г. Загорск (б. Сергиев)

Московской области

Анне Михайловне Флоренскoй

Пионерская, 19

 

Флоренский

Павел Александрович

Спис. № 1, Доп. 1

 

1935.VII.12. № 24. Соловки. Дорогая Аннуля, наконец-то вчера, т. е. VII. 11 получил твое письмо № 21 от 22—25 июня. Очень безпокоился. Но и теперь: оно ведь отсталое от действительности на 17 суток. Начинаю с ответа на него. Прежде всего

 

о Тике. Совершенно естественно, что она плохо понимает теорию музыки; смущаться этим не следует, будет время, когда она вдруг или почти вдруг, за малый промежуток времени, освоит все пройденное. Ни в коем случае музыки не бросайте, надо преодолеть первые шаги, которые всегда нудны и скучны. Главное, постарайся создать музыкальную атмосферу: пусть почаще играют и те, кто приходит к вам, почаще обсуждают произведения и исполнение. Не важно, если это будет по существу слабо; надо, чтобы создался интерес и привычка к музыке и к понятиям, с нею связанным. Мика постарайся как нибудь укрепить: пусть побольше будет на солнце и на воздухе. Боюсь, вы не доедаете, и не знаю, чем помочь. Старайся давать побольше свежей зелени—трав или огородной, это очень полезно и детям должно нравиться. Посеяла ли ты салат? Делай его с луком, зеленый' лук особенно полезен. Вообще, ведь надо есть немного, но так чтобы это было по вкусу, не пресно и не приторно, и тогда от еды будет прок, а в противном случае она плохо усваивается. Оле я писал и напишу, постарайся, чтобы она пользовалась воздухом и солнцем. Говоришь, какое предпринять лечение. Думаю, главное лечение—сама природа, но ею надо пользоваться. И потом, думаю, Оле особенно важно было бы получать зелень, чтобы она ела как следует. Относительно Киры ты не пишешь ни слова. Разве не получалось писем от него? Когда назначено ему вернуться обратно? Относительно Васи. Наташи¹ я, в сущности, не знаю. Слышал раньше о ней, очень давно, когда она была девочкой, и то что слышал не очень-то мне нравилось. Но весьма вероятно, что это была дань возрасту и что все шероховатое прошло. Не представляю ее себе ни внешне, ни внутренне. 9-го июля я видел очень яркий сон, и это было днем, т. е. часов в 9 вечера. Такой: сижу я где-то и меня угощают холодным белым вином, очень прозрачным и ароматным. В этом угощении принимает какое-то участие Васюшка, а какое именно мне оставалось неясно. Вино мне казалось слабым и очень понравилось своим букетом, я пил и пил и почувствовал во сне, что опьянел, и испугавшись этого—проснулся. На душе было безпокойство.—Больше всего хочу, чтобы было хорошо детям. Пусть Васюшка порадуется, сколько возможно в наших условиях, не мешать же ему. Ты печалишься, что уходит мальчик. И да и нет. М. б. в одном уходит, зато в другом приходит —поймет многое, чего раньше не понимал. Мы всегда будем с ним—только сам он получил тишину и мир. Говоришь, мне передаются его волнения. Не знаю, м. б.—и так, но я и без того все время с вами и только о вас и думаю, больше того—вас чувствую. Васюшку я воспринимаю как часть самого себя

 

и потому не могу считать его куда-то уходящим, хотя сознаю, что формы отношения могут измениться. VII.16—17. Теперь я увидел, что Соловецкие острова—настоящий термостат: зимой тепло, летом—холодно. Днем еще, если солнечно, несколько греет: не жарко, а тепло. Но в комнате и днем холодно. По ночам же поднимается туман—над озером, а иногда и всюду, холод и свет. VII.13.. Был сильный туман, а VII.12 мороз, до —3°, так что испугались за огороды. Растительность тут стремительная: дружно распускаются какие-либо цветы, все покрывается ими, а потом, через короткое [время] исчезают, сменяясь другими. В настоящее время, т. е. последние дни, все покрыто куриной слепотой, с VII. 11 по сей день, сплошные поля ее. Пышно цвела черемуха, теперь отцвела. Огромные кисти цветов рябины, тоже отцветают. Морошка отцвела и уже виднеются местами крупные ягоды, пока зеленые подрумяненные. На озере со вчерашнего дня (VII. 15) распустились кувшинки, желтые. Комары свирепствуют и с теплыми днями стали особенно злы, только и сражаешься с ними. Кусается и мошкара. Но мух очень мало, в комнатах почти нет. Бабочек всего видел пять—шесть. Как-то на днях наблюдал замечательные синие тени на белой стене. Они были так сини, что я не верил своим глазам, все казалось, что они намалеваны синей краской. Это было на закате, т. е. ок. 11 ч. вечера, и солнце касалось горизонта. Но здесь, вследствие чистоты воздуха, на закате оно обычно не красное, а розовое лишь, как и освещение. В прошлом письме послал тебе цветы, впрочем очень неудачно засушенные—лучше не удается. Это—особый вид грушанки, руrolа, но крупноцветный и очень хорошо и нежно пахнущий. В других местах такой грушанки мне не приходилось встречать. VII. 19. 17-го июля получил два твоих письма: утром от 19 июня (№ 20), а вечером—от 9 июля (№ 24), а 11 июля было получено письмо от 22 июня (№ 21). Следовательно не получены №№ 22 и 23. Еще раз пишу, хотя уже писал неоднократно: не посылайте мне посылок, у меня все есть, до сих пор кое-что остается от осенних посылок, несмотря на то, что я и сам пользуюсь присланным и других угощаю. Из последней посылки у меня задержали какие-то пузырьки—думаю не был ли это гранатный сок, да и бумаги получил только часть, с трудом. Когда что будет нужно, я сам напишу. А если есть возможность, угощай моих малышей, это будет мне во много раз приятнее. Питаюсь я вполне удовлетворительно. К тому же сейчас стали появляться грибы, а скоро будет их много, там пойдут ягоды. Спрашиваешь относительно Мика. Хотя и мне безпокойно, когда дети уезжают из дому, но все же, думается, лучше пустить его с Васей. М. б. это и безопаснее, чем когда он

 

убегает из дому с товарищами, а кроме того в детстве надо набираться впечатлений от природы. Природа—единственное верное, что остается надежно и не рискует испортиться. Пусть же мальчик берет от нее, что можно. По малу, очень по малу, пишу «Оро» и все время вспоминаю детей и себя в детстве. В нем сливается столько пережитого, что и сам Оро для меня живой мальчик и мне было бы странно слышать, если бы кто сказал, что он выдуман мною. Только писать трудно—и времени нет и форма избрана мною слишком трудная для большой вещи, так что порою встречаются трудности почти непреодолимые. Если бы я знал, что эта форма будет столь трудна, я уклонился бы от нее; но дело начато и приходится первую песнь заканчивать тем же четырехстопным ямбом с парными мужскими рифмами.—Очень радуюсь; что чувствуешь себя хорошо в саду. Но наложи на всех дань—привозить растения из мест, куда кто едет. Пусть Мик принесет белых орхидей— «ночных фиалок». Кстати, здесь их очень много, крупных, запах слабее наших, но более нежный. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля.

 

VII.15. Дорогая Тика, недавно в Кремле я видел, как мама-чайка важно стояла на столе, а в стороне от нее, у клумбы был чайченок. Он большой и толстый, но все еще желто-серый, ничуть не похож на чайку. Чайка-мама ему читала нравоучение какое-то, он отвернулся и был недоволен. Разобрал я только про новости, которые чайке принесла какая-то другая. Чайка-мама говорила, по своему конечно: «У людей дети бывают хорошие, а ты меня не слушаешься. В Загорске есть девочка, она заботится даже о своих куклах, старается, чтобы их не напугала гроза. Она хорошо учится музыке и скоро будет отлично играть. А ты даже индюком не научился еще кричать». Потом еще что-то говорила, да я не разобрал. Тут очень много брусники, черники, голубики и морошки, но конечно все это еще не поспело и поспеет вероятно не скоро. Стоит только выйти из лаборатории—и оказываешься в зарослях этих ягод. Есть также рябина. Шиповника, земляники, клубники, малины и смородины не встречал и кажется их здесь совсем нет. Стали появляться грибы, но пока очень мало—найдешь 1—2 гриба, подберезовики да опята, но не лучшего сорта. VII. 19. А теперь грибов стало больше: собираю опята тут же, у лаборатории. Забыл сообщить тебе, что здесь много клюквы и, говорят (сам я не видывал), будто до сих пор еще держится на болотах прошлогодняя клюква, которая стала совсем сладкой от времени. Среди чаек ходит слух, что девочка из Загорска вышивает полотенца. Мать-чайка говорила чайченку: «А ты еще не научился вить гнезда!» Если это чайки разсказывали про тебя, то

 

вероятно с тобой вышивает и Аня. Поблагодари ее за письмо и скажи ей, что я целую ее. Напиши, родился ли у Кати кто-нибудь. Мама мне на этот вопрос так и не ответила ничего. Попроси Аню разговаривать с тобой по немецки, вероятно она уже научилась от своей бабушки². Кланяйся от меня нашей бабушке и пожелай ей здоровья. Да, скажи мамочке, что считаю ученье Киры самым насущным делом, я писал ему об этом, но нужно, чтобы он не манкировал систематическим образованием. Чайки—и те учат своих детенышей. Например учат их кричать. А люди учат говорить и играть. Пусть твоя мама будет чайка, а ты чайченок, и пусть она заставляет тебя играть, как чайки заставляют кричать своих детенышей. Крепко целую свою дорогую дочку и прошу ее писать мне побольше. Еще раз целую Тику.

Дорогой Мик, очень рад, что ты наконец-то увидел, насколько дома лучше, чем в Москве. Только наберись здоровья побольше на зиму. У нас здесь на озере водятся ондатры. Знаешь ли ты такого зверя—вроде водяной крысы, но большой. Когда ондатра плывет, по поверхности озера расходятся большие круги и видно ее издали. Кажется, эти ондатры все искусственно разведенные, привозные, как и большинство соловецких зверей. Их разводили ради меха. А теперь ондатра размножилась и одичала. Сейчас занимаюсь варкою из водорослей альгината, вроде особого клея для текстильной, бумажной и других промышленностей. Надо приготовить 1 кг альгината, а в лабораторных условиях это не легко, т. к. для получения 100—150 г альгината надо сварить 1 кг сухих водорослей с 40 кг воды и с содой, затем профильтровать получившуюся вязкую жидкость, вроде киселя, упарить и т. д. Потом еще другое дело: строим в нашем дворе, на полянке, особую печь, чтобы жечь в ней торф и получить торфяной кокс для гальванических элементов. И тут надо получить материала довольно много, вроде 10 кг кокса, так что возня большая. Торф собирали на болоте. Другой торф или, точнее, сфагновый мох, собирали на другом болоте; это—для приготовления особых смол. Торф тут замечательно чистый, без пыли, земли, ила, хорошо сохранившийся—просто любуешься им, когда берешь. Правильнее—любовался бы, если бы не комары, которые заставляют делать все как можно скорее и убегать подальше. Здесь ведь не такие комары, как в Сковородине: очень злые, крупные, приставучие и многочисленные. VII. 19. В лесу, в беседке, мы устроили маленькую лабораторию, и там я вожусь целый день: варю водоросли с содой, фильтрую проваренную жижу через мешок, осаждаю альгины, фильтрую и промываю их, подготовляю сфагновый мох к изготовлению из него смол,

 

прессую всякие массы. В лесу собираю хворост и сухостой для топки плиты, в которой надо все время поддерживать огонь. А в некотором разстоянии пониже, курится особая печь, в виде большого куба с отверстиями, которые закрываем кирпичами и промазываем глиной. Там жжется сфагновый торф. Время от времени надо бывает подкладывать торфа, а потом снова закрыть отверстие. Торф при горении пахнет неплохо, и дым глаза не ест. Крепко целую тебя, мой милый Мик.

1935. VII. 15. Дорогой Васюшка, боюсь письмо мое тебя не застанет уже, но на всякий случай все-таки пишу. Мама пишет о предполагаемом твоем отъезде, однако ничего не сообщает об его длительности. Прежде всего о твоих личных делах. Ты же знаешь, как я люблю всех вас и тебя. Мне хочется, чтобы вам было хорошо и чтобы вы пользовались радостью, насколько вообще на земле она возможна. Это и вообще и в данном случае. Сказать же что-нибудь о твоем выборе отсюда мне невозможно, т. к. Наташи я не знаю, правильно сказать— совсем не знаю и даже по разсказам не представляю себе. Да, кроме того, ведь мои разсуждения, если бы они были возможны, оказались бы все равно безполезны. Но я верю в своих детей и надеюсь на их осмотрительность, особенно, когда дело идет об устройстве всей жизни. Перед тобой пример мамы и от него исходи. Хочу только, чтобы ты нашел мир и тишину, остальное же все—на втором плане. Однако, ты должен не забывать о мамочке, братьях и сестрах. Этот долг, конечно, при всех обстоятельствах лежал бы на тебе. Но к моему глубокому огорчению на тебя падает трудная и большая задача—двойной долг, т. к. я не могу ничего сделать, чтобы сколько-нибудь дать мамочке радости и спокойствия. Она прожила всю жизнь нелегко, а теперь, когда ей следовало бы быть в покое и в радости, на ее долю пришли времена особенно тяжелые. Помни же об ее любви к тебе и сделай так, чтобы не доставлять ей лишней скорби.

Мамочка пишет о твоем безпокойстве относительно занятий по кристаллографии. Вот несколько соображений, которые м. б. помогут тебе. Во первых, старайся как можно чаще прибегать к наглядным пособиям и моделям. Пространственное воображение трехмерное у человека на настоящей стадии развития очень слабо, а при непривычке представлять себе пространственные образы часто просто отказывается работать. Можно быть совсем неглупым—и все же не владеть представлением пространственных образов. Поэтому необходимо помогать здесь моделями. Пусть учащиеся и сами их делают, это тоже очень помогает. Прибегай к стереоскопу. Найди разъемные модели и т. д., побольше пользуйся окрашенными поверх

 

ностями и цветным мелом—цвет очень укрепляет понимание формы. Во вторых, тебе самому было бы совершенно необходимо изучить векторное исчисление, которое для кристаллографии есть важнейший инструмент. Сейчас занимаюсь с инженерами этой дисциплиной, и как мне досадно, что не могу заняться с тобою. Если- ты усвоишь (но именно усвоишь) хотя бы первые главы, т. е. основные операции с векторами, то сразу почувствуешь себя вооруженным, тогда как без векторного мышления обычно бывает безпомощность. (Между прочим, у меня в руках книга Н. Е. Кочина «Векториальное исчисление», Л.-М., 1933, изд. 3-е; еще хорошая книга Я. Н. Шпильрейна; кратко—в теоретич. физике Эйхенвальда, выпуск «Теория поля».) Но для усвоения вект. исчисления непременно надо решать задачи, иначе ничего не запоминается. В третьих, старайся насытить кристаллографию физическ. и химическ. содержанием (образцовая книга: Lehmann, Die Molecular physik, хотя во многом и отстала очень существенно, но содержит драгоценный материал, старайся прибегать к ней). В четвертых, отмечаю нек. книги: Делоне Б. Н., Математические основы структурного анализа кристаллов и определение основного параллелепида * поверхности [?] при помощи рентгеновских лучей. Л. 1934. 328 стр., 4 р 20 +1 р. Напоминаю о Кристаллографии Вернадского—для общих установок. Было бы очень полезно (в последующем) вникнуть в идеи ФЕДОРОВА. Относительно твоих занятий осадочными породами: особенно важный момент, в частности для понимания генезиса пород,—их текстура. Подбери материалы по различным способам охарактеризовывать текстуру; в моих материалах (напр. о мраморе) кое что найдешь тоже. Я убежден, что текстурному анализу, когда он будет опираться на точный учет форменных элементов и их геометрии (в связи с теорией вероятности) предстоит большое будущее. Кроме того, старайся вообще вникнуть в физическ. способы охарактеризования пород (отражат. способность, капиллярность и т. п., электрич. свойства). Если даже не будешь сам проделывать измерений, то хотя бы подбирай материалы по уже сделанному. Это дает много для понимания, как породы построены.—Посылаю тебе картинку—вид на лабораторию.— Очень важная область, промежуточная между грубым—макроскопическим и тонким—микроскопическим строением всякого рода природных тел, как-то обходится, хотя именно с ним связываются наиболее яркие свойства тел.— По поводу пестрой пермской свиты у меня есть одна мысль, разовью ее в след. раз, а ты подумай. Не есть ли эта свита генетический аналог граниту и гнейсу, но весьма молодой. Было бы очень интересно проследить ВСЮ последователвность, как в сторону еще более молодых отложений родственного типа, так и в сторону более

 

древних, и дойти до метаморфических кристал. пород. Эту мысль я как следует не продумал, м. б. и откажусь от нее, но продумать следует. Крепко целую тебя, дорогой.—Обрати внимание на несогласное напластование (косослойность).

 

VII. 15. Дорогая Оля, письмо твое меня очень огорчило. Голова твоя продолжает болеть, а ты не желаешь послушаться ни мамочку, ни меня и сидишь в комнате за книгой. Неужели у тебя настолько нет благоразумия, чтобы понять выгоду бросить занятия на 2—3 недели и потом заниматься плодотворно, тогда как ты сейчас занимаешься впустую и портишь себе здоровье настолько, что занятия придется оставить совсем или на год. Еще раз повторяю: воспользуйся летним временем сполна, т. е. будь на воздухе, ни о чем особенно и не думай, почти не читай—дай себе отдых, и тогда поправишься. А кроме того, как я уже писал тебе, надо бороться с жадностью и стремлением насильно расти вопреки внутреннему закону роста. Все придет в свое время и будет полноценным, если будет вызревать исподволь и спокойно. Не хватайся за все сразу, а то ничего не получишь. Дай спокойно складываться восприятиям, только при таких условиях кристаллы выростают прозрачные. На что тебе много, но мутного и дрянного. Пусть будет мало, но подлинно-ценное. Ты просишь поласкать тебя хоть мысленно. Но ведь я только и делаю, что ласкаю вас мысленно и безпокоюсь за вас. Вот почему всегда напряженность, когда боишься за вас, видя, что ко все независящим от вас причинам скорби присоединяются еще и зависящие от вас же. И вместе с тем чувствуешь свое безсилие что-нибудь сделать, т. к. слова не доходят до сознания и от них отмахиваются, как будто ничего не было сказано. VII.20—21. Дорогой Олень, по обычаю пишу тебе ночью. Тут так светло всю ночь, что мы не замечаем ночи и работаем до утра. Бегаю из лаборатории в наш филиал—беседку, и совсем как днем, вполне можно читать, хотя сейчас самое темное время, 1 ч. ночи, т. е. по солнечному вроде полуночи. Все время думаю о тебе, жалею, что не могу помочь тебе и быть с тобою. В частности вспоминаю, читая новый не то роман, не то биографию Тынянова «Пушкин» в «Литературн. Современнике». Там много конкретных подробностей из жизни литерат. кругов конца XVIII и нач. XIX в.; вероятно большая часть материала фактична. Общий тон мне не нравится—обычное для новых писателей стремление подмарать и лягнуть там, где не могут сказать плохого ответственно. М. б. все что пишет Тынянов и верно или правдоподобно, но целое—совсем не верно: кривое зеркало передающее каждую из черт лица саму по себе только слегка искаженно, а все лицо—неузнаваемым. Однако тебе с товарищами следует прочесть это произведение (с

 

указанной поправкой на кривое зеркало) т. к. оно поможет разобраться в ряде исторических моментов и отношений. Тынянов написал «Мухтар-Визира» *—о Грибоедове. Вещь острая, дающая много ярких штрихов. А в целом у него вышло, что Грибоедов—никто иной, как Молчалин. Кем окажется Пушкин не знаю, но видно кем-нибудь, кроме себя, ему суждено оказаться. Родня же его и старшие современники уже оказались чем-то вроде Пиквиккцев. Но держись правила Лейбница: «Нет такой плохой книги, из которой нельзя было бы усвоить чего-нибудь хорошего». Относительно эпитетов вы придумали хорошо. Но когда соберете материал, необходимо его (и это главное) проанализировать со всех сторон. Вот еще очень важная и поучительная задача: подбирать у поэтов штрихи самосвидетельства о творческом процессе, тут многому можно научиться полезному. Как рождается поэт, произведение и его элементы? Что служит толчком? Как они обрастают конкретным материалом? Как срастаются? Как видоизменяются? Очень важно проследить за произведением по разным вариантам и редакциям. Особенно это относится к Пушкину, но для этого надо пользоваться изданием Академии Наук, в котором собраны все варианты. Печатается фототипическое издание рукописей Пушкина—чрезвычайно интересно было бы изучить его. В частности, посмотрите, как видоизменялся Лермонтовский «Демон». Относительно Историко-Музыкальн. Техникума я писал уж тебе; но м. б. письмо не дошло? Я писал, что ист. музыки заняться очень интересно, но для этого надо владеть самой музыкой, иначе это занятие может оказаться пустым. Надо знать теорию музыки, общую историю и историю искусства вообще. Кроме того необходимы языки, без которых нельзя сделать ни шагу. Поэтому я боюсь в настоящий момент советовать тебе этот Техникум,—пока не выяснится твое отношение к самой музыке. Считаю музыку необходимым элементом образования и развития; но музыка как специальность требует и особых способностей, иначе она будет в тягость. Спроси у М. В., как она думает об этом, т. е. в отношении тебя, можешь ли ты рассчитывать на свои способности. Я лично не уверен в них в этом смысле (т. е. как в основе для специальности), но мое суждение тут и вообще не м. б. решающим и лишено опоры в фактическом значении твоих успехов. Относительно ботаники думаю надо поискать чего-ниб., не может быть, чтобы в Москве нельзя было бы получить ботанического образования, не направляясь непременно в агротехнику. Но я и раньше не знал положения вещей, а теперь и подавно не знаю. Порасспроси. Однако, повторяю еще и еще, тебе прежде всего надо ОТДОХНУТЬ И ОКРЕПНУТЬ, ЗАТЕМ—НЕ ГНАТЬСЯ ЗА ВСЕМ ЗАРАЗ И НЕ ЖАДНИЧАТЬ И НАКОНЕЦ ВООРУЖИТЬСЯ ТЕРПЕНИЕМ

 

И ЖДАТЬ, ЧТОБЫ ЗНАНИЯ РОСЛИ САМИ, ОРГАНИЧЕСКИ, А НЕ ХВАТАЛИСЬ СУДОРОЖНО. И еще: чем бы ты ни занималась впоследствии, необходимо хорошее освоение общих предпосылок всякого занятия: языки, черчение и рисование (хотя бы слегка), математика, физика и общее естествознание, грамотность, стиль, умение выражать свои мысли точно, ясно, изящно и культура СЛОВА—ощущение его ценности, ответственности, органичности и существенности. Для последнего старайся вдумываться в слова хороших писателей, углубляться в текст—смысл их слова и в мотивы, почему сказано так, а не иначе. Филологию определяли как «искусство медленного чтения». Твоя задача—научиться читать медленно,—чем медленнее, тем лучше. Крепко целую тебя, дорогая. Будь веселее и ласковее с мамочкой, братьями и сестрами. Будь с ними побольше—это будет полезно и тебе и им.