- 127 -

Впервые в жизни живу в своей квартире.

 

Все страшные последние 20 лет нашей жизни врозь и вместе, мы с мамой мечтали вернуться в Москву и эта мечта казалась несбыточной. Правда, я еще до реабилитации вернулась в Москву, поступив в аспирантуру, но с окончанием аспирантуры кончилась и моя московская прописка и, в декабре 1957 года я вынуждена была прописаться в городе Электрогорске.

Весной 1959 г. мы наконец получили свою квартиру. Квартира была двухкомнатная на четверых: на маму, Якова Михайловича, Борю и меня. В комнате 10 кв. м. поселились мы с Феликсом, а в комнате 20 кв. м. мама, Яков Михайлович и Боря. Феликс был прописан у своей матери. Все были счастливы безмерно. Наконец-то после более 20 лет скитаний мы вновь в Москве, в своей собственной квартире. Яков Михайлович и мама встали на учет в партийную организацию ЖЭКа (жилищно-эксплуатационная контора) окружающих домов, а меня там устроили садовником на 550 рублей. Правда, я скрыла факт окончания аспирантуры. Теперь мы были полноправными гражданами города Москвы, прописанными (В СССР каждый гражданин зарегистрирован по месту своего жительства и не имеет права жить в другом месте. Очень часто, если кто-то хотел жить в другом городе, его не прописывали потому что он не работает, а на работу не брали из-за того, что не прописан.) в ней. Правда, в 1937 году у Якова Михайловича в НКВД забрали большую двухкомнатную квартиру, а у нас с мамой большую двадцатиметровую комнату, вернули небольшую двух-

 

- 128 -

комнатную квартирку. Боре пришлось жить в одной комнате с родителями, но мы были на седьмом небе от радости.

Денег было мало, надо было как-то подрабатывать. Я стала брать в ВИНИТИ (Всесоюзный институт научно-технической информации), английские статьи по сельскому хозяйству и реферировать. Хоть я в институте и в аспирантуре учила английский всегда на отлично, но знала язык плохо и первое время очень долго сидела над каждой статьей. Потом дело пошло. Но платили копейки. За год заработала 1000 рублей на полхолодильника, который мы с мамой торжественно купили. 16 октября 1959 г. родился мой первенец Юра. Забот прибавилось, но особенно трудно стало, когда, наконец, я нашла работу.

Меня взял к себе в отдел бывший аспирант ВИСХОМа, с которым мы вместе работали на парниках, — Исаак Бронштейн. Он работал заведующим отделом механизации защищенного грунта в головном конструкторском бюро по овощеводству в Химках. Метро туда еще не было, ехать на перекладных нужно было 3 часа туда и обратно. Я оставляла маме молоко и двухмесячного Юру. Получала я 160 руб. и была счастлива, хотя очень уставала и от работы и от дороги и от домашних хлопот. Работа была интересной — я готовила агротехнические требования для вновь конструируемых машин и при их испытании оценивала их с точки зрения агрономии.

В начале 1961 г. одна наша сотрудница рассказала мне, что организовался новый институт государственной патентной экспертизы, что там есть отдел сельского хозяйства и туда набирают людей. Находился этот институт в центре Москвы — в Политехническом музее. Я тут же отправилась туда и меня, после длительной беседы, взяли старшим научным сотрудником в отдел сельского хозяйства на 200 рублей. Заведовал отделом замечательный, очень интеллигентный человек — Сергей Антонович Горчинский. Он был ленинградец, пережил блокаду. Патентное дело знал в совершенстве, т.к. учился еще у царских чиновников дореволюционного патентного ведомства. Он нас прекрасно обучал и ему я обязана тем, что знаю и люблю патентное дело.

Суть этой работы заключалась в том, что надо было внимательно изучить и понять предложение заявителя, определить класс патентной классификации. Потом просмотреть по соответствующим классам патентную литературу и по соответствующей тематике сельскохозяйственную литературу. Если аналогичное предложение было описано в специальной или патентной литературе, надо было написать заявителю отказное решение с четким описанием всех признаков и сопоставлением их с известными. Если заявитель не соглашался с отказным решением, мы с ним вели подробную переписку. Если предложение заявителя не было известно из патентной и специальной литературы, то готовилось решение о выдаче авторского свидетельства. Помимо работы с литературой, надо было хорошо знать патентное законодательство.

Работа мне очень понравилась, единственно, что у меня не получалось, так это четкие и ясные ответы на письма заявителей. Горчинский терпеливо научил меня и этому. Помню первую свою заявку, где предлагалось для борьбы с насекомыми опрыскивать сады и ягодники чистым спиртом. После отказного решения пришел 80-летний старик-заявитель и долго меня ругал, называя «вра-

 

- 129 -

гом народа» и не подозревая, что он недалек от истины, я хоть и не «враг» но дочь «врага». Я растеряно молчала. Потом я хорошо научилась разговаривать с заявителями. Кроме того, по такого рода заявкам стали делать запросы в районную психиатрическую клинику и, если заявитель стоял на учете там, то на заявку не отвечали.

Когда я работала во ВНИИГПЭ, очень часто заявители писали жалобы в ЦК (Центральный Комитет партии) по поводу несправедливой, по их мнению, экспертизы. Экспертиза бывала всякая, но обычно в ЦК эти жалобы не разбирали, а посылали их к нам в институт экспертизы, то есть тем, на кого жаловались.

Однако, однажды меня вызвали в ЦК по поводу жалобы одного моего заявителя на несправедливый, с его точки зрения, отказ в выдаче авторского свидетельства. Я взяла статью со стопроцентной ссылкой и объяснила, сидящей в огромном кабинете на Старой площади, женщине, что если предложение заявителя описано в литературе, то оно не считается изобретением.

Как выяснилось потом, заявитель работал в одном из хозяйств, выращивающих свежие овощи для ЦК и Кремля. Вероятно, он был уже на пенсии, иначе меня бы попытались заставить выдать ему авторское свидетельство.

Наконец-то с работой у меня стало все хорошо. Работа нравилась, коллектив и начальник были хорошие, ездить на работу было близко. С Юрой сидела мама, которая еще и все хозяйство на семью вела, а я ей только помогала.

Летом 1961 г. Феликс поехал на лето работать в пионерлагерь Академии наук в Верею. В то время он работал на автобазе Академии. В пионерлагере работал электриком и мастером на все руки. Юру, которому было 1,5 года, он взял с собой. Юра всюду ходил за Феликсом. Если Феликс что-либо ремонтировал, он давал Юрке держать крепко какую-нибудь гайку, Юра спокойно держал. Иногда его таскали девчонки из старших отрядов. За неделю накапливалась гора грязных штанишек. В субботу после работы, я отправлялась в Верею, приезжала туда поздно вечером, а утром в воскресенье бралась за стирку. В воскресенье же, после обеда, уже надо было возвращаться в Москву. Только в мой отпуск я смогла там хорошо отдохнуть, покупаться в речке, пособирать грибы и малину. Осенью Юру взяли в детский сад и маме стало легче, а 4 декабря 1962 года родился Саша. Снова как Юру, в двухмесячном возрасте, я оставляла его маме. Сашину кроватку в нашей 10-метровой комнате ставить было некуда, в ней у двери стояла кроватка Юры, к ней торцом почти примыкал наш матрац на ножках (первая наша мебель). У другой стенки через узенький проход стоял столик из чемоданов и шкаф. В маминой комнате стояли диван для Бори, на котором сидели в обед, обеденный стол, шкаф, телевизор, большая кровать и письменный стол.

Пришлось Сашину кроватку ставить за телевизор в большой комнате. Жили мы все очень дружно, но тесно. Мама любила устраивать «приемы», приходили интересные люди, было хорошо. Но мы с Феликсом мечтали о своей собственной квартире. Правда, нас в очередь на получение государственной бесплатной квартиры не ставили. Даже если бы к нам приписался Феликс, нас

 

- 130 -

было бы 7 человек на 30 м., а на очередь в то время ставили только в том случае, если на одного человека приходилось меньше 3 кв.м.

Летом 1963 г. мама с Яковом Михайловичем и маленьким Сашей жили на даче в Вострякове. Юру мы отправили с детским садом Доры Михайловны Дихтяревой — маминой подруги. В будни мы с Феликсом ездили в Востряково и везли продукты, возились с Сашей, а в воскресенье ездили к Юре. К детям нельзя было приезжать, но если я, в порядке помощи, вымою в бане большое количество ребятишек, то вечером на пару часов нам выдавали Юрку. Когда я ехала домой, то у меня перед глазами мелькали голые ребятишки, ручки, ножки.

Осенью 1963 года у меня на работе организовали жилищный кооператив. Мне за 6 тысяч рублей предложили хорошую 2-х комнатную квартиру с балконом около метро Пионерская. Вскоре у Феликса на работе тоже предложили за 6 тысяч кооперативную 3-х комнатную квартиру, но худшего качества (хрущебу). Мы решили брать 3-х комнатную. Денег не было совсем, а сразу платить надо было огромную, по тем временам, сумму 2600 рублей. Моя и его мать дали нам по 100 рублей, но это не решало проблемы. Тогда Феликс пошел к состоятельным знакомым своей матери. Всего набралось три тысячи долга. Мы заплатили первый взнос и в апреле 1964 г. въехали в новую квартиру. Сразу же поехали в мебельный магазин и купили за 400 руб. такую мебель, какая там оказалась — 2 кровати, буфет, секретер, стол, журнальный столик и два кресла разного цвета. Платяной шкаф и кухонный гарнитур мы купили раньше. Стульев в магазине не было, поставили старые, а новые я купила лишь в 1985 г. Всей этой мебели хватило нам на всю жизнь.

Мы так хотели скорее жить в новой квартире, что въехали одними из первых, когда еще не включили газ и электричество. На новоселье позвали гостей, картошку сварили на костерке во дворе, на стол поставили колбасу и консервы и пировали при свечах. После 10-метровой комнатушки квартира в 45 кв.м. казалась дворцом. В одной комнате поселили мальчишек, в другой мы сами, а третья комната стала гостиной. Мы были так счастливы, что не замечали крохотной кухни, малюсенького коридора, в который выходило 5 дверей и прочих неудобств.

9 сентября 1964 г. родилась Лена, а в ноябре этого же года умер от рака Яков Михайлович, мама с Борей остались одни. Вскоре Боря женился и они разменяли двухкомнатную квартиру на две. Мне надо было уже в декабре выходить на работу и мама стала ездить с пересадкой ко мне няньчить Леночку. Мальчики стали ходить в расположенный рядом, детский сад. Я работала полный рабочий день. В обед и после работы старалась закупить продукты. С тяжелыми сумками бежала в детский сад за мальчишками, оттуда домой, отпускала маму и начиналась кормежка, стирка, варка на следующий день. Феликс мне во всем помогал, но продукты приходилось покупать самой — это делать экономно он не умел, а надо было выплачивать долги. После уплаты долгов каждый месяц на питание и все прочее оставалось по 45-50 рублей на каждую душу населения нашей квартиры. Я бегала в поисках вермишели не по 35 коп, а по 25 коп. Покупала самую дешевую рыбу-треску по 56 коп, до часу ночи чистила мелкую рыбешку, по 20 коп, и варила из нее шпроты. Покупала самые дешевые сардель-

 

- 131 -

ки по 1р 20к и колбасу по 1р З0к. Вместо 2-х рублевого мяса покупала почки, мозги, печень, что стоило вдвое дешевле. В те годы на прилавках свободно лежала черная и красная икра, красная рыба, но этого я никогда не покупала, так как вместо 100 гр. икры, можно было купить 2 кг мяса. Сыр покупала самый дешевый плавленый по 12 коп. 100 гр. и иногда ромбинас по 1р 60к за 1 кг. Фрукты покупала только нестандартные, обрезала их и посыпала сахаром. Осенью, когда появлялись дешевые яблоки и сливы по 30-40 коп., мы с Феликсом сидели ночами и заготавливали по 200 3-х литровых банок компотов на зиму. В качестве витаминов я всю зиму давала детям тертую морковь, салат из редьки и свежей капусты. Благодаря такой экономии и мы и дети всегда были сыты. Я знала много семей, которые в получку покупали торты и пирожные, а потом переходили на хлеб и чай. Несмотря на все, я всегда устраивала праздники, готовила кучу дешевых салатов, плов с небольшим количеством мяса, а мама пекла торт и печенье. Я готовила все блюда до прихода гостей и очень красиво украшала их зеленью, морковкой и прочим, ставила все на стол и почти без сил садилась сама. Больше всего я любила послепраздничный день, когда оставалось много всего вкусного и не надо было готовить.

Одежды детям мы почти не покупали. Время от времени одежку детям присылал Рувим. Одежда переходила к нам от детей наших знакомых. Несмотря на такую нашу жизнь, я никогда не чувствовала себя нишей и несчастной. Работа была интересная. Дети давали много радости. Я всячески старалась дать детям то, чего сама была лишена в детстве. Я их всех водила на фигурное катание, хотя с трудом удавалось наскрести 25 рублей за каждого ребенка. Водила их в бассейн, где и сама научилась плавать.

В субботу я старалась сделать все домашние дела и сварить на 2 дня обед, а в воскресенье мы всегда уходили зимой в лес на лыжи, а летом в лес на целый день, брали еду и подстилки, играли в бадминтон, а осенью и весной, с тех пор как Лене исполнилось 2 года, мы ходили на выставки и в музеи. Все трое хорошо рисовали и лепили. Я устраивала выставки творчества «Трех поросят». Все трое много читали, особенно Юра. Нам с Феликсом редко удавалось посидеть с книгой. Более менее сносный порядок я наводила в субботу Обычно вся квартира была «запластилинена». Сыновья мои лепили целые армии пластилиновых солдатиков, величиной со спичечную коробку. Каждый солдат был одет во французскую или русскую форму из цветного пластилина, точно соответствующую литературному описанию. Крепости с башнями строились из крошечных пластилиновых кирпичиков. Устраивались целые сражения, пахло порохом. Пушки были из катушек с кусочками металлических трубочек от шариковых ручек, а порох добывался со спичечных головок. Обычно я не пресекала, а только пыталась территориально ограничить военные действия. Очень сердилась я лишь в тех редких случаях, когда пол оказывался в чернилах, а потолок в брызгах варенья.

Ребята подросли и, мне очень повезло, что я встретила таких замечательных людей как Сусанна Печуро и Виктор Дихтярев. У Сусанны всегда собиралась молодежь и велись жаркие споры о жизни, читали «Самиздат», пели, за-

 

- 132 -

прощенные тогда, бардовские песни. Все мои трое были непременными участниками этих сборов.

(Мои друзья — дети жертв сталинских репрессий. Их отцы и матери — люди, невинно пострадавшие.

Сусанна относится к редкой категории людей, пострадавших по своей вине, редких людей, которые в те годы понимали весь ужас существующего строя и боролись по мере сил и возможностей. Сусанне было 16-17 лет, когда она участвовала в философско-литературном кружке, в котором, помимо литературной деятельности, разработали манифест и программу, пытались печатать листовки против советской власти. Трое друзей Сусанны 18-19 лет (одного из них она любила) были расстреляны. Сусанну как малолетку отправили в лагерь.

После реабилитации она закончила историко-архивный институт и вырастила двух дочек. Обаятельнейшая женщина, она оказывала огромное влияние на молодежь, в том числе и на моих детей. Талантливая молодежь тянулась к ней, двери ее двухкомнатной квартиры не закрывались. Почти каждый вечер в квартиру набивалось по 30-40 человек. Пели бардовские песни под гитару и учились правильно понимать жизнь. Каждому Сусанна стремилась чем-то помочь, и помогала весьма существенно, в большинстве случаев, отрывая от себя и своей семьи.

В институт её не хотели принимать, но один из ее друзей, Анатолий Якобсон, поехал в Инту и попросил начальника выдать справку о работе Сусанны Печуро. Изумленный начальник выдал справку о работе Сусанны на швейном предприятии системы МВД.

Эту справку приняли как справку о рабочем стаже, необходимом в те годы для поступления в институт. Этот эпизод и многие другие из жизни Сусанны, описаны в книге ее одноделицы Майи Улановской, ныне живущей в Иерусалиме. (Н. Улановская, М. Улановская «История одной семьи» 1995 г.)

А Виктор Дихгарев (ВЭЯ), сын маминой подруги по лагерю Доры Дихтяревой, необыкновенный и очень талантливый человек. Учитель физкультуры по профессии, он собрал туристскую группу ребят различных возрастов, и каждый год в августе, ходил с ними то на Памир, то на Кавказ. А в течение всего года они для тренировки ходили в подмосковные походы. Обычно в субботу вечером ехали на электричке до какой-нибудь станции. Шли в лес, разводили костер, варили вермишель с колбасой, кипятили чай в котелках, пели песни, читали стихи и, часа в три ночи, ложились спать на снегу (на снег пленка, поролон, спальник, а сверху тент, если шел снег или дождь). Утром умывались снегом, завтракали колбасой с вермишелью и шли пешком 20-30 км. до соседней радиальной электрички. Возвращались в воскресенье вечером усталые и довольные. Сыновья ходили с Виктором с 13-14 лет и до свадьбы, а Лена до самого отъезда. Когда ребята уезжали в горы, я весь месяц не находила себе места и была счастлива, когда встречала их на вокзале веселых и загорелых с огромными дынями. И, хотя, каждый август я мучилась и страдала, я прекрасно понимала какое огромное воспитательное значение это имеет. А у детей сохранились замечательные воспоминания о своей молодости.)