VII. РАБОТА В ГЕОЛОГОРАЗВЕДКЕ

Через день после прибытия в Омсукчан я принял отдел нормирования труда и зарплаты в геолого-производственном управлении. На геологоразведочном производстве этот участок трудный, так как в наших условиях нормативы отсутствовали и приходилось их по ходу разрабатывать. В этом отделе я занимал должность начальника, кроме меня были три инженера и один экономист по труду. Кроме этого, в 5 разведрайонах и в 2 разведучастках Управления имелись еще штаты 8 нормировщиков. Через несколько дней я верхом объездил развед-районы, ознакомился с людьми и обстановкой. В разведрайоне "Бостой" я остановился у начальника района Мельника Филиппа Сергеевича, жена его моя землячка бакинка, молодая мать, гостеприимная хозяйка. Мы лазали Филиппом Сергеевичем по всем шахтам, штольням с шахтерской лампой и в касках горняков.

"Бостой" - разведрайон с большим геологичес-

ким хозяйством и красивым поселком на берегу реки Сугай. Река эта богата рыбой хариусом. Пейзаж этого живописного района был несколько раз достоянием кисти Валентина Александровича Цареградского. Затем я побывал в разведрайоне "Хаберен" у Шепилова Саши, молодого энергичного руководителя. И так, я в течение месяца, объездил все разведрайоны и участки нашего Управления, кроме "Амандрахана". Самым крупным и дальним развед-районом был "Остонцовый", с большим запасом оловянной руды. Район был накануне передачи в ведение эксплуатации Горного управления, как окончательно завершенный. По Дальстрою уже был приказ о его приемке и создании здесь рудника. Начальником был назначен инженер-горняк из Донбасса Буров Николай, который любил и пить и материть с подчиненными. Сюда я прибыл уже застав новым начальником Управления Курилова Дмитрий Ивановича, сменившего Чумака М.А. До этого я здесь бывал несколько раз и как хозяйственник решал проблемы снабжения. "Остонцовый" лежит за перевалом Капранова на трассе. Шахты здесь глубинные с мощными горизонтами, а спец контингент рабочей силы, зэки категории "трудновоспитуемые". Поэтому этот трудный, высокогорный участок, почти без растительности, и сложным контингентом рабсилы требовал особого внимания и заботы. Новый начальник Управления, Курилов - инженер геолог, старый колымчанин, с цыганским прошлым, принял решение пробить новую дорогу через сопку и тайгу в Омсукчан через Хивовчан, выйдя на ключ "Невский", минуя длинную трассу, почти наполовину сократив путь.

Я участвовал в этой работе по прокладке новой дороги. Вышли мы на эту, еще неизведанную трассу, взяв 2 трактора С-80 с санями, загруженный грузами первой необходимости, конечно в достаточном количестве дизтоплива и масла. Имели с собой карту, компас, охотничье ружье и даже карабин. Шли сами впереди, прощупывая проходные маршруты между сопок в тайге, затем отмечая путь по карте, пропускали трактор. Так шли мы шаг за шагом десятки километров иногда верхом, так как мы прихватили с собой, на всякий случай, несколько выездных лошадей. Преодолевали довольно трудные препятствия, после долгого пути вышли к ключу "Невский", где натолкнулись на широкую реку. Поискав более слабый переход пересекли "Невский" и вышли на перевалочную базу Бузлаева. По ходу, начальник давал указания руководству района Хивовчан о выделении трудяг для очистки просеков по маршруту пройденного нами пути. На севере бывает очень трудно найти дорогу жизни, я имею ввиду найти нужную дорогу через тайгу. Дорога в колымских условиях эта, в буквальном смысле, артерия жизни. По настоянию идущих с нами двух товарищей, начальника участка "Хивовчан" и фельдшера, мы новую дорогу назвали дорогой "Дмитрий Курило ва". В пути по девственной тайге, куда вступила впервые нога человека, мы часто видели тревожный забег серых зайцев, внезапный вылет из под гусениц трактора красивых куропаток. Наше шумное появление в этих местах безусловно нарушал царивший здесь вековой покой. А медведь? Здесь их много, избегая близкой встречи с людьми, они забирались до вершины сопок, стоя на лапах

дико смотрели на нас видимо думая, откуда взялись эти черты. В период работы Курилова, поселок и Хозяйство геологоразведчиков дальше развились. На востоке поселка Омсукчан, на косогоре появились здание Управления, автотракторная база со складами, химлаборатория, магазин, баня. Наша новая таежная баня получила в отличии от лагерной популярность. В неделю один раз, она обслуживала даже начальников из горного Управления. Мечтой колымчанина была помыться в настоящей бане. Лагерная баня по существу изба, сшитая из грубых досок, плохо отапливаемая железной печкой, часто находилась далеко от бараков. Три раза в месяц сотни зэков одновременно загонялись сюда для дезинфекции белья от вшей (имелось специальное дезинфекционное отделение) и помыться. Усталые зэки, после изнурительной работы, неохотой заходили в баню, желанием их было побыстрее добраться до лагерных нар и заснуть.

В это время я ближе познакомился с начальником отдела полевых и поисковых партий Григорий Степановым (кажется такая была его фамилия) Он был из нашего "ополчения 37 года" являлся хорошим специалистом и трудолюбивым товарищем.

Чумак Михаил уехал на учебу в 2-х годичную высшую школу МТБ СССР. Двое его сыновья остались в Омсукчане, супруга Тамара Владимировна работала у нас в Геологическом Управлении. Чумак продолжал держать связь с бывшим своим хозяйством в Омсукчане, писал работникам письма. Пробыв около года в Омсукчане, Курилов уехал, получив назначение начальником Средне-Колым-

ского Геологического Управления, перебрался еще севернее, в Ожогоно. На память о совместной работе оставил мне свой новый брезентовый плащ геолога, Встретили в поселке нового начальника Управления инженер полковника Рохлина Марка Исидровича, уроженца Ленинграда. Ему было лет за 45, человек деловой, талантливый геолог. Он приехал на Колыму молодым в начале тридцатых годов по окончании Ленинградского горного института. По работам геологических разведок на Колыме защитил в Москве докторскую диссертацию. Человек простой и гуманный, отличался от окружающих его колымчан, тем, что ни грамму не пил спиртного. Он страшно любил ходить пешком и на ходу пощупывал попадающие ему минералы, имея обязательно при себе молоток геолога. Вначале он относился ко мне недружелюбно, постепенно ознакомившись с моим участком работы, организацией труда, стал верить и сближаться. Стал до того уважать меня, что по некоторым вопросам, производства стал даже со мной советоваться, брать меня с собой при поездках в разведрайоны. Отношение Рохлина ко мне вызывало даже кое у кого ревность, особенно у руководителей других отделов Управления. Отсюда и возникли разговоры о том, что Рохлин почему то не считается с моим "прошлым". Дело дошло до того, что один из партийцев райучастка геологоразведочного Управления, выступая на Омсукчанской партконференции обвинил Рохлина в симпатиях ко мне, осужденному контрику, заявив, что материалы для выступления Рохлина на конференции подготовил бывший политзэк Багиров. Начальник политотдела Фисенко Иван и секретарь партор

ганизации Управления Авдеев Михаил положительно характеризуя меня, вынуждены были выступить и отвести демагогическое выступление Кузнецова Василия, обозвав его бездельником. Мне это доверительно передал мой знакомый, делегат партконференции.

В те мрачные дни такие "сигналы" на партконференции могли обернуться очень тяжелыми последствиями для Рохлина и для меня. Кузнецов приехал по договору на работу из Грозного и развалил колонковое бурение, которое он должен был организовать для извлечения пресной воды для нужд поселка и крупного рудника "Галимый". Рохлин, Фисенко и Авдеев ничего мне не сообщили о выступлении Кузнецова и продолжали также, как и прежде добро относиться ко мне.

Но увы, буквально на следующий день, меня вызывает исполняющий обязанности начальника только вновь организованного Райотдела МТБ (МВД продолжал также существовать) майор Кисловский для беседы. Из беседы со мной, я понял, что она касается выступления Кузнецова на партконференции, хотя майор был осторожен в своих выражениях со мной. Однако, я понял майора, благодаря своему старому опыту, с первых слов. Но вел себя я спокойно, как отсталый мужик из деревни. Затем он, не показывая мне, читал письмо из МТБ Азербайджана, которое, очевидно, пришло вслед за мной из Баку с замечанием к местным чекистам о том, что как мол, Багиров Эйюб мог попасть на, материк, в частности на Кавказ в Минводы. Позже, об этом также невзначай сказала мне секретарь Омсукчанского РО МТБ (женщина, фамилию

которой я забыл), когда-то работавшая в органах НКВД Азербайджана. Она как-то ляпнула мне, знаю ли я Атакишиева Салима из Азербайджанского МТБ. Разумеется, я ответил, что не знаю, хотя его хорошо знал и приходилось не раз с ним встречаться. Будучи заведующим Бакинским финотделом, по ходатайству начальника спецотдела ГНУ Фриновского Михаила Петровича я списал с отца Атакишиева, торговца, крупную сумму недоимок по налогам. Тогда Атакишиев Салим работал в Грузии, кажется, начальником Гараязского райотдела ГНУ. Последний раз я случайно встретился с ним в трагические дни 1938 года в подвалах НКВД Азербайджана, когда вели меня обратно измученного в камеру, после очередного допроса от следователя. Атакишиев уже был генералом НКВД в зените своей славы. Мир Джафар Багиров, как-то, назвал его "богом Востока". Атакишиев Салим узнал меня, улучив мгновенье, проходя мимо, шепнул мне: "Эйюб! гирванка-гирванка, батман-батман". Эти его слова, я понял, как пароль к тому, чтобы не оговорить самого себя в процессе следствия в НКВД, сопровождающегося издевательствами и пытками.

Видимо, вышесказанное обстоятельство на партконференции и плюс "информация" органов из Кисловодска и Баку, послужили поводом, чтобы обязать меня два раза в месяц негласно отмечаться в Райотделе МТБ. Здесь я еще раз убедился, что всеохватывающий репрессивный аппарат госбезопасности тех лет не упускал из поля зрения политзэков, каков бы ни был их срок заключения и готов был состряпать "новое дело", чтобы добить наше существование в архипелаге ГУЛАГа.

Безусловно это усугубило мое моральное состояние, как не трудись честно, до последних сил и вздохов, всевидящее око органов не упускает тебя из поле зрения, ни с чем и не с кем не считаясь. Закон и право не только грубо топтались, но и ушли словно в небытье в сталинском государстве.

Я стал чаще болеть сердцем, расстраивалась нервная система. Хотя начальство и сослуживцы не изменили, своего отношения ко мне, но мне не стало от этого легче. Вместо того, чтобы после курортного лечения и отдыха я поправился, однако мне стало хуже здоровьем. Несмотря на все это, я никому ничего не говорил, внешне держался бодро, но душевно мучался. Лишь единственный раз, я поделился своим состоянием с моим другом Яков Бланком, который морально поддерживал меня и подбадривал своим остроумием.

Вернусь к нашим производственным, делам в Омсукчане. Помню, после повторного разъезда с Рохлиным по тайге, разведрайонам и поисковым партиям, он провел большое совещание, где вторым вопросом стоял мой доклад "Состояние и задачи организации труда в скоропроходческих бригадах". Тогда это была модно и такие бригады поощрялись. Тем более по Омсукчанской зоне возникли новые геологические разведрайоны. Наряду с районами "Бостой", "Хатарен" (Индустриальный), "Хавовчан", "Остонцевый", "Кирчан", "Амандрахан" возникли "Новый Бостой", "Дальний". "Кирчан был открыт также недавно, но самый крупный "Остонцевый" готовили сдать уже как рудник. Прилетел однажды к нам генерал Цареградский на неделю, побывал в новых перспективных разведучастках, прочел ряд

лекций технического порядка и вылетел в Магадан.

Нам стало известно, что из Магадана в "Останцово" выехала группа руководящих работников; зам. главного геолога Дальстроя Драбкин А.Е., начальник планово-экономического отдела -ПЭО Главного Управления, Цыганков П.И., начальник отдела труда главки Кутузов В.И. и наш главный геолог, находящаяся в командировке в Магадане, Сластущинская А.В. Из "Остонцова", они взяли курс к нам на лошадях по тайге. По пути, они решили посетить также полевые поисковые партии геологов. Дело было летом, тайга особенно в этих районах кишит комарами и мошкарой. Так вот в тайге эти "знаменитые" геологи Колымы заблудились. Мы получили известие, что они выехали из "Остонцова" верхом, а путь до нас 6-8 часов езды. Их уже нет двое суток. Началась тревога, мы подумали, что они попали в руки беглецов из лагерей. В этом случае им пощады не будет, ибо беглецы как закон ищут документы и одежды вольнонаемных, договорников. Тогда, тем более ИТР, горняки носили форму со знаками различия.

Приступили к их розыску. Организовали группу поиска из б человек в их числе и Вася-Заика. Руководителем группы поручили быть мне. Вооружившись по всем таежным правилам, с резервом питания, картой, компасом, биноклем, мы вышли верхом в тайгу. Через сутки мы обнаружили их между ключом "Невский" и районам перевала "Танго". Так как дни стояли белые, в тайге было душно. Немного отдохнув у костра, позавтракав, мы вместе поднялись в обратный путь в Омсукчан. Вечером были мы уже в поселке. По дороге шутили и

дразнили гостей словами "видные геологи Колымы, среди белого дня пропали в тайге".

В Омсукчане в те годы имели один небольшой летний аэродром для приема маленьких самолетов. Находился он между двумя сопками и взлетная грунтовая полоса заканчивалась оврагом что было проблемой для больших самолетов типа ИЛ-2. Зимой, с октября до апреля месяца, вопрос решался просто. Замерзали реки и на протоке реки Сугая свободно принимались относительно большие самолеты.

В бытности начальником Управления Рохлина, была продолжена авиа полоса на летнем аэродроме для приема самолетов ИЛ-2. Помню, что первый взлет и обратную посадку в летнем аэропорту на самолете ИЛ-2 совершил полковник авиации, герой Советского Союза Борисов, на борту самолета которого находился сам Рохлин. Впоследствии, Борисов стал начальником авиаотряда Дальстроя. После этого первого, пробного рейса на маленький летний аэродром совершали регулярные посадки и вылеты ИЛ-2. Как символ нашей трагедии, на аэродроме долго еще стоял поврежденный фюзиляж самолета АН-2 № 986, на котором мы потерпели аварию. Марк Исидрович Рохлин, сделавший немало для геологоразведки за короткое пребывания в Омсукчане, выехал вскоре на работу в Яны. К этому времени, Чумак Михаил Александрович, окончив высшую школу МТБ СССР вернулся с учебы из Москвы обратно в Омсукчан начальником геологоразведочного Управления. За это время управление еще расширилось, дополнилось автотракторным парком, подсобными службами и кадрами. Наряду с

зэками на работу немало прибыло договорников по вольному найму.

В разгаре работы, летом 1952 года меня постигла неприятность. Жена заболела с подозрением на рак легких. Доктор Гольберг, крупный врач Москвы, очутившийся в этих местах, в 1936 году по нашему набору, обследовал ее в условиях нашего поселка и рекомендовал безотлагательно вылететь в Магадан, где имелась возможность установить окончательный диагноз. Разгар отпусков на материк. Самолеты летают нерегулярно, билеты давно распроданы. Начальник политотдела Управления - Жиленко Иван Макарович инженер-полковник дает указание начальнику аэропорта Иванову Василий Васильевичу при всех обстоятельствах отправить нас первым же рейсом в Магадан. Указание выполнено, мне выделяют билет на самолет из брони политотдела Управления. Этому способствовало и мое дружеское отношение с Васей Ивановым. Как видите протекция хорошо эксплуатировалась и в Колымских условиях.

С Васей, мы не раз встречались в трудных условиях работы в Омсукчане и подружились. Парень жизнерадостный, компанейский. Первым выражением его при встречах со мной, было неизменно "примите мой персональный привет".

К моему счастью самолет прибыл во время и мы со своим багажом первыми подымаемся на самолет. Хотим занять наши места, но мое место занял начальник рай отдела милиции, и не хочет освободить, довольно упрямый капитан. "Я срочно должен вылетать по оперативным делам в Магадан" заявляет он Иванову Васе. Все попытки начальника аэропорта и других пассажиров объяснить мое

тяжелое положение, он пропускает мимо ушей. Вылет самолета задерживается. Каким-то образом в аэропорту оказывается Жиленко и он узнает в чем дело и причину не вылета самолета. Поднимается он в самолет, буквально берет за шиворот этого капитана милиции и толкает к выходу в дверь Капитан оказался пьяным, моментально отрезвел и ворча покинул самолет и я сел на свое место. Очевидно начальник Райотдела милиции знал нравы Ивана Макарыча Жиленко, горняка из Донбасса и шутить не любил. Я этот случай долго запомнил.

Прибываем в Магадан к вечеру. В тяжелом настроении, я прямо с аэродрома приезжаю к своему знакомому Кутузову, бывшему начальнику отдела нормирования труда и зарплаты ОНТЗ Омсук-чанского ГРУ, теперь работает в Главном Управлении в Магадане. К нему же домой приехали Сергей Летов с женой, бывший начальник Политотдела Управления в Омсукчане, теперь также работал в Магадане, в Главном Управлении лагерей, в политотделе. На утро, мы с женой направляемся в спец. поликлинику №2 офицерского состава Дальстроя. Обращаемся к главврачу - женщине кавказского очертания. Читая эпикриз жены, главврач уточняет откуда я? Узнав, что я из Баку, радостно отвечает, что она тоже из Баку. Значит мы земляки, это уже половина дела в наших условиях. Созывает для осмотра жены кого нужно из врачей и после консультации меня успокаивает, что страшного нет. Потом, заявляет, что завтра мы ее отправим в городскую больницу, где хирургическим отделением руководит землячка вашей жены осетинка Тоболова Вера Александровна, опытный хирург. Что же, я рад

что нашел помощи земляков кавказцев в эти трудные для нас минуты. Утром мы в горбольнице и оформляем жену на госпитализацию. В этот момент появляется в приемной смуглая, похожая на казачку женщина с волевым выражением лица. Она увидев меня спрашивает, "что же дорогой кавказец вы так раскисли, разве так можно?. Твоя жена моя родная осетинка, я еще свои адаты не забыла, вот вам мой адрес, можете жить у нас, пока жена выпишется из больницы. Дома тебя будет встречать мой муж с дочуркой". Первый момент я растерялся, потом разузнав когда она пойдет домой, предложил ее подождать, и пойдем вместе. Она согласилась. Через пару часов, я Вера Тоболова, Владимир Кутузов вышли на улицу, взяв доктора под руку, направились в центр города. Городская больница Магадана в те годы находилась в Морчекане, за парком. Один из известных врачей на материке, служивший в Магаданской больнице по "путевке" Ежова отличался не только высоким врачебным искусством, но совершал чудо, выращивая в коридоре больницы лимоны. Свои ботанические способности он довел до такого совершенства, что получал из лимонного дерева обильный урожай, первыми плодами которого он угощал сослуживцев в больнице.

В те времена по городу Магадан, особенно по ночам было опасно передвигаться. Оперировали банды рецидивистов, освобожденные из лагерей. Мы благополучно добрались до города. Владимир Кутузов пошел к себе, а я с Верой Александровной Тоболовой пошли к ним. Нас встретил ее муж Асланбек Мамсудов подполковник госбезопасности, переведенный из материка на работу в МВД Колымы,

в Магадан. Хочу заметить, что в чекистских органах на Колыме можно было встретиться с офицерами самых разных национальностей, очевидно это соответствовало интернациональному составу узников ГУЛАГа. Каких только, представителей самых экзотических народностей не встретишь в колымских лагерях.

После предварительного знакомства с Асланбеком, мы перешли к душевной беседе, разумеется я обходил острые углы каверзных для меня чекистских вопросов, хотя стол его был накрыт коньяком, всевозможными деликатесами, вплоть до красных помидоров, свежих огурцов и другими трудно допустимыми, для тогдашних колымских условий. До поздней ночи, мы разговаривали о том, о сем, в частности о жизни и адатах нашего Кавказа. Из его разговора я узнал, что в Магадане на высших офицерских должностях работают старые чекисты осетины Дзитиев и Туаев. Пришлось мне у них переночевать.

На утро, целый день я и мой старый комсомольский друг по Баку Велиев Джабраил (бывший секретарь ЦК ЛКСМ Азербайджана), такой же узник ГУЛАГа как я, прибывший из Сусумана в Магадан в командировку, торчали в больнице и вокруг нее, в ожидании подготовки жены к операции. Вечером я вновь очутился в доме Асланбека Мамсудова, которому я дал заверение непременно побыть у него. К ним опять пришла главврач поликлиники, наша землячка из Баку с бутылкой шампанского. Ждали и не дождались ее мужа Мусатова тоже чекиста из Ашхабада, где он работал с наркомом внутренних дел Туркмении

Борщевым Тимофеем. Последний, был энкаведистом из Баку, где натворил много бед, и грязных дел. Затем по рекомендации Мирджафара Багирова, был направлен Берией в Туркмению в порядке "укрепления кадров" НКВД в Туркмении. Борщев продолжал свои гнусные дела и там, после крупного скандала был снят с работы в органах и вернувшись вновь в Баку был назначен первым заместителем Бакинского горсовета. Когда он из Баку ехал в Туркмению, он забрал с собой и свои "хвосты" в том числе и Мусатова, впоследствии также разоблаченного как палача-боксера по избиению заключенных в подвалах НКВД Азербайджана в годы культа личности.

В 1956 году, когда на специальной военной коллегии Верховного суда рассматривали на открытом судебном процессе в Баку дело Мирджафара Багирова и его приспешников, Борщев, и другие генералы НКВД МТБ были с ним вместе приговорены к расстрелу. Мусатов во всем его облике палача, фигурировал на этом судебном процессе. Дальнейшая его судьба и его жены мне неизвестна. Безусловно, и он понес заслуженную кару. В Магадане так и не удалось мне его встретить. Возможно он уклонялся от встречи со мной и это меня, в какой-то мере также тогда, устраивало.

Сидя в сталинских лагерях, мы часто думали покарает ли судьба тех энкаведишников, которые стряпали "грязные дела" на миллионы невинных людей. Несомненно, немалое число их было властью введено в заблуждение, так как в стране культивировали классовую ненависть, внедряли в сознание людей, что вокруг имеются агенты международного

империализма, которые готовятся свергнуть Советскую власть. Энкаведишники выполняли, предписанные сверху партией, указания ловить и карать "врагов народа", которые засели в каждом предприятии и учреждении, в нефтепромыслах, транспорте, колхозах, в воинских частях, по соседству с твоей квартирой. Как стало мне известно, после реабилитации и возвращения в Баку, из 30 семей, проживающих в 2-х этажной кооперативной Баксоветовской надстройке по улице Шаумяна, 29, где я ранее проживал, 14 семей были репрессированы. Многих репрессированных семей заставляли покидать жилье и на их оставленные квартиры в доме вселяли работников, находившегося поблизости НКВД. После ареста отобрали и мою квартиру в Баку, конфисковали также отцовский дом в Ленкоране.

В такой обстановке массового террора любой "донос" мог загубить жизнь безвинного человека. Поскольку правопорядка в стране не было, правосудие не действовало, энкаведешники искусственно находили компрометирующие "факты", фальсифицировали следственный материал, приобщали к "делу", сфабрикованную ими же самими, несуществующие в действительности показания арестованных, зачастую прибегали к пыткам, физическим истязаниям арестантов, в самых ухищренных формах. В подвалах НКВД Азербайджана тех лет, эти изуверские методы допроса арестованных широко практиковались.

В камерах НКВД, лишенными воздуха, пронизанными насквозь сыростью, содержалось несколько раз больше людей, чем позволяла их площадь. Это

создавало невыносимые условия для арестованных, а некоторые просиживали здесь и по несколько лет. Эти подземные застенки заслуживают того, чтобы сделать их музеем для обозрения будущих поколений, как страшные места сталинско-багиров-ской инквизиции.

Я приведу лишь один факт из многочисленных, когда продержав меня непрерывно несколько суток в электрически освещенной камере, выволокли на очередной допрос к следователю. Здесь прямо в кабинете следователя на меня неожиданно набросился здоровый детина в форме пограничника, начал бить и топтать кованным сапогом. Свои удары энкаведещник сопровождал словами "нарком велел из тебя сделать яичницу". Кровоточащая нога несколько дней не давала мне покоя от ужасных болей. Шрам от раны на левой ноге от полученных ударов сапогом, я сохранил многие годы после возвращения из колымских лагерей и сейчас этот шрам на ноге виден.

Среди энкаведешников находились и такие, которые сами усердствовали в своих преступных деяниях. Одного из них я хорошо знал до ареста и даже мы семейно дружили. Однако его истинное лицо я так и не познал, пока не услышал рассказы о нем от своих сокамерников в подвалах НКВД, где я просидел более 1,5 лет. Это был старший оперуполномоченный майор НКВД Сафар Мамедов. Его прозвище было "кор Сафар", так как один его глаз был поврежден. Несмотря на то, что мы были с ним знакомы, однажды, когда меня вели по коридору НКВД на допрос, он в лобовую, встретив меня, резко отвернулся, делая вид, что абсолютно меня не знает.

Рассказывали, что в один период он допрашивал и глумился в Аз.НКВД над нашим известным писателем Гусейном Джавидом. Судьба покарала его. В период Хрущевской "оттепели" он был выдворен из НКВД и долгое время подвизался в должности зам. директора по хозяйственной работе Института народного хозяйства в Баку. Умер после тяжелой болезни, от рака. Рассказывали, что когда его хоронили, даже близкие люди отвернулись от участия в похоронах.

Вернусь к своему повествованию о пребывании в Магадане.

Операция жены, сложная, прошла удачно. Спасибо доктору Тоболевой Вере Александровне за ее "золотые" руки и талант. Кстати она своей успешной операцией спасла в Магадане не один десяток жизней. Опухоль под мышкой жены оказалось доброкачественной и этот благополучный исход, я с моим другом Джабраилом Велиевым (мы звали его ласково Джим) два дня отмечали по буфетам Магадана, а вечерами собирались у Мамсудовых. Вспоминая эти дни я хочу подчеркнуть те чистые и искренние, бескорыстные отношения, которые часто складывались между земляками, вдалеке от родных мест. Как все это, поддерживало таких как, я. После операции, по рекомендации врачей, надо было жене раздобыть сладкое вино "кагор", что оказалось проблемой. В этом деле мне помог мой "Джим", работавший тогда директором Сусуманского Универмага. Неделю через две выписали из больницы жену. С помощью Цареградского Валентина Александровича я получил вне очереди билет на самолет, и на следующий день,

через пару часов из Магадана благополучно прилетели в Сеймчан.

Опять начались мытарства с вылетом в Омсукчан, стояло немало людей, ожидающих приобретение билетов. Обращение к начальнику аэропорта Запасному было безрезультатно. Помогли старые знакомые, летчики, у которых я раньше останавливался. Как говорят, без знакомства не проедешь, такие законы имели силу и на Колыме. Наконец, на заре колымской, в полночь мы взлетели. Снова невезение, чуть не авария. После подъема самолета показатели масла резко снижаются, перегрев подшипников. Мы идем на снижение и с трудом совершаем посадку на совхозном поле Нижнего Сеймчана.

Когда в Омсукчане по радиосвязи узнали, что самолет с полпути вернулся, мой друг Яша Бланк (начальник связи Омсукчана), человек с юмором, уже инстинктивно определил: значит в этом самолете находится Эйюб Багиров. Он конечно, не ошибся. Утром следующего дня мы вновь в воздухе и без эксцессов прилетели в Омсукчан. В Омсукчане встретили старые друзья, сослуживцы. Управлением вновь руководил Чумак.

Наступила осень 1952 года. Опять, верхом блуждаем по сопкам в тайге, ознакомливаемся с работой и нуждами поисковых партий геологов. Завершаем к зиме все строительные работы, идет подготовка к камеральной обработке данных геологов. Прибывают новые люди. Среди них есть договорники и новые кадры ГУЛАГа. У меня в отделе 4 новых нормировщика. Среди них и молодой Сидоров, договорник, приехавший на работу с

молоденькой женой. Он направляется на работу в разведрайон "Бостой". Здесь с ним разыгралась трагедия. Под новый год, в компании заключенных производственников, увлекшись спиртом он сильно напился. Утром, проснувшись, потерял жену. После долгого розыска его предупредили, что жену увели зэки, вернее она ушла с бригадиром скоропроходческой бригады Валико Богатели. Парень огненный, отчаянный, с большим сроком заключения, известный блатной по прозвище "страх тайги". По национальности грузин менгрелец. Богат душой и карманом, так как все дороги таежной жизни вели к нему. Молодая девушка видя его щедрые подарки и рыцарский авторитет поддалась его уговорам, под Новый год, ушла с ним. Разместил их у себя, заключенный фельдшер лагеря "Бостой". Ясно, никто об этом не мог никому сказать. Иначе, по закону блатного мира, такой человек мог потерять голову где нибудь в глухой тайге или "утонуть" в глубине реки Сугой. Потом концы в воду и труп в картотеку архива №3 НКВД. Опухший от пьянки Сидоров добрался до начальника Управления и рассказал о случившемся. Чумак энкеведист, старый и опытный колымчанин, всегда следивший за событиями таежной жизни и знающий ее законы, после краткого расспроса безошибочно определил что к чему. Вызывает меня и с намеком дает понять, что надо мне, как кавказцу, поговорить с блатарем Богатели, это дело его рук. У меня сразу возникает вопрос, а как дальше будет выглядеть ее "супружеская" жизнь. Ведь она мужа, возможно, разлюбила и фактически открыто ему изменила. Если Богатели ее вернет, то она подвергнется

заслуженным истерзаниям мужа. Поговорили с Сидоровым. Сидоров вдруг заплакал и заверяет, что он ей все простит и позор и измену.

Я с Чумаком с удивлением и со смущением смотрим друг на друга и соглашаемся попробовать мирные переговори с Богатели. На следующий день, под предлогом комплексного хронометражного наблюдения (таково практиковалось в колымских лагерях, - выборочно оценивать труд бедняг заключенных) я еду к этой бригаде с двумя работниками - отдела нормирования труда и зарплаты ОНТЗ; инженером и техником. Организовав хронометраж, я начинаю свой ход с конем. Богатели как грузин кавказец, утверждает, что строго соблюдает адаты и законы гор. Настоятельно меня просит, не брезгуя его положением отобедать у него чахохбили из диких куропаток и хариусы на шомполах. В этих местах дичи и рыбы много. Каждый день бригада выделяет 2-3 человека для охоты за дичью и ловлей рыбы. Причем это делается по мастерски хорошо и всегда к котлу зэков, их скромному рациону добавка из таких деликатесов. Мы с ним идем, беседуем и ведет он меня к вольнонаемному десятнику в барак, где живут одни мужчины. Заходим и умываемся. Я спрашиваю его, а где же новая хозяйка? "Какая хозяйка, у меня их не положено", - отвечает он. Тогда я перехожу на откровенный разговор и объясняю Богатели один на один, истинную причину своего приезда. Он, как перед старшим по возрасту, по кавказскому обычаю, опускает голову и слушает мои нотации. Затем он мне рассказывает действительную историю побега жены Сидорова с ним. Выясняется, что муж над нею

издевался и позволил себе, даже в присутствии гостей мужчин, ударить ее несколько раз. Наконец, он дает мне слово выпроводить ее к мужу обратно, если Сидоров даст заверение, что обижать ее не будет, тем более после того позорного случая. Так как Чумак и замполит, это обстоятельство оговорили с Сидоровым при отправке меня по данному делу, поэтому я дал Богатели твердое обещание, что Сидоров примет жену с этим условием. На следующий день жена Сидорова была у себя дома. На Колыме, на седьмой планете земли, таких чудес нередко бывает. "Равноправие" лагерной жизни способствует таким явлениям. Месяц спустя Сидорова перевели на работу в далекий разведрайон, хотя мы знали, что для таких, как Богатели "диапазон Колымы", пару пустяков.

Здесь я должен несколько слов сказать о "блатарях". Правящим ядром уголовников в лагере являлись "блатари" - настоящие воры. По их философии одна часть зэков, которые привилегированны - это блатари, урки, жуки-куки, другая основная - это "фрайера". Ложь, обман, грабеж, кровавая подлость по отношению к фрайерам оправдана моралью блатных. Голод, нежелание трудиться, заставляет блатных отнимать и поедать скудный рацион зэков, грабить ближнего. Если приходится идти на работу, блатные посылают своих товарищей послабее. Доносы лагерным начальникам на фрайеров и политзэков облегчает жизнь блатных, а иногда слабые неопытные начальники и побаиваются блатарей. Их "суд чести" к нарушителям законов блатных, по существу безжалостная кровавая расплата. Блатарская

поговорка "умри ты сегодня, а я завтра" господствовала в колымских лагерях.

Новый 1953 год, мы встретили без доктора Мамедхалафа, человека сурового на вид, но исключительно гуманной души. Его руками хирурга, на Колыме были спасены жизни ни одного десятка, людей, среди них немало лагерников. Он заболел неизлечимой болезнью, рака пищевода, вылетел в Москву. Вслед за ним мы отправили с тоской в душе и его семью. Оттуда он к нам больше не вернулся, возвратился навечно в родную Шемаху.

В начале года на далеком и крупном разведрайоне - "Остонцовый" сменили руководство, так как разразился скандал. Прежнее руководство скомпрометировалось поведением и разложилось. Все это произошло неожиданно. Было назначено новое руководство района во главе с инженером горняком, старым колымчанином. Чумак поехал в разведрайон "Остонцово", забрав нескольких работников с собой в том числе меня. Нового начальника разведрайона я знал, как бывшего главного инженера рудника "Хатарен". Едем Чумак, помполит, новый начальник разведрайона и я, на двух кошевках. Путь дальний, в эту пору года и небезопасный. Кошевки были запряжены двумя лошадьми. Запаслись провизией и вооружились огнестрельным оружием. Помполит был молодой парень, впервые попавший на Колыму. Сопровождали нас также, наш зав. конбазой Петренко Игнат, который поочередно сидел то в одной, то в другой кошевке.

Поселок покинули на рассвете. Мороз сильный, поэтому вокруг туман. Иногда выходим по очереди

из кошевки и ходим пешком, чтобы согреться, хотя одеты мы в тулупы. Через несколько часов, когда мы были уже в тайге, туман рассеялся и наступило редкое явление, показалось солнце. Ветра не было, тайга венчавшаяся в белый наряд стояла тихая и спокойная. Иногда тишину тайги нарушал треск деревьев, это от сильного мороза. Куропатки и зайцы выходили навстречу смело, видимо в поисках пищи. В пути мы встретились с первой поварной. Что это такое? По таежным дорогам и тропам Колымы через пару или три десятка километров путник встречает рубленную таежную избу, примерно длиною 6-8 метров, шириной 3-4 метров с плоской крышей, засыпанной грунтом. Эти избы расположены вблизи ключевых источников или протоков рек, чтобы летом была вода, а зимой ледяные кристаллы для извлечения воды. Внутри избы стеллажи из жердей, печурка жестяная и около нее охопка сухих дров. На углу избы пара котелков, кружки, банка соли, коробки спичек.

Все это предназначено для путников, проезжих, чтобы прибывая в избу они нашли бы, первое необходимое для жизнеобеспечения. Ночуя здесь путник готовит себе пищу, чай и отдыхает. Выезжая отсюда, таким же образом путник пополняет избу сухими дровами, первыми предметами обихода. Эти поварные, традиционные в колымской тайге и символизируют взаимную помощь людей.

Ведь бывает нередко и так, что путник в борьбе с пургой или заблудившись в тайге, долго скитается и не дотягивает до таких товарных. Во многих таких поварных на Колыме, в последние годы встретишь на стеллажах избы несколько оленьих шкур как ковер и

на полках восковые свечи, тетрадь, карандаш, на всякий случай. К избе, во многих таежных товарных, пристроен еще тамбур, для 2-3 лошадей, чтобы и лошади могли отдыхать. У коренных жителей -охотников Основным транспортным средством служат нарты с оленьей или собачьей упряжкой. Они как правило в таких товарных не останавливаются. Имеют с собой современную палатку или палатку из оленьих шкур и необходимые средства для сбора таких палаток. Собак кормят сушенной рыбой или солониной, а олени кормятся сами, пасутся свободно, даже в глубоком снегу копытами роют и отыскивают себе мох. Интересно отметить, что местные оленеводы на таком большом колымском просторе с вечной мерзлотой и снегами, знают безошибочно, где нужно остановится т.е. где имеются много мха для корма.

Итак, мы остановились на полпути в первой избе-поварне, отдохнули около часа, согрелись выпили чаю и вновь тронулись в дорогу. К вечеру, уже стемнело, мы прибыли в ключ "Невский", к начальнику перевалочной базы Бузлаеву. Ключ "Невский расположен в 50-60 километров от Омсукчана у подножья перевала "Капранова". Кругом красивые сопки. На перевал-базе имеются большие склады и домик с необходимыми житейскими предметами обихода, на человек десять. Бузлаев хороший хозяин, всегда готов принять путников, по северному обычаю. Поужинали у него вкусно поели рагу из зайцев, легли спать. Ночью я проснулся от болей под лопаткой, простыл сильно. Остановившийся также здесь на ночлег, фельдшер из Магадана, мне дал кое-какие капли и положил грелку

под лопатою и я немного уснул. Утром запрягли лошадей и тронулись в путь. Миновали лес и поднялись на перевал. На наше счастье, перевал встретил нас без ветра, сияло на небе солнце. Благополучно миновав вершину сопки, спустились на безопасную дорогу к "Остонцевой". В "Остонцово" пришлось задержаться целую неделю, хотя Чумак и помполит старались завершить дела и вернутся в Омсукчан, так как предстояла им партийная конференция. Это было в середине января 1953 года. Чувствуя надвигающую снежную пургу, мы забрали для сопровождения нас, трактор С-80 и следуя за ним поднялись на перевал. Вот здесь то, нас настигли неожиданно большие трудности, которые могли бы оказаться гибелью для нас. На вершине перевала разыгралась пурга со снежной метелью. Снежный ветер сваливает с ног, видимость 5-7 метров. Водителю трактора дорога не видна. Кругом потемнело, хотя 2 часа дня. Отклониться от дороги, значит заблудиться и трактор провалится в пропасть со снежным отвалом. Всех людей посадили на трактор и даже лошадей, прицепили к трактору, чтобы защитить их от встречного ураганного ветра. Чумак и я едем перед трактором, пронизываясь ветром, с трудом ориентируясь вешками по краям зимника. Стараемся всячески не пропустить ни одной вешки из жердей, чтобы не сбиться с дороги. Таким образом показываем путь для трактора, который следует за нами. Обессилившись, продолжаем идти, хотя еле-еле стоим на ногах. Очевидно, только в этом, есть спасение для себя и людей, находящихся с нами. Сопки голые и высокие, негде остановиться хотя бы на передышку. Дело идет к вечеру. Путь в

10-12 километров по перевалу тянется уже более 5 часов. Снежный ветер все усиливается. Лишь бы не заглох мотор трактора, не дай бог ему "чахнуть" и это уже для нас безоговорочно означало "прощай жизнь". Наконец перевалили вершину перевала, спускаемся вниз, доходим до тайги, разведрайона "Невский". Сравнительно тихо и теплее. Мы освободили трактор, погрузились по саням, мчимся уже по санной тропе. Трактор теперь в безопасности, лошади тоже пришли в движение, им тоже стало веселее после долгого мучения на перевале. На последнем повороте к перевалочной базе мы увидели миганье огоньков. Ночной огонек, значит там люди, там жизнь, там спасение. Огонек, огонек! Какая у тебя манящая сила для дальнего и усталого путника. Сколько раз ты спасал жизнь людей. Как-то стало легче и бодрее. Через полчаса мы были не перевалочной базе. Хозяин базы Федя Бузлаев с товарищами жили в тревоге, готовили два легких оленьих саней для выхода нам на встречу. Он к таким походам, был всегда готов и за свои два десятка жизни на Колыме, не раз переживал подобные случаи. Мы озябшие и усталые вошли в домик Бузлаеву и здесь нас ожидал крепкий чай и чарка спирта. Позакусив и согревшись, мы легли сразу спать. Сон нас тянул прямо к полу, не то, что к постели. Лошадей определили в теплую конюшню, накормили и напоили.

Отдохнувшие, мы взяли утром курс в Омсукчан, по новой дороге через тайгу. Вокруг девственные хвойные леса. Не успели выехать от перевал базы, километров пять как нам навстречу попадает трактор С-80, укрытый брезентом саней, с печуркой внутри.

Это наши ребята с Омсукчана выехали нам на выручку, узнав по радио из "Остонцовой" о разыгравшейся там пурге. Мы предпочли на трактор не сесть, продолжили путь санями. Трактор с людьми Чумак направил на перевал базу, чтобы забрать необходимые грузы и вернуться через день в Омсукчан. Ехали быстро, лошади чуя приближение к дому идут веселыми шагами без крика и кнута, тем более наш иноходец "Любимчик" отличался во многих походах под седлом и в упряжке. Надо отметить, что лошадей на Колыме особо оберегали. Ведь часто не выдержав много часов таежной работы, они умирали раньше трудяг.

Прибыл домой в Омсукчан уже без эксцессов, однако боль под лопатой, дышать было тяжело. Пришлось лечь по велению врачей в постель. Я конечно не вытерпел до назначенного срока постельный режим и приступил к работе. Природа у нас такая, приучены были работать совестно и ей отдаваться до конца, с этим мы политзэки не расстались до конца жизни, даже в колымских условиях.

Организация труда в геологическом производстве для меня была новой. Впервые в жизни я сталкивался с горной выработкой и ее разведкой. Это обязывало меня многому учиться по ходу производства, больше бывать в шахтах, штреках, в штольнях, знакомиться технологией проходки, начиная от разрезов пластов до работы отбойных молотков. Разбираться в минералах, изучать образцы пород. В те времена рекламировалась организация комплексных скоропроходческих бригад, так как они давали высокую производительность. Надо было иметь

представление и о полевых поисковых работах, начиная от шурфовых работ до камеральной обработки материалов. Во всем этом, мне безусловно помогали руководители отраслевых отделов управления, геологи, маркшейдера, химики и другие. Мы уже в облике вольнонаемных были друг другу близки и работали в целом дружно. Ведь основную политзэки, перешедшие в вечных ссыльных, а теперь на правах вольнонаемных. Это были также люди, составляющие цвет нашей молодой технической интеллигенции, квалифицированные специалисты, знающие хорошо свое дело. Невольно задумываешься над тем, что изолируя их от общества и истребляя Сталин искал "козлов отпущения" и пытался представить их "вредительством" провалы своей экономической политики, особенно по жизнеобеспечению народа. Многие из них попали в

главный архипелаг ГУЛАГа, на Колыму, в Дальстрой. Ведь Сталин назвал Дальстрой "комбинатом особого назначения".

В вопросах экономики, финансов и хозяйственных я был сведущим и помогал в свою очередь товарищам. Я могу с гордостью сказать, что за мою работу вольнонаемным, ко мне коллектив производства в основном уважительно относился и оказывал доверие. Такое отношение меня морально поддерживало, в моем тогдашнем положении.

В один из февральских дней, я с Михаил Чумаком едем двоем на кошевке в новый разведрайон Кирчан. Здесь намечалось, разместить подвижную электростанцию. Дорога по глубокой тайге почти безлюдная. Ехали долго и поздно вечером, добрались до свежесрубленного в лесу здания, где проживал начальник разведрайона с несколькими товарищами. Рядом в утепленных палатках разместился отряд рабочих строителей-зэков. Ночью я лег на полу, укутавшись в тулуп. Пол был из жердей, без засыпки шлаком. Будучи без того нездоровым, я окончательно простудился. Утром появилась температура и я скрывая это, обошел на лыжах с Чумаком и начальником разведрайона окрестности тайги для определения места строительства нового таежного поселка. Вторую ночь провел тревожно, почти без сна, с высокой температурой. Этого не мог не заметить Чумак. Здесь фельдшера и медпункта не было. Такое же бывает на Колыме и в лагпунктах. Он с товарищами из разведрайона укутали меня тулупами, давали хлеб со смазанной горчицей и брусничный сок в спирту. Здесь ягод бывало и геологи на зиму для себя готовили такой

настой в больших, опорожненных от кислоты бутылках. Наконец, привели немного меня в порядок и через день укутавшись в тулупы мы выехали в Омсукчан. Теперь кошевкой управлял сам Чумак. Добравшись до дому я слег. Наши врачи поселка старались помочь как могли. У меня оказалось воспаление легких. В ход пошли горчичники, банки, всякие препараты и даже впервые для меня уколы пенициллиновые.

Через несколько дней, я вышел на работу, случилось непоправимая беда в нашем хозяйстве, погиб главный маркшейдер Управления молодая, энергичная работница Фаина Штетик, оставив десятилетнего сына с мужем Николаем Якшиным, который работал в моем отделе старшим технормировшиком.

Дело было так, как часто бывает на Колыме, если пренебрегаешь капризами природы севера.

Рано утром из Омсукчана выехал отряд геолого-поисковой партии в количестве 25 рабочих и 5 геологов инженеров и техников. Во главе отряда был молодой геолог, не имеющий большого опыта работы. Формирование партии закончили быстро и погружившись в тракторные сани, специально оборудованные в прицепе к трактору С-80. Маршрут лежал через Хивовчан в глубину тайги, в расчете работать до сентября т.е. наступления заморозок, поскольку летом добираться сюда невозможно из-за болотисто-моховой почвы. На санях находилась также главный маркшейдер Фаина Штетик. Она должна была организовать работу на месте и вернуться с этим же трактором обратно в Омсукчан. В разведрайоне "Хивовчан", где они временно

остановились, захватили с собой на помощь участкового маркшейдера. Зная эти места, он решил пока трактор, обходным путем минует большую сопку, лучше пройти пешком. Пошли напрямик через край сопки и перевалили в другую сторону, в ожидании трактора с людьми. Попутчиками горного похода оказались несколько рабочих из числа заключенных. Здесь то и случилась беда. Не успели они подняться до вершины перевала, как поднялась сильная снежная пурга. Рабочие разбежались в основном обратно, Фаина с участковым маркшейдером решили не возвращаться назад, а добираться как-нибудь до вершины перевала, полагая, что она рядом, вот-вот руками подать. Это не удалось им осуществить, а спуститься обратно было уже поздно, метель замела следы и снежный ком вихрями преградил им путь. Они заблудились и отклонились от маршрута. Имея в кармане спички, пытались разжечь костер кедрами стланика, что также им не удалось. Фаина начала мерзнуть. Как известно в таких несчастных случаях, когда человек начинает мерзнуть ему становится со временем жарко и клонит ко сну. Так и получилось, она сбросила варежки, расстегнула телогрейку, сидя в руках со спичкой, с улыбкой на лице замерзла. Участковый маркшейдер в шубе, достал из кармана захваченное им сало и начал быстро кушать, чтобы быть в движении и начал ходить. Сало и ходьба спасли ему жизнь, тем более помощь пришла с небольшим опозданием. Рабочие добрались до разведрайона "Хатарен" и там по телефону сообщили в Омсукчан о случившейся трагедии.

Я запряг лошадь в сани, также срочно выехал с

Чумаком в сторону Хатарена. В "Хатарене" к нам присоединились и другие товарищи разведучастка, бывалые колымчане и мы двинулись в сторону злополучной сопки. Пурга уже утихла. Добравшись до места, мы застали Фаину уже мертвой, а участкового маркшейдера чуть живым. Он лежал, в руках сало и еле дышал, отморозив нос и руки. Мне как очень беспокойному, в таких случаях досталось многое. При возвращении я чуть сам не погиб. Спускаемся к ущелью и чудом мне удалось избежать крупного снежного обвала. Ночью, мы угнетенные и усталые добрались домой с телом Фаины, а участкового маркшейдера полуживым сдали на попечение медпункта, где работал врач, в прошлом политзэк из Воронежа.

Так погибла наша трудолюбивая Фаина, уважаемая всеми, кто с ней трудился в сложной геологической службе Крайнего Севера. Следующий день ее хоронили. Участвовал в похоронах весь поселок, на глазах у многих слезы, хотя смерть в этих краях обыденное явление. А сколько безвестных людей легло на мерзлых колымских землях, которым жестокая судьба уготовила мученическую смерть от голода, холода и пули. Здесь невольно вспоминаются слова одного революционера: "одни умирают при жизни, чтобы жить после смерти". В Колыме нашли гибель немало ярких личностей имена которых, пройдут годы, и сама история их увековечит. Мужа ее Якшина, мы как могли морально поддерживали а маленького сына долгое время опекали женщины поселка, проявляя подлинную материнскую заботу.

Вечером 4 марта 1953 года в Омсукчанском геологоразведочном Управлении началось совеща-

ние которое завершилось поздно ночью. Совещание проводил начальник Управления Чумак и оно было посвящено разговору с начальниками отраслевых отделов Управления и разведрайонов о данных подчета запасов руд. Завтра я выеду сам в "Хатарен", "Хивовчан" и "Остонцовый" для выяснения достоверности цифр запасов по этим разведрайонам, решительно, но спокойно заключил Чумак. Как таежного работника геологической службы, на этот раз Чумак велел и мне быть готовым к выезду в эти районы.

Мартовские утро, стоит на редкость хорошая, солнечная погода с морозами. Теперь на Колыме дни сравнительно длинные, после долгих темных и туманных дней. Пока мы готовились к выезду, день перевалил во вторую половину. Отменять свое решение Чумак не любил. Наконец было около 4 часов дня, мы сели на кошевку. Вдруг на уличной площадке Управления, на громкоговорителе прозвучал голос Левитана о важном правительственном сообщении. Печальным голосом он заявил о тяжелой болезни И.В.Сталина. У меня внутри дрогнуло. Стало страшно, как же, не дай бог если умрет Сталин, то органы МТБ заимеют новый, выдуманный предлог и всех нас заново посадят за колючую проволоку, если не перестреляют. Наверняка органы, живущие на "бдительности", будут активизироваться, искать "виновных" новых бед. Мы просто ахнули, кто заменит Сталина? Ведь мы честные, люди ослепленные повседневной пропагандой, напуганные большим террором НКВД продолжали ему верить, полагая, что органы от него многое скрывают, хотя сами мы прошли через

страшные страдания и горе. Кто нам в наших мыслях поверит. Ведь многими годами создавали образ классового врага, были инспирированы "публичные" судебные процессы" над врагами партии и народа и многие люди огульно верили в то, что мы являемся "врагами народа". Мы в душе верили также в то, что обмануть народ вечно нельзя, когда-нибудь "разберутся". Здесь вспомнились слова, одного государственного деятеля о том, "что можно обмануть всех, но не всегда. Можно обмануть всегда, но не всех". Возможно, думали некоторые из нас, что настанет время разбирательства и оправдания невинных людей после, смерти Сталина. Каких только догадок у нас не было. Меня, как и миллионы других, такие мысли волновали и терзали. По всему пути я был поглощен этими фантастическими мыслями, думал и рассеянно отвечал на вопросы Чумака, который хитрецки, в глубине души хорошо понимал меня, но старался все же вывести какие-то мои мысли наружу. Ведь он был кадровый работник НКВД и как никак немало проработал в Колымском архипелаге ГУЛАГа.

Лунная ночь, кругом девственная тайга, мороз начал крепчать. Правда мы хорошо одеты, в овечьи полушубки, торбазах и в тулупах. Миновали избу-поварную, едем дальше углубляясь в тайгу. Открылись редко мигающие, близкие огоньки. С трудом миновали налед (опасную преграду путника), добрались до разведрайона "Хивовчан". Встретил нас начальник разведрайона Саша Шепилов. Прежде всего спрашиваем его что слышно? что нового? Приемник у него неплохой и работяги не отходят от него. К часу ночи удалось поймать Хабаровск, в

Москве было уже 9 утра и слышим голос диктора, сообщающий о смерти И.В.Сталина. Траурные мелодии сменялись повторением сообщений о смерти вождя. Потом последовало правительственное сообщение о назначениях на руководящие посты в партии и правительстве.

При очередном объявлении о смерти Сталина, мы встали сняли головные уборы и 5 минутным молчанием почтили память вождя. Кое-кто и прослезился. Было объявление о том, что похороны состоятся 9 марта 1953 года. Чумак, экстерно послал радиограмму в политотдел Управления об организации участия коллектива в траурных мероприятиях в Омсукчане. Вечером, в разведрайоне, в общежитии рабочих трудяг прошло собрание, где выступил Чумак, рассказав о жизни и деятельности И.В.Сталина. Материалы к выступлению он готовил с моей помощью. Утром 7 марта на двух кошевках, с руководством разведрайона, мы выехали обратно в Омсукчан, чтобы участвовать в траурных мероприятиях по случаю смерти вождя. В клубе Омсукчана, на столе был установлен бюст Сталина, обрамленный черно-красной лентой и знаменами Управления. Вокруг бюста, искусственные цветы, изготовленные женщинами поселка из разноцветных бумаг. Вокруг стола, накрытого коврами, стояли попеременно в почетном карауле по 4 товарища с траурной обвязкой на рукаве. Это процессия длилась трое суток, у некоторых на глазах вновь слезы. Поздно ночью 9 марта (приуроченный к часу дня в Москве на Красной площади) состоялся митинг в поселке, на котором выступали начальники Управления, политотдела, передовики горного

Управления. Пока шли траурные мероприятия, в клубе был установлен мощный приемник, настроенный на Хабаровск и Владивосток, которые транслировали передачи из Москвы. Так мы почетно и искренно провожали Сталина в последний путь, наивно и слепо предполагая, что этот тиран не виновен в кровавых репрессиях страны. Всё же, многие из наших бывших политзэков, теперь договорники с вечным поселением на Колыме в душе тревожились в переменах, именно в худшую сторону, думали о том, что осужденных 37-38 годов снова заберут в лагеря.