Глава 27

ЖИЗНЬ В ТАТАРСТАНЕ

 

В городе Альметьевске

Работая начальником Приютовского участка санитарно-технических работ, я весьма редко приезжал в город Белебей, где начальником Белебеевского монтажного управления был некий Прянишников Петр Иванович. Больше в Приютово приезжал сам Прянишников. И, как правило, ненадолго. При встрече со мной, он задавал мне одни и те же вопросы: «План будет? Выработка будет? В фонд зарплаты уложитесь?» Получив от меня на эти вопросы утвердительные ответы, и поговорив для приличия о прочих, не касающихся производства, делах, пообедав со мной, он в спешке уезжал. Приезжал всегда на малолитражном автобусе, сидя сам за рулем. Шофера с собой никогда не брал. Свой спешный отъезд в город Белебей он всегда мотивировал делами управления. А на самом деле, как потом выяснилось, он уезжал для встречи со своей зазнобой, которая работала народным судьей Приютовского народного суда.

Впоследствии их где-то застукали, дело о их связях дошло до ее мужа и до общественности, возник скандал. Дальше Прянишникову П.И. оставаться руководителем Белебеевского управления было нельзя, и его переводят главным инженером Альметьев-ского управления (это я узнал потом!)

Работая под его началом руководителем Приютовского участка, я никогда от него не слыхал каких-либо дельных советов или же нареканий. Он никогда не посещал строящиеся объекты и не интересовался ходом монтажных работ на этих объектах. Зато обо мне десятки раз он высказывался лестно, как за глаза, так и при встрече...

Хочу особо подметить, пока я жил в рабочем поселке в Приютово, меня не покидали мысли о поступлении в институт. Но эту мечту, хотя и с опозданием, претворю в жизнь уже в городе Казани...

Прибыв по направлению треста «Татсантехмонтаж» в Альметьевское спецмонтажное управление для работы начальником производственно-технического отдела, я ахнул! Главным инженером управления работает тот самый Прянишников Петр Ивано-

 

вич, который возглавлял Белебеевское монтажное управление и за свои связи с нарсудьей Приютовского нарсуда был снят с работы. «Вот те на!», — подумал я, при виде его в роли главного инженера управления... Но он встретил меня очень приветливо и, как бы, радостно! Пригласил к себе в кабинет и, в доверительно-товарищеской беседе, попросил меня не распространяться о его «похождениях» в Белебее! Я свое обещание сдержал и по сей день о его похождениях никому не рассказывал... А он с первых дней моего приезда в Альметьевское управление, всецело стал мне доверять и со временем все вопросы компетенции главного инженера управления лягут на мои плечи...

В городе Альметьевске я относительно быстро получил двухкомнатную квартиру и перевез из города Белебея жену с сыном. Но моя семейная жизнь в городе Альметьевске не ладилась. Моя супруга Екатерина Федоровна, дело, без дела напоминала мне с упреком о моем прошлой судимости... А это меня так травмировало, что я каждый раз после этого напоминания отчуждался от нее на несколько дней... И только на этой почве мы с ней впоследствии расстались... И я нисколько об этом не жалел! Напоминание о моей судимости я всегда переносил невыносимо тяжело, зная, что осужден был без вины и почти восемь лет скитался по лагерям ГУЛАГа и только чудом остался живым...

Она в спешке обменяла квартиру и уехала навсегда из Татарии в город Новочеркасск к своей сестре. Таким образом, навсегда отрезала наши общения. Я после этого разрыва долго и болезненно тосковал о сыне...

На новом месте я относительно быстро адаптировался, поскольку работа мне была знакома и по душе. И стал старательно, с желанием выполнять не только обязанности начальника отдела, но при отсутствии Прянишникова и обязанности главного инженера управления. Я не отходил от любых вопросов, которые требовали своего решения. За что вскоре все сотрудники управления стали ко мне относиться с уважением и почтением. Да и с руководителями генеральных подрядных организации и специалистами «Заказчиков» я относительно быстро подружился на почве деловых контактов...

А Прянишников тем временем почти ежедневно пропадал где-то «на объектах»! А где? Об этом я узнаю позже, когда он уедет в отпуск, а я останусь исполнять обязанности главного инженера управления.

 

Петру Ивановичу Прянишникову было не более тридцати пяти лет, высокого роста, спортивного склада его фигура и опрятность в одежде придавали ему имидж! Мужчина, как говорится, был в самом соку! Он со всеми уживался, никому не перечил. Подобные мужчины обычно нравятся женщинам. Он любил слушать и рассказывать анекдоты и был на удивление коммуникабелен! В те годы город Альметьевск только зарождался. Еще не были начаты строительства Дворца нефтяников, Городской поликлиники, автовокзала и других жизненно-важных объектов города. Но асфальтированные дороги вокруг города и к важным промышленным объектам строились уже вовсю. Город рос на глазах! Но почему-то жилые дома как по улице Ленина, так и на других улицах возводились из пиленого ракушечника и только двух-трех и пятиэтажные. Но кинотеатр был уже построен и функционировал вовсю! Работал и примитивный неказистый одноэтажный автовокзал, который всегда был переполнен народом. Улицы города асфальтировались по мере возведения домов, но город был еще очень грязным, запущенным и плохо обслуживаем коммунальными службами.

Город Альметьевск с его географическим месторасположением мне понравился сразу. И меня все время не покидали мысли, чтобы в этом городе, наконец-то, обосноваться и начать обустраивать свою жизнь... Причина, вероятно, была одна: мне не с чем было этот город сравнивать. В городе Балхаше Карагандинской области, где я прожил один год после заключения, я видел как над городом постоянно висел дым, который исходил из труб Балхашского медеплавительного комбината. И в воздухе всегда чувствовались невидимые частицы меднорудной пыли. Я видел и тех людей, которые мучались одышкой от силикозной болезни. А что касается городов Октябрьский и Белебей, то они не шли в ни какие сравнения с городом Альметьевском. Здесь чувствовался размах жилищного строительства и крупных промышленных предприятий. Да и воздух в городе был чистым!

Но вернемся к персоне Прянишникова П.И.. Человеком он был деликатным и, как помню, ни с кем не ввязывался вступать в ссоры. Со всеми его окружения, он поддерживал вежливые и, как бы, дружеские отношения. Он никогда не выходил из себя, всем улыбался. А управленческие дела, по моим тогдашним понятиям, его мало интересовали!

 

Так вот, Петр Иванович уехал в отпуск, а мне было поручено временно исполнять обязанности главного инженера управления. На второй или третий день после его отъезда в отпуск, я выехал на его машине на строящийся объект — на базу роторного бурения. За рулем сидел шофер, который возил Прянишникова П.И. Мне необходимо было узнать как идут монтажные дела на этом объекте. Выезжая из города, шофер спросил меня: «Где этот объект?» Я с возмущением ему ответил: «Вы же возите главного инженера и, следовательно, обязаны знать все объекты, где работают монтажники нашего управления!» Он мне не ответил, а промолчал, продолжая курить и править машиной. Мы продолжали ехать молча... А малость погодя сознался, что на самом деле дорогу к промбазе роторного бурения он не знает, так как там они с главным инженером ни разу не были. И далее: почти каждый день они с утра уезжают в город Бугульма и там целый день проводят с дамами легкого поведения. А к концу рабочего дня возвращаются в город Альметьевск. Вот это была новость! Вот это работа главного инженера!.. Я дал слово шоферу об этом никому не рассказывать! А сам подумал: «Ну прохвост же ты, Прянишников!» Белебеевские привычки он не бросил и здесь, в городе Альметьевске. И что удивительно, все у него сходило с рук и продолжал работать в роли главного, инженера крупного управления еще долго...

Недаром на вечер открытия городской поликлиники нефтяников главный врач прислал приглашения не ему, а мне лично. Получалось: как внутри управления, так и за его пределами все вопросы компетенции главного инженера стыковались на мне, на начальнике производственно-технического отдела...

Начальником спецмонтажного управления три работал Клешнин Сергей Алексеевич. Он меня поражал не только своей тупостью и безынициативностью, но вообще — безразличием к делам управления: он никуда не выезжал, на объектах не бывал. Весь свой рабочий день он сидел в своем рабочем кабинете и не переставая курил и курил. Он всегда был, как бы в тени от всего коллектива управления. И это безразличие, как потом я узнал, была его болезнь! Он болел эпилепсией! Не было дня, чтобы не повторялись приступы. На это страшно смотреть! Вследствие чего Сергей Алексеевич боялся покидать свой кабинет. Он никуда далеко не отлучался со своего кабинета.

 

Возникает законный вопрос, а как же мог работать такой больной человек руководителем крупного и важного спецмонтажного управления? Оказывается возможно, поскольку его старший брат заведовал «Татснабом» республики. А, значит, все материальные ресурсы были сосредоточены в его руках. Ведь все руководители строительных и монтажных организаций, работая в плановой системе, так или иначе часто шли к нему на поклон!

Невольно хочется особо отметить руководителей и специалистов всех отделов управления, которые как на подбор были толковыми работниками. Они-то и держали управление на плаву. Такого делового, оперативного и старательного штаба за всю свою производственную деятельность я больше никогда и нигде не встречал! Все, исключительно все начальники отделов: планового, технического снабжения, главный бухгалтер, главный механик, начальник лаборатории, начальник механических мастерских, начальники участков и других служб, их заместители, были, что называется, как на подбор! Душой болели за производство, знали отлично свое дело, грамотно решали все вопросы их компетенции. И что удивительно, все они еще были хорошими и добрыми людьми. С некоторыми, после переезда в город Казань, я буду долго поддерживать дружеские отношения... Только благодаря их деловым и старательным отношениям к своим обязанностям, держались на своих должностях больной Клешнин (он через три года умрет!) и бездельник — главный инженер Прянишников П.И.!

Встреча с Лебедевым И.Ф.

Я продолжал исполнять обязанности главного инженера Альметьевского спецмонтажного управления. Мой рабочий день начинался с семи утра и длился до 19 — 20 часов вечера. И так каждый день!..

Шел 1958 год. Прошло почти девять лет, как я покинул ненавистную мне зону 304 колонны третьего отделения Монгольского лагеря! Но бесцельно прожитые годы в тюрьмах и лагерях и те издевательства и мучения из головы никак не выветривались! Нет-нет их вспомнишь и содрогнешься! Как будто снова находишься там!..

Хотя за это время я достиг какого-то продвижения своего жизненного роста, но я все время чувствовал себя не таким как все! Прошлая моя судимость неотступным гнетом давила на мое сознание.

 

В один из майских дней этого года я в спешке заскочил в столовую нефтяников, чтобы перекусить. Я торопливо съел первое блюдо и, отодвинув пустую тарелку от себя, стал искать глазами официантку, чтобы попросить ее ускорить подачу второго блюда. При этом, обомлел! За соседним столом, почти рядом со мной, сидел Иван Федорович Лебедев, с которым я более двух с половиной лет проработал в контрольно-плановой части третьего отделения Монгольского лагеря заключенных. Этот лагерь заключенных из Советского Союза строил железную дорогу от станции Наушки (Бурятия) до столицы Монгольской народной республики — Улан-Батор!

Его огненно-рыжие волосы стали непонятной расцветки, а маленькие глаза совсем заплыли жиром. Мы оба вмиг соскочили со своих столиков и со словами: «Вот это да! Вот это встреча!», — и бросились друг к другу. Мы крепко обнялись и оба были безмерно рады этой встрече!

Иван Федорович Лебедев — коренной москвич. После окончания «Плехановки» он работал начальником планового отдела одного из цехов Московского подшипникового завода.

Одним из жарких июльских дней 1941 года, он с несколькими сослуживцами после рабочего дня пошел в пивной бар. Где за кружкой холодного пива, в дружной беседе, Лебедев высказал свои соображения по вопросу строительства социализма в стране. Мол, методами террора, без рыночной экономики социализм не построить... Через несколько дней по доносу своих же сослуживцев, за эти высказывания, его арестовали. А затем по статье АСА (антисоветская агитация!) осудили на десять лет лишения свободы... После вынесения приговора Лебедев отбывал срок наказания на «Калужской заставе» под Москвой. Потом его этапировали в Востоклаг ГУЛАГа на строительство железной дороги от города Советская Гавань до города Комсомольска-на-Амуре. Здесь, на 304 колонне Востоклага, он более двух лет работал по отсыпке земляного полотна строящейся дороги. Потом на Право-хутинском гравийном карьере работал кочегаром на экскаваторе английского производства, который работал только на дровах. Экскаватор, добывая на реке крупно-гравийную смесь для балластировки железнодорожных путей, за день сжирал до шести кубометров швырковых полен дров!

И кочегар — Лебедев целый продленный день эти швырки-поленья бросал и бросал в чрево экскаватора — «Дрыгляйна», под-

 

держивая три атмосферы давления пара в котле. За время работы кочегаром Лебедев чуть не ослеп, ежедневно шуруя топку и, следовательно, смотря на бушующий огонь. Затем заболел воспалением легких и более трех месяцев провалялся в лагерной больнице, чудом уцелев!..

Выйдя из больницы, он попадает, как слабосильный доходяга на 302 штабную колонну ремонтировать после убитых солдат на фронте их вещдовольствия. Они все, конечно, были в запекшей крови, поэтому их приходилось стирать, сушить, а потом на швейных машинках накладывать заплатки...

А когда в 1945 году, после войны началось строительство железной дороги в Монголии, то со всех сибирских и восточных лагерей страны стали туда отправлять заключенных с инженерно-техническими и экономическими образованиями. Так Иван Федорович Лебедев попал на 308 колонну третьего отделения Монгольского лагеря заключенных и стал работать экономистом...

С Лебедевым я познакомился еще в октябре 1946 года на 102 колонне первого отделения Монгольского лагеря, когда его готовили к этапу в третье отделение лагеря (колонна за номером 102 тогда была, как бы, штабно-пересыльная). Тогда Лебедев, как будущий экономист 308 колонны третьего отделения до отправки несколько дней проживал в нашей штабной землянке 102 колонны в городе Сухэ-Батор.

А во второй половине 1947 года он из 308 колонны был переведен в 304 колонну для постоянной работы в контрольно-плановую часть третьего отделения Монгольского лагеря. И мы с ним стали работать совместно до моего этапирования на станцию Наушки для получения документов об окончании моего срока наказания. Это было 11-го августа 1949 года. Работали дружно без ссор и каких-либо распрей.

Правда, некоторое время, зная что я без образования, он ко мне относился гонористо, без должного уважения и дружбы. Но убедившись, что я усидчиво и со знанием дела возглавляю учетную группу, а начальник КПЧ Бочаров Н.С. ко мне относится с уважением, его отношение ко мне в скором времени улучшились, и мы с ним стали дружить как и со всеми.

Лебедев был среднего роста, плотного телосложения, лицо одутловатое и конопатое, нос, как истинного русского мужика — картошкой, курносый, волосы рыжие, рот и губы большие и толстые, а глаза, что бусинки, маленькие, еле просматривались. Он закончил

 

Московский институт народного хозяйства им.Плеханова. До ареста был женат, имел десятилетнюю дочку. Характер Лебедева был гонористый, неуживчивый, он очень любил хвалиться и выставлять свое «я», что он москвич и с образованием!.. Лебедев судом был лишен права переписки и от этого очень страдал. А жена, не зная о его судьбе, со временем выйдет замуж, и таким образом, его семейная жизнь развалиться. А впоследствии, выйдя из лагерей в сорок пять лет, он останется без семьи и угла...

С Лебедевым я расстался 11 августа 1949 года. С тех пор прошло почти девять лет, и я никогда не предполагал, что с ним встречусь вообще когда-либо, а тем более в городе Альметьевске. Лебедев тут же пригласил меня к себе домой. Он проживал недалеко от столовой в деревянном щитовом домике. И пока мы шли к нему, он рассказал мне, что женился и жену величают Ниной Ивановной, она на 15 лет моложе его и работает заведующим отделом промтоварного магазина отдела рабочего снабжения Альметьевского нефтепромыслового управления; что у них растет сын Сережа, который заканчивает второй класс...

Переступив порог его трехкомнатной квартиры, я сразу заметил: опрятность, уют и достаток! А про себя подумал: «Слава богу, что Лебедев так хорошо устроился здесь в городе нефтяников!» Иван Федорович тут же позвонил своей жене, Нине Ивановне, и попросил ее немедленно прийти домой, коротко пояснив ей причину спешки...

Положив телефонную трубку, Иван Федорович усадил меня в кресло, а сам начал накрывать стол и при этом без конца твердил: «НПС, вот это сюрприз! Вот эта встреча! Здорово! Так бывает редко!» Через несколько минут появилась жена Лебедева Нина Ивановна. Она с порога, с улыбкой на устах, сказал: «Николай Павлович, я рада Вас видеть!» И в спешке подошла и обняла меня и продолжила: «О Вас мне очень и очень много рассказывал мой муж. И, смотрите, какая удивительная встреча! Чуток посидите, мы быстро накроем стол». Я снова уселся в кресло, а Нина Ивановна тут же подключилась к мужу помогать накрывать стол...

Нина Ивановна чуть располневшая, выше среднего роста, с приятным русским лицом, шатенка, с большими серыми глазами и белыми, как сахар зубами, мне сходу понравилась. Помогая мужу накрывать стол, Нина Ивановна не прекращая говорила, что у них, слава Богу, все в порядке, что живут очень дружно, что у них растет прекрасный сын Сережа, который заканчивает вто-

 

рой класс. Материально они обеспечены весьма сносно, но только в одном она видит изъян, что Иван Федорович стал часто посматривать в рюмку. А Иван Федорович на упреки жены коротко сказал: «Я, как и все, не более!» Нина Ивановна, подойдя ко мне, спокойно спросила: «А как Вы, Николай Павлович, относитесь к водочке?» Я с улыбкой на устах, коротко ей ответил: «Пока не курю и не пью! Но на сколько у меня хватит выдержки, сказать не могу. Вероятно, жизнь подскажет!»... «Правда?», — с удивлением спросила меня Нина Ивановна и встала в середине комнаты, в упор смотря мне в глаза. А потом добавила: «Ну сейчас-то все равно выпьете!» «Да, сейчас, в честь нашей встречи с Иваном Федоровичем непременно выпью!», — ответил я ей.

Они быстро накрыли стол и мы втроем, радостные и возбужденные, уселись за наспех накрытый стол. Мы в течение двух часов вели непринужденную беседу, выпивая и закусывая. Нам было что рассказать и передать друг другу. Ведь со дня нашей разлуки с ним прошло почти девять лет!.. После отбытия срока наказания и освобождения с Монгольского лагеря заключенных, Лебедева сослали в какое-то глухое село Альметьевского района Татарстана. И почти год он мучался без определенной работы. Но имея экономические знания и богатый опыт работы в сферах экономики, он сумел договориться с руководством спецкомендатуры района, где он был на учете, чтобы устроиться в плановый отдел железобетонного завода треста «Промстройматериалы» города Альметьевска. А вскоре был назначен начальником планового отдела этого завода. В конце нашей беседы Лебедев сказал мне: «В данный момент меня не устраивает зарплата, которую мне платят на этом заводе, и я дал согласие на перевод в город Набережные Челны. В Челнах я буду работать на заводе Ячистых бетонов начальником планового отдела. Но зарплата на много будет выше. И обещают вне очереди выделить квартиру с удобствами, а не как здесь, в этом щитовом доме».

Через десять-пятнадцать дней Лебедев со своей семьей переедет в город Набережные Челны. Но с этого дня мы с Лебедевым И.Ф. больше не расставались, я десятки раз бывал у него в Набережных Челнах. Несчетный раз бывал он у меня в городе Альметьевске, а затем и в городе Казани. Много раз мы с ним ездили вместе в Москву. Бывали не раз у его брата Александра Федоровича. Посещали и ту квартиру, где его в Москве арестовали...

Итак, мы с ним дружили до его кончины. Концовка жизни Ивана Федоровича трагична! А вот как это было.

 

Осенью 1968 года его семнадцатилетнего сына Сергея по нелепой случайности из-за ревности ночью зарезали недалеко от дома, где они проживали. Горе Ивана Федоровича трудно передать. После похорон сына Сергея он запил и на пятый или шестой день умер от обширного инфаркта...

Жена его, Нина Ивановна, сумела установить на могилках сына и мужа добротный, единый памятник из черного гранита...

Был и я совместно с Ниной Ивановной на могилке своего лагерного друга Ивана Федоровича Лебедева. И вместе с его женой, доброй Ниной Ивановной, у его памятника выпили по чарочке водки за упокой его души... Вечная ему память!..

Знакомство с будущей женой и переезд в город Казань

Шел июль 1958 года. Я продолжал работать начальником производственно-технического отдела Альметьевского спецмонтажного управления треста «Татсантехмонтаж». Работал усердно и с большим желанием. Моей работой были довольны не только руководство управления и сотрудники отделов управления, но и руководители Генподрядных организаций и «Заказчики».

За год моей работы в этом управлении, я ни разу не слышал ни нареканий, ни замечаний в мой адрес, как со стороны начальника управления Клешнина, так и от главного инженера Прянишникова, а тем более от руководства трестом...

Да и дела в целом по управлению шли неплохо. Но это только благодаря руководителям отделов и служб управления. Как я подметил в предыдущей главе — все они были прекрасными, старательными, болеющими за порученное им дело специалистами, а еще и порядочными людьми.

В оправдание выше сказанных моих слов, о своей старательной и квалифицированной работе в Альметьевском СМУ-3, забегая вперед, скажу: когда меня переведут в город Казань, и я буду работать главным инженером СМУ-1 треста «Татсантехмонтаж» (но об этом ниже!), то мне вдогонку придет письмо от управляющего трестом «Альметьевск нефтепромстрой» Бажанова на имя заместителя Председателя Татарского Совнархоза по строительству Вовченко Николая Илларионовича с просьбой вернуть Соболева Н.П. в г.Альметьевск и назначить его начальником Альметьевского управления. После получения письма Вовченко Н.И. вызвал меня к себе и, показав письмо, спросил: «Согласен вер-

 

нуться в город Альметьевск и работать начальником СМУ-3?». Я наотрез отказался и добавил, что меня вполне устраивает должность главного инженера!» Вовченко Н.И. не знал о моем прошлом, что я, как антисоветчик, отсидел почти восемь лет в лагерях... Вовченко Н.И. со мной согласился, зная как СМУ-1 систематически срывал и продолжал срывать сроки сантехнических работ, а значит и ввод объектов в эксплуатацию...

Как-то в конце июля этого года придя на работу, меня с улыбкой встретила секретарь начальника управления Люда и вручила мне два именных пригласительных билета на вечер, посвященный открытию поликлиники нефтяников города Альметьевска, которая была построена добротно и весьма в сжатые сроки. Люде было не более двадцати лет и весьма приятной наружности и, как помню, она ни разу без улыбки не проходила мимо меня, показывая тем самым свою симпатию к моей персоне.

Вручая билеты, она, с женским кокетством, спросила меня: «На кого рассчитан второй билет?» И не отходя от меня, пока я рассматривал эти билеты, продолжала ждать моего ответа. Но я разочаровал ее ответом. Изучив билеты, я также с улыбкой ей ответил: «Сотрудников в управлении много, кто участвовал в строительстве поликлиники!»...

В оснащении поликлиники сантехприборами, я принимал самое непосредственное участие, не говоря уже о кураторстве монтажных работ!..

На этот вечер я пришел с главным механиком управления Гончаренко Иваном Яковлевичем, с которым я поддерживал теплые дружеские отношения. Мы с Гончаренко явились, как на праздник — оба в черных костюмах, в белых рубашках, при галстуках, а туфли начистили так, что в них можно было смотреться, как в зеркало...

Главный врач новой Поликлиники приняла нас около входных дверей банкетного зала, как самых дорогих гостей и посадила в центре огромного со вкусом сервированного стола. Где уже восседали не менее сорока человек медперсонала поликлиники и тоже празднично одетые, как и мы с Гочаренко. Я оглядел конференцзал — кругом все блестело, пахло свежей краской, большие окна пропускали много света. А со смежной комнаты тихо доносилась музыка. По лицам и улыбкам сидящих за столом чувствовалось, что у всех у них приподнятое настроение. Да и у нас с Гончаренко настроение было расчудесное!..

 

Ну, вот все гости уселись, музыка в смежной комнате замолкла, и главный врач, довольная и радостная, подошла к столу и открыла вечер. И первый ее тост и сказанные теплые, сердечные слова были сказаны в адрес строителей и монтажников. Она особо благодарила тех, кто непосредственно участвовал в строительстве этого расчудесного здания...

Народу было много, но открывать шампанское было некому, поскольку за столом сидели в основном женщины, и я решился предложить свои услуги. Открывая бутылку за бутылкой, я в первую очередь наливал чуток в фужер против меня сидящей молодой девушке. А она, улыбаясь, принимала, как должное, мое такое необычное ухаживание... И так, повторялось раз за разом!..

Когда я еще садился за стол, я заметил ее красивые серые глаза, ровные здоровые зубы и не пустую улыбку. На ее молодом, одухотворенном лице явно отражался интеллект и ум. И я подумал: «Наверно недавно закончила институт!» Как потом узнал, так оно и было: она первый год работала после окончания Казанского медицинского института и звали ее Ириной.

После принятия определенных доз спиртного, как в таких случаях водится, в зале появился оживленный разговор, шум. А малость погодя начались и танцы. Я решился тоже потанцевать и пригласил сероглазую соседку на вальс. Познакомились: она назвалась Ириной, закончила Казанский медицинский институт и работает первый год участковым врачом-терапевтом. После первого вальса, мы договорились танцевать вместе. И весь вечер не разлучались, танцуя танец за танцем... А после вечера пошел ее провожать.

После этого вечера мы с Ириной виделись несколько раз. Она даже приглашала меня в гости, в свою маленькую комнатенку в трехкомнатной квартире. Ей было интересно со мной встречаться и мне была не безразлична ее дружба.

Прошло со дня нашей встречи около двух месяцев, как вдруг, она мне позвонила и сообщила, что уезжает в город Казань. И попросила ее отвезти до Бугульминского аэропорта... Это было восемнадцатого сентября 1958 года. Стояла прескверная холодная погода: с утра шел сильный дождь со снегом.

Я попросил у начальника управления Клешнина служебную машину «Волгу», и мы, погрузив ее не громоздкие вещички, покинули город Альметьевск. Пока мы ехали до Бугульминского аэропорта, нас всю дорогу сопровождал дождь со снегом и холодный пронизывающи ветер. Все небо было закрыто плотными темно-

 

свинцовыми тучами. Какая-то тяжесть давила не только на нас, сидящих в теплой машине, но, казалось, и на весь окружающий мир. Тучи ползли чутьли не по земле, кругом было мокро, везде стояли лужи, а «дворники» «Волги» работали не переставая.

Но тем не менее как у меня, так и у Ирины настроение было хорошее... Мы всю дорогу вели оживленную беседу. А машина тем временем нас увозила все дальше и дальше от города Альметьевска. Шофер не обращал на нас никакого внимания, скорость держал приличную, поскольку дорога этого позволяла.

Ирина была рада, что уезжает в свой город Казань, к своим родителям...

В аэропорт прибыли благополучно и в срок. Но прежде чем сесть в самолет, Ирина дала мне свой казанский адрес, чтобы я смог бы ей написать письмо...

Я ее посадил в самолет, предварительно обнялись и расцеловались. И я, не мешкая, уехал в город Альметьевск.

Но письмо писать Ирине мне не пришлось, так как через два дня, то есть двадцатого сентября я получил телеграмму от управляющего трестом «Татсантехмонтаж» Ветрова Василия Осиповича, ныне покойного, обязывающего меня срочно прибыть в город Казань, в трест. А зачем, ни слова!

20 сентября, при всем моем желании, билета я не достал. И прилетел в Казань только двадцать первого сентября. И тут же прибыл в трест. И узнаю от Ветрова приятную новость: приказом по тресту я был назначен главным инженером спецмонтажного управления номер один. Так неожиданно с 21 сентября 1958 года я стал жителем город Казани! Моя юношеская мечта сбылась!!!

В городе Казани

Жить в городе Казани я мечтал еще с юношеских лет! Историческое прошлое этого города и месторасположение на берегу великой русской реки Волги всегда меня манили к себе. Мне очень хотелось увидеть Волгу, походить по казанским улицам, побывать в Кремле. Также хотелось увидеть знаменитую речку Казанку, о которой так часто в родительском доме в селе Секретарка, что в Оренбургской области воспевали песню...

Содержание песни я совершенно позабыл, но ее мотив и один куплет этой песни из памяти не выветрилось:

Казань город древний на горе стоит,

А Казанка речка под горой бежит...

 

Вспоминая эту песню, я, невольно переношусь в отцовский дом, где провел свои детские и юношеские годы. Вспоминается ближний лес, где мы, дети, корзинками собирали землянику; речушка Кандызка, где несчетно раз я рыбачил. Сразу вспоминаются и друзья детства и, конечно же, ныне покойные родители. Но, это было давно. Очень давно!

Да! Казань действительно город древний! Скоро ему исполняется тысячу лет! Тогда в далеком прошлом, в моем воображении Казань представлялась городом промышленного размаха, где много крупных предприятий и где много институтов и техникумов, а значит и молодежи. И я не ошибался! Так оно и есть! В Казани много крупных промышленных предприятий и много высших учебных заведений: Строительный институт, Авиационный, Педагогический, Сельскохозяйственный, Ветеринарный, Химико-технологический, Артиллерийский университет, Университет, Консерватория, Торговый, Танковой училище и много научно-исследовательских институтов, а значит и много молодежи.

Забегая вперед, скажу: как только я утвердился в роли главного инженера СМУ-1, я несколько воскресений подряд выкраивал время для ознакомления с городом. И мы с Ириной побывали во всех исторических местах Казани. Побывали, конечно же, в Кремле, походили по берегам реки Казанка. Таким образом, свои мечты и желания я претворял в жизнь...

...Получив телеграмму Ветрова В.О., обязывающего меня срочно прибыть в трест, я много раз ее читал и перечитывал. Ломал себе голову, но ответа не находил — для чего же я так срочно понадобился в Казани... Оказывается, в Казанском Спецмонтажном управлении один трест «Татсантехмонтаж» годами, систематически не выполнял планы, срывал сроки, сантехнических работ, а значит и ввод объектов в эксплуатацию. Поэтому руководство трестом срочно потребовало меня прибыть в Казань и назначить главным инженером этого злополучного управления. Оно надеялось на мой опыт, энергию и организаторские способности, что я справлюсь с работой и сумею «вытащить» это управление из глубокого прорыва...

Переговорив с управляющим трестом Ветровым В.О., получив приказ о своем назначении главным инженером СМУ-1, я поехал знакомиться с начальником управления, с неким Пылевым Сергеем Матвеевичем. Он мне сразу не понравился! Передо мной сидел какой-то безвольный, мягкий, а точнее нерешительный человек. Да и само здание управления, находящееся на углу улицы

 

Профсоюзной и улицы Мусы Джалиля, было очень в запущенном и безхозяйственном состоянии. В какой бы отдел я не заглянул, везде видел неопрятность и отсутствие уюта, а стены обшарпанные требовали ремонта. Скученность сотрудников в комнатках была ужасная! Кабинеты начальника управления и главного инженера были такие же маленькие и давно требовали ремонта...

С Пылевым я долго, не торопясь, вел беседу. Мы говорили и о предстоящей моей работе и о сотрудниках аппарата управления... Получив исчерпывающие характеристики о сотрудниках управления, я поднялся и хотел было уже уходить, как Пылев поднялся со своего кресла и удивленно мне сказал:

— Вряд ли Вы сможете вытащить это управление из прорыва, поскольку «еврейский синклит» этому не будет способствовать. (О «синклите» ниже!).

Мне был не по душе его пессимизм и неуверенность, и я в упор спросил:

— Ведь есть же кто-либо из всего аппарата управления деловой и старательный сотрудник?

Пылев, чуть задумавшись, неуверенно сказал:

— Да есть. Например, начальник Центрально-заготовительных мастерских Савельев Н.Ф., начальник производственно-технического отдела Табурдановский Иван Иванович, а из линейщиков — это Панченко и Дорцвеллер...

И добавил:

— Вот кажется и все...

Я на неуверенный ответ Пылева, уверенно сказал:

— Вот с ними-то мы и сумеем вытащить управление из затяжного прорыва.

А сам тут же подумал, что это за «еврейский синклит»?

Только около 19 часов вечера, попрощавшись с Пылевым, я поехал на улицу Волкова, 36, чтобы встретиться с будущей женой Ириной... Она, конечно же, в то время ничего не знала о тех больших переменах моей жизни, после двух дней разлуки в аэропорту города Бугульмы.

Приехав на втором трамвае на улицу Волкова, я быстро нашел желанный дом, под номером 36. Дом оказался одноэтажным, фасадом выходил на улицу Волкова. Все окна дома ярко освещались. Я поднялся на крыльцо и стал искать звонок, но его не оказалось. Тогда я стал стучаться в дверь. Прошло около пяти минут, на мой стук никто не отзывался. Недолго думая, я спустился

 

с крыльца, подошел к первому окну и тихонько, пальцами руки потарабанил по оконному стеклу. Чуть погодя я услышал ходьбу по дому и стук сенной двери, и тут же распахнулась дверь и, на крыльце появилась Ирина:

— Здравствуй, ты откуда?

И тут же добавила:

— Заходи, заходи! Я рада тебя видеть!

Я поднялся на крыльцо, мы поздоровались, обнялись, и она пригласила меня зайти к ним в дом. Я чуть замешкался и, не уверенно, сказал ей:

— Время позднее, удобно ли будет беспокоить родителей?..

Она взяла меня за руку и потянула за собой в дом. И я подчинился! Она меня представила своим родителям и объяснила кто я, а я добавил, что с сегодняшнего дня я стал жителем города Казани, так как назначен главным инженером Казанского СМУ-1 треста «Татсантехмонтаж»...

Родители Ирины

Родители Ирины предложили мне снять пальто и присесть на стул. А ее мать тут же начала накрывать стол.

Усевшись на стул, я невольно стал оглядывать небогатую обстановку квартиры родителей Ирины. Но несколько шкафов, заполненные книгами, меня поразили. Ведь это же была моя давнишняя мечта, еще с юношеских лет — иметь библиотеку!..

Впоследствии, живя в городе Казани, я буду обладателем весьма сносной библиотеки. Но я забегаю вперед...

Отец Ирины, Василий Федорович, словоохотлив, с интересом и оживленно начал со мной вести беседу...

Малость погодя, мать пригласила меня к столу. Сели за стол Ира и ее отец, а затем и мать. И мы вчетвером, чаевничая, долго и непринужденно вели беседу на разные житейские темы... От них я ушел поздно.

В тот вечер я сдержался пооткровенничать о своей лагерной жизни и что за мной тянется «хвост» антисоветчика. Мне казалось, что я понравился родителям Ирины. Да и мне они пришлись по душе. Особенно ее мать, Нина Александровна. Она была чуть выше среднего роста, плотного телосложения и с открытым русским лицом. Нежная, гладкая кожа на лице и длинные косы, уложенные вокруг ее красивой головы, как венец, придавали облику Нины

 

Александровны не только важность и одухотворенность, но и неповторимость...

Она была вся какая-то статная и собранная! С ее лица в тот вечер не сходила улыбка. Ее красивая, не громкая и чуть медлительная речь и как вести себя при разговоре с собеседником, меня тогда пленили... Забегая вперед, скажу: она всегда была ровная, степенная и уважительная!

За все годы общения с Ниной Александровной, я ее всегда почитал, уважал и ценил — не только как мать моей жены, но и как интеллигентную, образованную и воспитанную женщину. За столь многие годы жизни между нами никогда не возникали не только ссоры, но и недоразумения...

По природе Нина Александровна была чуткая и очень добрая! Я ее никогда не видел сердитой или хотя бы раздражительной. В ее характере я никогда не замечал и тени агрессивности. Она обладала весьма уравновешенным и спокойным характером. Она закончила медицинский факультет Казанского государственного университета и все время до ухода на пенсию работала сначала врачом, а впоследствии на кафедре ухо, горло, нос Казанского медицинского института. Она была кандидатом медицинских наук... О ней я подробно напишу отдельную статью, а сейчас коротенько, в общих чертах расскажу об отце Ирины, Василии Федоровиче Сухоребром.

Родился он на Украине, в селе Воробьевка Виницкой области. По национальности — украинец. В 1918 году, не защитив государственный экзамен на историко-филологическом факультете Киевского университета, его призывают в ряды Белой армии, где он получит ранение. А после ранения вернется в город Киев и поступает в медицинский факультет Киевского университета, который блестяще заканчивает и получает диплом врача. И всю жизнь проработал по специальности...

При виде его в первый раз, мне бросились в глаза его крупные черты лица. Особенно нос и его бритая крупная голова. Он был крупного телосложения, но каким-то поджарым и относительно стройным. Он никогда не курил и не употреблял спиртное. Обладая крепким телосложением и здоровьем, он почти всю зиму купался в ледяной воде. И эту привычку — купание зимой, — он продолжал почти до пятидесяти лет!

Следует особенно подметить, что Василий Федорович был очень разговорчивым человеком. И это, видимо, была его природная склонность! Он совершенно не заботился о своей внешности,

 

особенно после ухода на пенсию. Но нельзя сказать, что он был неряшлив...

Василий Федорович фундаментальные свои знания получил еще в детские и юношеские годы в Специальной коллегии для одаренных детей в школе украинского промышленника и просветителя Галаган.

Он знал латынь и более пятнадцати лет читал этот предмет студентам Казанского медицинского института. Кроме своего родного украинского языка, он знал превосходно русский, немецкий, французский... Любил зачастую применять поговорки и пословицы на еврейском языке!

Его интеллектуальному уровню развития и воспитанности можно было только позавидовать!

Он был прост в общении и доступен. Он своими знаниями обвораживал собеседника! Мне, к примеру, всегда было интересно с ним встречаться, зная заранее, что на этой встрече я обязательно что-либо нового почерпну от него для пополнения своего кругозора.

Василий Федорович всегда был очень любознательным. И ответы на свою любознательность он находил в книгах и в газетах. Он за свою жизнь собрал неплохую библиотеку. Многие годы он выписывал газеты на немецком и французском языках и обязательно свою любимую газету «Известия». При виде новой книжки, он загорался, чтобы скорее ее приобрести. Его хобби были книги и он знал в них толк... Его начитанность, глубокие знания в медицине, в истории, а также и в других науках и благодаря его блестящей памяти, позволяли ему слыть энциклопедистом!..

Он, как и Нина Александровна, принадлежал к когорте старой интеллигенции. Он был исключительно честным, добросовестным и душевным человеком! Но, как мне помнится, он обладал чуть вспыльчивым характером!

Василий Федорович до старости лет, каждый год, бесплатно по программе средней школы продолжал готовить абитуриентов для поступления в ВУЗы города по алгебре, физике и тригонометрии. Но, что особенно интересного в его характере, так он совершенно не интересовался хозяйственными делами. Порой ему было трудно забить даже гвоздь. А уж что-либо сделать посложнее, не приведи Господь!..

Он очень любил свою Украину и украинский народ и при разговоре часто любил говорить: «А вот у нас на Украине!». Жизнь каждого человека — это целый мир!.. Но я очень забежал

 

вперед со своими воспоминаниями о своем ныне покойном тесте Василии Федоровиче... Да! Он был несомненно человеком не ординарным!

...Дом за номером 36 по улице Волкова я покинул поздно. Придя в номер гостиницы, я разделся и тут же лег на кровать. Но спать не хотелось, и я продолжал лежать с открытыми глазами, перебирая в памяти события прожитого необычного дня, 21-го сентября 1958 года...

У меня не выходила из головы беседа с родителями Ирины, которые мне очень понравились и встреча с ней самой... Мне нужно было принять окончательное и серьезное решение о наших отношениях с Ириной. Я не хотел продолжать холостяцкую жизнь здесь, в городе Казани... Ведь мне предстояла очень не простая работа в роли главного инженера в этом запущенном монтажном управлении номер один. Что значит «вытащить» управление из прорыва, которое годами плетется в отстающих? Эта задача была весьма трудная, если еще учесть и слова начальника управления Пылева СМ., что «С еврейским синклитом» мне будет не просто ужиться, а тем более дружно и слаженно работать!..

За свои тридцать пять лет я встречался с многими людьми еврейской национальности и о них у меня сложились самые теплые воспоминания. Всем известно, что евреи прекрасные музыканты, хорошие врачи, учителя, ювелиры, коммерсанты, да просто неплохие люди. Но я хорошо знаю, что у людей этой национальности есть одна отрицательная черта — неискренность! А у кого ее нету? При определенных ситуациях, она бывает необходима! Такая жизнь! И из нее, к сожалению, никакие человеческие пороки не выкинуть!..

Да, слова Пылева о «еврейском синклите» у меня не выходили из головы.

По национальности Пылев был русский. Невысокого роста, худощавый, под пятьдесят лет, а на голове уже блестела лысина. Он имел мягкий характер и ухитрялся со всеми уживаться. Имел среднетехническое образование и не обладал масштабным мышлением и организаторскими способностями на производстве... Он не обладал твердой хваткой, настойчивостью и требовательностью. А на производстве это необходимо! Не обладая твердой хваткой, напористостью, трудно командовать монтажниками! Его часто сбивали с толку, вследствие чего страдало производство! Пылев любил анекдоты и сам их хорошо, не торопясь рассказывал со смаком!

 

Нужно особо подчеркнуть, что он не очень-то страдал и переживал за производство. Имея дачу, он при первой же возможности старался уезжать туда... Он любил и выпивать, но немного, небольшими дозами, но почти ежедневно.

Его частые посещения директора фабрики «Заря», своего дружка Плотникова, являются подтверждением выше сказанных моих слов. Как-то он пригласил и меня туда. И я не менее двух часов наблюдал, как они вдвоем смаковали коньяк. А я в это время пил чай с дорогими конфетами. Уезжая с фабрики «Заря», Пылев положил в карман бутылку коньяка, а мои карманы директор Плотников набил дорогими конфетами...

Придя домой, я не торопясь, стал выкладывать из карманов дорогие «украденные» конфеты. А жена, видя эту картину — ужаснулась, — почему я принес конфеты в кармане, а не в пакете...

Почувствовав во мне силу и решительность, наслышавшись от главного инженера треста Винокурова Н.А. и главного механика Тройба Г.П. положительные отзывы обо мне, он с первых дней моей работы переложил на мои плечи бразды правления производством. И пока мы с ним вместе работали, он никуда в производственные дела не вмешивался...

Работа

Работать мне приходилось много, не считаясь со временем и редкие воскресные дни отдыхал. Поскольку все службы управления (организация труда, транспорт, снабжение, качество, техника безопасности, малая механизация, механические мастерские и дисциплина на производстве) работали спустя рукава. Следовательно, нужно было все начинать чуть ли не с нуля! В это самое время интенсивно стала внедряться газификация объектов, пришлось создавать новый участок по газификации. Я крутился, как «белка в колесе». Объектов было много.

Каждый день я свой рабочий день начинал с Центрально-заготовительных мастерских, где изготавливались все трубные узлы и заготовки на отопления, водопровод, газ и канализацию, без которых нельзя было своевременно завершать монтажные работы и сдать объект под отделочную работу. Центральными заготовительными мастерскими заведовал Савельев Николай Федорович. И мы с ним в семь часов утра — и это каждый день! в его кабинете рассматривали эскизы трубных узлов и заготовок на очередность

 

их изготовления мастерскими на текущий день на тот или иной объект...

Савельев Н.Ф., на удивление, был дисциплинирован, инициативен, смекалист и работоспособным человеком! Благодаря его добросовестному отношению к порученному делу, мы с ним в относительно короткие сроки наладили работу Центрально-заготовительных мастерских и они потом весьма ощутимо помогали выполнять план управлением в целом. В то время он учился вечером в строительном институте... И когда бы я не встречался с Савельевым, он всегда доброжелательно выслушивал меня и безупречно выполнял все те задачи, которые мною перед ним ставились. Он всегда был весел, улыбался и вежливо меня встречал. Он не курил, не употреблял спиртное, а это очень важное качество в человеке! Пройдет несколько лет и он будет работать главным технологом треста «Татсантехмонтаж». У меня о Савельеве Н.Ф. остались самые теплые и самые добрые воспоминания! Жаль, что таких старательных, смекалистых и инициативных работников, как Савельев, я встречал мало...

Я был загружен работой за глаза! Каждый день приходилось бывать на двух-трех совещаниях по вопросам ускорения монтажных работ на важных объектах, которые проводились ответственными работниками аппаратов райкомов партии, горкома или же «Совнархоза». Одновременно я старался побывать на нескольких важных объектах по проверке темпов монтажных работ. А вечером в обязательном порядке, — это каждый день, — проводил сам совещание-планерку с прорабами и мастерами управления, озадачивая их на очередность выполнения тех или иных важных работ...

Трудность моей работы заключалась еще и в том, что все контролирующие органы города были рядом: здесь и Обком партии и горком партии, Совнархоз, райкомы и Горисполком. И из названных органов могли поступить нежданные поручения, а поручить кому-либо выполнить их было почти некому...

В такой сложной обстановке работать главным инженером было не просто. Но я, понимая поставленные пред управлением цели и задачи вышестоящими организациями, самозабвенно трудился. Порукой тому были мой опыт, организаторские способности и энергия. Мне было тридцать пять лет!..

Да, помощи со стороны руководителей отделов управления я почти не получал и это их нисколько не волновало...

 

Приведу хотя бы один пример безответственности отношения к своим обязанностям служб управления и в том числе бывшего главного инженера Земского А.П., персонально. Около одного из корпусов медицинского института города (рядом с Госуниверситетом) на протяжении трех лет лежала и ржавела дымовая труба, изготовленная из листовой стали, высота которой была не более 12 — 15 метров. И никто из сотрудников управления не смог смонтировать на фундамент эту злополучную трубу. Когда об этом сообщил мне начальник управления Пылев СМ., то я это воспринял как шутку, как анекдот! А сообщил мне он об этой трубе почти шепотом, таинственно, как весьма о серьезном, необычном деле! Я смотрел на него и удивлялся, а сам про себя подумал: «Как же можно с таким безответственным руководителем управления решать важные государственные задачи?». Недаром СМУ-1 около девяти лет не справлялся с планом!

И чтобы доказать начальнику управления Пылеву, а вместе с ним и аппарату управления, что работа по установке трубы на фундамент, самая что ни на есть простая монтажная работа, я в один из погожих дней, взял из Центральных мастерских, хромого слесаря Миронова Василия Павловича — алкоголика и страшного матерщинника, и пятитонный автомобильный кран. Нашли мы с Мироновым центр тяжести трубы, а к цокольной ее части привязали около трехсот килограммов старых радиаторных секций и через полчаса труба стояла на фундаменте (при этом я с Мироновым работал, как слесарь!). Закрепив трубу на растяжки, я собрался было уходить, как меня остановил ректор института. Он же не находил слов как нас благодарить и при этом сунул мне бутылку спирта, которую я тут же передал Миронову В.П.

А когда вечером я сказал Пылеву, что дымовая труба стоит на фундаменте, и что ее мы вдвоем с Мироновым смонтировали без посторонней помощи, он вслух свободно вздохнул и крепок пожал мне руку, и искренне сказал: «Спасибо!».

Да и сам Пылев СМ. работал так же спустя рукава! Но его сердечность, дружелюбие и уважительное отношение ко мне, я почувствовал сразу же со дня приезда в СМУ-1. И пока нас с ним не разлучили (об этом ниже), он ко мне все время относился с уважением и почтением.

 

«Еврейский Синклит»

Начальником производственно-технического отдела работал Табурдановский Иван Иванович. Тихий спокойный по натуре, он практически успевал решать вопросы только с технической документацией объектов: приемка ее от подрядчиков, знакомства с ней и подготовка исполнительной технической документации на газ — и только!

Вопросами производства он практически заниматься не успевал. Но он старался работать... Ему было далеко уже за пятьдесят пять лет! За время совместной работы я никогда не видел его опрятно одетым. Он всегда одевался неряшливо, как попало. А его длинные и густые волосы никогда, вероятно, не дружили с расческой и торчали во все стороны головы, как у папуасов... Он всегда ходил в стоптанных ботинках и помятых брюках, не хуже чем зэк... Повторяюсь, он тихо копошился в бумажном потоке дел и никуда не лез. Со всеми сотрудниками управления у него были ровные, деликатные и дружелюбные отношения...

Второй по важности отдел — материально-техническое снабжение возглавлял некий Завадский Владимир Ильич, пенсионер, еврей по национальности, в прошлом военный. Ему было около шестидесяти лет. Был высокого роста, худощавый и почему-то неповоротливый в движениях, вечно кашлял и всегда выглядел болезненным и неряшливым. В нем не чувствовалась военная выправка. Работал спустя рукава, санитарно-технические материалы не знал. Не было дня, чтобы он по каким-либо причинам не отпросился. То к врачу, то по другим делам. Он был вежлив и уважителен не только ко мне! И только о работе мало болел...

Главным бухгалтером управления работал Драпкин Самуил Исакович, пенсионер, еврей по национальности. Его тяжелый, мутный взгляд отталкивал от себя любого собеседника. Был самолюбив, высокомерен и чванлив. Любую деловую бумажку он брал нехотя, а точнее не с желанием. Был большой крючкотвор и формалист, каких, наверное, трудно было встретить. Оперативностью в работе не отличался. Каждое мое поручение, каждый счет на оплату приходилось мне что называется с трудом выбивать у него, чтобы он оплатил бы... Я с трудом сдерживался от замечаний и выговоров в его адрес. А его тяжелый взгляд через очки и сейчас стоит у меня перед глазами...

 

Его тупость и нежелание оперативно работать, были за гранью моего восприятия. Иной раз так и хотелось его отругать или «послать подальше», но мое положение главного инженера, меня сдерживало...

Как-то он заболел и я решил его навести. Переступив порог квартиры, я остолбенел! Вся его квартира, как в кинофильмах, у богатых людей обставлена с размахом и роскошью. Не торопясь я обвел взглядом всю квартиру и подумал: «На свои кровно заработанные деньги так шикарно квартиру не обставишь!». А ответ был, оказывается, простым: его жена заведовала Центральной аптекой и там имела необходимый «навар»! Впоследствии ее осудят на десять лет за всякие махинации с лекарствами с конфискацией имущества! А Драпкин С.И., не выдержав такого позора, умрет от инфаркта...

Начальником отдела кадров управления был Грозный Иосиф Абрамович, пенсионер, в прошлом военный, еврей по национальности, в возрасте далеко уже за 50 лет. Нужно отдать должное, тактичностью и культурой обращения он обладал. В армии был политработником! Но вся его культура и сдержанность были поверхностными, а на самом деле он был один из махровых сплетников. Он всюду совал свой нос, но только не на работе. Его очень трудно было застать в кабинете. Самые пустяковые мои поручения умел перекладывать на другие плечи. У него совершенно отсутствовали искренность и товарищество, но зато делу, без делу он всегда улыбался. Работая еще и секретарем парторганизации управления, он под этим предлогом вечно был занят своими делами...

С Винокуровым жил он душа в душу! Думаю, не без его вмешательства более трех месяцев Бауманский райком партии меня не утверждал в должности главного инженера!..

Отдел главного механика управления возглавлял Скрипко Арон Израильевич, еврей по национальности, пенсионер, инвалид, ходил только с палочкой, тяжело опираясь на нее. Он был прекрасным собеседником. Мог вести беседу на любые темы, давать любые советы, предложения. Но эти советы, предложения должны были выполнять другие, но только не он!..

После нескольких с ним встреч, я понял, что электросварочной технике и в механизмах он совершенно не разбирается. И как следствие — эта служба была особенно в запущенном состоянии. Недаром, как только он понял мои нововеяния и требования, он сразу же уволился по собственному желанию!..

 

Старшим инженером по технике безопасности работал тоже пенсионер, еврей по национальности, в прошлом военный. Он был очень полный, неповоротливый и малоразговорчивый. Имел тучную фигуру, весь седой, а маленькие глазки, через отрицательные стекла очков, ели просматривались. Он не работал на монтаже сан-техсистем, поэтому проверять состояние техники безопасности на том или ином объекте, мне приходилось несколько раз ему растолковывать и разъяснять суть своего поручения. А он опять и опять меня переспрашивал, чтобы понять цель задания... Говорил он чуть ли не шепотом, очень тихо. Он вскоре, поняв, что нельзя же быть посмешищем при проверке объектов, уволился по собственному желанию... Но мне казалось, что основные члены «еврейского синклита» его недолюбливали, поскольку он был женат на русской женщине!...

Старшим товароведом-экспедитором был Шаронов, тоже еврей и тоже пенсионер...

...Каждому, кто хоть мало-мальски знаком с производством, понятно, что с такими руководителями отделов, с которыми я тогда трудился, как главный инженер управления, работать было весьма и весьма тяжело...

И снова о работе

Повторяюсь, в такой сложной обстановке, работать было не просто. Но я, понимая цели и задачи, поставленные перед управлением, продолжал самозабвенно трудиться. Мой опыт, организаторские способности, молодость, были для меня порукой...

Что меня удивляло в этом «еврейском синклите», так все они были члены партии, за исключением Драпкина С.И., главного бухгалтера.

Безделье «синклита» терпеть дальше было невмоготу, и я решаюсь с каждым из них в отдельности поговорить по душам о их некомпетентности, инертности в работе. Все они, конечно, защищали свою честь, достоинства и работоспособность, приводя при этом всякие «аргументы усердия»...

Я понимал с первых дней своей работы, что «синклит» «орешек» был не простой и мне его «не разгрызть»! Но он был сущим тормозом в деле нормального функционирования коллектива управления. Покровительство «синклита» главным инженером треста Винокуровым мешало весьма ощутимо!..

 

Итак, в той сложной обстановке, я проработал в должности главного инженера почти два года! За это время, вопреки инертности «синклита», управление набрало силы, темпы и довольно-таки не плохо упрочило свое положение не только в глазах руководства трестом, но и в глазах руководителей общественных организации города. За это время и руководители линейных служб — Дорцвеллер, Панченко, Павлов, Романов и другие повзрослели и неузнаваемо улучшили свое отношение к работе. Я вынужден повториться, ведь я со всеми с ними каждый вечер проводил очередное совещание, где они отчитывались о проделанной за текущий день работы и получали новые задания на предстоящий день...

Но чтобы избавиться от кое-кого из членов «синклита», мы с начальником управления Пылевым СМ. договорились на одной из очередных профсоюзных конференции дать объективную характеристику всем службам управления и персонально их руководителям...

Наступил день конференции. Народу было много. Основной доклад делал я. Еще не закончив свое выступление, как я заметил, что в зале появился Винокуров. Кто-то уже «сумел» ему позвонить! Но делу был дан ход и Винокуров решается со мной поговорить лично, чтобы никого из членов «синклита» не увольнять. При разговоре присутствовал и Пылев СМ., который всецело был на моей стороне.

К этому времени, я, как главный инженер, приобрел авторитет, укрепил свое положение не только в глазах сотрудников и руководства трестом «Татсонтехмонтаж», но также и в глазах общественных органов города. По работе ко мне придраться было не к чему: с работой я справлялся, спиртное не употреблял, следовательно, снять с работы меня он не мог. Тогда он принимает «Соломоново решение» — создает новое управление и исполняющего обязанности начальника вновь созданного управления назначает меня, а потом главным инженером.

Для вновь созданного управления выделили контору в недостроенном административном здании завода «Газоаппарат».

В приказе треста говорилось, что в связи с резким ростом объемов строительно-монтажных работ в Советском районе, особенно в рабочем поселке Дербышки... Но это была уловка! Через полгода вновь созданное управление упраздняют и на базе СМУ-1 и СМУ-5 создается единое укрупненное управление, его начальником был назначен свояк Винокурова — Лемперт Владимир

 

Абрамович, тоже еврей, а главным инженером объединенного управления назначают тоже еврея Лазько Георгия Моисеевича.

А мне было предложено перейти работать начальником участка в любом районе города. Но я наотрез отказался работать начальником участка и переводом перешел в Спецуправление номер один треста «Нефтепроводмонтаж» в должность начальника Производственно-технического отдела...

Приведенные выше факты о «еврейском синклите» красноречиво говорят, как нужно держаться друг за друга в любых условиях. Евреи — это могут! Молодцы! Впоследствии до меня дошли слухи, что «синклит» распался: Драпкин С.И. — умер, Грозный и Завадский В.И. — уволились, а Табурдановский И.И. и Шаронов А.И. — ушли на пенсию...

Работа в системе Газовой промышленности

Итак, мне пришлось перейти на новое место работы. Хотя новая работа была по душе, и в окладе я не был ущемлен, но на Винокурова, главного инженера треста «Татсантехмонтаж», с которым много лет проработал вместе, я заимел обиду и злость... Он поступил со мной не честно!..

В указанном тресте за столько лет работы, я трудился честно и с желанием. За это время я никогда не слышал со стороны руководства ни упреков, ни замечаний. Ну что поделаешь — жизнь, есть жизнь и она без подлостей и лицемерия не бывает!..

А если отбросить мою обиду и злость на Винокурова, то новая работа меня вполне устраивала. От дома, где я проживал по Сибирскому тракту, 5, до конторы новой организации ходьба не более десяти минут... И я также с желанием и с упорством стал трудиться на новом месте и относительно быстро вписался в новый коллектив. Я стремился всегда честно работать!..

Коллектив Спецмонтажного управления всесоюзного треста «Нефтепроводмонтаж», куда я перешел работать, занимался монтажом магистральных нефтегазопроводов, резервуарных парков для хранения нефти, крупных компрессорных станций, насосных станций, а также крупных баз сжиженного газа в Татарии, в Башкирии, в Куйбышевской, Горьковской, Свердловской и Пермской областях. Управление было весьма механизировано. Здесь работали специалисты высокой квалификации: слесаря, электросварщики, бульдозеристы, машинисты трубоукладчиков,

 

крановщики и шоферы... Повторяюсь, мой опыт многих лет работы начальником участка, начальником производственно-технического отдела и главным инженером мне помогли на новом месте быстро освоиться и дела мои шли неплохо. Но подлость Винокурова меня не покидало. Обида жгла мою душу!..

Подлость и лицемерие в заключении — понятны! Там идет жестокая борьба за жизнь, за кусок хлеба, чтобы остаться живым. А здесь, на свободе? Здесь тоже идет борьба за жизнь, за теплое место, за оклад, за должность, за прожиточный минимум... в любой и каждой семье! Поэтому, вероятно, не было надобности мне обижаться на Винокурова, который просто помогал кучке собратьев получать больше, чем они могли заработать своим честным трудом. На новом месте начальником управления работал Мазур. Его вскоре заменил Соколов Павел Васильевич, прибывший из города Уфа, где работал в терстве заместителем начальника производственного отдела. А главным инженером Филоненко Борис Сергеевич. Он имел среднетехническое образование. Как Соколов, так и Филоненко в этой системе работали уже несколько лет. Они любили свою работу и были деловыми руководителями. С первых дней моей работы, у меня с ними сложились самые теплые товарищеские и деловые отношения. И пока работали вместе, не возникали между нами никакие недоразумения...

В то время завершались строительно-монтажные работы на второй очереди нефтепровода Альметьевск-Горький из стальных труб диаметром 820 миллиметров и второй нитки газопровода Альметьевск-Казань. Одновременно велись строительно-монтажные работы по реконструкции первой нитки газопровода из стальных труб диаметром 325 миллиметров Альметьевск-Казань под продуктопровод (жидкий газ!). А также разворачивались новые работы по сооружению газопровода станция Дивья-Перьмь и лупинга от Газопровода Бухара-Урал до города Орска Оренбургской области. Следовательно, мне часто приходилось бывать в командировках и встречаться со специалистами разных рангов Главка и Мингазпрома СССР. Дела мои на новом месте шли неплохо, но работать в системе Министерства Газовой промышленности, как вскоре я убедился, было весьма трудно. Ведь любая командировка — это неустроенный быт, несвоевременное питание и, как правило, работа с продленным днем. Кроме того, меня всегда волновали частые перелеты на самолетах, вертолетах, езда на машинах и в катерах! Я каждый раз боялся катастрофы!.. Но я терпел и продолжал работать...

 

Магистральные нефтегазопровода прокладывались вдали от городов и селений. Поэтому работникам Газовой промышленности приходилось проживать в передвижных вагончиках. Из таких передвижных вагончиков составлялись жилые городки газовиков. В таких же вагончиках ютились столовые, магазины, медпункты и конторы линейных участков.

Вагончики изготавливались с учетом проживания в них зимних условиях. А для работающих на крайнем севере, вагончики изготавливались в северном исполнении. Отапливались они дровами, углем и газом. Во многих районах Тюменской области, где проживали газовики и нефтяники, вагончики устанавливались капитально: с них снимались колеса, под них делались небольшие фундаменты и обязательно и каждому вагончику пристраивались тамбура из досок — для защиты от северных ветров и буранов...

...Рядом с жилыми городками газовиков в двухстах метрах устраивались «стенды» — сварочные стеллажи. На этих стеллажах производилась сварка одиночных труб в секции или как мы тогда говорили в «плети»... При стыковке труб первый слой шва (корень шва!) выполнялся электросварщиком вручную, а остальные два-три шва полуавтоматами.

После проверки качества сваренных стыков секции — плетей полевыми лаборантами методом ренгенустановок — разрешалось — эти секции труб увозить мощными плетевозами типа «Краз» и «Маз» на место их стыковки в единую нить трубопровода (на «потолки»!).

Жизнь работающих газовиков в городках была не из легких! Здесь не было душевых, ванн и бань. Газеты и журналы также не продавались. Обеды в столовых готовились весьма скромно. А в «вагон-магазины» продукты привозились с перебоями, в малом ассортименте...

Особенно трудная жизнь была у тех работающих, которые стыковали (сваривали) привозимые секции плетевозами на «помолки» — в единую нить трудопровода. Сварка секции (плетей!) в единую нить велась опытными электросварщиками вручную. Электроток подавался от мощных передвижных сварочных установок — «дизелей».

Работая на трассе, в двадцати-тридцати километрах от городков газовиков, — эти бригады горячим питанием не обеспечивались, а обедали всухомятку. Поэтому самой распространенной болезнью газовиков была язва желудка!..

 

Рабочие-газовики, проработав восемь — десять лет на трассе, заработав язву желудка, увольнялись!.. Но я крепился и продолжал работать, мотаясь по командировкам.

У меня сын родился!

К июню 1962 года работы по строительству второй нитки нефтепровода Альметьевск — Казань — Горький были завершены. Но из-за небольших недоделок, обнаруженных эксплуатационниками, Государственная комиссия Акт о приемке объекта в эксплуатацию не подписала до их устранения. В связи с этим была создана комиссия из ответственных заинтересованных лиц по определению этих недоделок и установления сроков их устранения... От нашего управления «Нефтепроводмонтаж», которое выполняло все монтажные работы нефтепровода, в эту комиссию был включен я, а комиссию возглавил представитель от Генерального подрядчика, треста «Татнефтепроводстрой», начальник производственного отдела Мандель.

Мне совершенно не хотелось участвовать в работе этой комиссии, поскольку рано утром 14 июня я отвез свою жену в роддом. И по всем моральным меркам, я никак не мог уезжать из города. Но получилось так, что и начальник управления Соколов П.В. и главный инженер управления Филоненко Б.С. были в командировках. И я был вынужден согласиться участвовать в работе названной комиссии.

В 10 часов утра того дня мы впятером на автомобиле поехали вдоль нефтепровода, фиксируя попадающие недоделки. И к 19 часам московского времени мы приехали в город Цивильск, что в Чувашии. Всю дорогу у меня щемило сердце, думал о жене! А когда мы устраивались на ночлег в гостинице города Цивильска, я не сдержался и рассказал Председателю комиссии мое состояние и о том, что жена находится в роддоме. И он разрешил мне вернуться в Казань. Я тут же вышел на шоссе, поймал попутную машину и на ней доехал до переправы на Волге, около города Зеленодольска.

Время было позднее, переправа уже не работала. Я нанял случайного лодочника и он перевез меня на другой берег реки Волги. Выпрыгнув из лодки, я посмотрел на свои ручные часы, которые показывали 12 часов ночи! Я бодро зашагал в сторону города Зеленодольска в своих тяжелых резиновых сапогах. Дойдя до перекрестка дороги — Зеленодольск — Казань, я заметил стоящего

 

«молоковоза». Я попросил шофера взять меня до Казани. Он открыл дверцу кабины и пригласил меня занять место рядом с ним... Приехав домой, я в спешке принял ванну и, не поужинав, лег в постель и, как убитый, моментально заснул... Командировки меня всегда выматывали, я очень уставал от них!

15 июня, около десяти часов утра, я пришел в продовольственный магазин, стоящий рядом с нашим домом, где мы с женой проживали, чтобы купить что-либо из продуктов. Но не успел я встать в очередь, как меня кто-то похлопал по плечу. И со словами: «Я Вас поздравляю с сыном, Николай Павлович!». Это оказалась моя, ныне покойная, теща, Нина Александровна. Я ее с радости обнял и расцеловал, за столь дорогое сообщение! А сам пулей выскочил из магазина, чтобы скорее, скорее поймать такси и ехать на колхозный базар за цветами, а затем на встречу с женой и сыном в третьем роддоме города Казани.

— Какое счастье — у меня родился сын! Я весь сиял от радости!

Не успел я встать у обочины дороги и поднять руку, как тут же остановился такси. Машина была свободная! Я был не мало удивлен: таксистом оказался мой бывший шофер Сидоров Дмитрий Дмитриевич, который возил меня более года, когда я работал главным инженером СУ-1 треста «Татсантехмонтаж». Я с радостью сказал Сидорову, что у меня родился сын! Нужно срочно ехать на Колхозный рынок за цветами, а потом в третий роддом... На Колхозном рынке я купил преогромный букет из белых пионов, и мы с Дмитрием Дмитриевичем помчались в третий роддом... Я передал жене цветы и записку, в которой просил ее передать привет сыну ПАВЛУ... Жена сразу же согласилась с моим предложением — дать сыну имя Павел!.. Пока я ехал обратно домой на трамвае, у меня несколько раз в голове мелькали мысли: «Как хорошо, что родился сын! Он будет продолжателем нашего рода Соболевых!» У меня было такое радостное настроение, что не передать! Мне хотелось петь, кричать, смеяться — у меня родился сын!

Сына Павлом назвал в честь моего доброго, сердечного и заботливого отца, ныне покойного, Павла Кирилловича Соболева, который для меня был всегда эталоном порядочности, честности и трудолюбия!..

 

Меня реабилитировали

Шел 1963 год. Я продолжал работать в системе Министерства Газовой промышленности — начальником производственно-технического отдела Специализированного управления номер один Всесоюзного треста «Нефтепроводмонтаж». И мне также часто, как и раньше, приходилось бывать в командировках, где мой рабочий день, как правило, был продленным, быт не устроенным, а питаться приходилось урывками и как попало. Поэтому невольно приходилось мечтать о скорейшем возвращении домой, к семье, о вожделенной ванне, где я бы смог смыть свою трассовскую пыль, грязь и пот. А после вкусного и сытного домашнего ужина лечь в мягкую и чистую постель...

Думаю, эта мечта каждого командировочного!..

В то время, у меня было какое-то мрачное душевное состояние. Я, как бы, был закрыт «за семью замками»: ни с кем не разговаривал и не делился со своими впечатлениями и мыслями о происходящих делах в нашей стране. Свои сокровенные мысли оставались всегда при мне. В душе стояла какая-то боль, какая-то рана от прожитых лет в лагерях страны!

Прошлая моя судимость давила на меня черным пятном! Поскольку — нет, да нет кое-кто напоминал мне о моем прошлом... И еще: я хорошо знал, что очень многих людей, ранее отбывающих свои сроки наказания, сажали снова по доносам сексотов. А это меня всегда волновало!.. Я также хорошо знал, что в стране любое время можно было посадить любого человека ни за что, ни про что!..

В первой половине этого года к нам в управление зачастил один юрист, еврей по национальности. Он в нашем управлении работал по совместительству.

Небольшого роста, всегда почему-то не опрятно одетый, весьма разговорчивый и, как правило, держал под мышкой давно изношенный желтый портфель. Повторяюсь, он был очень разговорчив и при первой возможности мог с кем попало вести беседу на любые темы, делясь своими впечатлениями и соображениями и не только о делах в нашей стране...

Так вот, этот юрист, звали его Владимир Абрамович (фамилию запамятовал), как-то растормошил и меня, увлек на откровенный разговор о моей прежней жизни. Дело было после окончания рабочего дня, и я неторопливо, более двух часов, рассказывал ему

 

о своих скитаниях по тюрьмам и лагерям страны... А когда стали прощаться, чтобы разойтись по домам, он предложил мне написать жалобу в Верховный суд РСФСР.

Сославшись на бесполезность затеи, я сразу же отклонил его предложение, чтобы написать жалобу. Но юрист оказался напористым, а возможно его заинтересовал состав моего «преступления», он в последующие дни сумел меня уломать, чтобы я написал кассационную жалобу под его диктовку.

И вот 22 июня 1963 года, после рабочего дня, мы с ним уселись рядышком, и я под его диктовку написал жалобу в порядке надзора в Верховный суд РСФСР, копию которой сохранил и по сей день.

Вот ее содержание:

Председателю Верховного

суда РСФСР г. Москвы

от Соболева Николая Павловича,

г.Казань, Сибирский тракт, 5, кв. 14

ЖАЛОБА

(в порядке надзора)

Приговором выездной сессии Чкаловского (ныне Оренбургского) областного суда от 30 апреля 1943 года, я в то время двадцатилетний юноша, был осужден по статье 58 — 10, часть II УК РСФСР к лишению свободы сроком на 8 лет с последующим поражением в правах на 5 лет.

Срок отбытия наказания исчислялся с 23-го декабря 1941 года, то есть с момента ареста (когда арестовали мне было 18 лет!). Освобожден я был 12 августа 1949 году досрочно, по зачетам рабочих дней, пробыв в заключение почти восемь лет.

Суд признал меня виновным в антисоветской агитации.

Заявляю, что был осужден совершенно не правильно, и что мое осуждение явилось тяжелой судебной ошибкой в период культа личности Сталина. Никакой антисоветской агитацией я никогда, разумеется, не вел и вести не мог.

Для меня, родившегося и выросшего в семье коммуниста, для меня — активного комсомольца, не мыслившего иной жизни, как в Советской стране, с советским народом, — обвинение в агитации против Советской власти чудовищно несправедливым и вымышленным... Кроме того, такое обвинение было попросту нелепым:

 

я тогда еще несовершеннолетний юноша, не имевший еще и образования, был изображен в виде агитатора антисоветчика! После ужасного внезапного ареста, 23 декабря 1941 года, первые дни нахождения под стражей, я был убежден, что мой арест — недоразумение, что завтра, послезавтра все проверят и, извинившись, выпустят меня на свободу. Но дальнейшее показало, сколь ошибочными и наивными были эти мои надежды...

Применяя различные противозаконные методы ведения следствия (угрозы, голод, побои и т.д.), придумывая различные нелепые версии, следователи заставляли меня подписывать ложные показания, в которых говорилось о ведении мною, якобы, антисоветской агитации...

Сломленный жестокостью и несправедливостью, стремясь себя уберечь от побоев, я вынужден был «признавать» все, что мне предъявлялось, желая только одного: чтобы быстрее закончилось следствие, дабы избавиться от следственного кошмара. Но не имея доказательств моей вины, следователи тянули и тянули с окончанием дела...

От систематического недоедания и недосыпания (следствие, как правило, велось ночью по 6-8 и более часов подряд. А днем, как известно, спать не разрешал тюремный режим), я получил дистрофию... И лишь спустя полтора года после ареста, 30 апреля 1943 года состоялся суд. Увы, и суд, к сожалению, продолжил линию, занятую следствием. Не разобравшись в деле, меня лишили свободы на 8 лет без каких-либо доказательств вины...

Долгие годы я провел в заключении, где прошла моя молодость, мои лучшие годы...

Будучи освобожденным в августе 1949 года, я не предался унынию, отчаянию, не спустился...

За тринадцать лет, прошедших со дня освобождения, я окончил Школу рабочей молодежи, Нефтяной техникум, ряд лет работал на руководящей работе, чувствуя себя полезным участником нашего большего дела, строительства Коммунизма...

В настоящее время являюсь начальником производственно-технического отдела Специализированного управления № 1 Союзного треста «Нефтепроводмонтаж».

Я горячо благодарен Центральному комитету КПСС и Советскому правительству за ликвидацию последствий культа личности,

 

за восстановление ленинских норм во всех областях и, в частности, в области Социалистической законности.

Сейчас прошлой судимости у меня нет, она снята по Указу об амнистии. Однако, снятие судимости по амнистии — это отнюдь не то, что реабилитация!.. К сожалению, находятся еще люди, которые не упускают случая напоминать мне, «кто я»... Это незаслуженное пятно в моей биографии продолжает давить на меня тяжелым моральным грузом, мешает мне нормально, полноценно жить и трудиться. Поэтому, изложив все вышесказанное, убедительно прошу потребовать в порядке надзора уголовное дело по моему обвинению по ст.58 — 10, часть II УК РСФСР из Оренбургского областного суда и принести протест в порядке надзора на приговора, на предмет его отмены и прекращения дела производством за отсутствием состава преступления.

Приложение: справка об освобождении.

22 июня 1963 года

Соболев

 

После отправки жалобы, в ожидании ответа, прошли летние месяцы и наступил октябрь 1963 года. Но ответа от Верховного суда РСФСР на свою жалобу я не получил. Тогда по настоянию юриста, Владимира Абрамовича, 16 октября я вновь на имя Председателя Верховного суда РСФСР Смирнова Л.Н. направил небольшое заявление. Вот его содержание:

 

Председателю Верховного суда РСФСР

тов.Смирнову Л.Н.

от гражданина Соболева Николая Павловича,

проживающего в городе Казани,

по улице Сибирский тракт, 5, кв. 14

ЗАЯВЛЕНИЕ

22 июня 1963 года мною на Ваше имя была направлена жалоба в порядке надзора на приговор Чкаловского областного суда от 30 апреля 1943 года, которым я был осужден по ст.58-10 ч.II на 8 лет.

С момента отправления жалобы прошло 3,5 месяца, однако до настоящего времени никакого сообщения о результатах рассмотрения жалобы я не получил.

 

Прошу Вас дать указание о скорейшем рассмотрении моей жалобы, копию которой для сведения прилагаю.

16.10.1963 г.

Н.П.Соболев

 

И снова ни ответа, ни «привета»! Дни летели в ожидании вожделенного ответа. Я стал уже подтрунивать над юристом, называя нашу затею безнадежной, так как был уверен, что наша затея несбыточная! Но, опережая события, скажу: я был не прав, что так думал...

Наступил последний месяц уходящего 1963 года. Уходил еще один год из моей жизни. Я еще на один год становился старше и, наверное, мудрее...

Время шло, и я продолжал ждать ответа. И, наконец-то, во второй половине декабря я получил от Верховного суда РСФСР долгожданный ответ! Полученный ответ обрадовал не только меня и юриста, но и мою жену Ирину Васильевну. Вот содержание долгожданного ответа.

Справка

Верховный Суд РСФСР

12.12.1963 г.

№ 115а-ПСЗ

Постановлением Президиума Верховного суда РСФСР от 04.12.1963 года приговор Чкаловского областного суда от 30 апреля 1943 года в отношении Соболева Николая Павловича 1922 года рождения отменен и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления.

Гражданин Соболев Н.П. по настоящему делу реабилитирован.

Согласно материалам дела Соболев Н.П. до ареста работал в Райфо инспектором.

Заместитель Председателя

Верховного суда РСФСР

подпись (А.Орлов)

Печать

 

Если внимательно прочитать справку, то обнаружим, что дата моего рождения — 1922 год! А на самом деле я родился 2 февраля 1923 года, что подтверждается свидетельством о рождении. Прибавление одного года к моему дню рождения это работа следователей. Иначе, по всей видимости, они не смогли закончить мое дело производством и направить в судебные инстанции...

Далее. Что можно сказать по поводу полученной Справки из Верховного суда РСФСР? Как охарактеризовать простыми словами тот кошмарный период жизни Коммунистического правления? Подобрать слова трудно! Я двадцать два года носил пятно контрика!!! Двадцать два года я считался чуждым элементом своей страны!..

А если внимательно вникнуть в текст полученной справки, то можно ужаснуться: «... дело производством прекращено за отсутствием состава преступления»! Значит я не совершал преступления! Значит я не был виновен?!.. Тогда, за что же я отсидел 8 лет! Кого спросить? Кому обратиться за разъяснением? Кто виноват? Никто!!! Повторяюсь: никто не виноват, что я почти 8 лет в кошмарных условиях провел в лагерях?..

А таких, как я, были миллионы!..

Столько тогда мне, молодому пареньку сельской местности, пришлось пережить, перестрадать натерпеться страха, поголодать. Ужас! И за это никто не ответит!!!

...В то время весь Советский строй держался на гонении и на унижении человеческой личности. Вся страна, весь народ стонал от бесконечных арестов и репрессий. Над страной стоял стон, над ней работала какая-то гигантская бойня! Вся огромная страна была окутана колючей проволокой и утыкана сторожевыми вышками!..

...Так вот, после получения Справки из Верховного суда РСФСР о моей реабилитации, мне выдали двухмесячный оклад, месячный отпуск — и дело с концом! Вот и вся оплата за почти восьмилетний срок пребывания в лагерях страны. Никто из официальных лиц города и Республики со мной не разговаривал и не извинился за то, что я безвинно в лагерях провел свои лучшие годы жизни и что там потерял свою молодость...

Вступление в члены КПСС (и выход из рядов партии)

В те годы коммунистического правления, которые я описываю, никто в своем коллективе не мог чувствовать себя относительно

 

комфорта, если он не был членом партии. А особенно я! Мое состояние, после освобождения с мест заключения, долгие годы было каким-то гнетущим и скованным. Я не имел друзей-товарищей, с кем бы мог пооткровенничать, поделиться своими сокровенными мыслями... Мы с женой ни к кому в гости не ходили, да и сами никого к себе не приглашали. Мы жили исключительно обособленно, не общаясь ни с кем после работы, а тем более в праздничные дни...

Хотя я и был безмерно рад полученной справки из Верховного суда РСФСР о моей реабилитации, но она не могла мне служить тем инструментом, каким мог бы служить партийный билет!..

Тогда, без членства партии, ни один человек, даже пусть самый что ни на есть одаренный, не мог продвигаться по служебной лестнице и достичь определенных высот общественного положения. Вот почему в те годы был такой бурный рост рядов партии, достигший аж до 17 миллионов человек. А к развалу Советского союза их численность составит за 19 миллионов!..

Я продолжал работать начальником производственно-технического отдела специализированного управления Всесоюзного треста «Нефтепроводмонтаж», но мои знания и богатый опыт не всегда имели решающее значение при решении важных вопросов. Это ущемляло не только мое самолюбие, но от этого страдали производственно-экономические успехи управления в целом. Я не был членом партии. А значит не всегда руководство управления прислушивалось к моим советам и предложениям. Поэтому у меня все чаще и чаще в голове рождались мысли о вступлении в ряды партии... Такая уж была создана в стране система коммунистического правления, что если ты не член партии, к тебе мало кто из руководителей прислушивается и ты не мог занимать должность руководителя даже самого что ни на есть малого предприятия. А в Гражданской авиации дело было поставлено еще круче: даже командир «борта» (самолета) должен был быть непременно членом партии...

В шестидесятые годы я имел уже богатый опыт практической работы в системе Министерства газовой промышленности и чувствовал себя неплохим специалистом. И в сентябре 1964 года я решился поговорить с секретарем первичной партийной организации нашего управления Гатиным Ильясом Гатиновичем о моем вступлении в партию. Я ему показал справку Верховного суда

 

РСФСР о моем реабилитации и спросил его: «Могу ли я сейчас вступить в партию?» Гатин И.Г. внимательно прочитал мою справку и, не задумываясь, сказал: «Николай Павлович, я первый дам Вам рекомендацию», — и добавил: «Найдите еще одного человека, члена партии со стажем, который дал бы Вам вторую рекомендацию, напишите заявление и, на очередном партийном собрании управления, я поставлю вопрос о приеме Вас в кандидаты члена партии».

Через несколько дней я с этим щекотливым вопросом обратился к начальнику нашего управления Соколову Павлу Васильевичу. Он, смотря мне в глаза, с улыбкой сказал: «Сегодня после работы я напишу Вам рекомендацию и передам ее секретарю партийной организации Гатину Ильясу Гатиновичу». Я никак не ожидал, что так просто решится вопрос получения двух рекомендации о моем вступлении в кандидаты члена КПСС.

На самом деле, как и обещал секретарь парторганизации Гатин И.Г., на очередном партийном собрании управления, я единогласно был принят в кандидаты членов КПСС. Выйдя из собрания, я свободно вздохнул и был рад, что так легко, формально решился вопрос о моем вступлении в ряды КПСС... На очередном заседании бюро Советского райкома КПСС решение первичной партийной организации Казанского спецмонтажного управления о принятии меня в кандидаты члена партии был единогласно утверждено. А через год я получил партийный билет!

Тогда, на заседании бюро райкома, где меня принимали в партию, я почувствовал: насколько формально скоропалительно «пекли» членов КПСС...

В тот день, на заседании бюро Советского райкома КПСС города Казани, нас приглашенных, желающих вступить в партию, в приемной у секретаря было около десяти человек. Я видел, что все приглашенные на бюро заметно волновались. Волновался, конечно, и я. Ведь там, за дверью, в кабинете Первого секретаря райкома партии шло заседание бюро райкома. И с каждым из нас, приглашенных, шло отдельное собеседование членов бюро — принять кандидата в партию или же не принять! А точнее: утвердить решение общего собрания той или иной первичной партийной организации или нет?! Поэтому рядом с нами сидели и все секретари партийных бюро тех организаций. Сидел здесь и наш секретарь Гатин И. Г.

 

Ну вот, дошла очередь и до меня. Зайдя в кабинет Первого секретаря райкома партии, я поздоровался и встал около дверей. Тут же рядом появился и Гатин И.Г.

Секретарь райкома рукой махнул, приглашая меня сесть на стул, стоящий в торце длинного стола, по сторонам которого восседали члены бюро райкома. Членов бюро было около семи человек и все довольно-таки пожилого возраста.

Первый секретарь райкома прочитал в слух мои анкетные данные и обратился к членам бюро со словами: «Кто хочет задать вопрос Соболеву?»... Один старик, сидящий почти рядом с Первым секретарем тут же задал мне, вероятно штампованный, вопрос: «Знакомы ли Вы с трудами В.И.Ленина?» Я четко и честно сказал ему: «Пока нет. Но как только стану членом партии, я начну изучать его труды», — и чуть погодя добавил: «Прошу мне поверить». Других вопросов не было. И секретарь райкома объявил: «Вы, Николай Павлович, приняты в ряды нашей партии». Так просто и буднично прошла формальная часть моего приема в партию... Но я должен забежать вперед и рассказать, как я прекратил свое пребывание в рядах КПСС...

За свои пятнадцать лет жизни на свободе я продолжал совершенствовать свое образование. Много читал художественную литературу и также не пропускал ни один кинофильм. Но у меня никогда не возникал мысли, чтобы познакомиться с трудами наших революционных деятелей, особенно с трудами Ленина и Сталина... Но после бюро Советского райкома партии города Казани, где меня принимали в ряды Коммунистической партии Советского Союза в сентябре 1964 года, я начал интересоваться трудами Ленина.

Тогда у моего, ныне покойного, тестя Василия Федововича Сухореброго, человека весьма образованного и воспитанного, были полные собрания сочинений Ленина и Сталина. В то время я был очень обременен семейными узами и, конечно, работой. И тем не менее я старался выкраивать время, чтобы ознакомиться с трудами самого «человечного человека» — Ленина. И что же? Я был поражен и не понимал: как же могли наши, политические деятели, разрешить напечатать такие античеловеческие, ненавистнические высказывания создателя первого в мире Социалистического государства, перед которым нас заставляли преклоняться...

Из его (Ленина) записочек, выступлений, резолюций и заседаний, где он председательствовал несло ненавистью к русскому наро-

 

ду и русской интеллигенции. Да, он никогда не любил свой русский народ, а особенно русскую интеллигенцию, которая дала всему миру шедевры русской литературы, живописи и глубокие знания философской науки...

В каждом томе, почти в каждой главе в его, так называемых трудах, он (Ленин) все время отрицательно высказывался о русском человеке... Все его (Ленина) тома ПСС я прочесть не смог, у меня не хватило ни сил, ни терпения!.. Там столько нагромождено тяжелого, не нужного и сумасбродного, и человеконенавистнического, что я прекратил свое знакомство с его трудами... И с годами в моем сознании утвердилось твердое убеждение — выйти из рядов КПСС!

И вот что я написал в первичную партийную организацию Казанского предприятия тепловых сетей.

От Соболева Николая Павловича,

члена КПСС с сентября 1965 года,

номер партийного билета 13416326

ЗАЯВЛЕНИЕ

С первых дней моего пребывания в партии, я стал осознавать, что в нашей бесконтрольной «иерархии» — все подчинено единому, незыблемому диктату! Любая оппозиция, особое мнение меньшинства — не милосердно пресекалась и жестоко каралась... И при этом я видел: везде шло воровство, обман, очковтирательство, взяточничество и коррупция! Честность, порядочность и совесть были растоптаны на многие годы!

Тысячи церквей, мечетей — духовная ценность народа и святость, были разрушены, взорваны или же переданы под разные склады, ремонтные мастерские или же под овощехранилища... И, как следствие, в стране стала процветать грубость, жестокость, не уважение и массовая преступность!..

На все эти партийные беззакония, которые тянутся и процветают с времен Ленина, было смотреть горько и обидно. Но тем не менее наш партийный «Крейсер» уверенно нас вел вперед к «коммунизму»! И каждый год под звуки фанфар и ура нас заставляли митинговать и праздновать не существующие победы! И всякие «победы» народу преподносились годами, как успех, как достижение взятых вершин! Только до сих пор не ясно, где эти взятые вершины!?

 

Сами понимаете, товарищи присутствующие, я по мере своих сил и знаний, а также способностей, долго и безрезультатно боролся с пороками партийного правления. Но «железобетонную стену» лбом не протаранишь! Любой обман, любую неправду, в этом партийном монолите не так-то легко разоблачить и обнародовать! А, значит, любые мои старания были обречены на провал!.. Сейчас уже никому не секрет, что мы никакого социализма не построили и не построим. А строительство коммунизма, куда все мы так «активно» бежали (в рай земной — и только!), оказалось простым обманом народа!..

...Как тут не содрогнуться, вспомнив коллективизацию села! Ведь миллионы честных, добросовестных и смекалистых крестьянских семей были изгнаны из своих насиженных мест. Этот вандализм окончательно разрушил сельский уклад страны. И сейчас, чтобы возродить деревню, потребуются десятилетия!..

По всей видимости, в веках — из поколения в поколение буду передаваться все те злодеяния, которые переносил народ за время правления коммунистического режима: тут и голод, и миллионы безвинно репрессированных, и слежка, и доносы, и тысячи без суда и следствия расстрелянных сограждан и т.д. и т.п.

Вы все знаете, что страна доведена до кризисного состояния, но в нашем партийном билете продолжает красоваться лозунг: «Партия — это ум, честь и совесть нашей эпохи!». Это ли не кощунственно, это ли не лицемерие!! И тем не менее на последнем Пленуме ЦК КПСС громогласно заявлено, что мы будем строить демократичный, гуманный социализм! Что это такое, конечно, никто не знает! Одному Богу известно, как страна выкарабкается от доведенного хаоса и нищеты, а руководство партии трактует нам о новом (какой уже по счету) социализме! Какой бред!

Я, старый человек и очень устал от всех лозунгов и решений, которые меня всю жизнь сопровождали своим обманом и лицемерием! А бороться с этим у меня нету сил и желания. Поэтому я вынужден написать данное заявление о выходе из рядов партии.

К заявлению прикладываю свой партийный билет за № 13416326. и с сегодняшнего дня я себя не считаю членом КПСС. И очень жалею, что столько лет был в ее рядах!

Н.П.Соболев 15 февраля 1990 г.

P.S.: Будущего КПСС нету!

 

P.S: Ну, сдал я свое заявление в партком Казанского предприятия тепловых сетей о выходе из партии и свободно вздохнул! Заявление принял секретарь парткома Осипов, как должное, без лишних «почему»! Он обещал 21 февраля с/года на общем партийном собрании «удовлетворить» мою просьбу.

Из разговора я понял: его подобные заявления не удивляют, поскольку 21 февраля будут рассматриваться еще семь поданных заявлений о выходе из партии...

Да, судьба КПСС, как пресс, как давителя, издевателя и пугало народа уже решена: вся партия разлагается, и миллионы сограждан ждут конца существования этой партии...

Дай-то Бог, скорее!

Выйдя из парткома, я себя почему-то почувствовал каким-то радостным и веселым! И шагая до трамвайной остановки, я чуть ли не напевал себе под нос. Мне казалось, что и люди, которые шли рядом, были какие-то приветливые и радостные!..

И так, этот день, 15 февраля 1990 года, в моей жизни стал днем очищения!!!