально безнравственный, но черты сходства и различия, подмеченные узником, безусловно представляют исторический и научный интерес для тех, кто глубоко изучает трагедию плена. Поэтому публикация воспоминаний доктора Троицкого "Тяжелые сны" оказалась в центре внимания научных сотрудников Мемориального музея немецких антифашистов. Не подлежит сомнению и роль личности в этой невеселой истории. Автор обладал внутренней силой духовного противостояния всем ужасам и мерзостям концлагерей, что помогало ему оставаться Человеком в самых нечеловеческих условиях. Не отрицает он и руку Провидения, когда ему, узнику за колючей проволокой, существу бесправному и униженному, удавалось избежать гибели...

Внешностью своей — высокий лоб, орлиный нос с горбинкой — он похож на философа. Так его и звали однокурсники по медицинскому институту в Томске, который он закончил за год до начала Великой Отечественной войны. Сложись судьба его более благоприятно, он мог бы успешно сочетать литературное творчество с искусством врачевания, как это удавалось, например, Чехову или Вересаеву.

Он мог бы родиться в Варшаве и всем своим видом ухоженного избалованного ребенка с голубыми глазами восхищать взоры соседей где-нибудь на Маршалковской улице или Аллее Роз... Но его угораздило появиться на свет 28 октября 1913 г. в дальневосточном городе

 

Уссурийске, куда из Варшавы увез свою молодую жену военный врач. Нареченный Николай, сын Александра, стал полным тезкой последнего российского императора, торжественно отмечавшего в тот год 300-летие дома Романовых.

Не трудно угадать, какие знаки восходили над головой новорожденного: зодиакальный Скорпион, соответствующий дню его рождения, и кровавый Марс, уже возникающий на горизонте грядущего 1914 года. Интерес к астрологии Н. А. Троицкий сохранил до конца своих дней, не имея ничего общего с модным поветрием. С помощью астрологии он пытался найти объективное объяснение трагической участи поколений, оказавшихся в мясорубке войн и революций. Ко всему он имел философский подход...

"Пути судьбы неисповедимы. Никогда не угадаешь, где найдешь, где потеряешь", — гласит народная мудрость. Попытка молодой матери вывезти своего отпрыска в родную Европу была пресечена разразившейся первой мировой войной. Поезд остановился в таежной глуши Красноярского края. Глухое сибирское село стало для Троицкого незабываемой Родиной детства. Но враждебные вихри веют снова и снова, вовлекая в свой водоворот всех без разбору. Сгинул в котле гражданской войны брат матери дядя Алеша, несмотря на свою безусую молодость, заменявший мальчугану отца. Энергичная, предприимчивая мать делает новую попытку вырваться в родную Европу самым безумным, но единственно реальным путем — через Дальний Восток и Маньчжурию. Мальчик Коля, уже подросший и окрепнувший на сибирских хлебах, с жадностью смотрит в окно вагона на неровные гряды сопок. Ехать ему очень нравится, в отличие от матери, которая в очередной раз понимает, что до Варшавы ей не добраться. Отцовский Дальний Восток их отторгает, материнская Европа не принимает, но... до поры до времени. Рок витает над ними...

Пройдет немногим более двух десятков лет, и молодой врач, спортсмен и шахматист, кумир друзей и женщин, тонкий знаток поэзии, снова двинется на Запад, но в колонне военнопленных. Он увидит материнскую родину в огне и крови, в дыму развалин. Тысячу раз он, атеист, окажется на волосок от смерти, узнает предательство, рабство, унижение, голод, но сохранит присутствие духа.

День победы над фашистской Германией не принес ему, как и многим другим узникам концлагерей, желанной свободы. Троицкий снова в пути на Родину, но и Родина в очередной раз отторгает его и кидает за колючую проволоку. И вот невольничий поезд везет его на Дальний Восток, на острова архипелага ГУЛАГа, как бы замыкая круг злоключений простого смертного.

 

Владивосток... В этих краях, по словам матери, он родился. Отсюда направился новый арестантский этап: порт Находка, дорога на Колыму. В слаженном передвижении заключенных неожиданная заминка: рейс задержался из-за взрыва парохода "Дальстрой", произошедшего на глазах у двигавшейся в порт колонны невольников... Так Николай Александрович впервые увидел море. Сбылась все-таки детская мечта, взлелеянная некогда в сибирской избе под шелест журналов "Вокруг света", которыми зачитывался любознательный сын сельской фельдшерицы... Не огорчайся друг-читатель, мечты в XX веке все-таки сбываются!

Семь морей и два океана предстояло проплыть каравану с арестантами, чтобы прибыть к месту назначения — в Янлаг, расположенный у самого полюса холода. Минус пятьдесят! Здесь это обычная температура. Дошли не все...

"География Архипелага: эти необозримые пространства снежной или песчаной пустыни, тундры, тайги. Колыма, хотя и не остров, а горше острова: оторванный кусок, куда убежишь с Колымы", — пишет А. И. Солженицын во втором томе "Архипелаг ГУЛАГ". Через некоторое время улыбнулось Троицкому и "колымское счастье": из штрафной бригады, где приходилось работать с уголовниками, его взяли врачом в лагерную больницу. Он начал вести прием больных с прозекторским ножом за голенищем! Незабываемыми остались встречи с заключенным Н. Давиденковым — любимым учеником академика И. П. Павлова. Давиденков мог бы стать талантливым ученым-физиологом, но погиб в лагере. Было немало и других встреч с замечательными людьми нашего века, отбывавшими срок на островах ГУЛАГа. О них рассказано на страницах этой книги, читая которую невольно задаешься вопросом, кто же автор ее — жертва кровавых ристалищ XX века или избранник судьбы, которому дано было уцелеть для того, чтобы рассказать, что удалось увидеть и пережить миллионам безвестных жертв?!

Да, книга создавалась в мирное время, но это не значит, что лишенный возможности записывать увиденное, он не вел дневников, ибо еще в фашистском концлагере дал себе обет, что если выстоит и выживет, то обязательно напишет о том, о чем умолчать невозможно.

Я дал себе большое обещанье.

Какое расскажу, когда исполню.

Для этого нужна вся жизнь,

А, может быть, и смерть.

— сказал выдающийся поэт нашего века Владимир Луговской, готовясь к работе над книгой исповедальных поэм "Середина века". Эти слова Целиком можно отнести и к мемуарам Н. А. Троицкого. После освобождения из лагеря Троицкий работал на обогатительной фабрике в поселке Батыгай Верхоянского района. Перед Новым 1954 годом он

 

 

получил разрешение на выезд, а в апреле — наконец-то увидел свою мать, обосновавшуюся в Семипалатинске вместе с доброй няней. Они считали Колю погибшим...

В 1959 году врач Троицкий поселился в подмосковном городе Красногорске и начал работать терапевтом в местной поликлинике. Это был не вполне обычный врач в привычном понимании. Круг его интересов был поразительно широк и разнообразен: от урологии до геронтологии, от истоков древних цивилизаций до современной поэзии. Особенно его интересовала природа аномальных явлений, и он старался не пропустить ни одной лекции или работы на эту тему. В Красногорске он приобрел известность и как блестящий лектор и пропагандист здорового образа жизни, вовлекая своих пациентов в спортивные занятия и туристские походы по лесам и полям в поисках лекарственных растений. Пройдя сквозь ад концлагерей, он навсегда уверовал в чудодейственные силы живой природы. Среди его пациентов было немало известных писателей, даже вдова Владимира Луговского — Тамара Эдгаровна Грауберт, которая в благодарность подарила ему раритет из домашней библиотеки — поэтический сборник, цитата из которого была приведена выше, как наиболее точно отвечающая жизненной позиции доктора Троицкого. Но более всего он любил поэзию Николая Гумилева, поэта запрещенного в годы тоталитаризма, но чрезвычайно близкого ему по духу и судьбе, отмеченного "знаком высшего позора". А стихотворение Н. Гумилева "Портрет мужчины" он декламировал с такой силой проникновения, что казалось поэт посвятил эти стихи ему лично, доктору Троицкому:

Ему в веках достался странный жребий —

Служить мечтой убийцы и поэта,

Быть может, как родился он, на небе

Кровавая расстаяла комета.

Николай Александрович был постоянным читателем многих библиотек, самый большой читательский стаж он "наработал" в "ленинке" — главной библиотеке страны. На протяжении многих лет он ездил туда почти еженедельно, составляя антологию поэзии XX века от А до Я, т. е. не пропуская ни одного автора из библиотечных каталогов. Эта антология, состоящая из полюбившихся читателю строк, была любовно отпечатана на машинке в нескольких экземплярах, переплетена и подарена в качестве праздничного сувенира самым близким друзьям. Один экземпляр уникальной поэтической антологии, составленной доктором Троицким, находится ныне в личной библиотеке жителя израильского города Офакима Вячеслава Давыдова, внесшего немалый вклад в культурную жизнь Красногорска, когда он проживал здесь в 80-х годах.

Ценитель поэтического слова, сам Троицкий не отказывал себе в удовольствии сочинять стихи, которые нередко появлялись на страницах

 

местной прессы наряду со статьями на медицинские темы. Когда же речь заходила о творчестве, Троицкий грустно отшучивался: "И врач в нем тихо умирал, а Чехов не рождался"...

Суровая, полная трагических испытаний жизнь сделала его ироническим фаталистом. Речь его была оснащена поговорками и прибаутками, выражениями мистического свойства: "Бородавка — телу прибавка", "Тюрьма — все же не могила", "Из двух зол я выбираю оба". Последнюю поговорку он придумал сам и относил ее, конечно, к себе самому.

В октябре 1997 года в Мемориальный музей немецких антифашистов вдова Н. А. Троицкого передала на вечное хранение личные вещи доктора, а именно то, что для сотрудников музея представляет необычайную ценность, — прокопченный котелок, компас и часы. К этому были приложены записные книжки, рукопись мемуаров "Тяжелые сны", письма, фотографии, документы. В каждой вещи жила душа этого мужественного, сильного и доброго человека. Старинные часы — ход у них тяжелый, ведь их стрелки отсчитывали медленные годы неволи. Старенький компас на ремешке помогал ориентироваться на огромных пространствах Европы и Азии, большую часть которых его хозяин прочувствовал подошвами своих сапог, а котелок помогал ему согреваться даже в самые беспросветно холодные дни и ночи восемьсот километрового подконвойного пешего перехода от устья Яны до лагеря в пятидесятиградусный мороз.

Любопытно, что Солженицын, исследуя этот эпизод в своем знаменитом многотомнике "Архипелаг ГУЛАГ", высказал сомнение в том, что участники этого перехода дожили до освобождения. Троицкий — один из немногих, а может быть и единственный, сберег для истории живое слово об этом испытании, равном, наверное, только знаменитому Ледяному походу под предводительством генерала Корнилова в эпоху гражданской войны.

Кто расскажет о тех. что лишений не вынесли,

И о тех, что все тяготы перенесли?

Что вы встретите в самом отчаянном вымысле

Фантастичней сегодняшней правды земли?

— эти строки поэта Лазаря Шерешевского имеют непосредственное отношение к автору "Тяжелых снов", дружба поэта с врачом завязалась на красногорской земле, продолжилась в обществе "Мемориал". При всей своей любви к литературе Н. А. Троицкий не выносил фантастики, на собственном горьком опыте убедившись, что жизнь подчас страшнее вымысла.

 

25 апреля 1998 г Поэтесса МАРГАРИТА НОГТЕВА