27 мая. ПОД СЕНЬЮ ГОР

Сегодня проснулся рано, так наказал себе с вечера. Надо сходить в балку за водой, лучше это сделать пораньше, чтобы не натолкнуться на грибников. Встанет солнце и пойду, а пока на часок займусь писаниной. Нашел себе занятие, не иначе бес суесловия меня попутал. Позавидуешь праведникам - к ним никакая нечисть не приступится.

Вроде бы писанина пошла легко, а недели не прошло - появилась усталость в голове и в сердце. Оторвусь от тетрадки отдохнуть, а в голову лезут поправки и дополнения и так настойчиво - голова распухает. До вечера, бывает, копаюсь в написанном. Попробуй с мозгами, неприученными к творчеству, выдерживать заданную скорость - одна книга в два месяца.

Пишу, опершись локтем на изголовье. Попросту плоский камень, поверху сумка со старым свитером внутри. Сумка имеет несколько назначений. Когда существуешь под открытым небом, у каждой вещи должно быть несколько служебных обязанностей, например: сумка - подушка, флага - котелок, полотенце -носовой платок.

Рассвет засиял, птицы заголосили. Ветерок с мягким скрежетом перебирает листья дубка - моего соседа. Расстроится желудок, отковыриваю от дубка кусочек коры и жую. Для противоположного воздействия - от запора недалеко растет крушина, вся лесная аптека под боком.

Утренняя прохлада подбадривает меня, бывает, до высокой степени. Вскакиваю, выдергиваю шубейку из спальника, одеваю на себя и начинаю метаться и подпрыгивать: здесь перевал, высота, правда, небольшая, а ночи холодные. Что думают о моей беспорядочной зарядке лесные обыватели? Мышка, что еще затемно забралась к моим припасам в ямку, побежала прочь, как только писатель-сосед стал выгибаться в разные стороны и подпрыгивать. Она забавно спотыкалась о камешки отяжелевшим брюшком - знает, что люди, живущие впроголодь, не поощряют обжорство.

У синиц ко мне иное отношение: в ямку-кладовку они залезать не умеют и им нечего меня бояться. Порхают у лица с радостным чвиканьем, поздравляют с добрым утром. Заметь меня в это время двуногое разумное существо, трудно сказать, что бы оно вообразило. Может быть, что в терновники забрался душевнобольной, убежавший из-под надзора дурдомовских санитаров. Хожу за водой с двумя банками в рюкзаке. Чтобы не разбились, одну банку ставлю в сумку, занятие это для меня приятное, отвлекаюсь от писанины. Вниз шагается легко, лямки не давят на плечи. Можно глазеть по сторонам и увидеть кое-что: зайца или спящую сову. Обыкновенную сыроежку разглядеть и то развлечение после того, как дни наяву и ночи во сне застилают глаза плотные строчки писанины.

По пути выламываю рогульку для носа из развилистой веточки и вставляю в ноздри. Полезное приспособление, пригодится мне на обратном пути в гору, с рогулькой в ноздрях легче дышится. Чтобы сократить путь, хожу через мысок распадка. Тишина в балке по утрам! На склонах шелестят деревья и розовеет солнечный свет - внизу тихо и сумрачно. Издалека слышно, как журчит поток, срываясь с каменного порога. У вымоины останавливаюсь, вынимаю банки и снимаю капроновые крышки. Первая кружка - напиться. Пью медленно, маленькими глотками, вода прозрачная и холодная. Потом наливаю банки, прислушиваясь к шорохам - к самому потоку подступает со склонов горный лес.

Идти назад тяжело. Все вверх и вверх до самого "дома". Рогулька помогает дышать ровно. Возвращаюсь с потной спиной, довольный ранней прогулкой: кабинетная работа малоподвижна.

Существование у бездомного в любое время года - нелегкое. Все же лето для меня - пора отдыха и в дождь, и в ведро. Сходить за водой, за едой. Обсушиться, коль вымокнешь, мышей погонять среди ночи - вот расход нервной силы. Не варю, чай не пью, все съестное употребляю в сыром виде, воду тоже.

Еще занятие - починять свою одежду, это приходится делать постоянно: кругом колючие кустарники, мудрено ли зацепиться штаниной или локтем? Еще

 

забота избавляться от клещей, что не всегда удается сделать вовремя - больно ловко клещи умеют вползать на тело. Остальное время лежи себе в расслабленной позе и попукивай, сам себе хозяин, хоть и бездомный. Если, конечно, не надумал стать писателем, что сразу меняет образ существования.

Нередко бывает, ко мне являются посетители из числа дальних соседей, но не надо думать, что каждый из них готов вцепиться тебе в горло. Обычно они не наглеют и довольствуются малым угощением: шакал или енот, полоз или лиса. Случается, и волк пару раз обойдет, принюхиваясь. Зверь может напасть в первые ночи, пока человек не обжился, а потом уж спи спокойно - ты свой. Даже если чья-то морда тычет в бок, это лишь с целью поближе познакомиться.

У лесного скитальца открывается тонкая способность - ощущение опасности. Чую и днем и ночью, как складывается положение вокруг. С какой стороны в лес зашли люди и надо ли опасаться встречи с ними? Откуда голодный шакал подбирается с намерением стащить что-нибудь из съестного для своих шакалят?

Как-то раз сижу, прислонясь спиной к стволу сосенки, и починяю свою шубейку. Вдруг насторожился. Почуял, что поблизости человек и направляется ко мне. Прикрыл свои пожитки: можно ведь сделать хоть что-нибудь, если чуешь приближение неотвратимого. А что подумает тот подходящий, увидев пять буханок хлеба, лежащих рядком, как поросята. Еще кульки и свертки. Да ворох исписанной бумаги.

Минуты тянулись. Послышался знакомый мне звук идущего по лесу двуногого существа с той стороны, где обычно проходят люди... Там удобный спуск среди мелколесья, но чутье подсказывало - этот грибник или охотник мимо не пройдет.

Он появился в отдалении и отыскивал лаз в зарослях, хотя и мог пройти по открытому месту. Полулежа удобно наблюдать за подходившим. Тут не нужно особых способностей: на расстоянии ста метров вокруг стоянки мне известны все кусты и прогалины по запаху, шороху и расположению. "Пятерица" тут не подведет.

Человек приближался. Он двигался по нижней полке за рядком сосенок. Можно выслеживать все его движения в переплете ветвей. Нет сомнения, что он не замечает меня. Он приблизился к дальнему концу полки, там удобный спуск в балку и нет ему смысла лезть ко мне на крутизну, заросшую колючками.

Я глядел в широкую спину парня, клетчатая сине-желтая рубашка маячила о всех его движениях. Вот он у прохода в балку, сейчас остановится и повернет назад. Парень остановился, постоял в нерешительности и медленно пошел обратно, приближаясь ко мне по своему следу, но может ходить хоть до вечера, пока не пролезет через ряд сосенок и не войдет в междурядье, чтобы еще сблизиться со мной.

Рубаха в сине-желтую клетку повернула в мою сторону. Слышно, как парень продирается через нижние сухие сучья сосенок.

Он отклонял кусты терновника палкой с захватом - значит, грибник. Он направился к моему месту. Чутье вынуждает его взглянуть на бородатого мужика, затаившегося в зарослях.

Грибник подходил все ближе. Сейчас остановится и повернет голову. Грибник остановился. Он стоял совсем рядом, я мог бы, если бы захотел, дотянуться рукой до его ноги. Снизу мне видны круглая щека, загорелая скула и вздернутый нос. Он повернул голову и чуть вздрогнул: увидел меня.

- Живой?

Мой ответ прозвучал в лад:

- Живой.

- Опенки есть?

- Нету.

Несколько мгновений он, то пригибался, то выпрямлялся, стараясь получше разглядеть меня в переплетении ветвей, поднимал и опускал плечи. Потом повернул назад и пошел той самой дорогой, что подбирался ко мне, пролез с треском через сосенки и ушел в балку.

Много шумов и шорохов в растительном и животном царстве, они различны по звучанию и у каждого - своя природа. Шумы стелются по ровному месту, блуждают по лесу, пробираются по балкам, карабкаются на склоны. Неопытный человек пугается всего в хаосе звуков.

 

Лесной обитатель не сверлит взглядом заросли, его глаза - уши. Он не будет напрягать слух, силясь угадать - почему отломился сучок, от ветра или сова зацепила крылом. Он знает, под ботинком или под лапой зверя хрустнула ветка, кто качнул верхушку деревца, белка или сорока, кто прошуршал листвой или это синица хвост вытряхивает. Лесной обитатель вслушивается в цельность звучания и схватывает смысл на лету, как человек, хорошо освоивший иностранный язык.

Сложней почутье бесшумной и невидимой опасности. Ее не уловить и обостренным осязанием, а уловить надо.

Однажды я забрел высоко в горы и остановился на ночлег. Верхний ветер лениво перебирал ветви кизиловых деревьев, царапались друг об друга кусты шиповника. С дальней горы струились последние ручейки закатного света.

Уснул сразу, что редко со мной бывает: намаялся на крутизнах. Проснулся в середине ночи от ощущения близкой опасности. Шуршала вокруг ветренная темнота, прикасалась к лицу. Не видно неба. Приподнявшись на локте, я прислушивался. "Темно, хоть глаз коли" пришла на ум поговорка, наверняка придуманная лесным жителем: в темноте, то ветка коснется лица, то сухой сучок тычет в бровь.

Нет сомнения, что вблизи, за кустом, притаилось большое существо - у меня напряглось все тело. Кабан или волк? Кабан, шумный зверь, да и не любит бродить среди ночи, хотя мне не раз приходилось слышать их с вечера.

Моя рука протянулась к фляге, ладонь с силой ударила по металлической крышке. Даже сам вздрогнул от резкого звяка железа о железо. В то же мгновение от куста шиповника, метнулась вверх по склону едва различимая тень и послышался легкий мах сильного зверя по зарослям, скоро стихший в ветреных шорохах ночного леса.

Еще пример. Как-то мне захотелось прилечь перед закатом - затихали горы. Знаю, нездоровый это сон перед вечерней зарей, но может сморить любого, кто после творческих занятий ждет ночного отдыха. Долго в тот день не шла у меня писанина, а к вечеру и совсем рука стала засыпать на ходу. Ткнулся головой в изголовье и забылся на несколько минут. Тревожно трепыхнулось сердце, поднял голову. Солнце готовилось опуститься за перевал, последние лучи касались восточных склонов, как отсветы потухающего горна.

Единственный проход вел к моей стоянке среди зарослей, следовало туда обратиться. Мое лицо повернулось к ближней осыпи. В двух метрах от меня виднелся сучок, изогнутый к тонкому концу, поблескивал в закатном свете. Меня подбросило на ноги, заметил, что сучок, сохраняя изгиб, медленно продвигается в мою сторону. Змея. Так умеют подкрадываться гады, не меняя положения длинного тела, как бы переливаясь от хвоста к голове.

Не знаю, какая это была змея. Темно-коричневая по спине, чуть светлее тот же цвет по брюху. Длина метр или около того. От плоской головки к шейке два отростка, наподобье сережек. По задней стороне тела с боков две грани. Мне не удалось убить гада: вяло чувствуешь себя спросонок. Размахнулся и ударил палкой, но помешали низко нависшие ветки терновника. Гад изменил положение тела, почуял опасность и уполз под корень ближнего дерева. Оттуда побежали мыши с мышатами, придерживая их зубами и передними лапами. Оттаскивали мышат от дерева и прятали за кормушками вблизи моего спальника, видимо, рассчитывая на защиту - нашли покровителя, а стемнеет, прибегут глодать мои черствые горбушки. Пожалел несчастных мышат и не тронул. Ночь прошла тревожно. Весь следующий день мой взгляд возвращался к корневищу ближнего дерева. Темно-коричневая змея с сережками больше не появилась.

Могу вспомнить десятки примеров собственных моих того, что не только привычная обстановка и острота органов осязания предостерегает об опасности, а также иное, глубинное почутье таинственным образом посещает сознание в минуту опасности, нередко и задолго до стечения роковых обстоятельств.

Тысячелетний опыт существования под звездным небом рас и народов, собрал в себя неисчислимое число примеров предчувствия - неоспоримое, хоть и не научное доказательство, что в мире Вселенной существуют многообразнейшие тончайшие, не поддающиеся исследованию, связи со всем, что условно разделяется на живое и неживое, на возвышенное и низменное и окружает человека в ближнем и дальнем пространстве.