НА ГРАНИЦЕ МИРОВ

В долине стоял туман. Голые горбы сопок по обе стороны долины были освещены ночным солнцем. Такие же каменистые, как и на норвежской стороне, сопки на той стороне долины выглядывали из другого мира, из советского. На дне долины, под наплывом тумана притаилась граница.

Мы медленно начали спуск по круче вниз, в туман. Скоро с головой окунулись с блеклую муть и вошли в березовый лесок. Предутренняя тишина, не слышно птиц. Далеко разносится хруст веток под сапогами.

Зашумела вода впереди, перед нами потекла бурливая речка с валунами. Вода такая прозрачная, что появилось желание напиться или хоть зачерпнуть глоток ладонью. Дан сказал:

- Пограничная речка, наткнетесь на охрану, возвращайтесь. У них автоматы. Удачи вам. До свидания.

Он пошел назад в Норвегию.

Мы вдвоем перешли речку, тяжело перепрыгивая с валуна на валун, за плечами полная выкладка. Двинулись вперед, напряженно озираясь, слушали тишину до боли в ушах и вдруг - шум воды. Перед нами потекла бурливая речка с валунами, полноводней той, что мы только что перешли.

Возникла непредвиденная необходимость переходить границу еще раз, мы попусту волновались в последние минуты - та речка оказалась протокой. Сердце защемило недоброе предчувствие. Я постарался подавить его в себе. Пустяки. И эту речку перейдем по валунам, хоть и не вовремя она возникла доказательством неприступности социалистических рубежей.

Припомнилась строчка из советской песенки-агитки. "Советская граница на замке." Сколько кинокартин заставили меня посмотреть советские агитаторы о советских пограничниках, проницательных и отважных, самоотверженных и идейных. Вот откуда предельная настороженность, хотя знаем точно: у пограничной речки в этот час нас никто не остановит.

Мы перешли речку и через минуту вышли на просеку. Неподалеку от нас, припудренные туманом, видны два столба. Один перед другим на расстоянии шести метров: желтый и красно-полосатый. По обе стороны от нас просека уходила в туманную даль.

Мы перешли границу и ушли в лес, а через сотню метров очутились на другой просеке. По ней идут телефонные столбы и протоптана тропинка - здесь проходит порубежный патруль два раза в сутки. Тихо, тянутся туманные пряди через туманный березняк.

Дальше начался подъем на кручу, дыхание сделалось коротким и частым. А с норвежской стороны эта сопка выглядела приземистей других. Скоро лесок остался внизу и солнце засверкало в глаза. Неуютно чувствует себя нарушитель границы на открытом месте в сопредельной полосе. Мы торопились скрыться за горбом сопки, пот горячил лица. Те, что провожали нас, наверняка видят с той стороны, как карабкаются на вершину два муравьиного вида человечка с рюкзаками. Вот она каменная макушка, обдутая ветрами. Мы начали спускаться по противоположному склону сопки. Если нас не заметил дозор на подъеме, то теперь уж не заметит. Снова березняк обступил нас, шуршала у плеч листва, но со стороны не доносилось ни звука.

Двигались без остановки часа два. Ночное солнце начало подниматься, тени очертились. Мы вышли к завалу из срубленных берез. Не обойти завал, тянется далеко в обе стороны. КСП - вот она, рубеж охраняемой приграничной зоны. Здесь надо быть предельно внимательным. Пролезли по завалу с треском и вышли на просеку. Правда, полоса не распахана, а вышки в тумане, мы перешли просеку, перешагнули тропинку. Голубой телефонный провод растянут по земле, в стороне виднелась розетка, укрепленная на пеньке. Таких розеток много на контрольно-следовой полосе. Пограничные наряды могут подключаться и разговаривать с заставой.

 

Тоненькая медная проволочка укреплена на метр от земли на металлических столбиках. Протянута по краю просеки под самими березками: это сигнальное устройство. Дотронься до проволочки - и на щитке дежурного по заставе зажжется контрольная лампочка и зазвенит звонок. Оказалось удобней снять рюкзаки и перенести их на руках. Сами мы пролезли под медной проволочкой и стали удаляться прочь, довольные тем, что туман оказался нашим покровителем.

Выстрел грянул на третью ночь пути. Жаркий вихрь налетел на меня. Боль обожгла левую ногу, будто жигалом проткнули ляжку. В суматошной круговерти разночувствии, бывает, и чутье подводит. Показалось, что сбоку ударила в меня пуля. Уже пригибаясь к земле, повернулся к напарнику предупредить о прицельной стрельбе. То, что увидел, было пострашней опасности со стороны - напарник целился в меня из пистолета. Вторая пуля толкнула в грудь ниже правой ключицы. Удушающая боль сдавила легкие, я упал на бок, неловко откинув голову. Вот она роковая обреченность на смерть, прочувствованно пишут о ней в книжках. Внезапно она налетает на своего избранника - не отшатнуться и не отразить.

Пытался подавлять стоны: зачем просить пощады, если знаешь, что никто не поможет. Умирай достойно. Могут тут заметить: "До того ли тебе было, парень", однако смерть - не актерская игра. Миллионы очевидцев наблюдали за гибелью тела. Таинство это совершается по-разному: одни скулят и матерятся, другие обращаются за помощью к Богу. Есть и такие, что умирают молча. Тем более, что карельский пустынный березняк - не роскошная кремлевская больница.

Уловило шаги ухо, прижатое к земле - напарник подходит добить меня. Он стоял надо мной с пистолетом в руке, наклонился, я слышал его тяжелое дыхание. Тянулись мгновения. Вымолвить, что ли, слово о пощаде? Нет. По тому, как он начал, выстрелом в спину, ясно, что он не выпустит из своих рук мою жизнь. Молотом' ударило в правый висок. Боль резанула вспышкой и померкла. Рои искорок вспорхнули перед глазами и одна за другой улетали в темноту. Душная пелена стала опускаться на лоб, глаза, нос, рот. Не хватает силы шевельнуть головой, чтобы избавиться от нее.

"Вот все кончено", - сложилась в мозгу простая мысль. Мне захотелось повторить ту форму рока, но я забыл первое слово: "... все кончено... кончено". Сознание провалилось в темноту подземелья.

Можно пережить счастье и горе - трудно пережить смерть. Не всякий человек погружается в вязкую беспросветность небытия и воскресает из мрака преисподней.

Широкие зеленые полосы вытягивались из черной бездны, слегка колебались. Непонятно, откуда они, какое чувство передает их цвет и движение в мой утопленный мозг. На одной полосе появилось огромное коричневое существо, юрко бегало по краям. "Странно, что бы это значило?" - пришло на ум. В следующее мгновение я удивился, что мне, убитому, надо еще что-то знать. Потом сдвинулись с мест зрачки и стало ясно, откуда зеленые полосы - это травинки у моего лица. Колеблет их ветерок, снуют по ним муравьишки.

Жив.

Боль снова наполнила грудь, голову, ногу, все тело. Боль вынуждала пошевелиться, застонать. Но теперь я не мог уж по своей воле философствовать, что главней - умереть молча или просить о пощаде. Выбор сделан за меня в том мрачном мире, куда на несколько минут провалилось мое сознание. Терпеть сверх всяких сил, замереть наподобье покойника, стиснуть зубы и не дышать.

Слышно, как напарник выбрасывает что-то из моего вещмешка, потом он неловко снимал с меня пояс с деньгами. Достал из кобуры мой пистолет, слышно, как пистолет брякнулся на мшистую землю неподалеку.

Напарник поднял мою руку и нащупывал пульс. Так ему хочется, чтобы я был мертв, а совсем недавно мы вместе ели, пили и ходили к девчонкам. Минуту его большой палец оставался прижатым к моему запястью. Он выпустил мою руку - я ждал этого без волнения, рука безжизненно упала на землю. Вот так и должно все происходить: чутье не обманщик. Теперь он убедился, что прикончил меня, сейчас уйдет, а я останусь живой. В подтверждение того послышались его удаляющиеся шаги.

Еще несколько минут я лежал неподвижно, задыхаясь от боли. Потом шевельнул головой и заскулил, как щенок, пытаясь высвободить руки из лямок

 

рюкзака. Со стоном повернулся на спину и долго глядел в блеклое небо. Боль зыбью ходила по телу, ставшему таким беспомощным. Отдохнув на спине, попробовал приподняться - это удалось не сразу. Мышцы словно чужие, не слушаются. Наконец сел, подпершись руками, и осмотрелся.

Мох и трава вокруг залиты кровью. Окровавлены левая штанина и мотня. Из раны на голове спадают рубиново-красные капельки, а даль представляется смутно, как под тонкой сеткой. Где-то неподалеку упал мой пистолет, хорошо бы найти его. Несколько раз прополз на коленях вокруг кровавого пятна, упираясь в землю руками. Натыкался на разные вещи из нашего снаряжения, ставшие никому не нужными. Не нашел пистолета.

В сознанье скреблась мысль - надо уходить, чтобы успеть выйти к людям. Осмотреться бы, а перед глазами муть. Да будь у меня глаза коршуна, что увидишь в пустыне заполярной тундры, граница в шестидесяти километрах? Грудь прострелена, нога прострелена и голова прострелена. Далеко ли уйду?

На четвереньках подполз к неровной куче березовых кругляков. Виднелись еще кучи неподалеку. Скорей всего, здесь заготавливали дрова и видно, что давно: куча выглядела залежалой. Надо подняться на ноги. Ухватился руками за верхние кругляки. Встал. Покачивался, держась за поленницу, казалось, что куча дров норовит отстраниться от меня. Холодный ветерок струился по вырубке.

Мне нужна палка - она лежала на поленнице, будто приготовленная. Прямая, надежная. Подтащил палку к себе. Теперь буду уходить. С трудом, опираясь на палку, добрел до зарослей полярной ивы. Сердце бешено, стучало, все тело смертельно устало, но подбодрила возможность передвигаться на ногах. Надо отдохнуть, удобное место - полярные ивняки - укрытие от ветра, а напарник наверняка не вернется. Отдышусь и пойду дальше.

Плохо соображал, что делаю, лишь желание жить вынуждало о необходимых действиях. Смешно было бы ошибиться: светлое утро в карельской тундре могло оказаться последним. Неловко повалился в заросли и почувствовал безветрие и теплые солнечные лучи. Сделал последнее усилие взглянуть на часы - четыре часа утра - и надолго замер на мшистой земле.

Очнулся от ощущения сухости в горле и во рту, еще не понимая, за какой нуждой пришел в себя. Солнце грело. Поднес руку с часами к глазам - семь часов. Можно бы сказать "ого", это что-нибудь да значит - пролежать три часа в беспамятстве. Но у меня не было силы обдумывать эту тему. Проживу и до двенадцати и еще дольше.

С виду ничего не переменилось в моем положении. Болела нога и грудь, в голове бессилье и дрожь в тело вернулась. Окрепло за три часа намеренье выжить. Пощупал рану на голове, кровь остановилась, под пальцами похрустывала раздробленная кость.

Вспомнил о компасе. Полез в карман штанов. Этот нехитрый прибор сейчас нужен мне для того, чтобы взять направление в ближайшую деревню, вспомнил название: "Титовка". Надо взять азимут на нее. Вытащил пластмассовую круглую коробочку долго разглядывал на ладони: стекло разбито, стрелка смята - через компас прошла пуля.

Оборвалась путеводная нить, и казалось странным, что это меня нисколько не огорчило. Откинул разбитый прибор в сторону в веточки ивы. Надежда не померкла, а это значит, можно обойтись и без компаса.

Поднялся на ноги. Нечего думать, что умру по своей воле, после того, как меня не смогли убить тремя выстрелами в упор. Осмотрительно проковылял по зарослям, прутики заплетались между ног, но палка - верный поводырь всех немощных. Выбрался на ровное место и вздрогнул от радости: увидел под ногами следы колес. Вот путеводная нить! Это не была дорога - просто след, скорей всего, по нему вывозили дрова. Однако не стоит рассчитывать на бетонную автостраду в краю заболоченных низин и горбатых березовых перелесков. Пошел по следу колес. Так и должно быть - не погибать же.

Внезапно страстное желание напиться передернуло всего. Напиться немедленно, не откладывая ни на миг. Вот наиглавнейшая моя нужда, что вернула мне сознание, давно уж таилась она во мне - жажда, а сейчас заявила о себе: напейся или умрешь. Не знаю, такие ли страданья испытывают путники, много дней

 

бредущие по раскаленной песчаной пустыне. Уверен, что в карельском болотистом безлюдье никто не жаждал так страстно, как я.

Остановился, опираясь о палку, шарил взглядом впереди и по сторонам. Перед глазами замелькали виденья моей страсти: колодцы со скрипучими журавлями, журчали ручьи и пылили в ноздри водопады. Пустыня окружала меня, но не безводная Сахара. След колес вилял под склоном возвышенности. Слева тянулась болотистая низина. Видимо, расчетливая старуха-смерть опять промахнулась. С похмелья, что ли, она в это утро? Не напиться сейчас для меня все равно, что получить пулю в сердце.

Сошел со следа и повернул к болоту. Вода стояла неподвижно между кочек под край бережка, дразнила обоняние. Только не торопиться, тут зыбко, завалюсь -не вылезу. Надо лечь. Пересиливая боль в ноге, подполз к краю болота, припал губами к воде. Пил бесконечно долго, пускал носом пузыри. Боялся поднять голову: вдруг болото исчезнет, как колодец с журавлем?

Наконец, отяжелевший от воды, я отвернул голову и отполз на сухое место. Перевернулся на спину и лежал, глядя в холодную голубизну. С детства привык лежать на правом боку, а после трех пуль моего напарника открыл, что положение лежа на спине мне больше подходит - так меняются привычки.

Не .сразу удалось подняться на ноги: вода не добавила силы и колыхалась в животе. Встал, упираясь одной рукой в землю, другой рукой на палку. Постоял, чтобы успокоить сердце, и двинулся дальше. Жажда утихла, начала колотить крупная дрожь. Не одно так другое, не считая трех дырок навылет в разных местах. Никогда не думал, что так трудно существовать душе в простреленном теле. Вороны проносились низко надо мной с призывным карканьем. Они считают, видно, что мне крышка, ,и ожидают своего часа слететься в стаю, как только завалюсь и не поднимусь больше. Странно. Зря их признали мудрыми птицами.

В движении дрожь утихла и опять захотелось пить. Двигался вперед, не поддаваясь соблазну свернуть к болоту, да разве устоишь. Сердце стучит вхолостую, в жилах пусто. Мое тело снова распласталось на краю болота, втягивал в себя светло-желтую воду с запахом осоки и тины, чуял - это была живая вода, хотя и не знал тогда, что пуля, пронзившая ляжку, разорвала главный кровеносный сосуд -артерию, и из меня вышло крови больше половины и вышла бы вся, если бы кровяной сгусток не заткнул разрыв.

Не раз еще мне выпало на долю сворачивать к болотному бережку. Солнце поднималось, силы убывали. Чуть было не утонул в одном месте. Хотел опереться о травянистую кочку, оказалось это пучок травы, выросший со дна. Едва вытащил на бережок облепленную рясой голову. Лежал, отплевываясь. Много коварных ловушек расставлено роком с целью показать свое главенство над нашей волей, и это в то время, как человек находится в состоянии крайней беспомощности. До чего несправедливо устроен мир!

Однако долго не протянешь и на живой воде. Неужто не дойду? Каждое движенье отдавалось болью. Брел, боясь останавливаться на отдых. Вдруг нечаянно выронил из рук палку. Попытался нагнуться за ней - встала боком земля. Повалился на мшистый склон, охнув от боли - все, пожалуй - больше нету силы.

Тяжело колотилось сердце, его удары отдавались стуком в виски: тук, тук, тук. Поднес руку с часами к глазам - девять часов. Тук, тук, тук - не подняться теперь, неужто смерть играет со мной, как кошка с мышью?

Внезапно крупная дрожь прокатилась волной по всему телу. Встрепенулся цепенеющий мозг: "Постой парень - это не стук в виски - это посторонние звуки". Меня всего трясло от страха, не ослышался ли? Не звуковой ли это обман, как осторожное клацанье ключа в замке для приговоренного к смертной казни, как далекое постукивание молотка для заживо погребенного в шахтном забое? Но надежда - древняя прорицательница - усмирила мятущийся разум. В это страшное утро она не раз уж удерживала меня под солнцем.

Обхватив рукой голову, чтобы легче было держать ее приподнятой, я прислушивался. Боялся и надеялся. Нет сомнения - это звуки со стороны. Они доносились с верху склона, оттого долетали до моих ушей, то глухо, то слышней, то меняли направление. "Еще раз встану - причем здесь бессилие, когда надо собрать все силы?" Нащупал палку, поднялся на ноги. Сейчас слышней короткие удары со всхлипом: тук, тук, тук. Так топор вонзается в сырое дерево.

 

Подниматься вверх по склону - не прогулка по следу колес. Засвистела простреленная грудь, закапала кровь из пролома в черепе. Измученные восходители знают, как нелегко даются последние метры к вершине. Следует уважительней относиться к этим упрямым парням.

Наконец осилен подъем. Передо мной, насколько достигал глаз, толпились заполярные березки. Безлюдье простиралось далеко. Тук, тук, тук. Вот когда определился источник звуков. Метрах в пятидесяти от меня стояла палатка из маскировочной парусины, возле палатки парнишка-солдат рубил дрова.

Двинулся к нему, закричал. Мне показалось, что мой крик упал у моих ног, но он донесся до солдата. Парень поднял голову и увидел меня. Минуту он не двигался, вперив взгляд в окровавленное существо с палкой, стоящее среди березок неподалеку. Потом выпустил из руки топор и юркнул в палатку.

Опершись на своего поводыря, я ждал развития событий. Скоро из палатки вышли трое и приблизились ко мне. Первым подходил парень с сержантскими нашивками. Он придвинул ухо к моим губам, чтобы уловить чуть слышные слова:

- Я оттуда, из-за границы. Передайте офицеру.

Они завели меня в палатку, не отходя ни на шаг. Напоили кипятком. Пил кружку за кружкой, обжигая губы, нестерпимо ныла нога. Поднял штанину, сидя на нарах - нога до самого паха белая, будто выбеленная. Не поступает кровь.

- Мне надо лечь.

Парни засуетились, постелили шинель на нарах. Помогли улечься, накрыли двумя шинелями - больше у них ничего не было, шинели и нары. Или забылся, или уснул, а может быть, мне еще раз выпало на долю провалиться в тот мрачный мир, куда уходит каждое живое существо в свое время и редко кто возвращается. Очнулся от того, что у палатки заржала лошадь и телега стукнула колесами - родные с детства звуки. Начальственный мальчишеский голос задорно прокричал:

- Где он?

Можно предположить, что в моей злосчастной судьбе назревают положительные перемены. Еще что-то важное произошло внутри меня, не мог сразу сообразить что. Мысленно обшарил себя и обрадовался - перестала болеть нога. То есть боль сохранилась, но не та мертвящая. Приподнялся, высунул ногу из-под шинелей. Нога потеплела и приняла естественный вид.

В палатку вошли солдаты и с ними мальчишка-офицер в погонах лейтенанта. Он обратился ко мне:

- Это Вы из-за рубежа?

- Да. Трое суток тому назад я перешел норвежско-советскую границу.

- Ясно, - с готовностью согласился лейтенант. - Сейчас перевезем Вас в расположение части. Там окажем медицинскую помощь и разберемся.

Мысленно возразил офицеру, что разбираться со мной будут гораздо дальше, чем он предполагает. Скорей всего, в Москве. Моя голова опустилась. Лейтенант воспринял мой поникший вид, как признак телесной слабости и успокоил:

- Здесь недалеко, расположение стройбата на пикетах. Будем ехать осторожно, чтобы не трясло. Потерпите.

Солдаты перенесли меня в телегу и уложили на сено. Они помахали мне вслед. Участливые парни. Долгим показался мне первый этап до пикетов стройбата. Каждый камень, каждый корень отдавался болью в теле, но я не стонал в то утро, 18 июня 1953-го года, прохладное и солнечное, и не стонал еще много, много лет.