На нашем сайте мы используем cookie для сбора информации технического характера и обрабатываем IP-адрес вашего местоположения. Продолжая использовать этот сайт, вы даете согласие на использование файлов cookies. Здесь вы можете узнать, как мы используем эти данные.
Я согласен
С АЛЕКСАНДРОМ ВАСИЛЬЕВИЧЕМ КОЛЧАКОМ ::: Книпер (Сафонова) А.В. - Милая, обожаемая моя Анна Васильевна ::: Книпер Анна Васильевна (Тимирёва) ::: Воспоминания о ГУЛАГе :: База данных :: Авторы и тексты

Книпер Анна Васильевна (Тимирёва)

Авторы воспоминаний о ГУЛАГе
на сайт Сахаровского центра
[на главную] [список] [неопубликованные] [поиск]

Настоящий материал (информация) произведен и (или) распространен иностранным агентом Сахаровский центр либо касается деятельности иностранного агента Сахаровский центр

 
"Милая, обожаемая моя Анна Васильевна..." / сост.: Т. Ф. Павлова, Ф. Ф. Перчёнок, И. К. Сафонов ; вступ. ст. Ф. Ф. Перчёнка. - М. : Прогресс : Традиция : Рус. путь, 1996. - 570 с. - В содерж.: Книпер А. В. Фрагменты воспоминаний: с. 47-136; Переписка А. В. Колчака и А. В. Тимиревой: с. 137-380.

 << Предыдущий блок     Следующий блок >>
 
- 73 -

С АЛЕКСАНДРОМ ВАСИЛЬЕВИЧЕМ КОЛЧАКОМ

 

Остается так мало времени: мне 74 года. Если я не буду писать сейчас — вероятно, не напишу никогда. Это не имеет отношения к истории — это просто рассказ о том, как я встретилась с человеком, которого я знала в течение пяти лет, с судьбой которого я связала свою судьбу навсегда.

Восемнадцати лет я вышла замуж за своего троюродного брата С.Н. Тимирева36. Еще ребенком я видела его, когда проездом в Порт-Артур — шла война с Японией — он был у нас в Москве. Был он много старше меня, красив, герой Порт-Артура. Мне казалось, что люблю, — что мы знаем в восемнадцать лет! В начале войны с Германией у меня родился сын37, а муж получил назначение в штаб командующего флотом адмирала Эссена38. Мы жили в Петрограде, ему пришлось ехать в Гельсингфорс. Когда я провожала его на вокзале, мимо нас стремительно прошел невысокий, широкоплечий офицер.

Муж сказал мне: "Ты знаешь, кто это? Это Колчак-Полярный. Он недавно вернулся из северной экспедиции"39.

У меня осталось только впечатление стремительной походки, энергичного шага.

Познакомились мы в Гельсингфорсе, куда я приехала на три дня к мужу осмотреться и подготовить свой переезд с ребенком.

 


36 Тимирев, Сергей Николаевич (1875—1932) — контр-адмирал (1917). Из семьи военного моряка. Окончил Морской кадетский корпус (1895), два года плавал в Средиземном море и Тихом океане младшим штурма­ном на крейсере "Россия". Затем зачислен в Гвардейский экипаж, где со­стоял до 1911 г. Участник Русско-яп. войны, служил на броненосцах "Пересвет" и "Победа", награжден золотой саблей "За храбрость" (1907). Тяжело ранен в Порт-Артуре на Высокой горе накануне сдачи крепости. Попав в японский плен, отказался дать подписку о дальнейшем неучас­тии в войне и оставался в плену до заключения мира. В 1906—1907 гг. — пом. ст. офицера на эскадренном броненосце "Цесаревич" — флагман­ском корабле 1-го Гвардейского отряда. В этой должности началась его работа по воспитанию будущих офицеров флота, неожиданно прерванная назначением на имп. яхту "Штандарт", где Сергей Николаевич прослу­жил ст. офицером почти четыре года (1907—1910).

Женился на А.В. Сафоновой в 1911 г. В ноябре-декабре того же года Тимиревы совершили свадебное путешествие по Франции.

Приближение весны 1914 г. Сергей Николаевич встретил в должности командира учебного судна "Верный" (1912—1915), входившего в состав отряда судов Мор. корпуса. Перед самым началом войны на борту кораб­ля плавало около ста кадетов одной из средних рот. За несколько дней до объявления войны отряду Мор. корпуса было приказано прекратить учебную работу. "Верный", как не боевое судно, был отправлен в Крон­штадт, где до декабря 1914 г. нес дозорную и брандвахтенную службу.

"Об этом "тыловом" периоде войны у меня сохранилось самое мрачное воспоминание: с одной стороны — совершенно бессмысленная, хотя и тя­желая служба; с другой - сознание того, что там, впереди, идет живая, интересная работа, о которой мы знали только по слухам да по рассказам офицеров с приходящих изредка с "передовых позиций" боевых судов — чаще всего заградителей, приходивших за свежим запасом мин. Мучи­тельнее всего были мысли о своей "незадаче", т.е. о том, что война заста­ла меня, все же боевого офицера с неплохим прошлым, командиром ни­куда не годного в боевом отношении корабля... Пока же я, скрепя сердце и совестясь смотреть в глаза родным и знакомым, а еще более приезжим с фронта и с передовых позиций моим товарищам и старым сослужив­цам, пользовался всеми привилегиями тыловой жизни и частенько бывал в Петербурге, где жила моя семья и недавно родился сын. "Замерзнув" со своим кораблем в Кронштадте, я даже пытался перевестись в Петер­бург", — вспоминал позже С.Н. Тимирев (Тимирев С.Н. Воспомина­ния морского офицера. М., 1993, с. 13). В последних числах декабря 1914 г. он получил предложение занять место флаг-капитана по распорядительной части в штабе Балтфлота и, хотя "питал органическое отвращение к штабной службе", согласился, рассчитывая получить со временем в свое командование боевой корабль. 6 января 1915 г. Сергей Николаевич отправился в Гельсингфорс, и в тот день на вокзале, как об этом пишет чуть ниже Анна Васильевна, она впервые увидела Колчака, оказавшегося в поезде спутником ее мужа. Колчак служил в том же штабе и тоже флаг-капитаном, но только по оперативной части. По пути в Гельсингфорс, где на крейсере "Россия" размещался в то время штаб командующего Балтийским флотом, он ввел своего нового сослуживца в курс дел.

Колчак и Тимирев были знакомы, можно сказать, со школьной ска­мьи. В Мор. корпусе Колчак был старше одним выпуском; в последний год его учебы оба состояли в одной роте; Колчак — фельдфебелем, Тими­рев — унтер-офицером. Во время обороны Порт-Артура сначала оба слу­жили на военных кораблях и в мае 1904 г. должны были участвовать в одной рискованной экспедиции, в разработке которой и тот и другой принимали участие (отменена командующим). Последний период осады и Сергей Николаевич и Александр Васильевич провели на сухопутных по­зициях, часто встречались. При сдаче крепости оба оказались в госпита­лях и попали в плен. Теперь, в 1915—1916 гг., судьба связала их еще тес­нее и сложней...

Летом 1916 г., вскоре после назначения Колчака на Черное море, Ти­мирев стал командиром крейсера "Баян", входившего в состав 1-й брига­ды крейсеров Балтфлота, которая базировалась в Ревеле. Эта бригада крейсеров, по мнению Тимирева, по духу и дисциплине была одной из лучших частей Балтфлота, уступавшей в этом отношении лишь Минной дивизии. Семья Тимирева (жена и сын) перебралась в Ревель.

В середине октября 1917 г. Тимирев произведен в контр-адмиралы "за отличия в делах против неприятеля" и почти одновременно вступил в ко­мандование 1-й бригадой крейсеров.

После октября вышел в отставку, был командирован на Дальний Вос­ток, эмигрировал. Жил в Шанхае, последние десять лет своей жизни плавал на судах Китайского коммерческого флота. По его собственному свидетельству, "это был единственный случай, когда китайским парохо­дом командовал русский адмирал".

В Шанхайском Союзе служащих в Российской армии и флоте возглав­лял, будучи старшим по званию, группу морских офицеров, базирую­щихся на Шанхай. В мае 1929 г. (по его инициативе и на его квартире) группа преобразована в Кают-компанию, в которой он первые два года председательствовал; однако, все время плавая и редко появляясь в Шан­хае, Сергей Николаевич счел необходимым передать председательские обязанности следующему по старшинству контр-адмиралу. Летом 1929 г. на очередной "чашке чая" познакомил Кают-компанию со своими воспо­минаниями, завершенными еще в 1922 г. Позже они изданы под назва­нием "Воспоминания морского офицера. Балтийский флот во время вой­ны и революции (1914—1918 гг.)" (Нью-Йорк, 1961). Значительные от­рывки оттуда, под названием "Адмирал без пенсии", опубликованы в Москве в газете "Голос Родины" (1991, № 10 и 11), в 1993 г. вышли отдельной книгой в изд-ве "Авнар". Цитируем их по этому источнику.

Умер Сергей Николаевич 31 июня 1932 г. в Шанхае от рака горла.

Примерно через четверть века после его смерти В.В. Романов писал Анне Васильевне, что С.Н. Тимирев в эмиграции "жил нежной мыслью о сыне своем", радовался тому, что сын оказался "не в потерявшей русское лицо эмиграции", а остался в России, где он "будет полезен".

37 Тимирев, Владимир Сергеевич (1914—1938) родился 4 октября 1914 г. Домашнее имя Одя (от "Володя"). Первые годы после отъезда ро­дителей на Дальний Восток (1918) провел в Кисловодске, в 1922 г. пере­везен оттуда матерью в Москву. Закончил 24-ю школу в Хамовниках, учился в Строительно-конструкторском техникуме при Высшем инже­нерно-строительном училище (1929—1931), затем в Моск. архитектурно-конструкторском ин-те (1931—1933); одновременно посещал учебный курс в мастерской художника А.С. Кравченко. В 1933—1938 гг. — штат­ный художник в Загорском научно-экспериментальном ин-те игрушки, где делал, в частности, эскизы анималистич. игрушек. С нач. 30-х годов выполнял также художественные работы по отдельным заказам (сотруд­ничал в газете "Вечерняя Москва", оформлял детскую книжку "Киш, сын Киша" Дж. Лондона, рисовал сельскохоз. животных для учебных пособий). Единственная прижизненная персональная выставка — в 1934 г.; тогда же работы его получили высокую оценку в профессиональ­ной периодике (журн. "Творчество", 1934, № 6). В 1935 и 1937 гг. ездил на Каспий в составе научной экспедиции на судах научно-промысловой разведки, изучал планктон Каспийского моря; устроителем этих поездок был   микробиолог   Я.А.   Бирштейн,   с   братом   которого   — М.А. Бирштейном, художником, — Одя учился вместе в техникуме. Ра­боты В.С. Тимирева, сделанные им во время первой поездки, экспониро­вались на специальной выставке. По некоторым сведениям, в 30-е годы пытался завязать переписку с заграницей (с отцом?).

Арестован в Москве в марте 1938 г.; при обыске, сопутствовавшем аресту, изъяты шпага, кинжал и кремневый пистолет. В протоколе до­проса от 24 марта адмирал Колчак фигурирует как его "отчим", и даль­ше: "Я лично к нему никакого отношения не имел". Обвинен по ст. 58, п. 6, УК РСФСР. Осужден к ВМН 17 мая, расстрелян 28 мая 1938 г.

Реабилитирован в 1957—1958 гг. после целой серии запросов матери о его судьбе. В архивно-следственном деле предпоследний документ, в ко­тором указаны даты приговора и расстрела, завершается фразой: "Считал бы правильным сообщить о крупозном воспалении легких" (подписал ка­питан Корнеев; завизировали, если можно так выразиться, подполковник Фадеев и полковник Логинов). Финальный документ дела, датированный февралем 1957 г., — справка о том, что "Тимирев В.С. умер от крупозно­го воспаления легких 17.02.43 в ИТЛ".

В последнее время имя его упоминают среди молодых талантов 30-х годов ("Панорама искусств". М., 1981, № 4, с. 323). В 1983 г. в До­ме художника в Москве проведен вечер памяти В.С. Тимирева; к вечеру там же была подготовлена выставка его работ. Работы Владимира Сергеевича экспонировались на выставках "Художники первых пятиле­ток" (Москва, 1979), "Памяти жертв сталинских репрессий" (Москва, 1989), на двух выставках, привезенных в Москву Художественным музе­ем из Нукуса. В нукусском музее находятся свыше 100 его работ, в Пермской художественной галерее — ок. 15, две куплены Музеем изо­бразительных искусств им. А.С. Пушкина, несколько — научно-инфор­мационным просветительским центром "Мемориал" (Москва); работы В.С. хранятся в Ин-те игрушки (Сергиев Посад).

38 Эссен, Николай Оттович, фон (1860—1915) — адмирал (1913). Окон­чил Мор. училище (1881) и механич. отдел Николаевской Мор. академии (1886). Участник Русско-яп. войны. Командовал различными военными кораблями (1897—1906), Минной дивизией эск. миноносцев Балт. Моря (1906—1908), а затем (1908—1915) Балтфлотом. Немец по происхожде­нию, держался англо-французской ориентации. Много сделал для подго­товки флота к выполнению программы боевых действий, созданной на случай войны с Германией.

"По своему нравственному облику — истинный воин без страха и уп­река... в адмирала Эссена все верили; я не помню ни одного адмирала — пожалуй, кроме Макарова, — который бы пользовался такой популяр­ностью среди офицеров и команд, как Эссен" (Тимирев С.Н. Цит. соч., с. 10).

39 В описываемое время были живы еще два Колчака, служивших в рус. военном флоте: Александр Федорович (при обороне Порт-Артура — капитан 1-го ранга, позже — контр-адмирал в отставке; двоюродный дя­дя А.В. Колчака) и его сын, Александр Александрович (в Русско-яп. вой­ну — мичман; погиб в Балтийском море в 1915).

О полярных исследованиях Колчака см. в общем предисловии к кни­ге, где использованы (с сокращением) наши примечания к первой публи­кации "Фрагментов воспоминаний" А.В. Книпер; в примечаниях к предисловию — краткая библиография.

- 74 -

Нас пригласил товарищ мужа Николай Константинович Подгурский40, тоже портартурец. И Александр Васильевич Колчак был там. Война на море не похожа на сухопутную: моряки или гибнут вместе с кораблем, или возвращаются из похода в привычную обстановку приморского города. И тогда для них это праздник. А я приехала из Петрограда 1914—1915 годов, где не было ни одного знакомого дома не в трауре — в первые же месяцы уложили гвардию. Почти все мальчики, с которыми мы встречались в ранней юности, погибли. В каждой семье кто-нибудь был на фронте, от кого-нибудь не было вестей, кто-нибудь ранен. И все это камнем лежало на сердце.

А тут люди были другие — они умели радоваться, а я уже с начала войны об этом забыла. Мне был 21 год, с меня будто сняли мрак и тяжесть последних месяцев, мне стало легко и весело.

Не заметить Александра Васильевича было нельзя — где бы он ни был, он всегда был центром. Он прекрасно рассказывал, и, о чем бы ни говорил — даже о прочитанной книге, — оставалось впечатление, что все это им пережито. Как-то так вышло, что весь вечер мы провели рядом. Долгое время спустя я спросила его, что он обо мне подумал тогда, и он ответил: "Я подумал о Вас то же самое, что думаю и сейчас".

Он входил — и все кругом делалось как праздник; как он любил это слово! А встречались мы нечасто — он был флаг-офицером по оперативной части в штабе Эссена и лично принимал участие в операциях на море, потом, когда командовал Минной дивизией, тем более41. Он писал мне потом: "Когда я подходил к Гельсингфорсу и знал, что увижу Вас, — он казался мне лучшим городом в мире".

К весне я с маленьким сыном совсем переехала в Гельсингфорс и поселилась в той же квартире Подгурского, где мы с ним встретились в первый раз. После Петрограда все мне там нравилось — красивый, очень удобный, легкий какой-то город. И близость моря, и белые ночи — просто дух захватывало. Иногда, идя по улице, я ловила себя на том, что начинаю бежать бегом.

Тогда же в Гельсингфорс перебралась и семья Александра Васильевича — жена42 и пятилетний сын Славуш-

 


40 Анна Васильевна, несомненно, имеет в виду Подгурского Нико­лая Люциановича (1877-1918) — капитана 1-го ранга (1914), который в начале войны командовал броненосным крейсером "Россия", а с мая 1915 г. — дивизией подв. лодок Балтфлота. П. — участник Русско-яп. войны, в 1904—1905 гг. получил пять орденов и золотое оружие "За храбрость".

41 Краткие сведения о деятельности Колчака на Балтфлоте (до зимы 1914/15) см. в общем предисловии к книге.

Летом 1915 г. по инициативе Колчака в Рижский залив был введен линкор "Слава", а вдоль занятого немцами побережья залива была осу­ществлена постановка мин со спец. мелкосидящих заградителей, переде­ланных из речных колесных буксиров. В результате этих действий герм. армия, наступавшая на Ригу, осталась без поддержки флота. В сентябре-ноябре 1915 г., после того как командующий Минной дивизией контр-ад­мирал П.Л. Трухачев получил травму и выбыл из строя, Колчак заменил его, развив бурную деятельность. Ему были подчинены все мор. силы в Рижском заливе. В том же, 1915 г. разработал и осуществил совместно с командующим 12-й армией Р.Д. Радко-Дмитриевым операцию по срыву нем. наступления на Ригу, произвел десант в тылу противника на Риж­ском побережье. В ноябре 1915 г. совершил удачный набег на Виндаву. Вступил в постоянное командование Минной дивизией. В конце мая 1916 г., действуя в отряде под командой Трухачева и командуя тремя миноносцами типа "Новик", участвовал в экспедиции к шведским бере­гам, когда было потоплено пять судов противника. За действия против караванов герм. торговых судов (везших гл. обр. руду из Швеции и со­провождавшихся военным конвоем) награжден орденом Св. Георгия IV степени.

"Он был создан для службы на миноносцах, это была его стихия. Кол­чак неоднократно говорил своим друзьям, что венцом его желаний всегда было получить в командование Минную дивизию: он чувствовал, что там он будет на месте, и о большем не мечтал. Его оперативные замыслы, связанные с миноносцами, всегда были неожиданны, смелы и рискован­ны, но в то же время ему всегда сопутствовало счастье; однако это не бы­ло слепое счастье, а своего рода предвидение, основанное на охотничьей верности глаза и привычке к успеху. Его молниеносные налеты на неп­риятельские транспорты в шведских водах, атаки на неприятельские ми- яоносцы, самые смелые постановки мин под носом немцев можно было сравнить с лихими кавалерийскими набегами или атаками" (Т и м и-р е в С.Н. Цит. соч., с. 36-37).

Дополнительный материал читатель найдет в кн.: Богданов К.А. Адмирал Колчак. Биографическая повесть-хроника. С.-Петербург, 1993.

42 Колчак (урожд. Омирова), Софья Федоровна (1876—1956) — жена А.В. Колчака с 1904 г. Родилась в Каменец-Подольске, где ее отец, Фе­дор Васильевич Омиров, был начальником Казенной палаты и в поел. го­ды жизни фактически управлял Подольской губернией. Ф.В. Омиров — сын подмосковного священника, ученик и друг М.Н. Каткова и акад. Грота. Мать С.Ф., Дарья Федоровна, урожд. Каменская, сестра скульпто­ра Ф.Ф. Каменского, среди далеких своих предков числила барона Мини-ха (брата фельдмаршала, елизаветинского вельможу) и генерал-аншефа М.В. Берга (разбившего Фридриха Великого в Семилетнюю войну). С.Ф. Омирова — воспитанница Смольного ин-та. Знала семь языков; французским, немецким и английским владела превосходно. Имела от Колчака трех детей, из которых младшая, Маргарита, прожила совсем мало (1913—1915). Жила в Гатчине, затем в Либаве. После обстрела Либавы немцами в начале войны (2 августа 1914) бежала, бросив все, кроме нескольких чемоданов; казенная квартира Колчака была затем разгром­лена, и имущество семьи погибло. Дочь умерла в Гатчине, где, видимо, какое-то время жила и Софья Федоровна. Переехала вслед за мужем в Гельсингфорс, затем в Севастополь. При красных, переправив сына в бо­лее безопасное место, осталась в Севастополе, скрываясь под чужим име­нем в семьях моряков.

7 февраля 1919 г. С.С. Погуляев писал Колчаку в Омск из Парижа: "Среди правительственных лиц с совершенно особым чувством симпатии и уважения к Тебе относится нач[альник] Мор[ского] Генерального] Шт[аба] vice admiral de Bon, который по первому моему слову телеграфи­ровал в С(евастопо]ль, чтобы жене Твоей внесли 2000 руб. Я телеграфи­ровал Тебе и ей об этом. Тебе я передал ее телеграмму, из которой мог судить о ее стесненном положении. Хорошо было бы, если бы Ты напи­сал ему два слова благодарности" (ГА РФ, ф. Р-341, оп. 1, д. 752, лл. 128-129).

В апреле 1919 г. С.Ф. Колчак выехала в Бухарест на англ. военном корабле. Затем, соединившись с сыном (см. примеч. 43), переехала во Францию, где прожила оставшуюся часть жизни. Умерла в госпитале Лонжюмо под Парижем.

- 75 -

ка43. Они остановились пока в гостинице, и так как Александр Васильевич бывал у нас в доме, то он вместе с женой сделал нам визит. Нас они не застали, оставили карточки, и мы с мужем должны были ответить тем же. Мы застали там еще нескольких людей, знакомых им и нам.

Софья Федоровна Колчак рассказывала о том, как они выбирались из Либавы, обстрелянной немцами, очень хорошо рассказывала. Это была высокая и стройная женщина, лет 38, наверно. Она очень отличалась от других жен морских офицеров, была более интеллектуальна, что ли. Мне она сразу понравилась, может быть, потому, что и сама я выросла в другой среде: мой отец был музыкантом — дирижером и пианистом, семья была большая, другие интересы, другая атмосфера. Вдруг отворилась дверь, и вошел Колчак — только маленький, но до чего похож, что я прямо удивилась, когда раздался тоненький голосок: "Мама!" Чудесный был мальчик.

Летом мы жили на даче на острове Бренде под Гельсингфорсом, там же снимали дачу и Колчаки. На лето все моряки уходили в море, и виделись мы часто, и всегда это было интересно. Я очень любила Славушку, и он меня тоже. Помню, я как-то пришла к ним, и он меня попросил: "Анна Васильевна, нарисуйте мне, пожалуйста, котика, чтоб на нем был красный фрак, а из-под фрака чтоб был виден хвостик", а Софья Федоровна вздохнула и сказала: "Вылитый отец!"

Осенью как-то устроились на квартирах и продолжали часто видеться с Софьей Федоровной и редко с Александром Васильевичем, который тогда уже командовал Минной дивизией, базировался в Ревеле (Таллин теперь) и бывал в Гельсингфорсе только наездами. Я была молодая и веселая тогда, знакомых было много, были люди, которые за мной ухаживали, и поведение Александра Васильевича не давало мне повода думать, что отношение его ко мне более глубоко, чем у других.

Но запомнилась одна встреча. В Гельсингфорсе было затемнение — война. Город еле освещался синими лампочками. Шел дождь, и я шла по улице одна и думала о том, как тяжело все-таки на всех нас лежит война, что сын мой еще такой маленький и как страшно иметь еще ребен-

43 Колчак, Ростислав Александрович (1910—1965) — сын А.В. Колча­ка. В 1918 г. мать отправила его из Севастополя к себе на родину, в Каменец-Подольск, к подругам детства, полячкам. В 1919 г. при содей­ствии начальника англ. военной миссии в Румынии был вывезен из Каменец-Подольска, бывшего тогда в руках "зеленых", через Хотин, Ставучаны, Черновцы в Бухарест, откуда вместе с матерью, С.Ф. Колчак, вы­ехал во Францию.

Последней просьбой адмирала Колчака перед расстрелом было: "Я прошу сообщить моей жене, которая живет в Париже, что я благослов­ляю своего сына". — "Сообщу", — ответил руководивший расстрелом че­кист С.Г. Чудновский (Чудновский С. Конец Колчака. — В кн.: Годы огневые. Годы боевые. Сб. воспоминаний. Иркутск, 1961, с. 209).

В 1931 г. Р.А. Колчак закончил Высшую школу дипломатических в коммерческих наук (Париж), принят на службу в банк во франц. коло­нии. В 1933 г. у него родился сын Александр. Приведем два абзаца из семейной хроники, написанной Р.А. Колча­ком:

"Выше было упомянуто, что отец адмирала, Василий Иванович Кол­чак, издал в 1904 году книгу "Война и плен". Так вот эти "война" и "плен" повторялись в его семье из поколения в поколение. Какой-то рок приводит старших сыновей его ветви быть вовлеченными в большие во­енные катастрофы. Как турецкий генерал его пращур был при разгроме турок под Ставучанами захвачен в плен в Хотине, Василий Иванович был ранен и захвачен в плен при штурме Малахова кургана французами. Его сын, Александр Васильевич, контужен и взят в плен в Порт-Артуре японцами, а сын адмирала, Ростислав, мобилизованный во французскую армию в 1939 году, был взят в плен германцами с остатками 103-го пе­хотного полка 16 июня 1940 года, после боев, начавшихся на бельгий­ской границе и закончившихся на Луаре, при разгроме французских во­енных сил и взятии Парижа.

Так из рода в род жены должны спасать детей из горящих городов, от бомбардировок, голода, грабежей, расстрелов... По-видимому, разорение, бегство в чужие страны, изгнание, перемена подданства, языка и даже веры - явления нормальные..." (Колчак Р.А. Адмирал Колчак. Его род и семья (из семейной хроники). — "Военно-ист, вестник". Париж, 1960. № 16).

- 76 -

ка, — и вдруг увидела Александра Васильевича, шедшего мне навстречу. Мы поговорили минуты две, не больше; договорились, что вечером встретимся в компании друзей, и разошлись. И вдруг я отчетливо подумала: а вот с этим я ничего бы не боялась — и тут же: какие глупости могут прийти в голову! И все.

Но где бы мы ни встречались, всегда выходило так, что мы были рядом, не могли наговориться, и всегда он говорил: "Не надо, знаете ли, расходиться — кто знает, будет ли еще когда-нибудь так хорошо, как сегодня". Все уже устали, а нам — и ему и мне — все было мало, нас несло, как на гребне волны. Так хорошо, что ничего другого и не надо было.

Только раз как-то на одном вечере он вдруг стал усиленно ухаживать за другой дамой, и немолодой, и некрасивой, и даже довольно неприятной, а мне стал рассказывать о ее совершенствах. И тогда я ему рассказала сказку Уэллса о человеке, побывавшем в царстве фей. Человек поссорился со своей невестой и с горя заснул на холме. Проснулся он в подземном царстве фей, и фея полюбила его, — а он ей рассказывал о своей невесте, о том, как они купят зеленую тележку и будут в ней разъезжать и торговать всякой мелочью, и никак не мог остановиться. Тогда фея поцеловала и отпустила его, и он проснулся на том же холме. Но он никак не мог забыть того, что видел, невеста показалась ему топорной, все было не так. И попасть обратно в подземное царство ему уже не удалось44. Рассказала я в шутку, но он задумался.

И все шло по-прежнему: встречи, разговоры — и каждый раз радость встречи.

Был как-то раз вечер в Собрании, где все дамы были в русских костюмах, и он попросил меня сняться в этом костюме и дать ему карточку. Портрет вышел хороший, и я ему его подарила. Правда, не только ему, а еще нескольким близким друзьям. Потом один знакомый сказал мне: "А я видел Ваш портрет у Колчака в каюте". — "Ну что ж такого, — ответила я, — этот портрет не только у него". — "Да, но в каюте Колчака был только Ваш портрет, и больше ничего".

Потом он попросил у меня карточку меньшего размера, "так как большую он не может брать с собой в походы".

 


44 Имеется в виду один из "Странных рассказов" Уэллса — "М-р Скельмерсдэль в Царстве Фей" (Уэллс Г. Д. Собр. соч. в 9 тт. СПб., 1914, т. 1. с. 211-228).

- 77 -

Так прошли 1915 и 1916 годы до лета. Сыну моему было почти два года, я на даче жила вместе с моим большим другом Евгенией Ивановной Крашенинниковой и ее детьми45, у сына была няня, и решила я съездить на день своего рождения к мужу в Ревель — 18 июля. На пароходе я узнала, что Колчак назначен командующим Черноморским флотом и вот-вот должен уехать46.

В тот же день мы были приглашены на обед к Подгурскому и его молодой жене. Подгурский сказал, что Александр Васильевич тоже приглашен, но очень занят, так как сдает дела Минной дивизии, и вряд ли сможет быть. Но он приехал. Приехал с цветами хозяйке дома и мне, и весь вечер мы провели вдвоем. Он просил разрешения писать мне, я разрешила. И целую неделю мы встречались — с вечера до утра. Все собрались на проводы: его любили.

Морское собрание — летнее — в Ревеле расположено в Катринентале. Это прекрасный парк, посаженный еще Петром Великим в честь его жены Екатерины. Мы то сидели за столом, то бродили по аллеям парка и никак не могли расстаться.

Я пишу урывками, потому что редко остаюсь одна, потому что надо писать со свежей головой, а не тогда, когда уже устанешь от всякой бестолковой домашней работы, от всего, что на старости лет наваливается на плечи. Живешь двойной жизнью — тем, что надо, необходимо делать, и тем, о чем думаешь. Но был ли день за мои долгие годы, чтоб я не вспоминала то, что было мною прожито с этим человеком!

Мне было тогда 23 года; я была замужем пять лет, у меня был двухлетний сын. Я видела А.В. редко, всегда на людях, я была дружна с его женой. Мне никогда не приходило в голову, что наши отношения могут измениться. И он уезжал надолго; было очень вероятно, что никогда мы больше не встретимся. Но весь последний год он был мне радостью, праздником. Я думаю, если бы меня разбудить ночью и спросить, чего я хочу, — я сразу бы ответила: видеть его. Я сказала ему, что люблю его. И он ответил: "Я не говорил Вам, что люблю Вас". — "Нет, это я говорю: я всегда хочу Вас видеть, всегда о Вас думаю, для

 


45 Крашенинникова (урожд. Грюнберг), Евгения Ивановна — жена ка­питана 2-го (позже 1-го) ранга Петра Ильича Крашенинникова (1880— 1951). Их дети - Мария (род. 1908) и Сергей (род. 1911). Перед Первой мировой войной семья Крашенинниковых жила в Кронштадте, в 20-е годы — в Шанхае. После Второй мировой войны Е.И. Крашенинникова находилась в США.

46 Колчак назначен командующим флотом Черного моря приказом от 28 июня 1916 г. Одновременно произведен за отличия по службе в вице-адмиралы (был контр-адмиралом с 10 апреля 1916 г.).

Обстоятельства назначения Колчака в Черноморский флот и праздник в Ревельском Морском собрании, где собрались Подгурскмй, Непенин, Тимирев и Колчак, описаны несколько иначе С.Н. Тимиревым (см.: Цит. соч., с. 54—55).

- 78 -

меня такая радость видеть Вас, вот и выходит, что я люблю Вас". И он сказал: "Я Вас больше чем люблю". И мы продолжали ходить рука об руку, то возвращаясь в залу Морского собрания, где были люди, то опять по каштановым аллеям Катриненталя.

Нам и горько было, что мы расстаемся, и мы были счастливы, что сейчас вместе, — и ничего больше было не нужно. Но время было другое, и отношения между людьми другие — все это теперь может показаться странным и даже невероятным, но так оно и было, из песни слова не выкинешь.

Потом он уехал. Провожало его на вокзале много народу. Мы попрощались, он подарил мне фотографию, где был снят в группе со своими товарищами по Балтийскому флоту. Вот и конец. Будет ли он писать мне, я не была уверена. Другая жизнь, другие люди. А я знала, что он увлекающийся человек.

Вернулась и я в Гельсингфорс, на дачу на острове Бренде, где я жила вместе с семьей Крашенинниковых. Там же жила его семья. Все как было, только его не было.

Недели через две вечером все мы сидели на ступеньках террасы. На этот раз мой муж и муж Е.И. Крашенинниковой были у нас наездом. Вдруг подошел огромного роста матрос Черноморского флота в сопровождении маленькой горничной С.Ф. Колчак. Александр Васильевич не знал даже моего адреса на даче. Матрос передал мне письмо и сказал, что адмирал просит ответа.

Эффект был необычайный.

Письмо было толстое, времени было мало. Я даже не успела прочитать его как следует. Написала несколько строк и отдала их матросу. Письмо я прочту позже — сейчас мой муж возвращался на корабль, я должна была его проводить. Но скрыть того, как я счастлива, было невозможно, я просто пела от радости и не могла остановиться. Вернувшись, я стала читать письмо. Оно начиналось со слов: "Глубокоуважаемая Анна Васильевна" и кончалось "да хранит Вас Бог; Ваш А.В. Колчак". Он писал его несколько дней — в Ставке у царя, потом в море, куда он вышел сразу по приезде в Севастополь, преследуя и обстреливая немецкий крейсер "Бреслау"47.

 


47 Приказ прибыть в Ставку Колчак получил одновременно с назначе­нием в Черноморский флот. Через Петроград отправился в Могилев, где явился к генералу М.В. Алексееву и затем к Николаю II, которые объяс­нили ему трудности ситуации, связанные с предстоящим вступлением Румынии в войну, и определили главную задачу — разработку (в двух вариантах) и осуществление Босфорской операции, намеченной на весну 1917 г. Хотя вся военная работа Колчака была связана с Балтикой, имен­но он, по общему мнению Ставки, более других подходил для подготовки Удара на Константинополь.

Прибыв в Севастополь, Колчак 6 июля принял Черноморский флот от вице-адмирала А.А. Эбергарда. Ближайшей задачей было обезопасить транспорты для снабжения Кавказской армии (их главной базой был Но­вороссийск), побережье и порты от набегов герм. крейсеров "Гебен" и "Вреслау", действовавших под турецким флагом, а также от подводных лодок. Как только Колчак поднял свой флаг и вступил в командование, было принято радио о выходе "Бреслау" из Босфора. С рассветом 7 июля Колчак вышел в море, взяв "Императрицу Марию" и несколько др. кораблей. Встретив "Бреслау", шедший на Новороссийск, заставил его по­вернуть, преследовал, подверг обстрелу. Это был первый и последний вы­ход неприятельского крейсера в Черное море за время командования Колчака. Через несколько дней минные суда под непосредственным руко­водством Колчака осуществили заграждение Босфора минами, закрыв вход как надводным, так и подводным судам. "Гебен", подорвавшийся вскоре на этих заграждениях, не смог больше выйти в море до конца войны. Организовав дозорную службу для поддержания минных заграж­дений, удалось обезопасить море от проникновения в него новых неприя­тельских военных судов.

- 79 -

И это письмо пропало, как все его письма. Он писал о задачах, которые поставлены перед ним, как он мечтает когда-нибудь опять увидеть меня. Тон был очень сдержанный, но я была поражена силой и глубиной чувства, которым было проникнуто письмо. Этого я не ожидала, я не была самоуверенной.

На другой день я встретилась в знакомом доме с С.Ф. Колчак и сказала ей, что получила очень интересное письмо от Александра Васильевича. Впрочем, она это знала, так как письмо пришло не по почте, а одновременно с письмом, которое получила она, — с матросом. Мы продолжали видеться на даче, и сын Александра Васильевича — шести лет — сказал мне: "Знаете, Анна Васильевна, мой папа обстрелял "Бреслау", но это не значит, что он его потопил". Впрочем, это был последний рейс "Бреслау" в Черном море — выход из Босфора был заминирован так, что это было уже невозможно48.

Письма приходили часто — дня через три, то по почте, то с оказией через Генеральный штаб, где работал большой друг мой В. Романов49, приезжавший в командировки в Гельсингфорс. Однажды он мне сказал: "Что же из всего этого выйдет?" Я ответила, что он же привозит письма не только мне, но и жене Александра Васильевича. "Да, — сказал он, — но только те письма такие тоненькие, а Ваши такие толстые".

А С.Ф. Колчак собиралась ехать в Севастополь. Жили они очень скромно, и ей надо было многое сделать и купить, чтобы к приезду иметь вид, соответствующий жене командующего флотом. Мы много вместе ходили по магазинам, на примерки.

Она была очень хорошая и умная женщина и ко мне относилась хорошо. Она, конечно, знала, что между мной и Александром Васильевичем ничего нет, но знала и другое: то, что есть, очень серьезно, знала больше, чем я. Много лет спустя, когда все уже кончилось так ужасно, я встретилась в Москве с ее подругой, вдовой контр-адмирала Развозова50, и та сказала мне, что еще тогда С.Ф. говорила ей: "Вот увидите, что Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне". А я тогда об этом и не думала: Севастополь был далеко, ехать я туда не со-

 


48 В период службы на Черноморском флоте Колчак был занят, кроме блокады Босфора, борьбой с оставшимися на море и с отдельными проры­вавшимися в него неприятельскими миноносцами, канонерскими и подв. лодками. Кроме того, на Колчака были возложены дела вновь образован­ной Дунайской военной флотилии. Неудачи на Румынском фронте к нач. 1917 г. привели к тому, что возможным стал лишь один вариант Босфорской операции — десантный. В непосредственное распоряжение Колчака поступила специально сформированная для этой цели Черноморская пе­хотная дивизия, возглавлявшаяся генералом А.А. Свечиным и полковни­ком А.И. Верховским. Интенсивная подготовка Босфорского десанта про­должалась до весны 1917 г.

49 Романов, Владимир Вадимович (1876—1962) — в то время ст. лейт. флота (с 1916 г. капитан 2-го ранга), работник МГШ. Окончил Мор. ка­детский корпус (1895, в одном выпуске с С.Н. Тимиревым). В 1905 г. от­правился учиться за границу, где окончил Горную академию во Фрайбур­ге (Саксония); стал инженером-металлургом, специалистом по медепла­вильному производству. Перед Первой мировой войной находился в от­ставке по флоту, занимался предпринимательской деятельностью. Ураль­ский горнопромышленник, директор правлений нескольких акционерных обществ (Кыпггымских горных заводов, Южно-Уральского горнопромыш­ленного, "Кровля", "Медь"). Летом 1918 г. — в Киеве, затем (1918—1919) в Крыму. Заболев сыпным тифом, "застрял" в Сов. России и работал на Севере (съемки на о. Диксон) (1920—1921), жил некоторое время в Сибири (Енисейск, Чита). В начале 20-х эмигрировал сначала в Сербию и Англию, затем обосновался во Франции. Участвовал в работе эмигрантского Военно-исторического кружка (Париж). Входил в совет старейшин Всезарубежного объединения морских организаций. В преста­релом возрасте добывал себе средства уроками, техническими перевода­ми, реферированием научной литературы.

50 Развозов, Александр Владимирович (1879—1920) — капитан 1-го ранга (декабрь 1915), затем (1917) контр-адмирал. Окончил Мор. кадет­ский корпус (1898). Участник Русско-яп. войны. Командовал различны­ми эсминцами. Во время войны с Германией — нач. 2-го дивизиона эск. миноносцев Балтфлота, а после отставки Д.Н. Вердеревского от должнос­ти — командующий Балтфлотом (июль—декабрь 1917). Власть большеви­ков Развозов считал сначала недолговечной и на заседании Центробалта 19 ноября заявил: "Признавать буду ту власть, которая будет выдвинута Учредительным собранием", однако на следующий день вместе со своим штабом подчинился управляющему Мор. министерства М.В. Иванову и был представлен Цуггробалтом к производству в вице-адмиралы. Оста­вался на посту командующего флотом до 5 декабря, когда сама его долж­ность и штаб были упразднены, а высшее руководство Балтфлотом при­нял на себя Военный отдел Центробалта. Недолгое время (12—20 марта 1918) после восстановления должности командующего возглавил морские силы Балтфлота; его преемником стал А.М. Щасный. Арестован и увезен в Петроград. Вскоре выпущен. В сентябре 1919 г. вновь арестован чекис­тами в Петрограде по обвинению в военном заговоре. Находился в за­ключении в "Крестах". 14 июня 1920 г. умер в тюремной больнице от аппендицита. Похоронен на Смоленском кладбище в Петрограде.

Его вдова — Мария Александровна Развозова (урожд. фон дер Остен-Дризен) (1887-1968).

- 80 -

биралась, но жила я от письма до письма, как во сне, не думая больше ни о чем.

Осенью С.Ф. уехала с сыном в Севастополь, а мы переехали в Ревель. Жили мы в самом Вышгороде, снимая квартиру в доме барона Розена, откуда был широкий вид на весь Ревель, порт и Катриненталь. Каждый день я выходила навстречу почтальону, иногда он говорил мне извиняющимся тоном: "Сегодня письма нет". Вероятно, все было написано у меня на лице. В эту зиму у нас бывало много народу, но, когда все расходились, я выходила одна на узенькие улицы Вышгорода, садилась на скамейку у Дом-кирхе и долго сидела, глядя, как звезды переползают с ветки на ветку деревьев. Хотела забыть шум, болтовню, песни, и знала, что приду домой, перечитаю последнее письмо и буду писать ответ, и очень была счастлива.

Осенью 16-го года на рейде Севастополя произошел взрыв на броненосце "Императрица Мария"51. Я была тогда в Петрограде, письмо получила через штаб.

Уже по почерку на конверте я привыкла видеть, какого рода будет письмо, — тут у меня сердце сразу упало. Александр Васильевич писал о том, как с момента первого взрыва он был на корабле. "Я распоряжался совершенно спокойно и, только вернувшись, в своей каюте, понял, что такое отчаяние и горе, и пожалел, что своими распоряжениями предотвратил взрыв порохового погреба, когда все было бы кончено. Я любил этот корабль, как живое существо, я мечтал когда-нибудь встретить Вас на его палубе". Он был совершенно потрясен этим несчастьем.

Отчего это произошло, так это и осталось неизвестным — тогда, но корабль погиб.

Вскоре я встретилась с адмиралом Альтфатером52, который говорил, что Колчак совершенно не в себе, может говорить только о гибели "Императрицы Марии" и вообще... Альтфатер рассчитывал по этому поводу на назначение командующим Черноморским флотом, чего нельзя было не понять. Но этого не произошло.


 

1916 год шел к концу. Все больше накалялась атмосфера. На фронте война шла плохо, в тылу — Распутин. Потом — убийство Распутина. Слухи, слухи...

В начале февраля 1917 г. мой муж, С.Н. Тимирев, получил отпуск, и мы собирались поехать в Петроград —

 


51 Первый линейный корабль Черноморского флота "Императрица Ма­рия" построен в Николаеве (1913—1915) в соответствии с программой об­новления Черноморского флота, принятой Советом министров в дек. 1910 г. После ввода в строй (лето 1915) был самым сильным кораблем Черноморского флота. Погиб утром 7 октября 1916 г. на Северном рейде Севастополя в результате пожара под носовой башней, повлекшего за со­бой 25 взрывов боевых снарядов (первым же из них столб пламени и ды­ма взметнуло вверх на 300 м). Колчак руководил работами по затопле­нию погребов трех др. башен и по локализации пожара. Этими мерами были спасены рейд и город, однако после последнего (более сильного, чем предыдущие) взрыва корабль опрокинулся и затонул. Погибло до 300 человек (включая скончавшихся в госпитале в ближайшие недели). Ко­миссия, рассматривавшая причины пожара, не установила их с полной достоверностью, но указала "на сравнительно легкую возможность приве­дения злого умысла в исполнение при той организации службы, которая имела место на погибшем корабле" (Крылов А.Н. Гибель линейного корабля "Императрица Мария". — В его кн.: Воспоминания и очерки. М., 1949, с. 338). Колчаку приписывают слова: "Как командующему мне выгоднее предпочесть версию о самовозгорании пороха. Как честный че­ловек я убежден: здесь диверсия" (Е л к и н А.С. Арбатская повесть. М., 1987, с. 141). Автор "Арбатской повести" утверждает: в 1933 г. ОГПУ выяснило, что диверсия была осуществлена под руководством герм. раз­ведчика В. Вермана, но сведения об этом не были обнародованы. Корабль поднят в 1916—1917 гг. и разобран к 1927 г. В 1931 г. вышла кн.: Есютин Т.В. Гибель корабля "Императрица Мария" (М.—Л.), представляю­щая собой воспоминания моряка Черноморского флота.

По существовавшим на флоте нормам, такая катастрофа должна была повлечь за собой снятие командующего флотом. Однако, по инициативе мор. министра И.К. Григоровича, решение о Колчаке как о командую­щем Черноморским флотом было отложено до конца войны.

52 Альтфатер, Василий Михайлович (1883—1919) окончил Мор. кадет­ский корпус (1902) и Николаевскую Мор. академию по гидрографическо­му отделению (1908). Участник Русско-яп. войны, затем служил на Балтфлоте, в штабе фон Эссена (флаг-капитан по оперативной части), и в МГШ. Во время войны представитель ВМФ, потом нач. Военно-морского управления при главнокомандующем Сев. фронтом, контр-адм. (1917). Перешел на сторону сов. власти, стал первым (15 октября 1918) команду­ющим мор. силами Республики. Колчак говорил о нем: "...он был скорее монархистом. Мечтой Альтфатера было флигель-адъютантство, он к это­му и шел, т.к. имел большие связи при Ставке. И тем более меня удив­ляет его перекраска в такой форме... Я всегда считал Альтфатера карье­ристом..." (Допрос Колчака, с. 101—102).

- 81 -

т.е. мой муж, я и мой сын с няней. Но в поезд сесть нам не удалось — с фронта лавиной шли дезертиры, вагоны забиты, солдаты на крыше. Мы вернулись домой и пошли к вдове адмирала Трухачева53, жившей в том же доме, этажом ниже. У нее сидел командующий Балтийским флотом адмирал Адриан Иванович Непенин54. Мы были с ним довольно хорошо знакомы. Видя мое огорчение, он сказал: "В чем дело? Завтра в Гельсингфорс идет ледокол "Ермак", через 4 часа будете там, а оттуда до Петрограда поездом просто". Так мы и сделали.

Уже плоховато было в Финляндии с продовольствием, мы накупили в Ревеле всяких колбас и сели на ледокол. Накануне отъезда я получила в день своих именин55 от Александра Васильевича корзину ландышей — он заказал их по телеграфу. Мне было жалко их оставлять, я срезала все и положила в чемодан. Мороз был лютый, лед весь в торосах, ледокол одолевал их с трудом, и вместо четырех часов мы шли больше двенадцати. Ехало много женщин, жен офицеров с детьми. Многие ничего с собой не взяли — есть нечего. Так мы с собой ничего и не привезли.

А в Гельсингфорсе знали, что я еду, на пристани нас встречали — в Морском собрании был какой-то вечер. Когда я открыла чемодан, чтобы переодеться, оказалось, что все мои ландыши замерзли. Это был последний вечер перед революцией.

В Петроград мы приехали в двадцатых числах февраля56 в квартиру моих родителей. Уже не хватало хлеба, уже по улицам шли толпами женщины, требуя хлеба, разъезжали конные патрули, не зная, что с этими толпами делать, а те, встречая войска, кричали: "Ура!" Неразбериха была полная. Ясно было одно: что надвигаются грозные события. В эти дни я несколько раз бывала в Государственной Думе. Последний раз после разных речей вышел Керенский и сказал: "Вы тут разговариваете, а рабочие уже вышли на улицу", и пошло.

Моя сестра Оля училась в это время в театральной студии Мейерхольда. Ставился "Маскарад" Лермонтова в Александрийском театре57, все студийцы участвовали как миманс — сестра тоже. Несмотря на то что на улицах было уже очень неспокойно, мы все поехали на генеральную репетицию. Состояние было невыносимо тревожное, но как

 


53 Трухачев, Петр Львович (1867-1916?) — контр-адмирал (1915). Окончил Мор. училище (1887) и Мор. учебно-стрелковую команду (1894). Участник Русско-яп. войны. Командовал Минной дивизией, выдвинутой (1915) в Рижский залив и защищавшей его. Осенью 1915 г. по болезни временно (сент.—окт.) был заменен Колчаком. С декабря 1915 г. — нач. 1-й бригады крейсеров Балтфлота.

Его вдова — Трухачева Елизавета Александровна (урожд. Мосолова, по первому браку — Хёльстрём).

54 Непенин, Андриан (Адриан) Иванович (1871—1917) — вице-адмирал (1916). Окончил Мор. корпус (1892). Участник Русско-яп. войны. На­чальник службы связи Балт. моря (с июля 1914), организовал на Балтфлоте службу наблюдения и связи с использованием радиотехнический средств. Одним из первых в рус. флоте оценил значение морской авиации как нового средства разведки. Командующий Балтфлотом с сентября 1916 г. Пытался суровыми мерами поднять дисциплину на флоте. Нака­нуне падения самодержавия телеграфировал в Ставку о необходимости пойти навстречу Думе; после Февраля сразу же заявил о переходе на сто­рону Гос. Думы и Временного правительства. Отставлен матросами от должности и убит.

В начале февраля 1917 г. он на один день приехал из Гельсингфорса в Ревель на ледоколе "Ермак". Тимирев принял его предложение, "хотя одолжаться Непенину было не очень приятно" (отношение С.Н. к Непе-нину было резко отрицательным).

55 День именин Анны — 3 (16) февраля.

56 Тимиревы прибыли в Гельсингфорс около 8 февраля и едва ли не на следующий день отправились в Петроград. По воспоминаниям С.Н. Тимирева, они поселились не у Сафоновых, а в прежней своей квар­тире. Около 15 февраля С.Н. поехал в деревню, откуда через 10 дней вер­нулся в Петроград. Если Анна Васильевна ездила с ним, то ее слова нас­чет приезда "в двадцатых числах февраля" следует отнести к этому по­вторному приезду.

57 Премьера "Маскарада" в Александрийском театре состоялась 25 февраля 1917 г.

- 82 -

только началась музыка, и в прорези занавеса начали двигаться маски — такова волшебная сила искусства, — все, все забывалось — до той минуты, когда кончалось действие. И тогда снова ужасное состояние. Таким я запомнила этот спектакль, может быть лучший из всех, которые я видела в жизни.


А на улицах уже постреливали. Революция — Февральская — шла полным ходом. Мой муж срочно уехал в Ревель на корабль, которым тогда командовал. В Гельсинг-форсе был убит адмирал Непенин — убит зверски, убито несколько знакомых мне офицеров58. В Кронштадте — тоже59. Что в Ревеле—неизвестно60. Что в Севастополе — неизвестно61.

Царь отрекся за себя и сына, его брат Михаил Александрович тоже. На улицах стрельба. К нам приходили с обыском, искали оружие — взяли дедовский кремневый пистолет и лицейскую шпагу отца.

Мы ехали во Владивосток — мой муж, Тимирев, вышел в отставку из флота и был командирован Советской властью туда для ликвидации военного имущества флота. Брестский мир был заключен, война как бы окончена.

В Петрограде голод — 50 гр. хлеба по карточкам, остальное — что достанешь. А в вагоне-ресторане на столе тарелка с верхом хлеба. Мы его немедленно съели; поставили другую — и ее тоже. И по дороге на станциях продают невиданные вещи: молоко, яйца, лепешки. И все время — отчего нельзя послать ничего тем, кто остался в Петрограде и так голодает?

Была весна, с каждым днем все теплее; и полная неизвестность, на что мы, в сущности, едем, что из всего этого выйдет. А события тем временем шли своим ходом: начиналась гражданская война, на Дону убит Корнилов62, восстание чешских войск, следующих эшелонами на восток63. В вагоне с нами ехала семья Крашенинниковых, наши друзья; еще какая-то девушка, с которой я подружилась, ехала в Харбин к родителям; два мальчика-лицеиста. Остановки долгие, города, незнакомые мне, все было интересно, все хотелось посмотреть. Мы, где возможно, сходи-

 


58 Гельсингфорс был главной базой Балтфлота. 28 февраля 1917 г. Непенин сообщил по командам о забастовке и беспорядках в Петрограде и о переменах в Совете министров. Вечером 3 марта в Гельсингфорсе прои­зошло восстание на линкоре "Андрей Первозванный", были убиты нач. 2-й бригады линейных кораблей контр-адмирал А. К. Небольсин и два старших офицера в Свеаборгской крепости. 4 марта восстание разрос­лось, и Непенин телеграфировал М.В. Родзянко: "Балтийский флот как боевая сила сейчас не существует. Бунт почти на всех судах". Митингуя на Соборной площади, матросские делегаты объявили об отставке Непе-нина и избрали новым командующим А.С. Максимова. Непенин был арестован на борту флагманского судна "Кречет"; когда его вели в арест­ный дом через ворота Свеаборгского порта, он был встречен враждебной толпой и убит выстрелом. Это послужило началом "офицерского погро­ма" 4 марта, когда с офицерами в Гельсингфорсе и крепости расправля­лись на улице, причем гибли не только "тираны", но и случайные люди.

59 Беспорядки в Кронштадте начались 28 февраля 1917 г. забастовкой на пароходном заводе. Поздно вечером на улицы стали выходить части гарнизона, поддержанные матросами учебного минного отряда. К утру 1 марта город оказался в руках восставших. За ночь было убито ок. 50 офицеров, расстрелянных у рва за памятником вице-адмиралу С.О. Мака­рову на Якорной площади, св. 200 офицеров арестовано. По всему Крон­штадту распространились самосуды, грабежи, захваты винных складов. Главный комендант порта и генерал-губернатор Кронштадта адмирал Р.Н. Вирен был заколот штыками на Якорной площади утром 1 марта. во В Ревеле не произошло таких массовых кровавых расправ, как в Гельсингфорсе и Кронштадте. 2 марта разрослась забастовка, начавшаяся накануне, и весь день рабочие и матросы демонстрировали по улицам. Днем разгромили тюрьму; адмирал А.М. Герасимов, поехавший для пере­говоров, был ранен, а нач. тюрьмы и несколько человек из населения убиты. До конца дня продолжали громить суды, тюрьмы, полицейские околотки, выпустили всех арестантов. Вечером 3 марта избрали Ревельский Совет рабочих и военных депутатов, а 6 марта — флотский коми­тет, занявшийся установлением нового внутреннего распорядка в мор. и береговых командах. 9 марта приказ об организации Ревельского местно­го флотского комитета подписали нач. 1-й бригады крейсеров контр-ад­мирал В.К. Пилкин и нач. дивизиона подв. лодок контр-адмирал Д.Н. Вердеревский; в докладной записке в ГМШ они высказали уверенность в том, что налицо взаимное доверие начальников и подчиненных и обоюд­ное признание ими их прав: "Нет никакого основания опасаться того, чтобы команды не повиновались нам в военном отношении..." (Револю­ционное движение в России после свержения самодержавия. Док-ты и мат-лы. М., 1957, с. 658).

60 В Ревеле не произошло таких массовых кровавых расправ, как в Гельсингфорсе и Кронштадте. 2 марта разрослась забастовка, начавшаяся накануне, и весь день рабочие и матросы демонстрировали по улицам. Днем разгромили тюрьму; адмирал А.М. Герасимов, поехавший для пере­говоров, был ранен, а нач. тюрьмы и несколько человек из населения убиты. До конца дня продолжали громить суды, тюрьмы, полицейские околотки, выпустили всех арестантов. Вечером 3 марта избрали Ревельский Совет рабочих и военных депутатов, а 6 марта — флотский коми­тет, занявшийся установлением нового внутреннего распорядка в мор. и береговых командах. 9 марта приказ об организации Ревельского местно­го флотского комитета подписали нач. 1-й бригады крейсеров контр-ад­мирал В.К. Пилкин и нач. дивизиона подв. лодок контр-адмирал Д.Н. Вердеревский; в докладной записке в ГМШ они высказали уверенность в том, что налицо взаимное доверие начальников и подчиненных и обоюд­ное признание ими их прав: "Нет никакого основания опасаться того, чтобы команды не повиновались нам в военном отношении..." (Револю­ционное движение в России после свержения самодержавия. Док-ты и мат-лы. М., 1957, с. 658).

61 На Черноморском флоте события поначалу развивались менее дра­матично. Об этом см. письма А.В. Колчака к А.В. Тимиревой и коммен­тарии к ним.

62 Корнилов, Лавр Георгиевич (1870—1918) — генерал от инфантерии (1917), верх. главнокомандующий (июль—август 1917). В ноябре 1917 г. бежал на Дон, где вместе с М.В. Алексеевым сформировал Добровольчес­кую армию; стал ее главкомом. Убит 13 апреля 1918 г. на пятый (по­следний) день неудачного штурма Екатеринодара.

63 Организация и деятельность Чехословацкого корпуса (ЧСК) была частью чехосл. легионерского движения, целью которого было достиже­ние независимости страны через победу над центр, державами. "Рус. ле­гион", как чехословаки называли свои военные части в России, был по сравнению с другими ("Американским", "Английским", "Французским", "Итальянским" и "Сербским" легионами) наибольшим. Легионерским движением руководил из Парижа Чехословацкий национальный совет, филиал которого после Февраля возник в Киеве и был признан Времен­ным правительством в качестве единственного представителя чехов и словаков в России.

Осн. часть ЧСК составили бывшие военнопленные. Поначалу оставал­ся частью рус. армии (подчинение, старшие командиры, язык приказов).

25 января 1918 г. Т.Г. Масарик провозгласил ЧСК автоном. частью Чехосл. армии во Франции. Была поставлена цель — перебросить ЧСК на франц. театр воен. действий через Сибирь. После заключения УНР сепа­ратного мира (27 января 1918) и последовавшего за ним вступления герм. войск на территорию Украины ЧСК покинул Украину, но Брест­ский мир (3 марта) затруднил ему продвижение через Россию на Зап. фронт. Попытки сов. властей использовать ЧСК в боевых действиях не только против немцев, но и против войск УНР, стремление разоружить ЧСК, наталкивавшееся на желание чехословаков вывезти с собой макси­мум оружия, задержки эшелонов, столкновения с немцами и венграми из бывших военнопленных, коммунистич. агитация, взаимное недоверие сов. правительства и руководства ЧСК привели к взрыву. 23 мая 1918 г. съезд ЧСК в Челябинске постановил не сдавать оружия и пробиваться к Владивостоку. 25 чая в Мариинске произошло первое вооруженное столкновение сов. войск с ЧСК. В тот же день Л.Д. Троцкий отдал при­каз о том, что каждый чехословак, которого найдут вооруженным на железнодорожной линии, "должен быть расстрелян на месте", если же вооруженный чехословак окажется в эшелоне, то он "должен быть вы­брошен из вагона и заключен в лагерь для военнопленных" (см.: Клеванскии А.Х. Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус. М., 1965, с. 208); эта телеграмма была перехвачена командовани­ем ЧСК. Отразив первые нападения на свои эшелоны (Марьяновка, Ир­кутск, Златоуст) и перейдя в наступление, ЧСК овладел всей Сибирской (а также Алтайской) дорогой.

Быстрота, с какой рухнула на огромных территориях сов. власть, об­разование новых правительств (Сибирь, Самара, Владивосток, Екатерин­бург), ориентировавшихся на прежних союзников и желавших обновить фронт против большевиков и немцев, возбудили надежды, и с согласия Антанты осн. часть ЧСК вернулась к Волге и Уралу для военных дей­ствий. Отсутствие ожидаемой поддержки со стороны союзников и рус­ских, внутр. кризис в ЧСК и изменение политической обстановки в Ев­ропе и Сибири побудили ЧСК оставить антибольшевистский фронт в кон­це 1918 г. 1 февраля 1919 г. ЧСК переименован в Чехосл. армию в Рос­сии (ЧСА).

- 83 -

ли с поезда, бежали смотреть все, что можно. В Иркутске встретились с нашими попутчиками, которые давно искали случая познакомиться, да не знали как.

А в Иркутске задержка — началось восстание в Черемховских копях, никого дальше не пропускают. Тут-то эти мальчики и пригодились. Уж не знаю, как им удалось организовать совершенно липовую китайско-американскую миссию и получить под нее вагон. Состав этой миссии был по их выбору — все мы туда попали. Время было фантастическое.

И вот мы едем по Амурской колесухе, кое-как построенной каторжниками, по Шилке64. Красиво, дух захватывает. Вербная неделя, на станциях видим, как идут по гребням холмов со свечками люди со всенощной. Мы опять, я и девушка Женя, побежали смотреть город. Красивее расположенного города я не видела — на стыке Амура и Шилки65. А город пестрый, то большие дома, то пустыри, по улицам ходят свиньи — черт знает что такое. И тут я повстречалась с лейтенантом Рыбалтовским66. Когда-то он плавал под командой моего мужа, мы были знакомы, даже приятели. "Что вы здесь делаете?" — "Да как-то так попал. Вот хочу перебраться в Харбин". — "Зачем?" — "А там сейчас Колчак"67.

Не знаю: уж, вероятно, я очень переменилась в лице, потому что Женя посмотрела на меня и спросила: "Вы приедете ко мне в Харбин?" Я, ни минуты не задумываясь, сказала: "Приеду".

Страшная вещь — слово. Пока оно не сказано, все может быть так или иначе, но с той минуты я знала, что иначе быть не может.

Последнее письмо Александра Васильевича — через Генеральный штаб — я получила в Петрограде вскоре после Брестского мира. Он писал, что, пока не закончена мировая война, он не может стоять в стороне от нее, что за позорный Брестский мир Россия заплатит страшной ценой — в чем оказался совершенно прав. Был он в то время в Японии. Он пошел к английскому послу лорду Грею68 и сказал, что хочет участвовать в войне в английской (союзной России) армии. Они договорились о том, что Александр Васильевич поедет в Месопотамию, на турецкий фронт, где продолжались военные действия.

 


64 Амурская колесная дорога ("Колесуха") соединяла Хабаровск с Бла­говещенском (ок. 2000 км). Построена исключительно арестантским тру­дом, строилась беспрерывно летом и зимой (1898—1909). Свыше тысячи арестантов, участвовавших в строительстве, размещались в лагерях, ко­торые устраивались и ликвидировались по мере хода работ. "Примера подобного сооружения, по его грандиозности, по тем затруднениям, с ко­торыми сопряжена была прокладка дороги в пустынной, почти незасе­ленной и малодоступной местности, еще не было в тюремной практике других государств. Достаточно сказать, что арестованным пришлось не только сделать своим трудом все, что требовалось для дороги со всеми ее станционными и мостовыми сооружениями, на протяжении нескольких сотен верст, но раньше того расчистить леса, провести временные пути сообщения, устроить жилища и организовать водоснабжение, доставку одежды, пищи и всех других материалов и запасов, при отсутствии воз­можности делать закупки на месте работ" (из доклада Главного тюремно­го управления, 1900. — Цит. по: Сиб. Сов. Энц., т. I. М., 1929, стлб. 101). "Колесуху" выделяли не столько масштабы принудительного труда (на строительстве Амурской железной дороги — до 7 тыс. каторжников), сколько всесторонность его использования, полная изоляция лагерей, беззаконие и высокая смертность. Арестанты были разбиты на десятки, связанные круговой порукой на случай побега: один "политик" на девять уголовных.

Вопрос об использовании опыта "Колесухи" в ГУЛАГе, насколько нам известно, еще ждет своих исследователей.

65 Имеется в виду Благовещенск. Вербная неделя в 1918 г. приходи­лась на 22—28 апреля; таким образом, упомянутое автором выше по тек­сту восстание чехосл. войск произошло уже после того, как Анна Ва­сильевна проехала по Сибирской магистрали.

66 Рыбалтовский, Борис Николаевич (1887—?) — лейтенант флота, плавал в 1907 г. под начальством С.Н. Тимирева на "Цесаревиче". Во время войны с Германией служил на Балтфлоте.

67 Колчак 7 июня 1917 г. телеграфировал Керенскому о своей отставке и в тот же день был вызван в Петроград. Свыше месяца прожил в столи­це, ожидая окончательного решения правительства. Принял предложение Гленона о командировке в США, рассчитывая участвовать в намечавшей­ся Дарданелльской операции. Через Швецию и Норвегию прибыл в Анг­лию, затем на англ. крейсере выехал в Галифакс и оттуда в Нью-Йорк и Вашингтон. Поделившись с союзниками опытом, накопленным в ходе командования Черноморским флотом, узнал об отмене Дарданелльского десанта и решил вернуться в Россию. Отплыл из Сан-Франциско в Иоко­гаму. Здесь получил сведения об Октябрьском перевороте, а затем о пере­говорах в Брест-Литовске и перемирии, которое (а тем более заключен­ный вслед за ним мир) воспринял как полное подчинение Сов. России Германии. Желая продолжать борьбу с прежним неприятелем, обратился с просьбой о принятии на службу в англ. армию. Просьба была удовлет­ворена, и Колчак был направлен в Бомбей, где ему надлежало получить более точные указания о назначении на Месопотамский фронт. В январе 1918 г. отбыл из Японии, но доехал только до Сингапура, откуда, в силу изменившейся обстановки в Месопотамии (рус. части бросили фронт) и ввиду просьбы русского посланника в Китае кн. Н.А. Кудашева о возвра­щении Колчака, был отозван в Пекин, где Кудашев информировал его о сложившейся обстановке и послал его в Харбин для организации рус. вооруж. сил в полосе отчуждения КВЖД. В Пекине Колчак был выбран членом нового правления КВЖД. Прибыл в Харбин в апреле 1918 г.

Подробности — в письмах А. В. Колчака к А. В. Тимиревой и в ком­ментариях к ним.

68 Ошибка памяти. Имеется в виду сэр Конингем Грин (1844—1934) — англ. дипломат. Посланник в Швейцарии (1901—1905), Румынии (1905— 1910), Дании (1910-1912). Посол в Японии (1912-1919).

Ошибка Анны Васильевны легко объяснима: она назвала похожую фа­милию другого англ. дипломата, бывшего в то время министром иностр. дел (сэр Эдуард Грей).

- 84 -

Но события принимали другой оборот. В Харбине тогда царь и бог был генерал Хорват69 — формировались воинские части против Советской власти — Александр Васильевич решил посмотреть на месте, что там происходит. Так он оказался в Харбине.

В последнем письме он писал, что, где бы я ни была, я всегда могу о нем узнать у английского консула и мои письма будут ему доставлены. И вот мы во Владивостоке. Первое, что я сделала, — написала ему письмо, что я во Владивостоке и могу приехать в Харбин. С этим письмом я пошла в английское консульство и попросила доставить его по адресу. Через несколько дней ко мне зашел незнакомый мне человек и передал мне закатанное в папиросу мелко-мелко исписанное письмо Александра Васильевича.

Он писал: "Передо мной лежит Ваше письмо, и я не знаю — действительность это или я сам до него додумался".

Тогда же пришло письмо от Жени — она звала меня к себе — у нее были личные осложнения, и она просила меня помочь ей: "Приезжайте немного и для меня". Я решила ехать. Мой муж спросил меня: "Ты вернешься?" — "Вернусь". Я так и думала, я только хотела видеть Александра Васильевича, больше ничего. Я ехала как во сне. Стояла весна, все сопки цвели черемухой и вишней — белые склоны, сияющие белые облака. О приезде я известила Александра Васильевича, но на вокзале меня встретила Женя, сказала, что Александр Васильевич в отъезде, и увезла меня к себе.

А Александр Васильевич встречал меня, и мы не узнали друг друга: я была в трауре, так как недавно умер мой отец70, а он был в защитного цвета форме. Такими мы никогда друг друга не видали. На другой день я отыскала вагон, где он жил, не застала и оставила записку с адресом. Он приехал ко мне. Чтобы встретиться, мы с двух сторон объехали весь земной шар, и мы нашли друг друга.

Он навещал меня в той семье, где я жила, потом попросил меня переехать в гостиницу. Днем он был занят, мог приходить только вечером, и всегда это была радость.

 


69 Хорват, Дмитрий Леонидович (1858—1937) — генерал-лейтенант (1912). Из херсонских дворян. Окончил Николаевское инж. училище. Начал службу в лейб-гвардии саперном батальоне (1878), с 1885 г. слу­жил на железных дорогах. Начальник Южно-Уссурийской (1895), затем Закаспийской военной (1899) железных дорог. В 1902—1918 гг. — управ­ляющий КВЖД. В декабре 1917 г. под его руководством прекращена про­должавшаяся две недели власть Харбинского Совета Рабочих и Солдат­ских Депутатов. К моменту приезда Колчака в Харбин в руках Хорвата сохранялась наибольшая реальная власть в полосе отчуждения КВЖД, хотя формально главной полит, организацией в городе был Дальневос­точный комитет и в Харбине же находилось так наз. правительство П.Я. Дербера (остатки Врем. пр-ва автономной Сибири, образовавшегося в Томске в январе 1918). В июле 1918 г. Хорват образовал свое правитель­ство (Деловой кабинет) и во Владивостоке объявил себя временным вер­ховным российским правителем. В октябре 1918 г., подчинившись Врем. сиб. пр-ву П.В. Вологодского, назначен верх. уполномоченным на Даль­нем Востоке. После 18 ноября 1918 г., признав верх. власть Колчака, стал его верх. уполномоченным в Маньчжурии. Падение власти Хорвата в Харбине относится к марту 1920 г. Остался в Китае. Был советником Мукденского (Шэньянского) правительства по делам КВЖД. С 1924 г. — пред. Дальневост. отд. Рус. общевоинского союза.

70 События 1917 г. помешали В.И. Сафонову выехать за границу в очередное концертное турне. Летом он уехал с семьей в Кисловодск, про­вел там бетховенский цикл концертов (с участием сына-скрипача). Не имея больших возможностей для исполнительской деятельности, сильно тосковал. Умер в Кисловодске 27 февраля 1918 г. от приступа грудной жабы. О жизни и смерти В.И. Сафонова в Кисловодске вспоминает В.Н. Коковцов во втором томе "Из моего прошлого" (Париж, 1933).

- 85 -

А время шло, мне пора было уезжать — я обещала вернуться. Как-то я сказала ему, что пора ехать, а мне не хочется уезжать.

— А вы не уезжайте.

Я приняла это за шутку — но это шуткой не было.

— Останьтесь со мной, я буду Вашим рабом, буду чистить Ваши ботинки. Вы увидите, какой это удобный институт.

Я только смеялась. Но он постоянно возвращался к этому. Наконец я сказала:

— Конечно, человека можно уговорить, но что из этого выйдет?

— Нет, уговаривать я Вас не буду — Вы сами должны решить.

А у него уже начались трения с Хорватом, которого он терпеть не мог: "...и по виду и по качеству старая швабра"71. А.В. приходил измученный, совсем перестал спать, нервничал, а я все не могла решиться порвать со своей прошлой жизнью. Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица — и в то же мгновение он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его. Рука у меня затекла, а я все смотрела на дорогое и измученное лицо спящего. И тут я поняла, что никогда не уеду от него, что, кроме этого человека, нет у меня ничего и мое место — с ним. Мы решили, что я уеду в Японию, а он приедет ко мне, а пока я напишу мужу, что к нему не вернусь, остаюсь с Александром Васильевичем. Единственное условие было у меня: мой сын должен быть со мной — в то время он жил в Кисловодске у моей матери.

Александр Васильевич ответил: "В таких случаях ребенок остается с матерью". И тут я поняла, что он тоже порвал со своей прошлой жизнью и ему это нелегко — он очень любил сына.

Но он меня любил три года, с первой встречи, и все это время мечтал, что когда-нибудь мы будем вместе. Вскоре я уехала в Японию — продала свое жемчужное ожерелье на дорогу. Потом приехал он. Тут пришло письмо от моего мужа. Классическое письмо: я не понимаю, что я делаю, он женат, он не может жить без меня, я потеряю себя — вернись и т.д. и т.д.

 


71 Попытки Колчака создать объединенные вооруж. силы на КВЖД натолкнулись на непоследовательность Хорвата, на сопротивление су­ществовавших отрядов (в особенности Г.М. Семенова) и их взаимное со­перничество и вражду. Главным же препятствием стали враждебные от­ношения с главой японской воен. миссии ген. Никашимой, который под­держивал Семенова и снабжал его оружием, а затем организовал работу по разложению частей Колчака; независимое поведение К. способствова­ло разрыву с японской миссией. По мнению Колчака, Хорват проводил по отношению к японцам недопустимую "политику необострения отно­шений". Чтобы попытаться нормализовать свои отношения с японцами, Колчак в начале июля 1018 г. отправился в Токио для переговоров с нач. япон. ген. штаба Ихарой.

- 86 -

Ну что ж, надо договориться — я поеду во Владивосток, все покончу там и вернусь. Я была молода и прямолинейна до ужаса. Александр Васильевич не возражал, он мне очень верил. Конечно, все это было очень глупо — какие объяснения могут быть, все ясно. Но иначе я не могла.

И вот я в вагоне. Мое место отгорожено от коридора занавеской, а за окном мутная-мутная ночь, силуэт Фудзиямы, и туман ползет по равнинам у ее подножия. Рвущая сердце боль расставания. И вдруг, повернувшись, я увидела на стене его лицо, бесконечно печальное, глаза опущены, и настолько реальное, что я протянула руку, чтобы его коснуться, и ясно ощутила его живую теплоту; потом оно стало таять, исчезло — на стене висело что-то. Всё. Осталось только чувство его присутствия, не оставляющее меня.

Вот я пишу — что же я пишу, в сущности? Это никакого отношения не имеет к истории тех грозных лет. Все, что происходило тогда, что затрагивало нашу жизнь, ломало ее в корне, и в чем Александр Васильевич принимал участие в силу обстоятельств и своей убежденности, не втягивало меня в активное участие в происходящем. Независимо от того, какое положение занимал Александр Васильевич, для меня он был человеком смелым, самоотверженным, правдивым до конца, любящим и любимым. За все время, что я знала его — пять лет, — я не слыхала от него ни одного слова неправды, он просто не мог ни в чем мне солгать. Все, что пытаются писать о нем — на основании документов, — ни в какой мере не отражает его как человека больших страстей, глубоких чувств и совершенно своеобразного склада ума.

В Харбине, когда я жила в гостинице, у меня постоянно бывали наши попутчики по вагону, Баумгартен и Герарди72, оба были немного влюблены в меня. Когда я собралась ехать в Японию, Александр Васильевич как-то заехал за мной, чтобы покататься на автомобиле. Едем мы, а он посмеивается. В чем дело? "Знаете, у меня сегодня был Баумгартен". — "Зачем?" — "Он спросил меня, буду ли я иметь что-нибудь против, если он поедет за Вами в Японию". — "Что же Вы сказали?" — "Я ответил, что это

 


72 Вероятно, имеется в виду сын генерал-лейтенанта фон Баумгартена Дмитрий Леонтьевич (р. 1895). Сведениями о Герарди мы не распола­гаем.

- 87 -

вполне зависит только от Анны Васильевны". — "А он?" — "Он сказал: потому что я не могу жить без Анны Васильевны". — "Я ответил: вполне Вас понимаю, я сам в таком же положении".

И все это на полном серьезе.

На другой день Баумгартен мне говорит: "Знаете, Анна Васильевна, Александр Васильевич очень отзывчивый человек".

В Японию за мной он не поехал, мы остались добрыми друзьями. Он все понял.

И вот я приехала во Владивосток, чтобы окончательно покончить со своей прошлой жизнью. За месяц, что я провела в таком тесном общении с Александром Васильевичем, я привыкла к полной откровенности и полному пониманию, а тут я точно на стену натолкнулась.

— Ты не понимаешь, что ты делаешь, ты теряешь себя, ты погибнешь и т.д. и т.п.

Мне было и жалко и больно — непереносимо.

Я уехала разбитой и измученной, поручив своим друзьям Крашенинниковым не оставлять моего мужа, пока он в таком состоянии. Я знала, что все, что можно, они сделают.

Был июнь (июль?) месяц, ясные дни, тихое море. Александр Васильевич встретил меня на вокзале в Токио, увез меня в "Империал-отель". Он очень волновался, жил он в другом отеле. Ушел — до утра.

Александр Васильевич приехал ко мне на другой день. "У меня к Вам просьба". — "?" — "Поедемте со мной в русскую церковь".

Церковь почти пуста, служба на японском языке, но напевы русские, привычные с детства, и мы стоим рядом молча. Не знаю, что он думал, но я припомнила великопостную молитву "Всем сердцем". Наверное, это лучшие слова для людей, связывающих свои жизни.

Когда мы возвращались, я сказала ему: "Я знаю, что за все надо платить — и за то, что мы вместе, — но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, только не утрата той полной нашей душевной близости, я на все согласна".

Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата.

 

- 88 -

Александр Васильевич увез меня в Никко, в горы73.

Это старый город храмов, куда идут толпы паломников со всей Японии, все в белом, с циновками-постелями за плечами. Тут я поняла, что значит — возьми одр свой и иди: одр — это просто циновка. Везде бамбуковые водопроводы на весу, всюду шелест струящейся воды. Александр Васильевич смеялся: "Мы удалились под сень струй".

Мы остановились в японской части гостиницы, в смежных комнатах. В отеле были и русские, но мы с ними не общались, этот месяц единственный. И кругом горы, покрытые лесом, гигантские криптомерии, уходящие в небо, горные речки, водопады, храмы красного лака, аллея Ста Будд по берегу реки. И мы вдвоем. Да, этот человек умел быть счастливым.

В самые последние дни его, когда мы гуляли в тюремном дворе, он посмотрел на меня, и на миг у него стали веселые глаза, и он сказал: "А что? Неплохо мы с Вами жили в Японии". И после паузы: "Есть о чем вспомнить". Боже мой...

Сегодня я рано вышла из дома. Утро было жаркое, сквозь белые облака просвечивало солнце. Ночью был дождь, влажно, люди шли с базара с охапками белых лилий в руках. Вот точно такое было утро, когда я приехала в Нагасаки по дороге в Токио. Я ехала одна и до поезда пошла бродить по городу. И все так же было: светло сквозь облака просвечивало солнце и навстречу шел продавец цветов с двумя корзинами на коромысле, полными таких же белых лилий. Незнакомая страна, неведомая жизнь, а все, что было, осталось за порогом, нет к нему возврата. И впереди только встреча, и сердце полно до краев.

Не могу отделаться от этого впечатления.

Киев, июль 69-го г

 

 

Как трудно писать то, о чем молчишь всю жизнь, — с кем я могу говорить об Александре Васильевиче? Все меньше людей, знавших его, для которых он был живым человеком, а не абстракцией, лишенной каких бы то ни

 


73 В Японии Колчак встретился с Ихарой и его помощником Г. Танакой. Ихвра уклонился от решения по вопросу о делах на КВЖД, предло­жив К. остаться на время в Японии и отдохнуть. Пребывание вместе с А. В. Тимиревой в курортном городе Никко Колчак использовал для ле­чения.

Никко (букв.: солнечное сияние) — город в центральной части о. Хон­сю, примерно в 100 км к северу от Токио. Одно из священных и самых живописных мест в Японии, центр паломничества и туризма. Горные ле­са (япон. криптомерия, кедр, клен). Буддийский монастырь VIII в., син­тоистский храм Тосёгу (гробница И. Токугавы, нач. XVII в.) и множест­во других памятников. В регионе — водопады, озера, действующие вул­каны. Место традиционного осеннего любования листьями клена. Ста­ринная японская поговорка гласит: не говори "кекко", не посетив Никко ("кекко" значит "все хорошо, все в порядке").

- 89 -

было человеческих чувств. Но в моем ужасном одиночестве нет уже таких людей, какие любили его, верили ему, испытывали обаяние его личности, и все, что я пишу, сухо, протокольно и ни в какой мере не отражает тот высокий душевный строй, свойственный ему. Он предъявлял к себе высокие требования и других не унижал снисходительностью к человеческим слабостям. Он не разменивался сам, и с ним нельзя было размениваться на мелочи — это ли не уважение к человеку?

И мне он был учителем жизни, и основные его положения: "ничто не дается даром, за все надо платить — и не уклоняться от уплаты" и "если что-нибудь страшно, надо идти ему навстречу — тогда не так страшно" — были мне поддержкой в трудные часы, дни, годы.

      И вот, может быть, самое страшное мое воспоминание: мы в тюремном дворе вдвоем на прогулке — нам давали каждый день это свидание, — и он говорит:

— Я думаю — за что я плачу такой страшной ценой? Я знал борьбу, но не знал счастья победы. Я плачу за Вас — я ничего не сделал, чтобы заслужить это счастье. Ничто не дается даром.

Это не имеет отношения к тому, что я пишу, а вот вспоминается. Было это в самом начале знакомства с А.В.. Он редко бывал в Гельсингфорсе. Но у его жены я бывала часто — очень она мне нравилась. Был чудесный зимний день, я зашла к ней, застала ее в постели: "Поедемте кататься, день такой прекрасный". Она быстро оделась, взяли извозчичьи санки и поехали. Тихо, мороз, все деревья в инее в Брумстпарке. И вдруг — музыка. Мы жили еще по старому стилю и забыли, что сегодня католический сочельник. Костел ярко освещен, белые деревья как золотые, в зимних сумерках. Мы вошли, полно народу; орган уставлен маленькими красными тюльпанами и свечами, ясли с восковым младенцем. Музыка, и все вместе — такое очарование, как во сне. И мы вышли в ночь с незабываемым чувством живой поэзии.

А нет, не расскажешь.

И в другой раз мы с С.Ф. поехали кататься по заливу, день был как будто теплый, но все-таки я замерзла, и С.Ф. сняла с себя великолепную чернобурую лису, надела

 

- 90 -

мне на плечи и сказала: "Это портрет Александра Васильевича". Я говорю: "Я не знала, что он такой теплый и мягкий". Она посмотрела на меня с пренебрежением: "Многого Вы еще не знаете, прелестное молодое существо". И правда, ничего я не знала, никогда не думала, чем станет для меня этот человек. И до сих пор, когда ее давно уже нет в живых, мне все кажется, что, если бы довелось нам встретиться, мы не были бы врагами. Что бы то ни было, я рада тому, что на ее долю не выпало всего того, что пришлось пережить мне, так все-таки лучше.

Никогда я не говорила с А.В. о его отношении к семье, и он только раз сказал о том, что все написал С.Ф. Как-то раз я зашла к нему в кабинет и застала его читающим письмо — я знала ее почерк, мы переписывались, когда она уехала в Севастополь. Потом он мне сказал, что С.Ф. написала ему, что хочет только создать счастливое детство сыну. Она была благородная женщина.

После смерти А.В. она хотела получить его записи, попавшие в Пражский музей*, их ей не выдали. И хорошо сделали — в основном это были адресованные мне и неотправленные письма. Эти письма через 50 лет я получила (переписанные для меня из московского архива), ей не надо было их читать, это свидетельство его любви, несмотря на сдержанность тона и на то, что из них ясно отсутствие между нами близости.

Я вспоминаю ее с уважением и душевной болью, но ни в чем не упрекаю себя. Иначе поступить я не могла.

 

* * *

 

Из Омска74 я уехала на день раньше А.В. в вагоне, прицепленном к поезду с золотым запасом75, с тем чтобы потом переселиться в его вагон. Я уже была тяжело больна испанкой, которая косила людей в Сибири. Его поезд нагнал наш уже после столкновения поездов, когда было разбито несколько вагонов, были раненые и убитые. Он вошел мрачнее ночи, сейчас же перевел меня к себе,

* Имеется в виду Русский заграничный исторический архив в Праге (Пражский архив), куда поступили приобретенные им письма А.В. Кол­чака. - Прим. публ.

74 Омских воспоминаний Анна Васильевна не записала. Колчак при­был в Омск 4 ноября 1918 г. и сразу же стал воен. и мор. министром пр-ва Директории. 18 ноября произошел переворот в пользу диктатуры, в результате которого Колчак занял пост Верховного правителя; одновре­менно ему был присвоен ранг полного адмирала. Максимум воен. успехов Колчака пришелся на март—апрель 1919 г.; к Пасхе "за освобождение Урала" ему был поднесен Георгий III степени. Верх. власть Колчака была признана А.И. Деникиным (30 мая 1919), Н.Н. Юденичем, Е.К. Милле­ром. В июне 1919 г. в союзе с Колчаком хотел выступить К.Г. Маннергейм, готовый в тот момент двинуть 100-тысячную армию на Петроград в обмен на признание независимости Финляндии, но это предложение не было принято ни Колчаком, ни его ближайшим окружением. По "Поло­жению о врем. устройстве власти в России" от 18 ноября 1918 г. власть принадлежала Верховному правителю и Совету министров, однако реаль­но наибольшим влиянием обладали Совет Верховного правителя и от­дельные сменявшие друг друга лица, пользовавшиеся особым доверием Колчака. Не пытаясь охарактеризовать режим Колчака и обстоятельства его временных успехов и окончательного падения (атаманщина, корруп­ция, соперничество армий, некомпетентность адмирала в военно-сухопут­ных делах, стратегические и тактические просчеты, двойственная роль союзников, борьба с.-р. против режима Колчака, фактический отказ Кол­чака от решения аграрного вопроса, партизанское движение и пр.), отме­тим только, что сам адмирал безусловно был захвачен идеей служения России, как он его понимал, искренне пытался встать над партиями, из­давал приказы войскам о запрещении реквизиций у населения и телес­ ных наказаний в армии, о прибавке жалованья солдатам, многократно ездил на фронт с подарками для солдат, привез однажды 270 раненых в своем поезде, пытался отдельными мерами бороться с коррупцией, при­зывал имущие слои к жертвам на алтарь победы и т.д.

Ход событий, однако, в решающей мере зависел не от него. В октябре 1919 г. фронт стал быстро приближаться к Омску, 10 ноября Совет ми­нистров покинул город, направившись в Иркутск, а 12 ноября выехал Колчак, стремившийся находиться недалеко от своей сражающейся ар­мии.

75 Золотой запас России, сконцентрированный в 1915—1918 гг. в Ка­занском банке, был захвачен 7 августа 1918 г. при взятии Казани вой­сками Комуча и ЧСК; достался правительству Директории, а затем Кол­чаку. Перевезен в Омск. По неточным оценкам, примерно на одну треть использован Омским правительством. 12 ноября 1919 г. отправлен из Ом­ска особым поездом за литером "Д". Кроме золота в монете и слитках, в "золотом эшелоне" были платина, серебро, ценности Монетного двора, Главной палаты мер и весов. Горного ин-та. В начале января поезд с гос. ценностями передан под охрану ЧСА. Доставлен в Иркутск вслед за Кол­чаком и через некоторое время передан сов. властям. Однако за полтора года гражданской войны и военной интервенции в Сибири золотой запас заметно поубавился. В 1991—1994 гг. изучению судьбы "колчаковского" и "семеновского" золота был посвящен ряд публикаций в прессе.

- 91 -

и началось это ужасное отступление, безнадежное с самого начала: заторы, чехи отбирают на станциях паровозы76, составы замерзают, мы еле передвигаемся. Куда? Что впереди — неизвестно. Да еще в пути конфликт с генералом Пепеляевым, который вот-вот перейдет в бой77. Положение было такое, что А.В. решил перейти в бронированный паровоз и, если надо, бой принять. Мы с ним прощались, как в последний раз. И он сказал мне: "Я не знаю, что будет через час. Но Вы были для меня самым близким человеком и другом и самой желанной женщиной на свете".

Не помню, как все это разрешилось на этот раз. И опять мы ехали в неизвестность сквозь бесконечную, безвыходную Сибирь в лютые морозы.

Вот мы в поезде, идущем из Омска в неизвестность. Я вхожу в купе, Александр Васильевич сидит у стола и что-то пишет. За окном лютый мороз и солнце.

Он поднимает голову:

— Я пишу протест против бесчинств чехов — они отбирают паровозы у эшелонов с ранеными, с эвакуированными семьями, люди замерзают в них. Возможно, что в результате мы все погибнем, но я не могу иначе.

Я отвечаю:

— Поступайте так, как Вы считаете нужным.

День за днем ползет наш эшелон по бесконечному сибирскому пути — отступление.

Мы стоим в коридоре у замерзшего окна с зав. печатью в Омске Клафтоном78. Вдруг Клафтон спрашивает меня: "Анна Васильевна, скажите мне, как по-Вашему, просто по Вашему женскому чутью, — чем все это кончится?"

— "Чем? Конечно, катастрофой".

О том же спрашивает и Пепеляев79: "Как Вы думаете?" — "Что же думать — конечно, союзное командование нас предаст. Дело проиграно, и им очень удобно — если не с кем будет считаться". — "Да, пожалуй. Вы правы"80.

И так целый месяц в предвидении и предчувствии неизбежной гибели. В одном только я ошиблась — не думала пережить его.

 


76 Отношения Колчака с ЧСК с самого начала были напряженными. За переворотом 18 ноября последовал уход ЧСК с антибольшевистского фронта, связанный с демократ, и социалист, настроениями в ЧСК, а так­же с прекращением воен. действий на западноевроп. фронтах и провозг­лашением независимости Чехословакии. Союзное командование поручи­ло ЧСК охрану ж.-д. магистрали (с ответвлениями) от Новониколаевска до Иркутска и городов Омска и Томска; забрав значительный подвижной состав, ЧСК по-хозяйски утвердился на жел. дороге. Недовольство Кол­чака подогревалось выступлениями чехословаков за демократическое пе­реустройство общества, их связями с сибирскими с.-р.; к тому же ЧСК разъедался изнутри политической борьбой, а его действия против парти­зан не привели к умиротворению полосы вдоль железной дороги. Разме­щавшийся в Омске чехосл. полк покинул город 5 ноября 1919 г. 13 нояб­ря (накануне падения Омска) чехосл. руководители составили, а 15 нояб­ря (когда город пал) выпустили меморандум о том, что пребывание ЧСК на железной дороге бесцельно и противоречит требованиям справедливос­ти и гуманности ("под защитой чехо-словацких штыков русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь циви­лизованный мир... мы сами не видим иного выхода из этого положения, как лишь в немедленном возвращении домой". — Последние дни колча­ковщины. М.—Л., 1926, док. № 43, с. 113).

18 ноября по ЧСК был отдан приказ приостановить отправку рус. эше­лонов и ни в коем случае не пропускать их за ст. Тайга, пока не проедут все части ЧСК. С 20 ноября по приказу колчаковского главкома К. В. Са­харова началась эвакуация из района Новониколаевск — Ачинск, в пер­вую очередь семей бойцов, раненых и больных, эвакуируемых в Приаму­рье. Остановка рус. эшелонов вызвала в следующие дни ряд протестов Колчака, обращенных к ген. М. Жанену (главнокомандующему войсками союзных с Россией государств, действовавшими на востоке России и в Зап. Сибири) и Я. Сыровому (командующему ЧСК). 24 ноября Колчак те­леграфировал: "Продление такого положения приведет к полному пре­кращению движения русских эшелонов и гибели многих из них. В таком случае я буду считать себя вправе принять крайние меры и не останов­люсь перед ними" (там же, с. 116). 25 ноября последовал резкий ответ Колчака на чехословацкий меморандум от 13 ноября, что вызвало воз­ражения нового премьер-министра В.Н. Пепеляева. "Я возрождаю Рос­сию, — ответил ему Колчак, — и, в противном случае, не остановлюсь ни перед чем, чтобы силой усмирить чехов, наших военнопленных" (там же, с. 140). Конфликт был с трудом улажен к 30 ноября, но действия ЧСК, стремившегося любой ценой поскорее пробиться на восток, оста­лись прежними ("наши интересы выше всех остальных").

77 Пепеляев, Анатолий Николаевич (1891—1938) — генерал-лейтенант (1919), брат В.Н. Пепеляева (см. примеч. 79). Во время Первой мировой войны прошел путь от поручика (начальника полковой команды конных разведчиков) до полковника. Четкой партийной ориентации не придер­живался. В нач. 1918 г. вместе со своей воинской частью — 42-м Сиб. стрелковым полком — приехал в Сибирь. 31 мая 1918 г. возглавил в Томске восстание, поддержанное ЧСК. Сформировал Средне-Сиб. корпус и командовал им, в конце декабря 1918 г. руководил взятием Перми. Не­однократно обращался к Колчаку с просьбой созвать в Сибири Земский собор. В.Н. Пепеляев стремился сделать брата преемником Колчака (в период поражений последнего). 9 декабря, находясь на ст. Тайга, братья Пепеляевы по телеграфу предъявили Колчаку ультимативные требования о созыве Земского собора, представив ему проект соответствующего ука­за. Одновременно они, обвинив главкома К.В. Сахарова в сдаче Омска, объявили его задержанным; требование отставки Сахарова и расследова­ния обстоятельств сдачи Омска было предъявлено Колчаку также генера­лом М.К. Дитерихсом при их встрече (поначалу только в этом вопросе Колчак и уступил, назначив новым главкомом В.О. Каппеля).

После падения Колчака ген. П. отступил на Амур, затем отстранился от военной деятельности. Уехал в Харбин. Ездил извозчиком, ловил для заработка рыбу в Сунгари. Весной 1920 г. был близок к переходу на сто­рону революционных войск для борьбы с японцами и Г. Семеновым; едва не согласился на предложение командовать Нар.-револ. армией ДВР. Со­чувствовал Сов. России в ее войне с Польшей. В 1921 г. отказался со­трудничать с М. Семеновым, бр. Меркуловыми, М.К. Дитерихсом. Был в это время близок к с.-р. Приняв очередное восстание якутов за широкое движение против сов. власти, в сентябре 1922 г. высадился на Охотском побережье с Сиб. добровольч. дружиной и вторгся в Якутию. Был раз­бит, 17 июня 1923 г. взят в плен; приговорен к расстрелу, замененному 10-летним заключением. Видимо, потом был снова репрессирован и погиб.

78 Клафтон, Александр Константинович — деятель партии кадетов. Родом из Самары. В 1918 г. выехал из Москвы в Уфу через фронт с пол­номочиями Междунар. комиссии Красного Креста. При организации в Омске 9 ноября 1918 г. Вост. комитета партии нар. свободы (Вост. отдел ЦК) вошел в него как тов. председателя; с декабря 1918 г. — председа­тель. Возглавлял вместе с Н.В. Устряловым Рус. бюро печати в Омске. Пред. акц. Рос. об-ва печатного дела там же. По оценке Устрялова — "благородный, умный либерал предреволюционной эпохи, старый земец, лишенный, однако, узко-интеллигентских шор и предрассудков" (У с т-р я л о в Н. П»д знаком революции. Харбин, 1925, с. 219). Осужден Чрезвычайным революционным трибуналом и 23 июня 1920 г. расстре­лян вместе с колчаковскими министрами А.А. Червен-Водали, Л.И. Шумиловским и А.М. Ларионовым.

79 Пепеляев, Виктор Николаевич (1884—1920) — политический дея­тель. Окончил юридический ф-т Томского университета, преподавал в Бийской мужской гимназии. Чл. IV Гос. Думы от Томской губ. Чл. ЦК партии кадетов в 1917 г. Вскоре после Февраля — комиссар Временного правительства в Кронштадте; арестован там матросами. Летом 1917 г. вступил добровольцем в армию, служил в 8-м Сиб. мортирном дивизио­не. Командирован в Сибирь "Нац. центром". Председатель Восточного от­дела ЦК партии нар. свободы (кадетов) с момента его организации до формального выхода из партии (декабрь 1918). Один из главных деятелей переворота 18 ноября, после чего — директор департамента милиции и гос. охраны. С конца февраля 1919 г. — тов. министра внутренних дел, весной стал министром внутренних дел и вошел в состав Совета минист­ров Верховного правителя. 22 ноября назначен премьер-министром. В Иркутске переформировал Совет министров. Пытался примирить пр-во с сиб. земством и гор. думами; рассчитывал, в случае упорства Колчака, опереться на войска своего брата — А.Н. Пепеляева; "правительства об­щественного доверия", однако, создать не сумел. В начале декабря вые­хал навстречу Колчаку с намерением добиться отречения того от верх. власти в пользу А.И. Деникина, созыва Земского собора и т.д. После конфликта с Колчаком возвращался вместе с ним в Иркутск и, начиная с Нижнеудинска, разделил его судьбу.

80 С 21 декабря движение Колчака на восток происходило в обстанов­ке восстания, начавшегося на магистрали под руководством Ревкома (с.-р., меньшевики, земские деятели) и поддержанного большевиками. Поч­ти сразу по прибытии поезда Колчака в Нижнеудинск в городе 27 декаб­ря захватило власть Полит, бюро (местный орган Ревкома), и М. Жанен в тот же день (из Иркутска) приказал не пропускать далее поезда Колча­ка, Пепеляева и "золотой эшелон" "в видах их безопасности". Началось двухнедельное "нижнеудинское сидение" на станции, объявленной ней­тральной. Верховный правитель предоставил своему конвою (60 офице­ров и ок. 500 солдат) полную свободу действий, и почти все солдаты по­кинули его; Колчак поседел при этом в одну ночь. 1 января командова­ние ЧСК взяло Колчака и золотой запас "под свою защиту".

Адмирал имел возможность бежать под видом солдата, но отказался; обсуждался план движения на Монголию, но был отброшен Колчаком. Он согласился на перевод в отдельный вагон, куда перешли и офицеры конвоя, и этот вагон, как и вагон Пепеляева, был прицеплен к эшелону 1-го батальона 6-го чешского полка и поставлен под защиту амер., англ., франц., япон. и чехосл. флагов (вывешен был и рус. Андреевский).

Со 2 января в поезде Жанена происходили переговоры оперативной (чрезвычайной) тройки последнего колчаковского пр-ва (А.А. Червен-Водали, А.М. Ларионов, ген. М.В. Ханжин) с представителями Политцентра (ПЦ) — новой власти, возникшей в ходе восстания и попытавшейся овладеть положением на магистрали от Красноярска до Иркутска. Упор­ство тройки было сломлено вмешательством Жанена и, главное, восста­нием в Иркутске, в результате чего 5 января власть была формально пе­редана ПЦ (фактически с первого дня ПЦ делил власть с Иркут. губко-мом РКП(б) и Центр, штабом раб.-крест, дружин, силами которых и был в основном произведен переворот в городе вечером 4 января). Одновре­менно и сам Колчак отказался от власти, назначив своим преемником А.И. Деникина, а главнокомандующим вооруженными силами на Дальнем Востоке — атамана Г.М. Семенова. По указанию Жанена, же­лавшего обеспечить беспрепятственный выезд союзнич. отрядов и поезда с иностр. миссиями, чехословаки согласились выдать Колчака Политцентру. В качестве выкупа за свободный путь на восток (особенно остерега­лись взрыва туннелей на Кругобайкальской железной дороге) они — нес­колько позже — согласились оставить в Иркутске "золотой эшелон".

Под охраной чехов, превратившейся в конвой. Колчак выехал из Нижнеудинска 10 января и, при задержках на ст. Зима, под Черемховом и на Иннокентьевской, где с каждым разом увеличивалось число воору­женных дружинников, сопровождавших поезд, утром 15 января прибыл в Иркутск. Союзники, за исключением чехословаков, покинули город на­кануне. Арест Колчака был поручен А.Г. Нестерову, со слов которого этот эпизод (там упоминается и А.В. Тимирева) описан Л.И. Шинкаревым в его кн.: Сибирь: откуда она пошла и куда она идет. (2-е изд., М., 1978, с. 154—155). Обширные выдержки из доклада генерал-майора М.И. Занкевича "Обстоятельства, сопровождавшие выдачу адмирала Кол­чака революционному правительству в Иркутске" приведены в кн.:

Кладт А.П., Кондратьев В.А. Быль о "золотом эшелоне" (2-е изд., М., 1966, с. 60—65 и 88—90; документ ранее напечатан в кн.: Белое Дело, т. II: Летопись Белой Борьбы. Материалы, собранные и разработан­ные бароном П.Н. Врангелем, герцогом Г.Н. Лейхтенбергским и светлей­шим князем А.П. Ливеном. Под ред. А.А. фон Лампе). Берлин, 1927.

Местным властям Колчака передал чеш. офицер Боровичка. Когда Колчаку сообщили о передаче, он воскликнул: "Как, неужели союзники меня предали? Где же гарантии генерала Жанена?" А.В. успокаивала Колчака, держа его руки в своих, и выразила желание быть арестован­ной вместе с ним.

Ряд подробностей об аресте и заключении адмирала Колчака и Анны Васильевны приведен впервые в статье Л.И. Шинкарева «"...Если я еще жива". Неизвестные страницы иркутского заточения Александра Колча­ка и Анны Тимиревой» ("Известия", 18 октября 1991 г., с. 9).

- 92 -

Долгие годы не могла я видеть морозные узоры на стекле без душевного содрогания, они сразу переносили меня к этим ужасным дням.

И можно ли до конца изжить все, что было?..

Июнь 1969 г

 

Приблизительно с месяц тому назад мне позвонил по телефону М.И. Тихомиров81 — писатель, который пробовал писать роман об А.В. Колчаке и, узнав, что я еще жива, приехал ко мне для разговора.

Роман он написал скверный, сборный — и, собственно, о генерале Лукаче. Эпизодически и об Александре Васильевиче, меня наградил княжескими титулами и отвел крайне сомнительную роль, ничего общего со мной не имеющую, и имел дерзость мне его прислать. Перелистав, я читать его не стала. Но тут он сообщил мне, что в архиве сохранились не отправленные мне письма А.В., частично напечатанные в журнале "Вопросы истории" № 8 за 1968 г.82, что писатель Алдан-Семенов83 имел их в руках и может мне передать в перепечатке из журнала.

Я просила его передать Алдан-Семенову, чтобы он доставил мне их. Письма 1917-1918 гг. Тот привез их мне.

И вот больше чем через 50 лет я держу их в руках. Они на машинке, обезличенные, читанные и перечитанные чужими, — единственная документация его отношения ко мне. Единственное, что сохранилось из всех его писем, которые он мне писал с тех пор, как уехал в Севастополь, — а А.В. в эти два года писал мне часто. Даже в этом виде я слышу в них знакомые мне интонации. Это очень трудно — столько лет, столько горя, все войны и бури прошли надо мной, и вдруг опять почувствовать себя молодой, так безоглядно любимой и любящей. На все готовой. Будто на всю мою теперешнюю жизнь я смотрю в бинокль с обратной стороны и вижу свою печальную старость. Какая была жизнь, какие чувства!..

 


81 Тихомиров, Михаил Иванович (р. 1907) — журналист и писатель, печатающийся с 1928 г.; работал в различных редакциях в "Правде", "Вечерней Москве", "Московском литераторе", "Нашем современнике", Госполитиздате; получил высшее дипломатическое образование (1938) и участвовал в работе советских правительственных делегаций в США, Франции, Швейцарии, Канаде. Колчак является действующим лицом его первого (и единственного) обширного произведения "Генерал Лукач". Этот исторический роман написан в 1956—1962 гг. и выдержал пять из­даний общим тиражом 680 тыс. экз. Тихомиров, как и другие беседовав­шие с Анной Васильевной писатели (Алдан-Семенов, А.И. Елкин), обе­щал изобразить Колчака правдиво — "не так, как другие раньше"; это никак не отразилось на переизданиях "Генерала Лукача". Сама Анна Ва­сильевна изображена в романе в ряду реальных исторических лиц под именем Веры Митеревой; сибирячка, княжна, женщина далеко не строго­го поведения, которой после ареста Колчака "ничто не угрожает".

82 речь идет о письмах Колчака к Анне Васильевне, которые рассмат­ривались исследователями как своего рода дневник Колчака за февраль 1917 — март 1918 г. Они попали в СССР в составе Пражского архива в 1945 г., но долго оставались неизвестными. Впервые судьбе этих писем и их содержанию были посвящены пять страниц в статье ст. научн. сотр. ЦГАОР СССР Б.Ф. Федотова "О малоизвестных источниках периода гражданской войны* и иностранной военной интервенции в СССР" ("Воп­росы истории", 1968, № 8, с. 24-28).

А.И. Алдан-Семенов при работе над романом "Красные и белые" (с 1969 — три издания общим тиражом 380 тыс. экз.), вероятно, знако­мился с несовершенными машинописными расшифровками этих трудно­ читаемых текстов. В роман включены отобранные им не вполне точные отрывки из восьми писем.

Подробнее об истории этих писем и их предшествующих публикациях см. с. 139—142 настоящего издания.

83 Алдан-Семенов — псевд. писателя Семенова Андрея Игнатьевича (1908—1985). Начинал как поэт (печатался с 1926, первая кн. стихов — 1934). Арестован по полит, обвинению (ок. 1937), 1938—1953 гг. провел в лагерях на Севере (добыча золота, ловля рыбы, лесоповал). После реа­билитации — автор прозаич. книг о тружениках Сибири и Севера; писал о "восстановлении ленинских норм сов. демократии".

- 93 -

Что из того, что полвека прошло, — никогда я не смогу примириться с тем, что произошло потом. О Господи, и это пережить, и сердце на куски не разорвалось*.

И ему и мне трудно было — и черной тучей стояло это ужасное время, иначе он его не называл. Но это была настоящая жизнь, ничем не заменимая, ничем не замененная. Разве я не понимаю, что, даже если бы мы вырвались из Сибири, он не пережил бы всего этого: не такой это был человек, чтобы писать мемуары где-то в эмиграции в то время, как люди, шедшие за ним, гибли за это и поэтому.

Последняя записка, полученная мною от него в тюрьме, когда армия Каппеля84, тоже погибшего в походе, подступала к Иркутску85: "Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось — только бы нам не расставаться".

И я слышала, как его уводят, и видела в волчок его серую папаху среди черных людей, которые его уводили86.

И все. И луна в окне, и черная решетка на полу от луны в эту февральскую лютую ночь. И мертвый сон, сваливший меня в тот час, когда он прощался с жизнью, когда душа его скорбела смертельно. Вот так, наверное, спали в Гефсиманском саду ученики. А наутро — тюремщики, прятавшие глаза, когда переводили меня в общую камеру. Я отозвала коменданта87 и спросила его:

— Скажите, он расстрелян?

И он не посмел сказать мне "нет":

— Его увезли, даю Вам честное слово.

Не знаю, зачем он это сделал, зачем не сразу было суждено узнать мне правду. Я была ко всему готова, это только лишняя жестокость, комендант ничего не понимал.

Полвека не могу принять,

Ничем нельзя помочь,

И все уходить ты опять

В ту роковую ночь...

Но если я еще жива,

Наперекор судьбе,

То только как любовь твоя              

И память о тебе.                          

30 января 1970 г.

 


* Неточная цитата из стихотворения Ф.И. Тютчева "Весь день она ле­жала в забытьи..." (1864). Правильно: "О Господи!.. и это пережить...// И сердце на клочки не разорвалось..." - Прим. публ.

84 Каппель, Владимир Оскарович (1883—1920) — генерал-лейте­нант (1919). Окончил Николаевское кавалерийское училище (1903) и Академию Генштаба (1913), участвовал в Первой мировой войне. Летом 1918 г. — командир Первой добровольческой дружины Нар. армии (ар­мия Комуча), командовал частями Нар. армии, взявшими Симбирск и Казань. Наиболее надежными по дисциплине и храбрости в его Волж­ском корпусе стали Ижевская и Боткинская дивизии (из восставших против большевиков в августе 1918 г. рабочих этих городов). Единствен­ный военачальник, которого Директория, в порядке исключения, произ­вела в генералы (ноябрь 1918). Остался с той частью Нар. армии, кото­рая, подчинившись Колчаку, приняла название Зап. армии. В 1919 г. корпус Каппеля действовал под Белебеем (май), Челябинском (июль— авг.), на Тоболе (август). При отходе на Омск командовал Моск. группой войск (т.е. той, в задачу которой ранее входило наступление на Москву), а с ноября 1919 г. — 3-й армией (бывшая Западная). Среди генералов вы­делялся безусловной преданностью Колчаку. После конфликта с М.К. Дитерихсом и В.Н. Пепеляевым Колчак по прямому поводу предлагал Каппелю, когда тот достигнет Иркутска, принять от него полномочия Верховного правителя (Каппель отказался, сославшись на свою неподго­товленность). 11 декабря назначен главнокомандующим. Его армия со­вершила так наз. Ледяной Сибирский поход: преследуемая 5-й Красной Армией и охваченная тифом, прошла в стужу по глубоким снегам вдоль Сиб. магистрали (шли по старому Сибирскому тракту: на железную доро­гу не пускала занимавший ее ЧСК) и пробилась за Байкал, потеряв боль­шую часть своего состава. В походе Каппель простудился, отморозил обе ноги и 25 января умер от воспаления легких. За Байкалом части Каппе­ля приняли наименование Дальневост. Российской армии, но чаще назы­вали себя Каппелевской армией. Отойдя в конце 1920 г. (под условием разоружения) в Китай, а затем проникнув в Приморье и частично возро­дившись там как боевая сила, каппелевпы до конца (1922) сохранили свое название.

85 Сведения о движении каппелевцев стали поступать в Иркутск при­мерно с 15 января. В этих условиях ПЦ 20—21 января вынужден был пе­редать власть Иркутскому ВРК, сформированному 19 января и руководи­мому большевиками (чехословаки в ответ на заявление ВРК о необходи­мости устранить ПЦ согласились на это при условии сохранения в силе заключенного ими в ПЦ соглашения о свободном выходе ЧСА на восток). 30 января у ст. Зима каппелевцы разбили сов. войска и в следующие дни вышли на подступы к Иркутску.

86 Расстрел Колчака был заранее предрешен. Еще в январе директива об этом была дана Лениным:

"Шифром. Склянскому; Пошлите Смирнову.

(РВС 5) шифровку: Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до на­шего прихода поступили так и так под влиянием угрозы Каппеля и опас­ности белогвардейских заговоров в Иркутске.

Ленин.

Подпись тоже шифром.

1. Беретесь ли сделать архинадежно?"

(Этот текст был опубликован М. Вселенским в кн. "Номенклатура", вышедшей в Лондоне в 1985 г. Здесь цитируется по газете ленингр. писа­телей "Литератор", 20 июля 1990 г., с. 7.)

Официальная советская версия упоминала липы. санкцию на расстрел, полученную по телефону от председателя РВС 5-й армии И.Н. Смирнова. Утверждалось, будто бы вначале предполагалось отпра­вить Колчака после следствия в Москву, но события заставили местные власти поступить иначе. Формально постановление о немедленном рас­стреле Колчака и Пепеляева вынесено в Иркутске (Военно-революцион­ным комитетом по представлению С.Г. Чудновского, председателя Иркут­ской Губчека).

Расстрел описан, с расхождением в некоторых деталях, его непосред­ственными исполнителями — С.Г. Чудновским (Конец Колчака. — В кн.: Годы огневые, годы боевые. Сб. воспоминаний. Иркутск, 1961, с. 207— 210) и И.Н. Бурсаком (Конец белого адмирала. — В кн.: Разгром Колчака. Воспоминания. М., 1969, с. 266—280); Л.И. Шинкарев в ука­занной выше книге пользовался более полным текстом воспоминаний Бурсака. Об обстоятельствах расстрела Колчака рассказали тогдашний глава Иркутского ВРК А.А. Ширямов (Иркутское восстание и расстрел Колчака. — "Сиб. огни", 1924, № 4, с. 122—139). К воспоминаниям Ширямова, Чудновского, Бурсака, по всей видимости, восходит легенда о А. В. Тимиревой как "княжне".

После объявления о предстоящем расстреле Колчак обратился с прось­бой о свидании с Анной Васильевной, в ответ на что "все расхохотались" (Чудновский). Перед расстрелом Александр Васильевич оставался спо­койным. Ему хотели завязать глаза — он отказался. Расстрелян, как и Пепеляев, на берегу реки Ушаковки в 5 ч. утра 7 февраля 1920 г. двумя залпами дружинников из тюремной охраны. Трупы опущены в прорубь, вырубленную дружинниками на Ангаре. При расстреле Колчака присут­ствовал представитель губревкома М.Н. Ербанов (будущий председатель СНК Бурят-Монгольской АССР и первый секретарь Бурят-Монгольского обкома ВКП(б), расстрелянный в 1938).

87 Комендантом тюрьмы в это время был В.И. Ишаев. Возможно, од­нако, что Анна Васильевна имеет в виду прежнего коменданта тюрьмы, принявшего арестованных от А.Г. Нестерова 15 января, — И.Н. Бурсака, который стал при переходе власти к ВРК комендантом города, но неод­нократно (по 2—3 раза в сутки) посещал и проверял тюрьму.

 
 
 << Предыдущий блок     Следующий блок >>
 
Компьютерная база данных "Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы" составлена Сахаровским центром.
Тел.: (495) 623 4115;; e-mail: secretary@sakharov-center.ru
Политика конфиденциальности


 
Государство обязывает нас называться иностранными агентами, но мы уверены, что наша работа по сохранению и развитию наследия академика А.Д.Сахарова ведется на благо нашей страны. Поддержать работу «Сахаровского центра» вы можете здесь.