Государственный антисемитизм в действии.

 

На работе начались неприятности. В 1965 г. на должность начальницы нашего отдела назначили нашу же сотрудницу — Белякову. До этого я с ней была в хороших отношениях, но после ее назначения стала держаться от нее подальше, не желая входить в ее свиту. Началось с того, что я написала отказное решение ее хорошему знакомому Вольфу с овощной опытной станции ТСХА, которому она обещала выдачное решение. Он предложил ранние посевы закрывать пленкой, которая разматывается с барабана трактора и заделывается по краям землей. В 1992 г. я это видела в Израиле, а тогда я знала, что работники станции ездили в Японию. Я стала искать в японских патентах, не зная не только языка, но и букв. Только по классу и чертежам. Нашла ссылку и написала отказ.

Такая же история произошла с капельным орошением, я написала отказ, ссылаясь на статью израильских ученых в английском журнале. По заявке академика Бараева по поводу безотвальной вспашки, я отказала, ссылаясь на канадскую книгу 1958 г., переведенную на русский язык.

Таких случаев было много и Белякова возненавидела меня тихой ненавистью. Некоторые другие эксперты послушно выдавали авторские свидетельства по ее желанию, но многие, как и я, не подчинялись. Началась борьба, которая длилась два года. Я вела строгий учет всех заявок, писем и возражений, которые поступали ко мне и всегда отмечала, когда и на что я ответила. Она обычно вызывала меня и говорила, что по такой-то заявке я не сделала то-то. Я открывала свою тетрадь и называла дату отправки, предлагала проверить по заявке, она успокаивалась до следующего раза.

Был у нас в отделе эксперт Дранишников из породы «Чего изволите?». Она ему стала давать те заявки, по которым хотела иметь выдачное решение. Его специальностью была сельхозхимия. Однажды из моего портфеля исчезли все мои агрономические заявки, а вместо них появились заявки по с/х химии. Стала выяснять и оказывается начальница решила, что у меня слишком легкие агрономические заявки. Легкость работы с заявкой определяется не ее тематикой, а другими качествами. Мы с моей подругой Радой Данченко работали вдвоем по агрономической тематике и каждый месяц определяли какие заявки трудные, какие легкие и средние и делили все поровну. С химическими заявками мне не приходилось работать, но я, слова не сказала, и с большим трудом сделала все эти заявки. Больше она не подсовывала мне «трудных» заявок. Однажды на собрании она стала ставить всем в пример Дранишникова, так как он делает в месяц по 30-40 заявок, а все остальные, в т.ч. и я, делали только норму, довольно большую. У меня норма была 22 заявки. Я сказала, что 40 заявок — это чистая халтура и этого нельзя допускать. Тогда начальница ответила, что за публичное оскорбление члена партии, эксперта Дранишникова я буду отвечать на партбюро.

Не долго думая, я взяла 10 выдачных решений Дранишникова, потратила много времени, но на 8 заявок нашла 100% ссылки, т.е. по 8 заявкам из 10, Дранишников выдал авторские свидетельства незаконно.

 

Написала заявление в партбюро, перечислила номера 8-ми заявок, указала по ним ссылки на литературу и написала, что назвав работу Дранишникова халтурой, я не хотела оскорбить члена партии, а просто констатировала факт халтурной работы, что подтверждается вышеприведенными ссылками по 8-ми заявкам из проверенных мною десяти. После этого меня в партбюро не вызвали, а дело замяли.

Я думаю, что если бы не «израильская агрессия» летом 1967 года, ничего сделать со мной начальница бы не смогла. Так бы мы и работали, она наступая, а я отбиваясь.

Если бы она знала, кто мои родители, она бы быстро расправилась со мной, но она этого не знала. Мне много раз предлагали оформить допуск в секретный отдел, но там надо было заполнять сложные анкеты и я всегда отказывалась, ссылаясь на занятость и детей, хотя это была дополнительная подработка, и если бы я не боялась анкет, от этой работы не отказалась бы.

Однако уже в конце лета 1967 г. меня вызвали в отдел кадров и предложили перейти на должность младшего научного сотрудника. Я с возмущением отказалась, думая, что это подстроила моя начальница. Тогда я не подозревала, что это правительственная антисемитская компания и написала следующего содержания письмо с просьбой помочь мне устроиться на работу Сергею Юльевичу — двоюродному брату моего отца, который работал ученым секретарем в институте Ботаники в Ленинграде. Он прислал мне рекомендацию в Институт истории естествознания. Туда меня не взяли испугавшись, что я с тремя детьми буду сидеть все время на бюллетене, а может и по другой причине.

«Здравствуйте Сергей Юльевич!

Пишет вам племянница Рувима и Дины. Вы наверное помните, Вы были у меня три года тому назад. Тогда вы сказали, что сможете помочь мне сработай. В те времена у меня было все хорошо и работа нравилась и начальство было приличное. Но, к сожалению, все течет и изменяется. Сейчас у нас новая начальница, довольно властная и завистливая женщина и ввиду вредности моего характера (отстаиваю свое мнение) у нас с ней, мягко выражаясь, отсутствует взаимопонимание.

Работаю я уже шесть с половиной лет старшим научным сотрудником в отделе сельского хозяйства Всесоюзного научно-исследовательского института госпатентной экспертизы (ВНИИГПЭ). Веду я экспертизу заявок на изобретения, т.е. работа довольно своеобразная — копаюсь в литературе.

Наш институт был второй категории и я получала 230 рублей. Теперь институт перевели в 1 категорию. Кандидатов у нас довольно мало, человек 20, но начальство решило, что в связи с более высокой зарплатой, кандидатов надо еще больше нагрузить, если до этого кандидат обязан был сделать в месяц 20 заявок, то теперь он должен еще и руководить группой в 5-6 человек и проверять их заявки. У нас в отделе всего три агронома вместе со мной, и группа в 5-6 человек из них, естественно, не получается, поэтому мне предложили дать согласие на перевод меня в младшие научные сотрудники. Я категорически отказалась и сказала, что не возражаю быть руководителем группы в 5-6 человек и оставаться старшим науч-

 

ным сотрудником. Предложила сделать группу общебиологическую из агрономов и животноводов.

Вопрос еще не решен, но я думаю, что ст. научным сотрудником не оставят, так как начальница против этого. Вероятно, тут еще имеет значение то обстоятельство, что они вместо 1 кандидата могут взять 2-х не кандидатов. Но даже если и оставят, все равно хочу уйти из института.

Была я в ВЦСПС и мне сказали, что в марте 1967г. вышло Постановление, по которому администрация может предъявлять любые требования к ст. научным сотрудникам и если они не соглашаются, переводить их в младшие или увольнять.

Таким образом, положение у меня довольно критическое и Ваша помощь была бы сейчас весьма кстати.

Биологу в Москве устроиться довольно трудно. У меня есть маленькое и весьма сомнительное преимущество — я патентовед. Такие должности организуются во многих институтах, но туда как правило, переводят своих проштрафившихся научных сотрудников. Лучше всего было бы для меня попасть в МГУ (это от меня близко) в ректорат или научно-исследовательскую часть биолого-почвенного факультета. Может быть там организуется патентно-информационный отдел, я бы с удовольствием читала бы лекции о патентном деле вообще и в биологии в частности. Но прийти туда просто так и сказать «Возьмите меня — я хорошая» — это не дело.

Если бы вы мне могли дать рекомендательное письмо к кому-нибудь, кто бы мне мог посодействовать в этом деле, я была бы Вам очень благодарна.

Может быть Вам покажется, что я слишком много хочу, но ведь я защищалась еще в 1958 году в Ленинградском СХИ у В.А. Брызгалова по защищенному грунту. Седьмой год работаю в институте, работа очень напряженная, большой план, дома трое детей и все хозяйство и я еще как-то ухитряюсь вести небольшую научную работу. В 1965 году вышла моя брошюра — «Выращивание растений методом гидропоники» — обзор патентов, сейчас работаю над темой «Агрономические способы, как объект изобретения» и, конечно, мне обидно переходить вдруг на должность младшего научного сотрудника.

Я думаю, Вы меня поймете правильно. Большой привет от Дины и всего моего многочисленного семейства. Будете в Москве — будем рады Вас видеть. С уважением Наташа».

Осенью 1967 г. объявили, что все начальники отделов и старшие научные сотрудники должны пройти конкурс и по этому случаю образовали Ученый Совет, которого в институте еще не было. Помимо экспертизы, которая занимала очень много времени, а у меня, как у человека, получающего большую зарплату — 200 рублей был большой план, я как-то ухитрялась по этим же заявкам вести еще и научную работу.

Дело в том, что в патентном законодательстве имеются ввиду изобретения из неживого мира, а живые организмы (растения, животные, микроорганизмы) имеют свои особенности, которые и надо отразить в патентном законодательстве. На Ученом Совете я доложила обо всем, что успела сделать за это время. Были вопросы, на которые я ответила. Потом меня попросили выйти за

 

дверь. Из-за двери я слышала, как начальница без всяких разъяснений сказала, что я работаю плохо, никогда не перевыполняю план и веду себя надменно. Этого было вполне достаточно. После этого перешли к следующей кандидатуре. Тут же, не дожидаясь результатов, я поняла, что надо срочно уходить.

В конце 1967 года, когда все начальники отделов и старшие научные сотрудники прошли конкурс, вывесили списки. Все евреи, которых среди начальников отделов и старших научных сотрудников было довольно много, конкурса не прошли.

Все остальные значились в списках среди прошедших конкурс. Обжаловать решение Ученого Совета по закону нельзя, суд таких дел также не принимает. В результате этой акции впоследствии резко снизился уровень патентной экспертизы, но это никого не волновало. Мне вновь предложили должность мл. научного сотрудника. Я вновь отказалась. Экспертам и мл. научным сотрудникам дозволялось быть евреями. Я могла отказаться, так как мне уже раньше предлагали другую работу.