Глава 12

ТРАНЗИТНО-РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНЫЙ ЛАГЕРЬ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

НА «ЧЕРНОЙ РЕЧКЕ»

(город Владивосток)

 

На второй же день по прибытию в этот пересыльный лагерь, наш вагон под номером сорок, был направлен на 16 пирс города Владивостока грузить деревянные железнодорожные шпалы на пароход «Фабрициус». Этот торгово-пассажирский пароход свое гордое название носил в честь латышского революционера Фабрициуса, близкого соратника Ленина.

Мы целый светлый день таскали с берега пирса в чрево названного парохода эти шпалы. Шпалы были пропитаны креозотом и весили не менее 100 килограммов. Грузить шпалы — работа весьма тяжелая! Изнуряемость работы заключается в том, что шагая по трапу на пароход с напарником с этим тяжелым грузом, почти невозможно найти синхронность шагов. Следовательно, ты дергаешься, дергается и твой напарник (трап уходит

 

из-под ног), а шпала тем временем продолжает резать твое плечо своим острым ребром... Даже опытные рабочие-грузчики, при работе со шпалами, и те привязывают на свои плечи мягкие подушечки, чтобы уберечь плечи от травм. А кто мог нам дать те подушечки в том пирсе?

От такой тяжелой работы ноют не только плечи и ноги, но и позвоночник в целом!

Придя с работы в тот день под весьма усиленной охраной в зону, я упал на голые нары в бараке, и без ужина мертвецки заснул. Я помню по сей день тот крепкий и сладкий сон. Когда проснулся, я заметил, что по моей щеке текла слюня... А разбудил меня дневальный, так как в это время посыльный от помощника начальника лагеря по труду гортанно выкрикивал мою фамилию, а я продолжал спать. А когда проснулся, то не мог сообразить, где я нахожусь — в бараке стояла сумеречная темнота, а вокруг меня шел галдеж зэков. Оказалось, что я срочно потребовался помощнику начальника лагеря по труду для составления повагонных списков прибывшего этапа. Списки нужны были для развода заключенных на завтрашний день. Их некому было писать: один статист лежал в лазарете с высокой температурой, а второй после драки лежал в бараке с переломом ребер.

Помощник начальника лагеря узнал, что я красиво пишу от старосты вагона № 40 Сидорова, с которым ехал в вагоне.

Переступив порог его небольшого, запущенного и неуютного кабинета, я назвал свою фамилию. Передо мной стоял мужчина средних лет в матросской тельняшке, плотного телосложения с широким, скуластым, нахальным и чуть заметными рябинками лицом. Он громко, чеканя каждое слово произнес:

— Ты хорошо пишешь?

Я с робкой ноткой в голосе ему ответил:

— Да, вроде красиво...

— Тогда вот что: к пяти часам утра нужно написать списки по форме 46 на зэков тридцати вагонов. Списки нужны для развода.

А затем добавил:

— Потом пожрешь, — и показал на тумбочку, стоящую в углу. Я понятия не имел, что это за форма номер сорок шесть. А как потом узнал — это классическая форма ГУЛАГа: фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения, срок, статья, начало срока,

 

конец срока. Писать нужно было из формуляров, которые лежали повагонно в ящиках с ячейками.

К пяти часам утра все тридцать вагонов были написаны, а писал я старательно.

А когда открыл тумбочку, то не поверил своим глазам! Там была американская тушенка, сало лярд, кусок шпика, белый хлеб и абрикосовый компот... У меня сразу же потекли слюни, как у «павловских собак»! В условиях лагерной жизни — это была как сказка! Я досыта наелся, запил компотом и стал ждать появления помощника начальника лагеря по труду. Около шести часов утра по местному времени дверь кабинета резко открылась и на пороге появился помощник начальника лагеря Трошин, с таки решительным и суровым видом, не сказав здравствуй или доброе утро, чеканно произнес:

— Ну, как? Все готово?

Я с опаской вежливо ответил:

— Да, все сделал, как велели, — и показал списки, лежащие на столе.

— Молодец! Красиво пишешь. А пожрал?

— Да, поел хорошо, спасибо, — ответил ему, продолжая стоять чуть не на вытяжку...

— А сейчас пойдешь в барак и отоспишься. После обеда придешь сюда.

И я пошел отдыхать. Так неожиданно я попал в статисты и на «барские харчи»...

Трошин Иван, как оказалось, был тоже заключенный. Он служил во флоте боцманом и за какие-то злоупотребления был осужден на пять лет по бытовой статье, три из которых уже отсидел. А здесь на этой пересылке продолжал добивать оставшиеся два года...

Пересыльный лагерь был преогромный! Стояла масса приземистых деревянных бараков с двойными нарами и с печным отоплением. По углам огромной зоны стояли основательные сторожевые вышки, где находились по два автоматчика. А от вышки до вышки были натянуты проволоки, на которые в каждую ночь на цепь привязывались сторожевые овчарки.

Работая статистом, я узнал, что открылась новая стройка ГУЛЖДС (Главное управление Лагерей железнодорожного строительства) за номером 500. Это строительство железной дороги

 

от города Советская Гавань до города Комсомольск-на-Амуре тогда была важнейшей для страны.

Поступающие из Америки военно-промышленные и продовольственные товары в Ванинский порт за отсутствие железной дороги не вывозились, а продолжали лежать на территории порта огромными партиями, в которых страна весьма нуждалась.

Пересыльный лагерь на «Черной речке» как раз и комплектовал эту стройку заключенными, поэтому этапы приходили в лагерь не прекращаясь. Ведь необходимо было обеспечить рабочей силой вновь созданные четыре крупнейшие лагеря — это Нижне-Амурлаг, Амурлаг, Востоклаг и Переваллаг!.. А лагеря Комсомольска-на-Амуре укомплектовались со стороны города Хабаровска.

Мне не суждено было долго проработать статистом у помощника начальника лагеря. Но все по порядку. Я день и ночь трудился над составлениями списков. На третий день вышел из лазарета штатный статист Леня Кудрявцев, до ареста работал в каком-то совхозе счетоводом и весьма грамотно и красиво писал. И я оказался, как бы, у него в подчинении. И вот, через три-четыре дня заболел наш начальник — Иван Трошкин. И совершенно неожиданно Кравцов стал старшим.

В те дни к нам в спец. часть зашел майор НКВД Горелов и попросил подобрать ему по формулярам человек 250 зэков из рабочего класса — бытовиков по специальности плотник и столяр. Кравцов приобщил меня к этому делу. И мы с майором Гореловым, уткнувшись в картотеку с формулярами, стали подбирать ему таких зэков. И мы подобрали. А на второй день он принял в свое распоряжение подобранных бытовиков и увез их на небольшом пароходе в выше названную стройку. На прощание майор Горелов пожал мне руку и даже сказал спасибо. Через год, судьба меня свела попасть в одну из колонн Амур лага, где начальником был майор Горелов...

В тот же день вечером к нам в часть зашел один из этапников, ему было не более двадцати восьми лет. В доверительной беседе рассказал мне, что его арестовали в день свадьбы, ему даже не пришлось провести с женой брачную ночь. Якобы, в тот день он узнал, что жена и его мать ждут с ним свидание на 20 пирсе Дальневосточного морского порта. А он согласно вагонным спискам завтра должен работать на шестнадцатом

 

пирсе. И очень просил меня переписать в те списки, вагон которых будет занаряжен в двадцатый пирс. Я без задней мысли так и поступил, его доводы меня вполне убедили. А почему было не помочь человеку повидаться с родной матушкой и с молодой женой...

На второй день, закончив работу, я со спокойной душой продолжал отдыхать, когда глубокой ночью меня грубо, с силой дернули за ноги с нар и поддали при этом увесистую затрещину... И со словами: «Кто тебе позволил этого негодяя перевести в другой вагон?» — стали меня избивать. Эти люди были надзиратели и начальник спец. части лагеря. После нескольких тумаков, меня повели в спецчасть пересылки. Оказалось, что тот зэк, которого я переоформил на выход в двадцатый пирс, сбежал...

В спецчасти меня жестоко избили... А начальник спецчасти лагеря несколько раз с раздражением спрашивал Трошкина:

— Как этот антисоветчик попал в спецчасть работать? — Трошкин продолжал молчать. И он снова:

— Как так случилось, что антисоветчик стал работать в спец части?

Я им все объяснил, как было дело. На второй день, избитого, под усиленным конвоем меня повели в морской порт на этап...