Обойдемся без Рентгена...

 

Когда я возвратился из отпуска, на Ветлосяне меня поджидал сюрприз: друзья передали, что, согласно упорным слухам, я снова намечен на должность начальника санчасти олп № 7. «Кто мог пустить такую парашу?» — недоумевал я. Однако через пару дней меня вызвали в санотдел Ухтком-

 

бината, где Д. К. Чудновский предложил мне прежний портфель. Я категорически отказался:

— С меня хватит, Дмитрий Канидиевич: год проработал, а был снят без объяснения причины.

— Такая была ситуация, не зависящая ни от нас, ни от вас.

— Что же изменилось? Я и сейчас лишен прав.

 

— Но нам известно, что до окончания трехлетнего срока у вас остается всего несколько дней.

— И все-таки я не только не хочу браться за эту должность, но и не потяну: нервы основательно потрепаны. Кроме того, должны же наконец открепить меня от лагеря. Я смогу попытаться поступить на учебу. Поэтому надо готовиться.

Я говорил, по-видимому, слишком запальчиво: Чудновский нахмурился.

Присутствовавший при этом инспектор санотдела М.М. Чехович, истинный интеллигент, известный своей деликатностью и тактичностью, мягко посмотрел на меня из-под седых бровей:

— Не следует так волноваться, Виктор Александрович. Мы вас вполне понимаем, одобряем ваше желание учиться. И даже поможем, когда потребуется. Но подумайте над нашим предложением.

Михаил Михайлович посмотрел на начальника и продолжал:

— Я думаю, что Дмитрий Канидиевич не будет возражать, чтобы вернуться к разговору дня через три.

Чудновский кивнул головой.

Через несколько дней было принято компромиссное решение: меня оформляют временно исполняющим обязанности начальника санчасти. Приступил к работе 15 декабря. Сразу навалилось много забот, возник целый ряд вопросов к санотделу, и я собрался идти в Ухту. Главный врач больницы Ветлосян Я. И. Каминский просил заодно узнать об общелагерной медицинской конференции. Намечали посвятить ее 100-летию со дня рождения Рентгена, заслушать доклад о значении его открытий для медицины, а в качестве второго вопроса — отчет о работе рентгеновского кабинета со дня его основания. Однако утверждение почему-то затя-

 

гивалось. Заведующий рентгеновским кабинетом Я. И. Каминский уже подготовил оба доклада. Его верный помощник рентгенотехник Алоиз Михайлович Ковнацкий нарисовал большой портрет ученого, подготовил демонстрацию рентгеновских снимков, таблицы и диаграммы. Он бессменно работал в рентгенкабинете начиная с его организации в 1939 году и в этой должности только что закончил свой восьмилетний срок, поэтому проявлял большую заинтересованность в подведении итогов. Переехав на жительство за зону, он готовил таблицы и диаграммы вечерами дома, привлекая к этой работе и жену — медсестру Ольгу Александровну Шевелеву, с которой соединил судьбу после недавнего ее освобождения из лагеря,

Алоиз Михайлович Ковнацкий готовился к конференции вдохновенно, как к большому празднику.

 

Оказалось, он вообще потомственный специалист в рентгенотехнике. Его отец имел частное дело, связанное с продажей, установкой и эксплуатацией рентгеновской аппаратуры. Сам же А. М. Ковнацкий еще в 1924 году вместе со своим старшим братом организовал в Москве мастерскую по восстановлению рентгеновских трубок. Я. И. Каминский еще в 1925 году приезжал к ним по рентгеновским делам. И вот они встретились на Ветлосяне. Алоиз Михайлович принимал участие в монтаже рентгеновского аппарата, а потом стал отличным помощником — техником и лаборантом.

В подготовке конференции принимали деятельное участие не только сотрудники рентгеновского кабинета, но и медицинский персонал туберкулезного отделения. Но санотдел почему-то тянул.

Начальник санотдела Д. К. Чудновский, к которому я Обратился, объяснил ситуацию:

— Есть мнение, что следует исключить из программы доклад о Рентгене. Почему? Да потому, что есть неотложные и практически важные проблемы: профилактика заболеваемости, снижение смертности. Отчет же о работе рентгенкабинета следует поставить. И добавить второй. Например, на Ветлосяне уже год оперируют. И сразу столкнулись с поздней диагностикой.

После краткой паузы Чудновский продолжал:

— Так вот, я и предлагаю обсудить диагностику и лечение острой кишечной непроходимости. Такая программа пойдет...

Однако истинную причину возражений против доклада о Рентгене я узнал от начальника олп № 7 Кальчевского, когда, встретив меня, он возмущенно заговорил:

— И что там за доклад задумал Каминский! О немце! Да, как выяснили в управлении компе-

 

тентные лица, этот самый Рентген — немец. Что подумают о нас режимные органы! Только что отвоевали с немецкими фашистами, пролили столько крови. А у нас задумали отмечать юбилей немца!

«Ах вот, оказывается, в чем камень преткновения,— понял я.— Начальник санотдела об этом несомненно знал, но умолчал в разговоре со мной. Он понимает, по-видимому, нелепость таких ссылок, но не желает иметь неприятности».

Хотя я и не надеялся, что можно что-то изменить, но не удержался и начал горячо высказывать свои доводы. Что Рентген был честным и бескорыстным ученым, отказавшимся от больших материальных выгод, которые сулило ему выдающееся открытие. И что умер он в 1923 году, когда фашизма еще на свете не существовало.

Однако чем настоятельнее и убежденнее я говорил, тем более раздраженно реагировал на мои слова Кальчевский.

— Ты не пытайся так рассуждать где-нибудь еще,— строго предупредил он.— Обойдемся без немца Рентгена.

Я. И. Каминский вынужден был согласиться с предложением санотдела. Но мы условились, что краткая констатация значения выдающегося открытия Рентгена с упоминанием о юбилейной дате может вписаться в рамки отчета о работе рентгенкабинета. Чтобы иметь время на подготовку второго вопроса, было решено провести конференцию в середине января.

В течение ближайших двух недель, оставшихся до нового года, в моей жизни произошли также некоторые существенные события.

Во-первых, бывший редактор газеты «За ухтинскую нефть» Я. И. Гаврюшов предложил вступить в члены литературного кружка. Я сразу же согла-

 

сился, узнав, что его занятия проходят лишь раз в месяц. Я даже успел побывать на декабрьском занятии.

Во-вторых, в комнате моей наконец стало тепло. Фельдшер Ф. А. Рачковский прилепил к плите кирпичную тумбу с дымоходом, подключенным к дымоходу печи, и она стала держать тепло.

Два других существенных события — это долгожданное письмо от Лиды и неожиданный визит Дины Фроловны, матери моей бывшей симпатии. От небольшого ответного письма Лиды испытал радостное волнение. Сквозь строки о жизни и работе я почувствовал дружеское расположение ко мне. Ответил в стихотворной форме:

С дальней северной сторонки

Получил я твой привет.

Ой, забилось сердце звонко,

Вспыхнул радугами свет!..

Я скучаю по Онего,

По туману над губой,

По сосне, покрытой снегом,

Где мы встретились с тобой.

И когда пойдешь ты ранью

Запорошенной тропой,

То за новое свиданье

Эту песенку пропой!

А 31 декабря в санчасть неожиданно явилась мать Али, худенькая, еще не старая женщина.

— Что за черная кошка пробежала между вами? Помиритесь, пожалуйста. Аля часто вспоминает о тебе, распевает твои песенки.

— Между мной и Алей, Дина Фроловна, уже давненько все кончено, и разговор на эту тему считаю излишним.

— Зачем так категорично? Ведь была же любовь,

 

я это знаю. Все может исправиться. Приходите к нам в гости первого января, будем очень рады.

— Спасибо за приглашение, Дина Фроловна. Не могу. Вы извините меня, видите — гора бумаг, я сейчас очень занят, поджимает годовой отчет. Если есть просьбы, говорите, буду рад помочь.

— Какие просьбы! Я только для того и пришла, чтобы попытаться вас помирить.

Мне стало стыдно за свою предвзятость, я попытался ее сгладить...

 

Проработав в должности начальника санчасти олп № 7 около месяца, 12 января 1946 года я сдал санчасть и снова принял заведование больничным корпусом № 8. Сразу же почувствовал большое облегчение.

В тот же день на Ветлосяне состоялась общелагерная медицинская конференция. Перед началом ее заметил в коридоре Надю — секретаря начальника лагпункта. Красивое черное платье подчеркивало свежесть лица девушки. Испытывая раскованность и непринужденность, овладевшие мною в связи с освобождением от тяжкого начальнического бремени, я подошел к ней и, поздоровавшись, спросил:

— Никак и вы заинтересовались медициной? Не намерены ли готовиться по новой специальности?

— Нет, просто интересно. И разве плохо, что конференции оказывает внимание представитель администрации? — полушутя ответила Надя.

— Главное — наше скромное собрание украшает столь очаровательная девушка. Да еще начальство!..

— Начальство, даже маленькое, все должно знать, — ответила Надя, лукаво сверкнув карими глазами.

 

В лекционном зале мы уселись рядом. Я. И. Каминский занял место за импровизированной кафедрой. Он выглядел торжественно. Так же торжественно зазвучал его голос.

— Широкие диагностические возможности открылись в медицине благодаря великому открытию, сделанному Рентгеном, столетие со дня рождения которого научная общественность всего мира отметила совсем недавно...

При последних словах докладчик обернулся назад, к большому портрету ученого, занимавшему центральное место среди многочисленных красочных диаграмм и таблиц. Мне даже показалось, что Яков Иосифович сделал очень сдержанный, едва уловимый, но весьма почтительный поклон в сторону портрета. Далее он продолжал:

— Вильгельм Рентген с помощью открытых им лучей, названных ученым икс-лучами, произвел снимки собственной руки и руки жены. Этими первыми рентгенограммами открылась новая эра в медицине...

Произнеся эти слова со страстной убежденностью, докладчик вдруг остановился, как бы опомнившись, и сразу перешел к отчету о работе рентгенкабинета больницы Ветлосян, который был основан им в 1939 году, в начале отбывания лагерного срока. Он поведал о 30 тысячах различных исследований и более 400 курсах рентгенотерапии, обратил внимание на перспективы развития новых методов рентгенологического исследования.

Я, разглядывая портрет Рентгена, уловил в нем какое-то сходство с моим дедом Николаем Васильевичем: строгие глаза, узкий нос с небольшой горбинкой, средней величины борода. Поделился своим открытием с Надей.

— Может быть, и ваш дед был немцем?

 

— Нет, он был чистокровным итальянцем,— с задором ответил я. И тут же понял, что докладчик ни разу не произнес слова «немецкий». «Осторожничает»,— подумал я.

Иван Иванович Алексеев, терапевт и специалист по лабораторным методам исследований, продемонстрировал редкий препарат легкого, которое было поражено раком и туберкулезом. Трудный диагноз сочетания таких заболеваний был поставлен прижизненно с помощью рентгенологического исследования. В прениях выступили многие другие врачи.

Врач М. И. Протасова, добродушная и доброжелательная женщина, высказала сожаление по поводу отсутствия рентгенкабинета в самой Ухте и предложила организовать его при городской амбулатории, поскольку рентгенкабинет Сангородка перегружен и находится на значительном расстоянии (в семи километрах) от города. Ее поддержал инспектор санотдела М. М. Чехович.

Потом врачи хирургического отделения представили свой анализ по второму вопросу повестки дня. Врачи Т. В. Кравец, Э. В. Эйзенбраун, Я. В. Волоховский рассказали о проблемах диагностики и госпитализации больных, предложили провести занятия по повышению квалификации врачей и лекпомов.

Потом все вместе говорили о необходимости открытия в Ухте пункта переливания крови.

Таким образом, врачами, среди которых преобладали заключенные и лишенцы, были выдвинуты актуальные задачи по улучшению помощи больным. Итоги конференции я потом изложил в большой заметке, которая была опубликована в газете «За ухтинскую нефть» 17 января.

Когда возвращался домой, на улице мело,

 

прохватывал холодный ветер. Даже в доме слышалось завывание в трубе. Было уже далеко за полночь, но мозг еще бодрствовал, ложиться не хотелось. Как ни странно, но впечатления о конференции приобрели какой-то романтический ореол. Причиной тому было, конечно, приятное общение с девушкой. Но думал я о Лиде Глазачевой.

Вновь поет метелица и снежинки стелются,

Шелковым шуршаньем говорят.

Ночь, как платье, черная, а глаза задорные

Предо мною искрятся, горят.

Но из мглы завьюженной об иной — мне суженой —

Чайками слетаются мечты,

И во тьме без месяца всё глаза мне светятся

Из краев, далеких от Ухты.

— Очень интересная была конференция,— похвалил я на следующий день А. М. Ковнацкого.

— Для вас, по-видимому, особенно: в обществе такой очаровательной особы...

— Вы все замечаете. Она показалась мне какой-то одинокой в окружении медиков, хотелось оказать ей внимание.

— Со знаками внимания будьте осторожны, а то начальству будет доложено не только о портрете немца.

— Ну-у, Алоиз Михайлович, у вас предубежденность.

— Ладно-ладно. Кстати, знаете, почему Эйзенбрауна, немца, не выслали из Ухты в начале войны? Потому, что он оперировал не только заключенных, но и высокое начальство. Говорят, что Бурдаков побоялся остаться без хирурга и назвал его в списке не то эстонцем, не то евреем...