- 98 -

Глава 13

СЕКСОТЫ

 

В далеком прошлом в ЧК сексотов называли по-деловому — секретные сотрудники. Со временем с подачи чьей-то легкой руки название секретных сотрудников изменилось, и стали их называть сексотами. Изменилась и роль работы, выполняемой сексотами...

Но это слово, «сексот», применялось только на воле. А в лагерях их называли «стукачами», в тюрьмах — «наседками». Пройдут годы, и это гадкое и емкое лагерное слово «стукач» выйдет на просторы русского языка и захватит всю страну. Оно станет понятным всем, в нем как бы отразятся какое-то единство и общность советского народа.

 

- 99 -

Метостаза развития сексотства (стукачества) будет проходить стремительно. Оно за короткий срок охватит все сферы жизни огромной страны. Поскольку в этом было заинтересовано само правительство и его глава — «Отец народов»... Со временем слово «стукач» перейдет как бы в нарицательное, и этого слова в русском языке не было. Оно слышалось с отвращением!..

...Ранее вождю приходилось составлять планы, разнарядки арестов своего народа по республикам и регионам, а при всеохвате и развитии сексотства народ будет сам себя сажать, предавая друг друга. Логика была проста, поэтому стукачество поощрялось... Известно, что почти полвека стукачество было совершенно безопасным явлением — ни разоблачения, ни кары от общества «стукач» не получал. Он получал только поощрения, но об этом чуть ниже.

В лагерях же было несколько иначе. Здесь часть «стукачей» разоблачали и даже убивали. Самосуд над «стукачом» по лагерным понятиям — процесс законный... Хотя хочу подметить, что оперчекисты «стукачей» старались оберегать, ведь при всех прочих условиях «стукачи» были как бы их негласными сотрудниками. Когда «стукач» «засвечивался», то оперчекисты старались его побыстрее перевести в другой лагерный пункт или же хотя бы в другую бригаду. Но это, как правило, не помогало, и «стукача» все равно находили и убивали... Предательство в лагерях каралось жестоко!..

Скитаясь по лагерям, мне приходилось беседовать со многими друзьями по несчастью и задавать при этом набивший оскомину лагерный вопрос: что же явилось причиной их ареста? Все ответы были на удивление идентичными: «предал сосед», «предал товарищ», «предал сослуживец».

Сейчас-то мы точно знаем, что «стукачами»-доносчиками были, как правило, наши соседи, наши сослуживцы и наши друзья-товарищи. В связи с этим я позволю себе привести три ярких примера, подтверждающих верность подобных суждений...

Второй секретарь Рижского горкома партии Юргенсон Александр Карлович (Юргенсон А.К. после освобождения устроился вольнонаемным в штаб стройки железной дороги в Монголии (строили заключенные!), где в октябре 1946 года мы с ним встретились. Он в течение 20 лет писал, добивался восстановления в партию и добился. Его восстановили, и он получил

 

- 100 -

медаль — «50 лет в рядах КПСС». В последние годы работал зам. управляющего по экономическим вопросам треста «Башнефтепромстрой» в городе Нефтекамск (Башкирия), там и похоронен...) как-то после рабочего дня в кругу своих единомышленников за рюмочкой коньяка без задней на то мысли выразился, что, мол, мне кажется, что я не очень оперативно и не напористо претворяю в жизнь решения партии и правительства. Дело было в 1935 году. Через несколько дней за эту фразу его арестовали. И по статье «СОЭ» («социально опасный элемент») осудили на 10 лет лишения свободы. Я с Юргенсоном познакомился в июне 1945 года. Мы вместе лежали на нарах в бараке Ванинского пересыльного лагеря города Советская Гавань. Ему оставалось до конца срока 5 дней, он ждал оформления документов, а я ждал этапа на заготовку сена под городом Комсомольск-на-Амуре.

Второй случай. На подшипниковом заводе в городе Москва работал начальником планового отдела цеха некий Лебедев Иван Федорович. С ним меня свела судьба в Бурятии, в городе Кяхта, куда нас привезли на строительство железной дороги для Монгольской Народной Республики. Причина его ареста — та же. Вечером, после рабочего дня, он с несколькими близкими сослуживцами сидел за кружкой холодного пива. И в дружеской беседе Лебедев в резкой форме высказал свои соображения по вопросу строительства социализма в отдельно взятой стране. Мол, методом террора и без рыночной экономики результатов не добиться... Через несколько дней его арестовали и по статье «АСА» («антисоветская агитация») осудили на 10 лет лишения свободы.

Мы с ним в далекой Монголии проработали около трех лет. После окончания срока его выслали в какую-то глухую деревушку Альметьевского района. Затем он, как классный экономист, устроился начальником планового отдела железобетонного завода. А в городе Набережные Челны нашел могилу...

Третий случай. Сергей Александрович Орлов, инженер-экономист, коренной москвич. Мы с ним познакомились в каменном карьере Орского лагеря Оренбуржья. Я еще не осужденный, а он имел 10 лет лишения свободы по статье 58, пункт 10 — «антисоветская агитация». Было начало июня 1942 года. Орлов мне рассказал, что он работал старшим научным сотрудником лаборатории экономических разработок в Академии наук. И как-то после

 

- 101 -

трудового дня они с друзьями решили заглянуть к одному знакомому, знающему толк в музыке, как выразился Орлов, «помузицировать». Где в сердечной и дружеской беседе он открылся, что любит музыку Огинского, Грига, Шопена и Бетховена... А через К) дней его арестовали, обвинив в преклонении «перед западной музыкой». Его продали опять-таки те, которые в тот вечер с ним имеете слушали музыку...

Сексотство, как подметил выше, было на вооружении чекистов с первых дней советской власти. Даже сам Радек был «стукачом». Это подтверждал автор предсмертного письма Савинкова Бориса Викторовича левый эсер Блюмкин. А главный обвинитель страны Крыленко само сексотство в далеком прошлом весьма просто комментировал, что, мол, для себя «мы в этом ничего зазорного не видим, мы это считаем своим долгом. Эта работа необходима в интересах революции».

Объяснение предельно простое: «в интересах революции»... А «Отец народов» создал повсеместную сеть стукачества в интересах строительства социализма. Объяснение тоже предельно простое...

Сейчас для молодого поколения весьма трудно представить, понять и оценить, насколько люди старшего поколения были пронизаны этим сатанинским явлением. Тогда жители огромной страны при разговоре на улице оглядывались по сторонам, боялись, чтобы кто-либо их не смог бы подслушать...

Вербовка в сексоты шла повсеместно. «Стукачей» из женского пола обычно вербовали красивых и привлекательных, которые могли бы легко запутывать в свои сети мужчин. Сексотство было частью государственной службы. «Стукачи» насаждались везде так же, как агенты НКВД (МВД), штатно работали на всех предприятиях, в институтах, на заводах и фабриках...

Метод работы агентов НКВД (МВД) по вербовке «стукачей» был весьма и весьма прост. Вызывает он к себе очередного «кандидата в стукачи» и задает ему одни и те же штампованные вопросы: «Ты советский человек?», «Ты предан Родине?», «Ты комсомолец?». Он, несомненно, на эти вопросы получит ответы положительные. Других ответов просто не могло и быть! И агент-вербовщик тут же «кандидату» открывает секреты, над какими вопросами он должен работать. Эти вопросы были просты до удивления: «Каково настроение окружающих

 

- 102 -

его лиц?», «Что говорят о колхозном строе, о жизни рабочих в стране, о советском правительстве», «Отношение к Сталину и Троцкому» и т.д.

Оперчекист-«вербовщик» сразу же заявит «кандидату», что их встреча — государственной важности и о ней никто не должен знать! Напугает еще тем, что за сокрытие врагов народа его могут посадить. А в конце беседы от «кандидата» возьмет еще подписку о неразглашении их разговора, иначе ему грозит срок! И он уже завербован! А как выкрутиться, чтобы не попасть на крючок оперчекиста и не стать «стукачом»? Это вопрос очень и очень сложный, и непросто от него избавиться... Особенно в тюрьмах и лагерях.

Бывалые лагерники, исходя из опыта своей многолетней тюремной и лагерной жизни, разработали три наиболее подходящих варианта, чтобы суметь от оперчекиста выкрутиться и не быть завербованным.

Первый вариант, что ты плохо слышишь и плохо видишь, и при разговоре с опером («кумом») ты все время переспрашиваешь слова и, не прекращая, моргаешь и смотришь как бы искоса... Этот вариант наиболее сложный и малоэффективный для того, чтобы он тебе поверил. Второй вариант — брезгливый и более эффективный. Во время разговора с оперативником («вербовщиком») ты все время сморкаешься и ладонь вытираешь о рубашку. Хотя твоя рука чиста. А третий вариант — самый верный. При разговоре с опером ты все время покашливаешь. А когда он тебя спросит, что, мол, ты все время кашляешь, ты обязан ответить, что болеешь туберкулезом. Этот вариант помог и мне самому. А дело было вот как. После Орских лагерей Оренбуржья, где я еще до суда работал в каменном карьере, а потом и разгружал медеплавильный шлак, меня привезли во внутреннюю тюрьму города Оренбург. Был январь 1943 года. Самый, наверно, трудный год для страны. На фронтах Отечественной войны вовсю полыхали ожесточенные бои. Народ напрягал все свои силы, чтобы устоять в этой великой битве. А мы, молодые и здоровые, человек сорок в камере, в основном все обвинялись в антисоветской агитации, сидели в ожидании дальнейшей своей участи. Кормили нас прескверно, в камере было холодно и очень душно.

В тот вечер мне спать не хотелось, и мы с соседом по нарам тихо беседовали. А многие уже давно спали. И вдруг открыва-

 

- 103 -

ется окошко в стальной двери камеры и раздается голос продольного надзирателя: «Соболев, без вещей к выходу!» И повел он меня по тускло освещенному коридору на другой этаж и все время требовал: «Ногами не стучать, а руки держать за спиной». Подвел он меня к кабинету опера и, что называется, толкнул в дверь. Переступив порог кабинета, я был ослеплен яркими лампочками люстры. В кабинете плавал плотным слоем табачный дым, от которого я сразу же закашлял. Я никогда не курил и не переносил табачного дыма. Опер предложил мне присесть напротив его стола. Я с опаской опустился, продолжая тихо кашлять, имитируя третий вариант. А он с веселым настроением, чуть улыбаясь, сразу же спросил меня: «Ты комсомолец?» Я ему ответил: «Да!» А он, развалившись на стуле, продолжая чуть улыбаться, сказал: «Ну, тогда мы с тобой будем сотрудничать!» Я между тем продолжал тихонько покашливать... И вдруг, изменившись в лице, он строго меня спросил: «Что ты все кашляешь?» А я спокойно, как бы безразличным тоном, через покашливания ответил, что «у меня туберкулез». И добавил, что в Орских лагерях об этом мне сказали врачи. Он сразу как-то посуровел и брезгливо сказал: «Ну ладно, я тебя потом вызову». И отправил обратно в камеру. Так я легко отделался от него, воспользовавшись советами старых лагерников... Придя в камеру, я тут же от нескольких лиц услышал законные вопросы: «Кто вызывал?» Я им объяснил, что меня хотели завербовать в «стукачи», и рассказал, как симулировал под туберкулезника. И тут же от многих, казалось, уже от спящих людей, услышал: «Молодец!» В камерах очень строго следят, кого куда вызывают...

Опера обычно для вербовки вызывают только ночью. Это, видимо, связано с тем, что человека спросонок легче озадачить, напугать, и он не сразу сориентируется, как себя вести и как отвечать при вербовке... А на самом деле устоять весьма и весьма было трудно. Даже такого волевого и сильного духом человека, как А.И. Солженицын, «уломали», и он сдался. И подписал обязательство, что будет доносить, но не на осужденных по политическим мотивам, а на блатных, в случае, если они будут готовиться к побегу. Сам Солженицын, как известно, был осужден особым совещанием фронта как антисоветчик!

Опер ему прямо сказал: «Не будете с нами сотрудничать, отправим на этап в Воркутлаг на лесозаготовки». И он согласился.

 

- 104 -

Тогда он отбывал срок наказания под Москвой, в лагпункте «Калужская застава». Ему там было легче: жена приносила передачи, а сам был устроен помощником нормировщика. А Воркутлаг его пугал не только лесоповалом и трескучими морозами, но еще и неизвестностью. И он, повторяюсь, сдался и принял кличку «стукача», псевдоним — «Ветров»!

А в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын описывает, как знаменитого полярника, героя Бабича, завербовали в «стукачи». «...Едва только Бабича вводят к оперчекисту — запах вкусной еды его прохватывает. И следователь Мироненко сажает его поближе к дымящемуся мясному борщу и котлетам. «Ну-ну, съешьте обед. Съешьте, пока не остыл... Если не будете глупы — мы будем жить дружно. Вы всегда будете сыты и обеспечены. А иначе...» И дрогнул Бабич. Голод жизни оказался сильнее жажды правды. И начал писать все под диктовку. И оклеветал 24 человека, из которых и знал-то только четырех! Во время следствия его кормили, но недокармливали, чтобы при первом же сопротивлении опять нажать на голод.

Читая его предсмертную запись о жизни, вздрагиваешь: как высоко и как низко может пасть мужественный человек! 24 человека, не знавшие ни о чем, были взяты на расстрел, и даны им новые сроки. А Бабич был послан до суда ассенизатором в совхоз, потом свидетельствовал на суде, потом получил новую «десятку» с погашением прежней, но, не закончив второго срока, в лагере умер...»

В лагерях «стукачи» имели привилегии: их ставили на престижные должности — парикмахерами, коптерами, банщиками, в хлеборезку, в культурно-воспитательную часть, нарядчиками и бригадирами. А это уже спасение от общих изнурительных работ. Какая подлость, какая низость, скажет читатель, что предателей устраивали на теплые места! Но это трактовала и предписывала система лагерей, где без «стукачей» они не могли жить. Так практиковалось в лагерях, а в тюрьмах был иной подход работы «стукачей».

Обычно в камеру сажали так называемую «наседку». И он, распустив уши — «локаторы», начинал прислушиваться ко всему, что говорят сокамерники. Как правило, такую «наседку» сажали планово, зная заранее, кто сидит в камере и кому нужно намотать второй срок. И наматывали. А «наседка» за это предательство

 

- 105 -

получал дополнительную пайку хлеба и черпак баланды. Голод заставлял человека быть предателем!

Но как и почему на свободе люди повсеместно предавали друг друга и стукачеством были охвачены все сферы жизни огромной страны? Однозначно на это ответить весьма затруднительно. На мой взгляд, на то было немало причин. Ну, во-первых, еще свежи были в памяти наших отцов и дедов насилие ленинского периода, ужасы гражданской войны и голода. Злоба, как известно, сразу не забывается... Во-вторых, раскулачивание зажиточных крестьян. Когда смекалистых, трудолюбивых, умных мужиков без суда и следствия, назвав их кулаками, а точнее, врагами народа, изгнали из своих насиженных мест и выслали в северные необжитые края, где они и погибали. А их богатство присваивалось голодранцами-бедняками. Как им это простить? В-третьих, пресса, не прекращая, твердила, что враги народа мешают строить новую жизнь, что их нужно искоренять, жечь каленым железом... Мол, только благодаря им мы живем плохо. Они нам мешают! В-четвертых, еще не завершили раскулачивание и высылку крестьян на север, как появились новые враги народа: начались открытые крупные судебные процессы над надуманными партиями — промпартией, аграрной, архитектурно-строительной и т.п. Опять газеты на своих страницах ежедневно печатали о разоблачении новых врагов народа и их приспешников ...

В-пятых, стукачество, к сожалению, поощрялось во всех инстанциях системы, вплоть до ЦК и «Отца народов». Народ в основном был безграмотным, напуганным и жил бедно. А «стукачи»-осведомители за свои злодеяния так или иначе имели некоторые материальные блага. Нельзя со счета сбрасывать зависть, злобу и карьеризм!

Предав своего соседа, сослуживца или друга, «стукачи» через органы имели поощрения. Эти поощрения были разные: «стукачи» получали квартиры вне очереди, получали путевки в санатории или дома отдыха. Их продвигали по службе. Получали и денежные премии. «Стукачей» боялись даже руководители предприятий, институтов, школ, цехов, министерств, поэтому они шли как бы у них на поводу... Бывали такие «стукачи», которые открыто гордились своей работой: они открыто бравировали, что, мол, сдал в органы «столько-то врагов народа!» А этого им большо-

 

- 106 -

го труда не стоило. Достаточно было написать донос, что такой-то говорил тому-то то-то и то-то против советской власти, и человека уже арестовывали. А отказаться быть свидетелем (на кого он укажет) было делом бесполезным, тебя могли арестовать одновременно... Раз в стране не правили законы, значит, правили мщение и злоба...

Трагедия этих арестов заключалась в том, что через несколько дней после ареста мужа жен увольняли с работы и семья попадала в тяжелое материальное положение. А было и так: после ареста мужа следом сажали и жену по статье «ЧСВН» («член семьи врага народа»), и она получала 10 лет. А малолетних детей направляли на воспитание в разные детские дома. Уточняю: несовершеннолетних детей отправляли в разные детские дома! Но, к сожалению, было и так: арестовав родителей, вслед за ними сажали и их взрослых детей...

В те годы правления «чудесного грузина», а точнее, злодея, семейных трагедий, связанных с арестами родителей, было не счесть! Злодея это не волновало! Он не волновался, надо полагать, и тогда, когда были изданы два указа: первый от 7 апреля 1935 года, что малолетних детей с 12 лет надо судить, как взрослых! Второй указ от 31 мая 1941 года (за месяц до начала Великой Отечественной войны) — детей с 14 лет судить, как взрослых. Осужденные по этим двум сатанинским указам до 16 лет содержались в отдельных зонах Архипелага, а потом переводились в общие зоны со взрослыми. И они на себе начинали испытывать страшный гнет лагерей! И можно только предположить, сколько из них становилось махровыми бандитами, а сколько осталось навечно в могилках, безымянных для их родителей. Эти два жутких указа было отменены 24 апреля 1954 года, после смерти злодея.

Но обо всех этих злодеяниях пресса не писала. Она не писала и о существовании в стране лагерей, где безвинно томились миллионы сограждан, преданные «стукачами»...

Нам, россиянам, всем нужно молиться Богу, чтобы больше никогда, никогда не охватывала бы страну чума сексотства!