ЛАБОРАТОРИЯ ОКЕАНОЛОГИИ. ИНСТИТУТ ОКЕАНОЛОГИИ АН СССР.

ИНСТИТУТ ОКЕАНОЛОГИИ РАН

Лаборатория океанологии была создана в 1941-м году. Первоначально она была задумана для обработки материалов, привезенных с Северного полюса. Располагалась она в здании Главного управления северного морского пути на Варварке, 11 (ул. Разина). Занимала одну комнату.

В период войны Лаборатория со всеми материалами была эвакуирована с Главсевморпутем в Красноярск. В эвакуацию поехали первые сотрудники Лаборатории: В.Г. Богоров, И. И. Калиненко, А.А. Кирпичников, В. Б. Штокман, П. И. Усачев, Л.О. Смирнова.

Но уже в 1943-м году, находясь в Москве, Ширшов обдумывает дальнейшие «грандиозные» послевоенные планы. Он мечтает о создании Института океанологии. Институт предполагался комплексным: физика, гидрология, биология, геология, химия, морская техника. Так в 1943 году он договаривается с В.П. Зенковичем и А.Д. Добровольским (по их собственным свидетельствам). Причем, пока у будущего института не было

корабля, он ориентирует Зенковича на работы по геологическому обследованию берегов, их размыванию, жизни шельфа Черного моря, Каспия. Эти работы крайне важны для Министерства морского флота. Потом/интересы расширяются на Дальний Восток. ПэПэ просит Зенковича, прочитав его докторскую диссертацию «Динамика и морфология морских берегов», настраиваться на морскую геологию Тихого океана. «В океан я пошлю Вас сразу после победы. Пора готовиться!» — сказал тогда ПэПэ Зенковичу.

Приказ о создании института был подписан 31.01.1946 года. Огромная работа легла на плечи его основателей. После Ширшова я бы назвала его первого заместителя Вениамина Григорьевича Богорова. Трудно сейчас, когда их нет с нами, разделить, кто что придумал. Да и нужно ли? Но, несомненно, Богоров, выросший еще во времена Плавморнина, должен был подсказать Ширшову идею создания «Витязя», мог подсказать рожденную в 20-е годы идею создания транспортно-географической характеристики морей. Начали они с Дальнего востока. Это было важно и для науки, которую собирались создавать и развивать, и для нужд флота, которому ПэПэ был не чужой. До конца 40-х годов в институт приходят:

А.И. Богоявленский - 1947 год;

Н.В. Вертинский - 1948;

С.К. Клумов - 1948;

О.Б. Мокиевский - 1944;

В.Н. Никитин - 1946;

Э.А. Остроумов - 1949;

Л.А. Пономарева - 1948;

Г.И. Семина - 1949;

Г.А. Ушаков - 1945;

Т.Ф. Щапова - 1946;

А.Б. Ямпольский - 1949;

С.В. Бруевич - 1946;

Л.А. Зенкевич - 1946;

В.В. Лонгинов - 1946;

К.В. Морошкин - 1946;

Е.Н. Невесский - 1946;

И.Д. Папанин - 1948;

Т.С. Расе - 1948;

Н.Н. Сысоев - 1946;

З.А. Филатова - 1945;

А.П. Лисицын - 1949;

Г.Б. Удинцев - 1949.

Послевоенные годы для Ширшова чрезвычайно плодотворны Он вторично избирается Депутатом Верховного Совета, на этот раз от Новороссийска, где еще помнят наркома, бодро шагавшего по заминированному порту. Власти Новороссийска предлагают ему выбрать участок земли на берегу моря. Предполагалось, что наркому нужна дача. Участок-то он выбрал, но этой земле была суждена необычная судьба. Он стал Южным отделением Института океанологии, знаменитой «Голубой бухтой».

После совещания с коллегами нарком решает, что институту пора обзаводиться своим научным судном. Это была детективная история. Ее можно назвать «историей о том, как академик у министра корабль украл». Только академик и министр были в одном лице. По окончании войны ПэПэ посылает своего заместителя, тоже человека не робкого десятка, Александра Александровича Афанасьева в Берлин и в Англию для участия в работе по разделу немецкого флота. Причем среди других заданий Афанасьеву было дано одно тайное: приглядеть подходящее для переделки в «научное» судно, отобрать его среди прочих, доставить в СССР и хорошенько припрятать. Таким судном оказался банановоз «Марс». Вот свидетельство самого Афанасьева, проработавшего с ПэПэ весь его «наркомовский срок» первым замом.

«Возвратившись в Москву (из Берлина и Англии), я узнал, что Ширшов назначен директором Института океанологии. Поздравляю его, а он протянул мне руку и говорит: «А где подарок, что ты мне привез?» Минуту подумав, я ответил: «Отличное морское судно для проведения исследовательских работ в океане». «Серьезно? Вот это настоящий подарок, а как же его получить». (Надо отметить, что уже к концу войны ПэПэ стал вести разговоры с Афанасьевым — Сашей, как он его называл, что пора ему передавать дела Саше, а самому садиться за книгу, тем более что вот-вот организуется Институт океанологии.)

«Тайный план» был осуществлен. Но дальше — больше: без разрешения верховных властей «Марс» очень скоро стал «научным «Витязем» на деньги Минморфлота. Растрата была так велика, что решений могло быть только два и оба — на уровне Политбюро. Или сажать (что могло означать и «стрелять»), или говорить «какой молодец». Эту ситуацию я помню уже сама, несмотря на малость лет. Неделю отец уходил на работу, прощаясь со всеми домашними и со сменой чистого белья в портфеле. На дворе стоял конец сороковых годов. Уже свершилась его личная трагедия. Может поэтому, уже ничего не было страшно. Самое страшное случилось. Возможно, в последний раз повезло ему в жизни: через неделю сказали «молодец». Интересно, сколько нервов он потратил тогда?

Послевоенные годы были не только плодотворны. Они были трагичны для ПэПэ. В 1947-м его сняли с поста министра Морского флота. Сняли за маму. Еще бы не снять, когда министр запросто может назвать представителя Комитета государственной безопасности «гестаповцем», а такое было. Бывало и похуже.

И вот я в Минморфлоте, в архиве. Читаю и ксерокопирую личные дела своего отца. Это было еще до пожара. Но говорят, что архив сохранился. И не знаю, плакать мне или смеяться. Вот характеристика на ПэПэ до ареста мамы: все хорошо, все замечательно. Просто лучше руководителя не бывает! Вторая — после ареста жены, примерно через полгода. Да его снимать надо! Министерство развалил, кадры подбирает плохо и так далее.

Но, конечно, наверху понимали, что такого работника им еще поискать! Он не имел никакого отношения к аресту мамы, и «зацепить на крючок», как это Лаврентий Павлович, обычно делал, его не собирались. Он был нужен режиму как рабочая лошадь, которая все вынесет. Арест мамы это, к сожалению, ее личные отношения с Берия. Она была слишком красива и слишком несговорчива. Поработав в архиве КГБ, я точно представляю себе эту историю. Так выразили свой гнев перед несговорчивой актрисой два разъяренные мужчины, причем из двоих вторым был всемогущий Берия. Но началось не с него, а с людей к Берия близких и имеющих отношение к кино (поэтому мне с детства было запрещено даже думать о сцене, о кино). Я никогда не назову имена этих людей, потому что живы их близкие, они известны в определенном мире и даже симпатичны мне. Я жалею, что узнала все. Кому это теперь поможет!

Но в одном я уверена, что смерть Жени в 33 года предопределила смерть Петра Петровича в 48 лет. Меня часто спрашивают, почему он ее не защитил, но, кажется, я все объяснила в «Новой газете». Почему он ее не защитил?

После снятия с министерской должности он остается директором Института океанологии и получает работу в Совмине СССР, возможно даже более престижную, чем имел до сих мор. В деле с моей мамой у Лаврентия Павловича получился явный «перебор». Так видно из документов Архива КГБ и так объяснил мне один современный гэбэшник. (Об этом я напишу ниже, после дневника отца). Под Берия в тот год шаталось

кресло, а Хозяин мог и осерчать! Ну, убрали тишком актрису, найдем другую. Но Народного героя, такого нужного и популярного... пожалуй, стоило «беречь». Берия «проглотил» даже «гестаповца», а это было сказано непосредственно ему, да еще в присутствии людей. Есть, над чем задуматься!

А Народный герой работал после смерти Жени как неистовый, наверное, понимая, что немного ему отпущено времени... И еще чтобы забыться...