Глава 29

ПЕРЕЕЗД В ГОРОД СУРГУТ

 

По прибытию в Казань, я тут же поспешил навестить своего малолетнего сына Павла и любимую тещу Нину Александровну (это не громкие слова, поскольку я ее всегда глубоко уважал, а значит любил до ее кончины) и тестя Василия Федоровича.

Пообщавшись с ними, я утром второго дня покинул Казань. Телеграмма управляющего трестом меня обязывала срочно прибыть в город Уфа. Где бы я ни работал, всегда внимательно и дисциплинированно относился к распоряжениям высоких начальников, понимая их положение к тем руководителям еще высшего ранга, распоряжения которых они так же обязаны были выполнять неукоснительно и в срок...

 

Находясь на борту самолета АН-24, я все летное время из Казани до Уфы думал о сыне Павле, как он провожал и как прижимался ко мне, обхватив мою шею своими маленькими ручонками, и как не переставая говорил и говорил, что меня любит, и просил чтобы я скорее возвратился домой...

Второй вопрос, который также не выходил у меня из головы — это причина моего срочного вызова в город Уфа, в трест «Нефтепроводмонтаж». Я никак не предполагал, что меня назначат начальником крупного специализированного управления номер четыре, которого нужно было создать в городе Сургуте на базе трех участков СМУ-7, работавших тогда по обустройству Сургутских нефтепромыслов...

По прибытию в город Уфа, я тут же на такси из аэропорта помчался в трест. В пути через окна автомобиля рассматривал строения города и его не очень уютные и прибранные улицы. Я впервые так мимоходом знакомился с этим городом. Переступил порог кабинета Управляющего трестом с некоторым волнением. Воробьев, увидев меня, тут же поднялся с кресла и с улыбкой на все лицо, пошел ко мне на встречу. Он всегда так уважительно относился к своим подчиненным. В прошлом учитель, он не забывал свой культурно-воспитательный уровень и здесь среди производственников...

Николай Алексеевич в возрасте сорока пяти лет, плотного телосложения, с обыкновенным заурядным русским лицом, ничем не отличался, и не выделялся от других работников треста. Да и выделяться он никогда не стремился. Он был всегда спокоен и всегда прост, не заносчив и всегда на удивление деловит.

Усадив меня на стул против своего рабочего стола, он пристально посмотрел мне в глаза и спокойно сказал: «Мы решили Вас назначить начальником специализированного управления номер четыре, которое организовывается в городе Сургуте, в центре Тюменских нефтедобыдчиков. Как смотрите сами на это назначение?», — и тут же добавил: «Там нам нужен опытный специалист, а Вы по всем статьям подходите на эту должность»... Я растерялся от такого неожиданного предложения, а потом, спустя несколько секунд, твердо сказал, что мне необходимо подумать и посоветоваться с женой, которая на сей день находится в городе Саратове...

Мне следует подчеркнуть, что на встречу с Воробьевым я пришел в шикарном серо-дымчатой расцветке польского производства костюме, в белоснежной рубашке и до зеркального блеска

 

начищенных туфлях, как артист. Я очень помнил русскую поговорку: «Встречают по одежке, а провожают по уму»...

Мне было тогда 42 года. О мужчинах такого возраста говорят: «Кровь с молоком!» Забегая вперед, хочу сказать вот о чем. Работая начальником СУ-4 в городе Сургуте под началом Воробьева, мне не раз приходилось слышать от него в мой адрес лестные слова о моей опрятности и чистоплотности...

Я много раз с ним фотографировался и в рабочей и зимней одежде и летом на отдыхе. Все карточки сохранил, они хранятся в нашем семейном альбоме...

Я дал принципиальное согласие работать в Сургуте, но не более двух лет. И при разговоре с Воробьевым попросил его разрешения слетать дня на два-три в город Саратов, к жене, где она тогда проходила целевую аспирантуру в медицинском институте.

Воробьев тут же вызвал к себе в кабинет начальника отдела кадров треста и дал ему указание выписать мне командировочное удостоверение на 5 дней, для полета в г.Саратов и в город Казань, чтобы я смог уладить все свои семейные дела... Он также мне пообещал оплатить подъемные расходы из расчета трехмесячного оклада начальника управления по штатному расписанию города Сургута... А это в пределах 1350 рублей. Сумма по тем временам была весьма приличная! И он меня не обманул. Воробьев во всех делах был очень порядочным и обязательным человеком! Да еще и хорошим руководителем такого крупного треста, кокой был в то время «Нефтепроводмонтаж». Его годовая программа выражалась в пределах двухсот миллионов рублей. Цифра по тем временам была весьма внушительная!..

Получив командировочное удостоверение, попрощавшись с Воробьёвым, я очередным авиарейсом прибыл в Казань, а вечером того же дня на поезде «Казань-Волгоград» выехал в город Саратов на встречу с женой...

Встреча с женой была теплая и душевная. Она никак не ожидала, что я могу вот так запросто приехать к ней в Саратов. Мы с ней моментально нашли общий язык по вопросу моей работы на Севере.

Погостив у ней сутки, я на второй день выехал из Саратова. Вторично в этот город я попаду только в 1969 году, когда жена в Саратовском мединституте будет защищать свою кандидатскую диссертацию, а я для участников диспута организую банкет. Но я забегаю вперед!

 

Прибыв в город Казань, я тут же явился к начальнику управления Соколову П.В., чтобы получить приказ о моем откомандировании в СМУ-7 для работы в городе Сургуте. Одновременно я получил приказ о назначении прораба Родионова Ивана Афанасьевича вместо меня, и я утром с легким сердцем вылетел в город Орск.

Мне было необходимо скорее попасть на станцию Домбаровка и сдать все участковые дела Родионову, а затем прибыть в трест, в город Уфа для окончательного решения моего вопроса о поездке в город нефтянников, в Сургут...

Мое желание скорее попасть в Сургут совершенно не оправдано, поскольку я не вполне точно представлял с какими серьезными трудностями мне придется встретиться там, в Сургуте... Меня ждали трудности не только в организационном плане, хотя это тоже не маловажно. Ведь мне предстояло начинать с нуля создавать крупное управление по обустройству не только Сургутского нефтепромыслового управления, но и других регионов Тюменского нефтяного края. С первых дней моего прибытия мне предстояло решать массу организационных вопросов. Например, добиться у местных властей или у генерального подрядчика «Тюменьнефтегазстроя» (Сургутского подразделения!) какое-либо помещение для конторы, для хранения прибывающих материальных ценностей в адрес управления самолетами (и только самолетами!) хотя бы примитивное складское помещение, нанимать работников с инженерно-техническими специальностями для работы в аппарате управления, рабочую силу, комплектовать из них монтажные бригады и участки, обеспечивать их спецодеждой, инструментом, а важнее всего — жильем. Все трудности, с которыми вскоре встречусь, их с ходу перечислить трудно. Но немаловажная трудность, которая ждала меня в городе Сургуте — это климатические условия. Температура за день менялась несколько раз синусоидально: то на дворе стоял мороз в пределах десяти градусов, то через три часа уже минус 25 или тридцать градусов! Или стоит ясный безоблачный день, и вдруг, через два-три часа начинает стеной валить снег, да с ветром. И тогда в такое время, конечно всякие поездки и всякая работа прекращаются! И люди стремятся попасть в укрытие, к теплу... Пурга не щадит легкомысленных! Я знал, что зима на Севере суровая и является серьезной помехой для строительных и монтажный организаций, но не в той степени. Сполна ее капризы и суровость я узнаю по прибытии в город Сургут, но я забегаю вперед...

От гула двигателей самолета меня обычно тянуло ко сну. Шум меня всегда укачивал! Но на сей раз, я был каком-то необычно-

 

возбужденном состоянии и все время продолжал смотреть в иллюминатор, как под крылом самолета проплывали пейзажи родной страны, не задумываясь что меня в скоре захлестнет архинапряженная работа... Но я тогда был здоровым и жизнерадостным человеком, и пройдя тяжелую лагерную жизнь в ГУЛАГе, мне совершенно никакие тяжелые условия Севера не пугали! Я мечтал честно и добросовестно поработать и несомненно неплохо подзаработать, одновременно обеспечить сносную жизнь в Саратове жене, а сыну и теще с тестем в городе Казани...

Я приехал в Домбаровку и в спешке сдал со своего подотчета все участковые материальные ценности своему заместителю Родионову И.А, скромно с ним отметили мое назначение в монтажном вагончике. А утром, попрощавшись со всеми монтажниками и механизаторами участка, я первого марта 1965 года покинул станцию Домбаровку.

На душе было какое-то приподнято-радостное настроение.

Сейчас, спустя столько лет от того периода, я затрудняюсь объяснить то браурное настроение... Но оно было на самом деле весьма хорошее. Одной из причин такого окрыленного моего настроения, думаю, было то, что я буду работать на новом, не обычном месте в городе Сургуте и моя зарплата будет значительно выше. Следовательно, я смогу каждый месяц жене и сыну с тещей посылать денег без ущемления своего личного бюджета значительно больше, чем если бы оставался работать в Домбаровке. А что касается высокого уровня должности — начальника управления, не буду лукавить, она меня не очень-то прельщала, поскольку я твердо знал, что мне придется в Сургуте работать много, в условиях Севера и не считаясь ни со временем и не с выходными днями... И я так же знал", что стране нужна была большая нефть, а следовательно обустройство и освоение новых тюменских нефтяных промыслов придется осуществлять ускоренными темпами, а значит мне, повторяюсь, придется очень много работать...

Забегая вперед, скажу: с инженерно-экономической точки зрения, для того, чтобы создать ускоренные темпы освоения нефтяных промыслов и получить товарную нефть, руководство страны разрешило (как экспериментально!) оплату производимых работ буровикам, промысловикам, строителям, монтажникам и другим организациям по существующим единичным расценкам, не дожидаясь когда будут разработаны на тот или иной промысел проектно-сметные документации. «Форма два» был единственным

 

документом для оплаты работ, да акт, подписанный специалистами из названных организаций. Если бы такой «метод» не был бы принят, то сроки добычи и транспортировка нефти затянулись бы на несколько лет. Но я слишком забежал вперед!..

Итак, третьего марта 1965 года я прибыл в город Уфа и явился в трест «Нефтепроводмонтаж». Меня тут же принял главный инженер треста Е.В.Щепкин. Воробьева в то время тресте не было. Он, вероятно, где-то был в командировке.

Главный инженер, поговорив со мной о предстоящей нелегкой работе в городе Сургуте, издал приказ о моем назначении на должность начальника трех объединенных участков спецмон-тажного управления номер семь по обустройству тюменских нефтепромыслов...

Получив в отделе кадров треста приказ о моем назначении, я зашел к начальнику отдела снабжения к Хейфицу. Мне необходимо было решить с ним все вопросы материально-технологической комплектации не только трех монтажных участков СМУ-7, которые согласно приказу переходили в мое ведение, но и будущего специализированного управления № 4, которое вскоре должно было создано.

Он встретил меня не только дружелюбно, но и с какой-то приветливостью. И усадив около себя, он сразу же начал мне перечислять материальные средства, предназначаемые для отправки в город Сургут, в адрес будущего управления, которое в скором времени будет создано в Сургуте.

Я вытащил свой походный служебный блокнот и начал в нем записывать тот перечень ценностей, который называл Хейфиц. Он мягко отстранил мою руку от блокнота и передал мне машинописный лист с перечнем оборудования, механизмов, автомобилей, жилых монтажных вагончиков, а так же материалов, предназначаемых для отправки в Сургут с открытием навигации на реках Тюменской области. Шла первая половина марта 1965 года.

Ознакомившись с ведомостью материальных ценностей, предназначаемых для отправки в Сургут, я спросил Хейфица почему в ведомости не указаны кислородные и пропановые баллоны?

Он, улыбнувшись своей белозубой улыбкой, деловито сказал: «А кислородные и пропановые баллоны мы отправим через несколько дней грузовым авиарейсом. Так что этот вопрос решенный и о нем не стоит заботиться».

 

Хейфиц, по национальности еврей, совершенно не был похож на представителя своей нации. Высокого роста, широкоплечий, а его большие серые глаза всегда смотрели на собеседника дружелюбно и как-то приветливо, без высокомерия. Светло-каштановый густой волос на голове чуть кучерявился. На удивление, зубы были белые и очень красивые. Он походил больше не на госслужащего, а на атлета-борца. Всегда опрятно и изысканно был одет. Впоследствии, работая начальником спецмонтажного управления номер четыре в городе Сургуте, мне весьма часто приходилось с ним контактировать по вопросам материально-технологической комплектации управления. И он всегда был деловит, уважителен и дорожил своими обещаниями. Что особенно импонировало в этом человеке, он всегда был общителен, прост и со всеми вел себя ровно, по-деловому. Решая далеко не простые вопросы в то время по комплектации строящихся важнейших магистральных нефтегазопроводов, он никогда не забывал о своих обещаниях.

Прошло с тех пор очень много лет, но я и по сей день вспоминаю его только с положительной стороны, такого приветливого, уважительного, улыбчивого и всегда делового...

Иной раз перебирая фотографии тех лет, мне приходится его снова видеть, то со мной, то вместе с управляющим трестом «Нефтепроводмонтаж» Воробьевым Н.А. То в зимней одежде в городе Сургуте, то в летней на берегу могучей реки Оби, в окрестностях Сургута, на отдыхе...

После встречи с Хейфицем, я зашел в производственный отдел, чтобы тоже обговорить предстоящие нелегкие дела на Сургутской земле. Но начальника отдела Абдуллина и его заместителя я не застал. Они оба были где-то в командировке на строящихся объектах. Отдел был пуст. Я застал только Гонышева Петра Ивановича, который отвечал за жилищно-бытовые условия монтажников на трассах строящихся нефтегазопроводов.

Гонышев тут же стал рассказывать, что в скором времени на железнодорожную станцию Тюмень будут отгружены первые тридцать жилых передвижных вагончиков в северном изготовлении для спецуправления номер четыре. А из станции их запланировано перевести на трейлерах на пристань реки Тобол. С открытием навигации вагончики будут без каких-либо помех погружены на плоскодонные баржи и отправлены в речпорт города Сургута, в адрес СУ-4...

 

Гонышев П.И. среднего роста, среднего телосложения, с обыкновенным простым лицом русского мужика, в возрасте в пределах сорока лет. Со спокойным и уравновешенным характером, он ничем на вид не отличался от других заурядных мужчин его возраста. Но был исключительно трудолюбив, работоспособен и каким-то порядочным человеком по отношению его окружения. Впредь, когда развернутся большие работы на Сургутском и Усть-Балыком нефтепромысловых управлениях, начнется строительство знаменитого на всю страну Нефтепровода — Усть-Балык — Омск, с огромным резервуарным парком для хранения нефти в окрестностях Сургута и головных нефтеперекачивающих станций, Гонышев П.И. будет часто приезжать в Сургутское управление и значительно поможет не только мне, но и всему коллективу управления в делах обустройства жилых городков из передвижных монтажных вагончиков в окрестностях Сургута, рабочих поселков Мегиона, Усть-Балыка. Повторяюсь, эта работа потребует не мало сил и энергии не только коллектива СУ-4 и работников треста, в том числе и П.И.Гонышева.

Завершив беседу с Гонышевым и распрощавшись с ним, я счел нужным еще встретиться и с начальником технического отдела Володиным. Володин был антипод Хейфицу. Был среднего роста, тучного телосложения, а на пол головы блестела лысина. Ему было под пятьдесят лет! Его лунообразное лицо с тяжелым подбородком, говорили, что он болен, но тем не менее он очень много курил..

Бывая в тресте, я никогда не видел его опрятно одетым, подтянутым. Огромные и тяжелые очки на носу скрывали цвет его глаз и настроение. С ним невозможно было вести долгую деловую беседу, поскольку он страшно много курил, не обращая внимания на собеседника. А это было невыносимое испытание для некурящих, каким был я.

Переступив порог его кабинета, меня встретило облако плавающего дыма и неуместный вопрос хозяина кабинета: «А-а! Соболев! (вместо здравствуйте!), вы на сей раз не отстали от поезда?» «Нет», — ответил я ему. И добавил: «Я на самолете прилетел».

А история моего отставания от поезда такова. Нашему Казанскому монтажному управлению было поручено трестом смонтировать скорыми темпами газопровод к Арзамасу-16. Точнее до котельной этого закрытого города. Длина газопровода была в пределах 65-и километров.

 

До начала работы было необходимо составить проект организации работ, с приложением графиков начала и окончания монтажных работ, схему перевозки труб и плетей (секции из трех сваренных электродуговой сварки труб), потребность вспомогательных материалов, количество автотранспорта и других механизмов. И этот проект организации работ необходимо было утвердить главным инженером треста Шепкиным Е.В.

Я, как начальник производственно-технического отдела управления, оперативно составил весь проект организации работ и с рулонами схем, графиков, диаграмм и прочих документов выехал в город Уфа, в трест для его утверждения.

Ехал я в пассажирском поезде «Куйбышев — Уфа». В купе вагона я был единственным пассажиром, поэтому расположился вольготно, без стеснения. В пути следования я все время еще и еще раз рассматривал чертежи, схемы, диаграммы, графики, дабы крепче запомнить содержание всего комплекса проекта организации работ, поскольку мне самому в тресте у главного инженера предстоит защищать его «суть» в присутствии всех ведущих начальников отделов треста...

Газопровод был уникальный, поскольку монтировался для уникального города — «Арзамас-16». В кругу своих сослуживцев управления мы часто между собой шутили: «Почему нельзя было назвать, например, «Арзамас-5» или «Арзамас-10»? Но назвали именно — « Арзамас-16»!..

Шел февраль 1962 года. В купе было довольно прохладно, и я решился на очередной железнодорожной станции Буинск сбегать в буфет и выпить стакан горячего чая. Благо, что поезд на названной станции будет стоять десять минут.

При остановке поезда, я с ходу спрыгнул с подножки и в спешке забежал в буфет-ресторан. Официантка тут же подала мне чай с лимоном, я его с наслаждением выпил и не спеша вышел из буфета. Но поезда на перроне не было. Я в растерянных чувствах стоял на перроне, не зная что делать! Одновременно продолжал искать глазами поезд... Но его не было!..

Запахнув плотнее полупальто (под пальто была только майка!)... Я пошел искать дежурного по станции... Все мои документы, деньги, железнодорожный билет, костюм, шапка остались в купе поезда, который отправлен раньше положенного времени...

Я нашел дежурного по станции — это женщина в годах. Она передо мной извинилась, что допустила оплошность, отправив поезд

 

раньше расписания и повела меня в радиорубку станции, чтобы отправить телеграмму дежурному на следующей станции со значительной стоянкой поезда, где могли снять мои вещи...

Итак, без шапки, в одной майке, в пальто, в легком трико при 25 градусном морозе мне пришлось двенадцать часов коротать время в холодном здании зала ожидания. Зал был набит колхозниками, которые прибыли с мороженным мясом, чтобы ехать на базар города Казани. От мороженного мяса несло адским холодом, и я не находил места, расхаживаясь по залу... Случай тот не забыл и по сей день. Мне тогда пришлось вдоволь померзнуть и перенервничать....

Володин знал историю этого необычного случая, только поэтому, видимо, так с порога с иронией спросил меня: «Вы, на сей раз, не отстали от поезда?».

Работая в системе этого треста, я всегда избегал встреч с Володиным, поскольку ничего нового от него для себя не мог почерпнуть, а сидеть с ним рядом и вдыхать его табачный дым, которого я терпеть не мог, у меня не было никакого желания...

И в тот день картина была та же! Напустив на себя важность, как знаток Севера (он несколько раз был в командировке в Сургуте по делам треста), он стал советовать, что мне делать на первых порах моего пребывания на сургутской земле...

— Начни сразу же выбивать от «Заказчика» (Сургутское нефтепромысловое управление) для себя какое-то жилье, а заодно и место для конторы и небольшое складское помещение для хранения кислородных и пропановых баллонов, которые будешь на самолетах привозить из Тюмени. И еще: найдите поскорее какого-нибудь толкового инженера на должность начальника производственно-технического отдела, чтобы он с ходу, с первых дней выполняемых работ по обустройству нефтяных промыслов завел бы строгий учет. И еще, вот что важно, — подчеркнул Володин. — На работы, которые будет выполнять управление, сметно-технической документации у «Заказчика» нет и не будет, а значит ее нет и у «Генподрядчика». Следовательно, вам придется пользоваться существующими единичными расценками с применением северного коэффициента и актов, подтверждающих те или иные выполненные работы.

Вот это для меня действительно была новость! Ведь за всю свою долголетнюю практику монтажных работ, мне всегда приходилось работать только по утвержденной проектно-сметной технической документации. А там, в Сургуте — нет! Удивительно!..

 

Что касается его первых советов, то я был не новичок, в монтажных делах, и они мне были не нужны, а вот насчет работы без сметно-технической документации, то это для меня была шокирующая новость (об этом я писал выше!).

Итак, завершив недолгую беседу с Володиным, я выехал в Уфимский аэропорт, чтобы приобрести билет и лететь в город Сургут. Рейс был прямой, с одной остановкой в городе Тюмени...

Заняв кресло в салоне самолета, я весь был поглощен мыслями о новой работе в далеком Сургуте, что вообще ждала меня там, на не простом климатическом краю. О Севере я много читал и ничего там райского меня не ждало... Сосед по креслу какой-то буровик, под явным хмельком из Сургутской конторы роторного бурения, меня ничуть не заинтересовал. И на все его попытки завести со мной разговор: куда лечу, где работаю, я отвечал общими фразами, продолжая смотреть в иллюминатор, занятый своими мыслями о Сургуте... Буровик летел только до Тюмени, видимо, поэтому-то я им не заинтересовался. А летел он в Сургут, я несомненно стал бы его расспрашивать о Сургуте и его особенностях жизни сурового Севера...

В 12 часов Московского времени 10 марта 1965 года самолет АН-24 Западно-Сибирской авиакомпании, на борту которого я находился, начинал разбег по бетонной полосе Тюменского аэропорта, чтобы взмыть в небо.

Как только он оторвался от взлетной полосы Тюмени, я припал к иллюминатору и, с любопытством, стал наблюдать, как он набирает высоту, беря курс на Север, на Сургут... Двигатели мощно и ровно гудели, успокаивая меня. Я летел в Сургут, в новый город нефтяного края Тюменской области начальником будущего спецмонтажного управления четыре треста «Нефтепроводмонтаж», которого мне самому предстояло еще и создавать... И чтобы потом, силами созданного коллектива, начать интенсивно обустраивать новые нефтяные промыслы Сургутского, Мегионовского, Усть-Балыкского и Нефтеюганского месторождений нефти. И чтобы страна начала получать больше товарной нефти!

Как только самолет набрал высоту и принял горизонтальное положение, беря курс на Север, солнце яркими своими холодными зимними лучами меня ослепило! Оторвавшись от иллюминатора, я механически вслух произнес:

— Красотище-то какая! Соседка, сидящая рядом со мной в кресле, на мой восторг сказала: — Наши места чаруют любознательных! А я вижу вы из тех. — И добавила:

 

— Вы надолго летите к нам в город Сургут?

— Я лечу на работу. А сколько придется у вас потрудиться — покажет время. Фамилия моя Соболев, а величают Николай Павлович, — и не дождавшись ее реакции, опять припал к иллюминатору. Кругом на многие километры в округе лежал ослепительно-белый искрящийся снег. Даже с такой высоты смотреть на него без затемненных очков было трудновато — ослепляло!.. А вдали, слева под лучами зимнего солнца блестел лед реки Тобола.

Двигатели продолжали ровно гудеть, увозя меня в город Сургут. Соседка, дождавшись когда я оторвусь от иллюминатора, сказала мне:

— А меня величают Аллой Сергеевной и работаю штатным корреспондентом местной газеты (тогда еще типа малотиражки, подумал я), а фамилия Смирнова.

— Вот и познакомились, Алла Сергеевна, — ответил я ей... Ей было не более двадцати восьми лет. С виду ничего примечательного она не представляла. Разве только ее серые глаза озорно смотрели на собеседника. Одета была по-дорожному, весьма скромно. Она, как женщина, меня ничуть не заволновала...

Мы с ней разговорились. Она оказалась коренной жительницей Сургута, внучка ссыльного. Ее дедушка когда-то в далеком прошлом за вольнодумство был сослан в этот заброшенный Богом уголок, потом обзавелся семьей и остался постоянно на жительство.

С Аллой Сергеевной я встречусь вновь только через год на строящемся Западно-Сургутском резервуарном парке для хранения нефти, который будет монтировать спецмонтажное управление номер четыре. Она возьмет у меня интервью по вопросу ускорения сроков монтажа десятитысячных резервуаров...

Пока мы были в воздухе, я, снедаемый любопытством о раскинувшихся просторах тюменской земли, часто припадал к иллюминатору. И каждый раз видел огромные просторы, покрытые белым, искрящимся снегом и кружевой островков лесных массивов, чернеющих на этом огромном белом фоне. Не попадались никакие города и селения...

Мы продолжали вести непринужденную беседу с Аллой Сергеевной и вдруг она придвинувшись ко мне, с радостным тоном сказала:

— Да, не волнуйтесь, у нас в Сургуте жизнь уже бурлит! К нам столько наехало народу, что я радуюсь этому наплыву. Сургут

 

на глазах стал меняться. Уже во всю идет строительство двухэтажных каменных домов! Много наехало молодежи, а это верный признак рождения жизни... Я со смехом ей громко ответил:

— А с прибытием в Сургут меня, жизнь, вероятно, забурлит еще сильнее!..

— Ну вот и хорошо!, — так на мою шутку ответила Алла Сергеевна...

В это время мужчина, сидящий в кресле впереди нас, по виду из кавказских народностей, повернув голову в нашу с Аллой Сергеевной сторону, и тоже громко, чтобы мы услышали его сказал:

— Прошу меня извинить. Я все время слушаю ваш дружеский разговор, но не понял кем, у нас в Сургуте будете работать?

Я ему объяснил где и кем буду работать, тогда он обрадованно сказал:

— Вот и хорошо! Нам в Сургуте такие специалисты нужны позарез! — И добавил: — Вас в Сургуте кто встречает?

Я ему ответил, что, к сожалению, никто!

— Если нет, то я вас на своей машине довезу до гостиницы. Я работаю заместителем начальника Сургутского нефтепромыслового управления. Моя фамилия Мамедов. А зовут меня Булат...

— Я буду вам очень признателен, товарищ Мамедов за такое гостеприимство, — сердечно сказал ему, — и добавил: — Мне чрезвычайно повезло, что я познакомился с вами...

Это не редкостный случай, когда люди знакомятся в пути, как я познакомился с Мамедовым. Ему было уже за пятьдесят лет, лицо его явно выраженной кавказской национальности. Он в Сургуте проработал уже год, а сейчас возвращался с командировки.

Малость погодя, он снова повернулся к нам и громко, с радостной ноткой в голосе, сказал:

— Вот и Сургут!

Я посмотрел в иллюминатор и неуверенно переспросил его:

— Где Сургут?

— А вот смотрите, под нами!

— Так это какая-то деревушка, занесенная снегом, — ответил я ему.

— Нет, нет, это город Сургут, — радостно повторил он. — И уверяю вас, он со временем станет большим городом нефтяников страны!..

 

Стюардесса вышла из пилотской кабины и громко объявила: — Идем на посадку, прошу всех застегнуть ремни... Самолет шел на посадку!..

Впервые в Сургуте

Самолет АН-24 мягко приземлился на мерзлую грунтовую взлетно-посадочную полосу Сургута. И, подрулив к одноэтажному деревянному зданию аэровокзала, встал, двигатели замолкли. Второй пилот, пройдя энергично в больших унтах вдоль рядов кресел, открыл дверь самолета, и люди стали по трапу спускаться, по-простецки, громко разговаривая между собой.

Пропустив впереди себя Аллу Сергеевну, вышли и мы с Булатом из самолета.

После шума двигателей на улице стояла какая-то непередаваемая тишина, только под ногами прилетевших звучно скрипел снег. Все шли со своими узлами, чемоданами к аэровокзалу, поеживаясь от холода. На дворе стоял мороз не менее двадцати пяти градусов...

Подойдя к аэровокзалу, мы стали ждать машину Мамедова, когда она подъедет ближе к нам.

Оглянувшись на старое, облезшее от зеленой краски здание аэровокзала, я увидел огромный шаблонный плакат тех лет: «Слава доблестным советским авиаторам!»

Я только усмехнулся на примитивный текст плаката и стал осматривать окружающую местность вокруг аэропорта Сургута. Вся территория аэровокзала и уходящая вдаль местность была покрыта толстым слоем искрящегося от солнца снегом, смотреть на который без затемненных очков было трудно. Вдали, по взлетной полосе, стал кататься гусеничный трактор, таская за собой каток треугольной формы из толстых бревен, наверху которого лежали два бетонных фундаментных блока. Как потом я узнал, это делалось после приема каждого самолета, для утрамбовки взлетной полосы, поскольку она была небетонная... Рядом с аэровокзалом, всего в ста метрах с его тыльной стороны, лежали горы снега с поломанными деревьями. Видимо, когда готовили взлетно-посадочную полосу для приема самолетов, спиленные деревья убирали бульдозерами. А они, их сталкивая, крушили и ломали, собирая в такие огромные кучи вперемежку со снегом. Даже в

 

этом деле допущена вопиющая бесхозяйственность! В это время к нам подъехала машина Мамедова, и он пригласил нас с Аллой Сергеевной сесть в машину. Садясь рядом с корреспонденткой сургутской газеты Аллой Сергеевной, я подумал, что мою экипировку следует срочно менять, так как городские теплые зимние туфли на ногах, модное пальто на ватине и шапка-кубанка на голове — не смогут противостоять повседневным сургутским морозам...

Машина нас повезла в гостиницу «Нефтяник», которая находилась в старой части города, в пределах двух километров от аэровокзала. Алла Сергеевна проживала также в старой части города, следовательно, ей было по пути с нами.

Пока мы ехали до гостиницы, Мамедов, владея кавказским темпераментом, не прекращая говорил, предрекая радужное будущее городу Сургуту. Зная, как специалист, что открытые месторождения нефти таят в себе огромные запасы, поэтому он так смело видел перспективу развития молодого города нефтяников...

И, на самом деле, смелые прогнозы Мамедова оправдались — Сургут стал крупным центром нефтяников страны!

Небольшой замерзший залив реки Оби, который мы проехали, делит город на две части. Вскоре, после залива, машина встала, чтобы высадить Аллу Сергеевну. Выйдя из машины, она протянула мне руку и кокетливо сказала:

— Мне было приятно с Вами познакомиться, Николай Павлович, и до новых приятных встреч! — Я ей также сказал: — До новых встреч и всего самого доброго!

А Мамедову она сказала спасибо, что он ее довез до дома. И мы поехали дальше до гостиницы. Через десять-пятнадцать минут подъехали к двухэтажному каменному зданию гостиницы «Нефтяник», где мне предстояло проживать в течение десяти дней...

Выйдя из машины, Мамедов уверенно направился в гостиницу и посоветовал мне идти за ним. Дежурная администратор гостиницы, женщина уже в годах, стала раздраженно объяснять Булату, что мест нет, и навряд ли скоро предвидится. Тогда Мамедов, как представитель администрации, в чьем ведении находится гостиница, потребовал перечислить всех проживающих в каждом номере. В это время я со своим чемоданчиком стоял в стороне и слушал их перепалку. Только после этого она нашла койко-место на втором этаже в восьмом номере. Мамедов довольный, что помог мне с жильем, направился вместе со мной на второй этаж.

Там в номере было уже несколько человек, сидящих за столом, выпивающих спирт. «Вот Ваше место, Николай Павлович, прошу,

 

располагайтесь! А я пошел в свой 12 номер. Позже я к Вам понаведуюсь», — и Мамедов ушел. Я окинул сидящих за столом и убедился, что все они прибыли сюда за длинным рублем... Как в тот же вечер убедился, что это была не гостиница и не постоялый двор, а место какого-то столпотворения! Здесь круглые сутки стоял несмолкаемый мужской гомон приезжающих и куда-то отъезжающих людей. Людей разного возраста, разных специальностей и национальностей. В первую ночь я спал в четырехместном номере, а людей переночевали со мной не то 16, не то 18 человек вповалку. Спали на полу, на стульях и даже на столе.

В то время, в той гостинице за отсутствием мест люди спали где попало: в коридорах и даже на лестничных площадках. То есть везде, куда можно было прилечь. А везде лежали ихние вещи — тюки, чемоданы, корзинки, баулы и рюкзаки огромных величин. Все приезжие были одеты в основном с учетом северного климата: в полушубках, в унтах, в валенках, а на головах — шапки-ушанки. Помню, все мужчины, как правило, носили бороды. В гостинице было довольно-таки прохладно!

Проснувшись рано утром, я увидел в номере вповалку спящих на полу людей в своей верхней одежде. Двое спали на столе. Картина была далеко не из приятных! Если учесть, что гостиница располагала удобствами во дворе, то условия жизни в ней будут еще «интереснее». Воздух в номере был настолько тяжелым, что хоть вешай на нос марлевую повязку.

И тем не менее после плохого ночного сна я тщательно побрился, умылся холодной водой, в буфете в спешке съел макароны с тушенкой и выпил стакан теплого невкусного чая, и пошел с хорошим настроением в двенадцатый номер, к Мамедову. Мы с ним договорились, чтобы утром вместе поехать на прием к начальнику Сургутского Нефтепромыслового управления Иванькову Ф.И., то есть к главному заказчику и титулодержателю на Сургутской земле. Ведь коллективу будущего спецмонтажного управления номер четыре, которого я должен возглавить, придется выполнять все те монтажные работы по обустройству Сургутского месторождения нефти для того, чтобы страна начала бы получать большую товарную нефть!

Мамедов встретил меня с улыбкой, показывая свои красивые белоснежные зубы. И со словами:«Заходите, заходите, Николай Павлович, — стал надевать пиджак и добавил: — Сейчас поедем. Кстати, прошу Вас познакомьтесь. Это моя жена — Антонина

 

Ивановна». Ко мне шагнула с протянутой правой рукой статная женщина, опрятно одетая в платье, в возрасте не более сорока лет. Мы друг другу пожали руки, после чего она сказала: «Я Вас прошу, Николай Павлович, заходите к нам без стеснения, будем вместе коротать вечерние часы». — Я также улыбаясь ей ответил: «За приглашение спасибо, но навряд ли у меня будут свободные часы, с моей тяжелой предстоящей работой». И попрощавшись с ней, мы с Булатом вышли из номера, чтобы скорее попасть в контору «Сургутнефть». Машина Мамедова стояла уже у подъезда. И на ней мы быстро доехали до места, поскольку промысловое управление « Сургутнефть» располагалось в старой части города, недалеко от гостиницы.

Иваньков Ф.И. встретил меня вежливо и как бы с желанием. После рукопожатия он сдернул занавеску, которая прикрывала большую секретную карту — план расположения всех нефтяных действующих (и не только) скважин, опоясанных паутиной всевозможных трубопроводов Сургутского месторождения нефти, и стал бойко мне рассказывать, что срочно необходимо монтировать. Мы более часа с ним вели деловую беседу, оба озадаченные о предстоящих больших делах, связанных с добычей нефти...

Закончив с ним беседу и записав в свой походный деловой блокнот все те объемы трубопроводов, которые предстояло в первую очередь выполнить, я попросил его отвезти меня на его служебной машине к Генеральному подрядчику, в Сургутское Строительно-монтажное управление за номером три «Главтюменьнефтегазстроя». Он тут же дал такое распоряжение. Попрощавшись с Иваньковым и его заместителем Мамедовым, я поехал в новую часть города, к Генеральному подрядчику, с которым мне предстояло плечом к плечу работать по обустройству всех нефтепромыслов Сургутского, Усть-Балыкского, Мегионского и других месторождений нефти. Меня привезли в новую часть города Сургута, где уже «красовались» несколько примитивных двухэтажных дома из красного кирпича типа ММ-8-52. В одном из которых и располагалось генподрядное строительное управление.

Начальника управления я не застал, он был болен. Меня принял главный инженер управления Чижевский М.В. Во время знакомства, он в шутливой форме произнес: «Ну, слава Богу! В нашем полку прибыло! — и добавил: — Вы к нам на время или постоянно?». «Планирую постоянно, — ответил я ему. — Но как получится — покажет время. И добавил: — Ведь у Вас тут условия

 

явно не ординарные! Поэтому с ходу сказать трудно...» Мы с Чижевским также долго вели деловую беседу. За это время он мне назвал массу объектов, которые требовали своего завершения силами монтажников. И это не только в Сургутском регионе, но и в Усть-Балыке, Нефтеюганске и даже в далеком Лаботнанге...

А когда я поднял вопросы о выделении мне какого-либо жилья и помещения для конторы создаваемого монтажного управления, Чижевский дал слово, что квартиру мне выделят не позже четырех-пяти дней. Что касается помещения для конторы он решит незамедлительно, и даже назвал вариант.

Чижевский мне сразу понравился. Понравилось, как простецки он меня принял, и как неторопливо перечислял мне объекты, которые предстояло нам смонтировать. Он без какой-либо важности и рисовки, по-товарищески вел беседу более часа. Весь его наружный вид был какой-то красивый и опрятный. Высокого роста, спортивного телосложения, с открытым, простым, русским лицом и с копной пышных каштановых волос... Ему было не более 30 лет. Сам он коренной москвич, а приехал в город Сургут на пять лет по направлению Министерства газовой промышленности. Днями ждет и приезда жены, с которой вместе закончил Московский инженерно-строительный институт.

Забегая вперед, мне необходимо сказать, что через неделю я получу двухкомнатную квартиру на первом этаже отдельно стоящего кирпичного дома на пустыре между старой и новой частью города. Потом эту квартиру я сделаю как управленческую гостиницу, где будем проживать втроем — я, как начальник управления, главный инженер управления Горобец Анатолий Александрович и заместитель начальника управления Львов Глеб Викторович. А помещение для конторы управления он выделит оперативно уже на второй день.

А впредь, на ниве общих строительно-монтажных забот, мы с ним подружились. И пока я работал начальником управления в городе Сургуте, мы уважительно и с теплотой относились к друг другу и между нами не возникали никакие недоразумения. У меня и по сей день о нем самые добрые и теплые воспоминания.

Поблагодарив Чижевского за теплую и деловую беседу и пожав ему руку, я было уже собрался покинуть его кабинет, как он мне посоветовал переговорить с одним инженером-строителем о трудоустройстве, который находится в его приемной. Сам его не

 

может принять на работу, поскольку штат управления полностью укомплектован. — Я ему пообещал переговорить.

И действительно, при выходе из кабинета главного инженера Чижевского меня встретил тот самый инженер, о котором говорил Михаил Владимирович. Он с ходу обратился ко мне, и предложил свои услуги в качестве инженера производственно-технического отдела управления. При этом он совершенно искренне с серьезным лицом сказал:

— Прошу Вас, возьмите меня на работу. Я весьма дисциплинированный человек, — не курю и не пью и уверяю Вас, буду старательно работать. — Вот как, — ответил я ему. — И я не пью и не курю. Получается, что мы с вами будем создавать управление не курящих и не пьющих! — И шутя добавил: — Только запомните, у нас с Вами из этой затеи ничего не получится. Наши с Вами старания потерпят неудачу! Ну давайте о деле. Если Вы сейчас ничем не заняты и негде Вам переночевать, то приобщайтесь ко мне и вместе будем решать первые задачи будущего управления. — Нет, я ничем не занят, — ответил инженер Гришин. — Тогда пойдемте со мной, посоветовал я ему.

Забегая вперед, отмечу: через два дня я Гришина Владимира приказом по управлению принял инженером производственного отдела будущего управления. А в тот первый день пребывания в Сургуте, он почти полдня со мной вместе находился неразлучно.

Выйдя из строительного управления, мы с Гришиным пошли искать балок, где якобы, ремонтировался двигатель легковой, участковой машины Газ-63. Без нее моя работа будет изначально затруднена...

Мы. с Гришиным быстро шагали по направлению к балкам, которые располагались в центре будущего Сургута ( Нас подгонял мороз, поскольку оба были одеты далеко не по-северному), а вокруг них простиралась пустая площадь без каких-либо строений. Мы довольно-таки быстро нашли этот «заветный» балок, где проживали механизаторы участка СМУ-7, в том числе и шофер легковой машины. Подойдя к балку, я постучался в дверь, но никто не ответил. И тогда я резко открыл дверь, и мы с Гришиным зашли в балок. За столом сидел мужчина лет пятидесяти, в засаленном комбинезоне и наливал водку в стакан. А в правом углу на топчане лежали пьяные мужчина и женщина в любовном «объятии». На наше приветствие ответил только мужчина с бутылкой. Оказалось это и был шофер легковой машины Ана-

 

толий Евгеньевич Бахарев. Я не сдержался и резко сказал шоферу: — Разве можно пить водку в рабочее время! — На что Бахарев без излишней скромности спокойно мне ответил: — Это не водка, а спирт! — Ну тем более, — сказал я и представился, кто с ним разговаривает. Потом я разъяснил ему, что мне весьма срочно нужна машина. Без нее я не смогу оперативно работать. А дела этого требуют. Бахарев встал со стула и смущенно, опустив глаза, слушал меня. И, осознав свое неловкое положение, тихо сказал: — Машина через три дня будет готова. — А почему не через два дня, — перебил я Бахарева.

— Не успею, — тихо, еле слышно, сказал Бахарев, и добавил: Вот если помогут, то-г-да сделаю.

Мужчина и женщина во время нашей беседы с шофером прекратили свою любовную возню и с любопытством смотрели на нас с Гришиным.

Я попросил Бахарева одеться и показать нам с Гришиным участковую контору СМУ-7. Он быстро оделся и мы покинули балок механизаторов.

Мне необходимо коротко описать, что такое «балок». Это деревянный маленький домик с плоской крышей или со скатом, размером 3x3 или 3x4 метра. Собранный из неоструганных бревен на мху, с одним маленьким оконцем, без тамбура. Отапливались такие балки, как правило, дровами. А обогревателем для них служили металлические бочки из под солярки или керосина. Внутри балка приделывались две двухэтажные вагонки. Пол мог быть из досок или же утрамбованная земля. В таких балках на севере проживали очень много рабочих нефтяной и газовой отрасли страны, как в городе Сургуте, так и в других поселках Тюменской области.

В том числе и рабочие нашего управления. Тогда, там в первые два года освоения нефтяных богатств страны, руководство «Главтюменьнефтегазстроя», да и партийные боссы, и, конечно, руководство газовой и нефтяной промышленностей и пальцем не пошевелили о создании хотя бы элементарных бытовых условий работающих!

Им нужна была только нефть! А какой ценой, — это их совершенно не волновало... В некоторых поселках рабочие жили хуже, чем заключенные.

Мне было необходимо срочно найти начальника участка СМУ-7 Кудрина Виктора Михайловича, чтобы совместно с ним обсудить все те вопросы, которые были передо мной поставлены начальником «Сургутнефть» Иваньковым и главным инженером Генподрядной

 

организации Чижевским. Только поэтому я был вынужден оторвать Бахарева от ремонта машины, чтобы он показал мне участковую контору.

Оказалось, что контора, которую мы искали, располагалась рядом со строительным управлением Чижевского. Мы поднялись на второй этаж жилого двухэтажного дома, где и находилась участковая контора в двухкомнатной квартире. Через день и соседняя двухкомнатная квартира также будет передана нам под контору уже управления.

В конторе участка мы застали девушку лет двадцати шести, работающую секретарем-машинисткой и табельщицей участка. После приветствий, я ей представился. И попросил ее непременно передать начальнику участка Кудрину, чтобы он сегодня нашел меня в приемной у Первого секретаря Горкома партии Бахилова, или же вечером в восьмом номере гостиницы «Нефтянник». И тут же представил ей Гришина, как будущего инженера производственно-технического отдела, и попросил ее позволить Гришину начать знакомство с производственной документацией участка.

И, прежде чем покинуть помещение конторы участка, я спросил Гришина: — Есть ли у него деньги, и имеет ли место, где сегодня сможет переночевать. На что Гришин смущенно ответил, что деньгами пока небольшой суммой располагает, а ночевать негде. Услышав такой ответ от Гришина, я ему посоветовал переночевать в конторе. А завтра его квартирный вопрос обещал решить.

Гришин Виктор Михайлович по наружному виду был самым что ни на есть ординарным человеком. Он был среднего роста, среднего телосложения и удивительно со спокойным и уравновешенным характером, но с выразительными большими серыми глазами. У него всегда на лице была мягкая и добрая улыбка. Он со всеми разговаривал ровным, спокойным и уважительным тоном. Был очень трудолюбив и усидчив. Сказанные им первые слова при знакомстве: « Я дисциплинирован, не курю и не пью» — на сто процентов оправдаются. Следует добавить, что он был умным и старательным.

Закончив Куйбышевский инженерно-строительный институт, после чего три года проработал мастером и прорабом. Жил с родителями в собственном доме на окраине города. Жили бедно. Родители были уже старые, получая скудную пенсию. Однажды, прочитав в газете «Труд», что на севере Тюменьской области найдены богатые запасы нефти и что для обустройства этих

 

богатств и строительства рабочих поселков и городов требуется много рабочих и инженерно-технических специалистов, Гришин, не раздумывая, приехал в город Сургут. И только случайность помогла ему встретиться со мной. Забегая вперед, могу сказать, что через полгода прилежной и грамотной работы инженером НТО он будет переведен старшим инженером, а затем, через год с небольшим и исполняющим обязанности начальника отдела. Я его искренне уважал, а он платил мне взаимностью. Недаром, когда я был вынужден уволиться по собственному желанию в конце августа 1966 года, он первый проявил желание проводить меня до аэропорта Сургута. Но я забежал слишком вперед.

Покинув контору участка, я направился в Сургутский горком партии на прием к Первому секретарю Бахилову Василию Васильевичу. В Горкоме партии я Первого секретаря не застал, а второй секретарь Любочкин Виктор Павлович был на месте. Он меня принял с каким-то даже интересом, сияя на все лицо своей улыбкой. После рукопожатия, он, извинившись передо мной позвонил по внутреннему телефону к заведующему промышленно-транспортного отдела Горкома Молоткову Н.К., чтобы тот зашел к нему для знакомства со мной. Они оба искренне говорили, что рады такому наплыву народа на Сургутскую землю, а то жили в каком-то застойном состоянии, занимаясь только рыбным промыслом.

Любочкин В.П. со своей искренностью мне понравился. Он говорил откровенно, без какой-либо «рисовки». Он говорил грамотно, подбирая слова. Был среднего роста, с красивым умным лицом, в возрасте не более тридцати пяти лет. А вот Молотков Н.К. был каким-то тщедушным, худым и болезненного вида. Мне показалось, что он совершенно не был загружен работой. Поскольку до открытия нефти более в Сургутском регионе никаких дел не было, разве, что повторяюсь, рыболовство. Я не успел выйти из кабинета Любочкина, как дверь его кабинета открылась и на пороге появился мужчина с волевым, решительным лицом, возраста чуть более 45 лет. Это и был Первый секретарь Сургутского горкома партии Бахилов Василий Васильевич. Любочкин сразу же поднялся и вышел на середину своего кабинета. А Бахилов громко сказал: — Здравствуйте! — проницательно оглядывая нас троих. Любочкин. деликатным тоном сказал Бахилову: — Василий Васильевич, прошу Вас, познакомьтесь. Это Соболев Николай Павлович, вчера прилетел к нам в Сургут для работы начальником создаваемого монтажного

 

управления треста «Нефтепроводмонтаж». Бахилов, согнав со своего лица суровость, крепко пожал мне руку и также громко сказал: — Николай Павлович, я Вас приветствую на нашей Сургутской земле! Я на его приветствие спокойно ответил, что прилетел только вчера, а сегодня решил прийти к вам в горком не только представиться, но и коротенько рассказать о планах работы создаваемого управления.

Бахилов, собираясь покинуть кабинет Любочкина, повернувшись в мою сторону, громко сказал: «Я, думаю, Вы сделали правильно, сразу явившись к нам. Прошу Вас, идемте ко мне и там подробно поговорим». Он энергично по тускло освещенному коридору зашагал к себе в кабинет, а я последовал за ним.

Да, он совершенно был другого плана и диапазона человек, чем Любочкин и Молотков. Стремительный в своих движениях, уверенный в себе, с хорошо поставленным голосом руководителя такого ранга. Он был выше среднего роста, спортивного телосложения, с одухотворенным и выразительным лицом. Он моментально гипнотизировал собеседника своим влиянием. Этому, вероятно, помогало ему еще и его служебное положение Первого секретаря Горкома партии. Лет ему было не более сорока пяти, но седина его волос на голове, говорили, что его жизнь была не такая уж спокойная и сладкая.

Пригласив меня к себе в кабинет, Бахилов стал с интересом слушать мою информацию о предстоящих больших делах по обустройству нефтяных промыслов Сургутского, Усть-Балыкского и других месторождений нефти. Что для этого и создается мобильное механизированное монтажное управление на Сургутской земле в системе знаменитого треста «Нефтепроводмонтаж», которое поручено возглавить мне. А также ему поведал, что в данное время мне предстоит решить немало серьезных вопросов, чтобы вновь создаваемое управление начало бы производительно функционировать. Далее ему расказал, что с открытием навигации в адрес управления поступят много трубоукладчиков, сварочной техники, передвижных вагончиков для жилья, много стальных труб, разных вспомогательных материалов, без которых не мыслима ритмичная работа коллектива создаваемого управления. Кроме того, будут получены два рулонных металлических резервуара емкостью по 400 кубометров, чтобы мы смогли бы на зиму запастись дизельным топливом и бензином. Бахилов, как мне казалось, слушал внимательно, по ходу моего рассказа задавал много вопросов. Пришлось

 

поведать ему и о своей недолгой жизни и производственной деятельности. На прощание он пожал мне руку и пожелал удачи и доброго здоровья. И велел заходить к нему без стеснения в любое время. С легким сердцем я покинул кабинет Бахилова и широкими шагами направился снова в контору участка. (Да, бахиловский кабинет, кабинетом-то назвать было нельзя. Он оказался весьма примитивно обставлен, — типа кабинета председателя правления колхоза или председателя сельского совета, в которых мне приходилось не раз побывать. До открытия нефти в Сургуте функционировал райком партии, а не горком. И райком был незначимым, а самый что ни на есть отсталый. И не мудренно, так бедно был обставлен кабинет Первого секретаря Сургутского горкома партии).

Придя в контору участка, я там застал Кудрина В.М. Он только что прилетел на вертолете из Нефтеюганска. Вид у него был усталым и даже каким-то больным. Я ему представился, а он уважительно поднялся со стула и подошел ко мне, и мы с ним обменялись крепким рукопожатием. Затем рядом уселись за общий стол и в течение более чем двух часов обсуждали производственные дела по значимым объектам Сургутского и Усть-Балыкского месторождения нефти, которые мною были записаны при встрече с Иваньковым и Чижевским. На этой же встрече мы с Кудриным Виктором Михайловичем договорились, что он возглавит производственно-технический отдел нового управления, а я завтра рано утром на вертолете полечу в Усть-Балык для встречи с руководством «Усть-Балыкнефть».

В гостиницу «Нефтяник» я вернулся поздно вечером усталым, но довольным проделанной работой за первый день пребывания на Сургутской земле. Зайдя в свой номер и не успев переодеться как у порога номера появился Мамедов. Он со своей белозубой улыбкой, и с иронией обратился ко мне: — Ну как первый день? Мы с женой более часа ждем вас на ужин, а Вас все нет и нет! Давайте переодевайтесь и к нам. — Да! День был действительно напряженным! Я даже не нашел времени пообедать, — ответил я ему. — Тем более, — сказал Мамедов, и добавил: — Идемте. Отказываться было бесполезно, и через десять минут я уже сидел у них за столом. Пить я отказался, но поел с большим аппетитом и на славу.

А утром следующего дня мы с Кудриным на вертолете «буровиков» вылетели в Усть-Балык.

 

Работа

С первых дней моего пребывания в Сургуте, меня работа захлестывала. График моего дневного труда с каждым днем становился весьма плотным. Только было создано управление, а объемы монтажных работ стали расти на удивление быстро. Но из-за отсутствия квалифицированных специалистов (коллектив любого подразделения экспромтом не создать, а тем более там на Севере!), сварочной техники, трубоукладчиков и других механизмов, — управление было не в состоянии справляться с ростом объемов монтажных работ. А они, повторяюсь, росли и росли. Этого требовала жизнь. Хотя могу однозначно сказать, что мы монтажники, не считаясь ни с временем, ни морозами, продолжали активно работать. Мы были заряжены каким-то высоким порывом и пониманием, что делаем очень важное и значимое дело для всей страны... Да! Это было так. С работы мне приходилось возвращаться как правило поздно. Приходил, конечно, усталый, но скажу честно, весьма довольный прожитым днем. Мои бытовые условия были самые примитивные! Но я на это не обращал ни малейшего внимания, поскольку рос и мужал в системе ГУЛАГа страны, а там о бытовых условиях заключенных никто и никогда не задумывался. Мы же были «враги народа»!

Следует повториться, что напряжение с обустройством нефтяных месторождений нарастало, в связи с чем, начали проводиться на разных уровнях совещания за совещаниями. Они проходили почти в каждую декаду. То из города Тюмени прилетали руководители «Главтюменьнефтегазстроя» — его начальник Барсуков А.С. или главный инженер Баталии Ю.П. Они тут же собирали всех нас низовых руководителей, чтобы очередной раз озадачить всех нас новыми планами объемов работ и новыми сроками их выполнения. Не забывали нас и руководители союзных главков и Министерств газовой и нефтяной промышленностей. И опять начинали сыпаться на наши головы новые поручения, новые задачи — одна хлеще другой... Часто прилетали в Сургут заместители Министра газовой промышленности Смирнов Кирилл Константинович и Гореченков Гаврил Иванович. Не были в стороне от тех больших нефтяных дел и работники Тюменьского Обкома КПСС, в том числе и его тогдашний второй секретарь Протозанов.

 

И все же, не имея достаточного механического потенциала и необходимого количества специалистов рабочих, управление не могло справляться с теми задачами, которые ставились перед ним. Видимо, поэтому руководители Нефтепромысловых управлений «Тюменьнефть» продолжали торпедировать вышестоящие инстанции и персонально управляющего трестом «Нефтепроводмонтаж» Воробьева телеграммами, жалобами о недопустимых медленных темпах монтажных работ нашим управлением.

Я особенно понимал как эти телеграммы травмировали нашего управляющего трестом Николая Алексеевича Воробьева. Только, видимо, эти телеграммы-требования вынуждали его так часто прилетать в город Сургут.

Работа требовала, чтобы я почти ежедневно бывал на каком-нибудь объекте, где велись монтажные работы силами нашего управления. А это значит непременно пользоваться вертолетом. Забегая вперед, могу искренне признаться, что я всегда на вертолет садился с опаской, поскольку они, как правило, всегда были перегружены! Я хорошо помню, как часто пилоты вертолетов чуть не силой высаживали лишнего пассажира, зная, что вертолет перегружен. А тот упирался, умоляя пилота, чтобы он бы взял его на борт. Кроме того, мне часто приходилось летать со всевозможным грузом, вес которого с ходу было трудно определить, а это значит, что вертолетчики таким образом явно нарушали элементарные правила полетов! Но тем не менее за время почти двухлетнего моего пребывания в Сургуте, Бог миловал, что ни одной аварии с вертолетами не случилось и ни один вертолет не разбился.

Уже в марте мне пришлось изменить свою экипировку: приобрел полярную полушубку, унты и шапку-ушанку. Этого потребовали северные морозы.

Дни летели быстро. Я продолжал работать один без главного инженера и заместителя. Но все основные службы к середине апреля 1965 года уже были укомплектованы специалистами и продолжали функционировать. Особенно я был доволен тем, что в тресте оперативно смогли подобрать и направить в Сургут толкового специалиста для работы главным бухгалтером и замечательного человека Маслову Зинаиду Ивановну. А также трудолюбивого и знающего свое дело начальника отдела материально-технического снабжения Челенкова Анатолия Ивановича. Названные два специалиста в значительной мере помогли мне в создании в управлении порядка и работоспособности.

 

Вынужден повториться, летать на вертолетах приходилось чуть ли не каждый день! Обычно вертолеты заказывали у Сургутского авиаотряда «Буровики», «Промысловики» или же «Геологи». Вертолеты в Сургутском регионе служили словно маршрутные бесплатные автобусы. Во всех рабочих поселках, и в самом Сургуте, а также во многих сооружаемых объектах строились площадки для приема вертолетов. Прибытия вертолетов на эти площадки иной раз приходилось ждать до полчаса и более. Но четко помню, что все вертолетные площадки устраивались с нарушением правил техники безопасности. Рядом торчали множество не раскорчеванных пней, а в стороне лежали кучи сваленных деревьев. И тем не менее опытные пилоты ухитрялись идеально сажать свои винтокрылые машины на «пятачок» площадок, не допуская аварийных ситуаций.

В начале третьей декады апреля 1965 года, когда холода еще не собирались отступать, к нам в Сургут неожиданно прилетел Заместитель Председателя Партийного контроля при ЦК КПСС (Заместитель Шелепина!) Залужный Дмитрий Иванович, в сопровождении заместителя Министра газовой промышленности Гореченкова Г.И. Приезд этих значимых высоких должностных персон (на мой взгляд) был более ознакомительным, чем деловым. Это объясняется тем, что они провели не очень деловое совещание с нефтяниками, буровиками и строителями Сургутского региона, а после чего решили на вертолете слетать еще и в Усть-Балык. И так уж случилось, что мне пришлось их сопровождать, поскольку в этот период все руководители (занимающие посты выше моего) были или заняты, или же улетели по серьезным делам в командировки.

С прибытием в город Сургут я не расставался со своим любимым фотоаппаратом «Фэд». И прежде чем посадить высоких гостей в вертолет, я предложил им на память о Сургутской земле сфотографироваться. На что они не задумываясь дали свое согласие. При этом, если заместитель Министра газовой промышленности Гореченков с желанием встал чуть ли не по команде смирно, и направил свой взор на объектив моего «Фэд»а, то заместитель Шелепина, Залужный, отвернулся от объектива, и опустив голову, начал как бы прохаживаться около вертолета (его, мол, сфотографировали случайно. И этого он, конечно же, не хотел.).

На все возрастающие объемы монтажных работ я смотрел оптимистично. И увеличивающаяся нагрузка в работе меня ни чуть не пугала! Я твердо верил, что с открытием навигации управление получит необходимое количество техники, а что касается

 

нехватки специалистов-монтажников, то они мало-помалу пополнялись. (Численный состав управления хотя и медленно, но рос, набирая силу. Ведь северная надбавка к заработной плате действовала весьма заманчиво и люди летели и летели в Сургут. А это давало нам возможность комплектовать коллектив управления весьма сносными по знаниям специалистами).

Шла третья декада апреля 1965 года. Зима не торопилась отступать. Кругом еще лежал девственно не тронутый, искрящийся белый-пребелый снег, на который смотреть без затемненных очков было невозможно.

Там на Севере, не то, что в любом городе страны, где существуют котельные и разные производственные предприятия, выбрасывающие в воздух всевозможные взвешенные частицы, загрязняя белый цвет снега. В Сургуте же, никаких предприятий тогда не было, а, следовательно, снег лежал в своем первозданном состоянии. Он звучно хрустел под ногами, издавая свои неповторимые звуки, которые присущи только снегу... Люди продолжали ходить в зимней одежде.

Не успели мы, сургутяне, распрощаться с московскими гостями — Залужным и Гореченковым, как в Сургут пожаловал Управляющий трестом «Нефтепроводмонтаж», уважаемый Воробьев Николай Алексеевич. Мы с Кудриным его встретили прямо у трапа самолета. В тот же день все местные газеты оповестили горожан, что, мол, завтра намечается провести праздник «Проводы русской зимы».

Вечером, после ужина, в нашей управленческой «гостинице» (в двухкомнатной квартире), где я постоянно проживал, мы совместно с Кудриным В.М. подробно доложили Воробьеву о всех наших делах по обустройству нефтяных месторождений Тюменьского региона.

Наша беседа затянулась далеко за полночь. А пред тем, как лечь отдыхать, Воробьев сказал: — Управлением по мере своих возможностей сделано немало. — А малость погодя добавил: — Нам необходимо продержаться до открытия навигации. В адрес управления поступит достаточное количество сварочной техники и других механизмов. И тогда нам будет легче вести дела. Потом, обращаясь ко мне, Николай Алексеевич сказал: — Николай Павлович, не пойти ли нам завтра на праздник «Проводы русской зимы»? Его идею я поддержал. Согласился с этим и заместитель начальника производственного отдела названного треста Иванов А.В.

 

Завтра, 23 апреля был воскресный день, поэтому Николай Алексеевич загорелся с желанием посмотреть эти торжества. Ему особенно хотелось посмотреть необычные оленьи бега. Нам также с Кудриным захотелось побывать на этом празднике, поскольку нам редко когда приходилось использовать в полной мере свой выходной воскресный день.

К десяти часам утра мы вчетвером прибыли на место, где планировались провести названные торжества, то есть «Проводы русской зимы». Народу было предостаточно, и мы присоединились к общей толпе, среди которых было немало приезжего люда, вроде нас. Организаторы торжества не ошиблись. Народу пришло много. Температура воздуха колебалась в пределах десяти-двенадцати градусов, а по северным меркам это — пустяк! Стоя в толпе, мы горели желанием посмотреть как помчатся олени, запряженные в легкие сани. Их было около семи упряжек. В каждой упряжке было по три оленя. Сами сани, на которых восседал седок, были какие-то воз душно-легкие, что игрушечные. Но седок в них сидел уверенно, держа в руках длинный шест, которым он не только правил оленями, но и применял его как тормоз.

Смотреть на оленей, как они стремительно помчались по снежному полю со скоростью не менее пятидесяти километров в час, весьма забавно. Весь азарт их стремительного бега передается и тебе, и ты начинаешь нервничать, смотришь с замиранием сердца на удаль седока и головокружительный бег мчащихся оленей. А за упряжкой тянется длинный шлейф завихренного снега, скрывая другие упряжки.

Примчавшись к финишу, оленей отводили в сторону, где они, опустив свои безрогие головы, продолжали понуро стоять, тяжело дыша. А некоторые из них хватали своими толстыми и мягкими губами искрящийся снег, чтобы утолить жажду.

После оленьих скачек, мы вчетвером притиснулись ближе к сценичному подмостку, на котором верховодили «Дед Мороз» и «Снегурочка». Импровизированная сцена была устроена недалеко от финиша, рядом с массивом елок.

Улучив момент, я сумел сфотографировать «Снегурочку» и «Деда Мороза». А Николай Алексеевич, заметив, что у меня с собой фотоаппарат, попросил его сфотографировать, но рядом с оленями, которые уже стояли смирно, отдышавшись и успокоившись от того бешенного бега. Положив руку на холку оленя, он как бы рассматривал его. А Иванов в это время, стоял рядом с ним, и тоже

 

рассматривал загнанных оленей. В состязаниях оленьих упряжек Воробьев видел какую-то непередаваемую северную романтику. Я перевел кадрик и попросил Иванова, чтобы он и меня сфотографировал на фоне оленьей упряжки. После чего мы покинули место, где был организован праздник « Проводы русской зимы». Поскольку все другие представления как борьба, выступление артистов местной художественной самодеятельности и «дурачество» Деда Мороза со Снегурочкой нас не заинтересовали.

Воробьев улетел в город Уфа, а мы с Кудриным продолжали трудиться с заведенным режимом, то есть без выходных дней и с ежедневным продленным днем. Перед майскими днями мне позвонил заведующий промышленным отделом Сургутского Горкома партии Молотьков Николай Кузьмич и порекомендовал слетать в Усть-Балык для ознакомления с ходом монтажных работ по обустройству нефтяных месторождений. Вместе с нами полетел и инструктор Горкома Хуванков Виктор Егорович. Осмотрев объекты, они остались довольны ходом монтажных работ, и в тот же день на вертолете мы вернулись в город Сургут. Подобные поездки с работниками Горкома партии были далеко не единичными, а весьма частыми.

Работа меня поглотила всецело. Дни летели быстро. Я продолжал интенсивно работать без главного инженера и заместителя. А это не такое уж и простое дело! — руководить крупным специализированным управлением без заместителей.

В конце мая, неожиданно, в Сургут прилетел начальник отдела материально-технологической комплектации треста Хейфиц. Я его душевно встретил и был рад его приезду, зная заранее, что он с пустыми руками в Сургут не приедет. Так и получилось. Он составит целый перечень необходимых материальных ценностей, которые обещал срочно прислать из города Уфа на самолете, в адрес управления. На третий день Хейфиц предложил мне совместно познакомиться со старой частью города Сургута. Собственно говоря, ему и показывать-то было нечего. Ведь города как такового и не было! Шагая по старой части города, где все дома были старые-престарые, Хейфиц не раз мне говорил: — Богом забытое место! Мерзость запустения! Но он не знал предрекания моего нового друга, Мамедова, что здесь будет построен новый красивый крупный город нефтяников — Сургут!

Около соседского старого деревянного дома с хлебопекарней, у штахетного забора мы с ним сфотографировались. Но проходя

 

мимо самой хлебопекарни (тоже развалюхи) мы заметили, что одно окно настежь открыто, а рядом стоит корова и что-то обнюхивает. Сзади коровы бегает белая курица. Я тут же вытащил свой «ФЭД» и запечатлел на пленку ту необычную картину.

На третий же день Хейфиц улетел в свой город Уфу. После его проводов, я решил сделать на память важный фотоснимок о былых днях Сургута. Я пришел в центр города, где располагались « балки» и около большой поленницы дров сел на бревно. И в задумчивой позе сфотографировался на память о Сургуте (это хорошо видно на фото!).

Навигация

О навигации жители Сургута, да и в других северных городах и поселках, отдаленных от материковой части страны, начинают говорить еще зимой, когда во дворе стоят устойчивые морозы, а все реки закованы в панцирь крепких льдов... Вспоминать навигацию их заставляет, конечно же нужда! Нехватка тех продуктов, которые не были завезены своевременно в полном объеме или же по вине нерадивых руководителей совсем не были завезены. И люди, поневоле, с тоской и надеждой вспоминают навигацию и ждут ее прихода.

Навигация, как правило, начинается с приходом первого пассажирского парохода, или же баржи-самоходки, которая в своих трюмах везет продовольственные товары, одежду и другие необходимые материалы, нужные людям. Навигация — это праздник! Она празднуется с прибытием первого пассажирского речного парохода. Так было и в городе Сургуте. В середине июня прибыл первый пароход с пассажирами и, конечно же с продуктами.

В тот день, когда пришвартовался к пристани Сургута первый пароход, весь берег реки Оби был усыпан народом. Это действительно для них был большой всенародный праздник! Поэтому в тот день, повторяюсь, на пристань пришли стар и млад, чтобы приветствовать первых пассажиров, а значит, и открытие навигации. Был в тот памятный день на пристани города Сургута и я, смотрел, как ликовали его жители, встречая прибытие первого парохода с пассажирами. Они были все празднично одеты, у всех на лицах отражались радость и улыбка. Многие держали в руках флаги и портреты руководителей коммунистической партии и правительства. Нужно было понимать тех людей, что навигация

 

им открывает связь с материком и будет их обеспечивать всем тем необходимым, без которого никто обходиться не может: мукой, крупой, сахаром, одеждой и так далее.

Открытие навигации не обошлось без митинга, который открыла мэр Сургута. Мэр — женщина видная и статная, с красивым одухотворенным лицом, по национальности хантыйка. Одета с иголочки, в белую кофту, которая весьма шла к ее бронзовому лицу. Говорила она громко, темпераментно, с радостной ноткой. Народ ее слушал внимательно. В своем коротеньком выступлении, она благодарила руководство Тюменского обкома КПСС за проявленную заботу о тружениках города Сургута. Закончила свое выступление под шум рукоплескания присутствующих. После нее дали выступить двум жителям Сургута. Так уж водилось тогда: мэр и все остальные хвалили партию, благодарили ее за заботу. Их речи неоднократно прерывались дружными аплодисментами. Повторяюсь, я присутствовал на этом митинге, был охвачен радостью открытия навигации и не раз аплодировал совместно с публикой на слова выступающих. Жаль, что не было с собой фотоаппарата, чтобы сфотографировать толпу жителей города на берегу реки Оби, в день открытия навигации, их радостные лица.

Открытия навигации я ждал не меньше, чем жители города, поскольку твердо знал, что она несет мне уверенность в работе, так как управление получит ту долгожданную технику, без которой немыслимы ускоренные темпы обустройства нефтяных месторождений.

Примерно через три-четыре дня, после первого парохода, в адрес управления прибыла первая баржа-самоходка со сварочной техникой, трубоукладчиками и другими материальными ценностями. Это дало нам возможность за короткие сроки значительно увеличить темпы монтажных работ, (см. фото).

Прибытие Юрышева А.Н. в Сургут

Заканчивалась первая половина июня 1965 года. Наконец-то и в Сургут пришло лето. Мои рабочие дни, как было сказано выше, были насыщены до предела. То я на вертолете торопился попасть на один объект, где работали наши монтажники, то на другой, а то и на очередное совещание, которые не прекращались, пока я работал в Сургуте. И вдруг, неожиданно в Сургут прилетел управляющий трестом Воробьев Николай Алексеевич. Его прилет

 

в Сургут связан с тем, чтобы на сургутской земле встретить начальника «Главвосток-Трубопроводстроя» Юрышева Алексея Николаевича, который прибывал на самолете из Москвы.

Юрышев в системе «Мингазпрома» СССР был значимой личностью, поэтому его и нужно было принимать (точнее встречать) с учетом его должности.

В ожидании прибытия самолета из Москвы, Воробьев предложил мне проехать на глиссере по Оби, чтобы в окрестностях Сургута подобрать место для строительства резервуарного парка для горюче-смазочных материалов. Ведь зимой не будешь бензин и солярку возить на самолетах.

Место было подобрано. Мы причалили к берегу, чтобы пообщаться с природой. Место, где мы сошли на берег, было совершенно диким, и навряд ли до нас там ступала нога человека. С тихого и спокойного от Обских волн заливчика, куда мы причалили, навстречу нам поднялась внушительная стая диких уток и со свистом пролетела выше наших голов. Да, в тех диких местах, вокруг Сургута в то время водились видимо-невидимо дикие утки. Пока мы выходили из глиссера на берег, а потом садились на глиссер мы также видели множество водяных крыс (ондатр).

Побродив с полчаса по чахлому и пустынному лесу, мы сфотографировались на память. Николай Алексеевич очень любил фотографироваться. Затем в спешке поехали в город, чтобы встретить Юрышева.

Его мы встретили прямо у трапа самолета. Воробьев меня представил ему, при этом сказал, пока он работает без главного инженера и заместителя, но я доволен его работой. Юрышев пожал мне руку и, по-отечески похлопав по плечу, с улыбкой сказал, показывая свои белые, красивые зубы (ему уже было под шестьдесят лет).

— Скоро пришлем сюда достаточное количество техники и оборудования, и вам будет работать легче. И повернувшись к Воробьеву, назидательно (как старший по чину руководитель) сказал ему: «Николай Алексеевич, что Вам мешает подобрать ему толкового человека главным инженером?» Воробьев, приняв серьезное выражение лица, уважительно ответил: «Алексей Николаевич, человек подобран, и скоро его направим в Сургут». «Вот и хорошо», — сказал Юрышев, довольный ответом Воробьева. После короткой беседы под шум двигателей самолета мы выехали в контору управления.

 

Алексей Николаевич Юрышев мне сразу понравился. Он с первых минут пребывания на сургутской земле, вел себя вежливо, незаносчиво, и со всеми разговаривал с каким-то товарищеским тоном, не выставляя свое высокое должностное положение.

Мужчина он был крупный, высокого роста, широкоплечий, весьма упитанного телосложения. Его выразительные серые глаза и добрая улыбка говорили о покладистом его характере. Правда русые, седые, редкие волосы предрекали ему иметь лысину. Одет он был по простецки в обыкновенный дорожный костюм, но рубашка и галстук были белыми, что гармонировали с костюмом. За время трехдневного его пребывания в Сургуте, Юрышев встретился с секретарем горкома партии Бахиловым В.В. и с руководителями нефтепромысловых управлений Сургутского региона. Затем провел значительное совещание с руководителями монтажных управлений треста «Нефтепрводмонтаж» Соколовым (Казанского), Ивановым (Омского) и Соболевым (Сургутского). На этом совещании присутствовали управляющий трестом Воробьев, заместитель начальника производственного отдела треста Иванов и другие ответственное сотрудники линейных служб Сургутского управления, а также строители. Рассматривался важнейший вопрос подготовки подразделений треста «НПМ» к строительству знаменитого нефтепровода, идущего от Усть-Балыка до Омского нефтеперегонного завода. Одновременно на этом совещании Юрышевым были решены масса вопросов, связанных с материально-техническим обеспечением выше названных управлений.

На третий день мы с Воробьевым проводили его до самолета, улетающего в Москву. Юрышев улетал с хорошим настроением. Пожимая мне руку, он напомнил, чтобы я не забыл прислать ему фотокарточку (после прилета на вертолете из Нижневартовска, мы на память сфотографировались). Об этой фотографии напоминал мне Юрышев.

Прибытие жены в Сургут

В трудах и заботах прошел июнь месяц 1965 года, и, наконец-то, я дождался северного месяца июля с его белыми ночами. Прихода июля я ждал особенно, поскольку в первой его декаде должна была прилететь в Сургут моя жена Ирина Васильевна.

Итак, в первой декаде июля, когда продолжали нас радовать белые ночи, я дождался прилета жены в Сургут. Ее прибытие для

 

меня было настоящим праздником. Она привезла мне не только любовь, но и украсила мою одинокую мужскую жизнь, придав ей радостный оттенок.

Кроме того, она сразу же взвалила на свои плечи все мои бытовые заботы, которых было немало. Ее нахождение рядом со мною, придавало мне какой-то светлый и радостный настрой в моей повседневной напряженной работе.

И пока она жила в Сургуте, она ни на шаг не отлучалась от меня. Она всегда сопровождала меня, куда бы я не полетел на вертолете по своим производственным делам. Ей все было интересно, она как девчонка любовалась сургутскими и мегионовскими пейзажами. В них она находила непередаваемую северную романтику. Ежедневно она по два-три раза купалась, и приглашала меня последовать ее примеру. Но мои служебные заботы не позволяли мне отлучаться от повседневных дел. Но вечером, после трудового дня, я, с удовольствием, вместе с ней спешил к Оби, чтобы вдоволь поплавать. Мы с ней в воде дурачились, как дети, получая непередаваемую радость от купания в прохладной Обской воде. Каждый день я ее несколько раз фотографировал, то на фоне вертолета, то у чахлых елочек, то у реки после купания. Но перед тем, как ей нужно было улетать в город Казань, мы с ней на пару сфотографировались на фоне реки Оби, в центре будущего города Сургута.

Как-то дней через пять, после ее прибытия в город Сургут, мне необходимо было по делам службы побывать в Нефтеюганске. Туда полетели на вертолете вместе. День был солнечный, жаркий. Решив весьма быстро все свои производственные вопросы, мы с женой пришли на вертолетную площадку, чтобы очередным рейсом улететь в Сургут. До вертолетной площадки Нефтеюганска нас провожал начальник нефтеюганского монтажного участка управления Бабаев А.И. вместе с супругой. Рядом с вертолетной площадкой протекала одна из мощных полноводных проток реки Оби. Жена, не долго думая, подошла к протоке, сняла с себя платье (под платьем был надет купальник). Спустилась к воде и поплыла. Я в это время, разговаривал с Бабаевым, и не смог заметить желание жены, чтобы искупаться в той холодной протоке. Быстрое течение протоки ее понесло, она была не в силах справиться с быстрым течением, а течение продолжало уносить ее все дальше и дальше от нас.

Мы все были в панике, и не знали, что предпринять. Я бежал по берегу, крича ей вслед, чтобы она подплыла к берегу, но моих

 

слов она не слышала, продолжая барахтаться в воде. И только примерно через триста метров, ей с трудом удалось подплыть к берегу и выйти из воды. Еще бы чуть... И она могла бы погибнуть в водах той быстрой протоки. Тот случай мы с содроганием вспоминаем и сейчас, через пятьдесят лет.

В конце июля жена улетела к себе в город Казань, чтобы оставшееся каникулярное время посвятить сыну, которому 15 июня того года только исполнилось три годика, и он очень нуждался в материнской ласке и заботе, а я опять остался один, со всеми своими не только служебными, но и бытовыми заботами. Проводив жену, я продолжал также напряженно работать, то я летел на вертолете, то плыл на глиссере по могучей реке Оби, стараясь скорей попасть на очередной объект нефтепромысловых управлений, где работали наши монтажники, а объектов было много. С получением техники и монтажного оборудования дела нашего монтажного управления по обустройству нефтяных месторождений намного укрепились, но тем не менее объемы монтажных работ устойчиво продолжали расти. Этого требовала жизнь, стране нужна была большая нефть. Сургут тогда бурлил. Место то было дикое, весьма удаленное от материка. Тогда в Сургут наехало масса народа разных специальностей. Все прибывшие хотели подзаработать и непременно участвовать в добыче большой нефти. Да стране нужна была большая нефть. В Сургуте тогда работали геологи, буровики, промысловики и строители всех специальностей, монтажники, теплотехники, геодезисты и другие специальности, без которых не мыслима жизнь любого цивилизованного города. А Сургут тогда претендовал быть именно таким городом, но в ... будущем. А тем временем самолеты рейс за рейсом доставляли все новые и новые партии людей, которые желали не только подзаработать, но превратить тот богом забытый край в новый современный большой город нефтяного края Тюменской области.

Северная рыбалка

Проходил август, последний летний теплый северный месяц. И вдруг мне позвонил главный инженер сургутского рыбзавода, и предложил мне поехать с ним на рыбалку. Чтобы так сказать отдохнуть на лоне природы. Я от предложения главного инженера сразу же отказался, сославшись на чрезмерную занятость.

 

— А когда будете свободны, сможете поехать на отдых? — спросил он меня. Разве только воскресенье, — ответил я ему. И добавил: — Если только не пригласят меня на очередное производственное совещание.

— Вот и прекрасно! — сказал Вепрев. — Значит в воскресенье, в 7 часов утра встречаемся на пристани с правой стороны. Там я Вас буду ждать. Только прошу прибыть на вашем глиссере. И захватите на аварийный запас 20 литров бензина. И больше ничего! — И добавил: — Все необходимое для рыбалки и отдыха возьмем мы.

На этом наш телефонный разговор с Вепревым закончился. Попрощавшись, он положил телефонную трубку.

Рыбалка меня заинтриговала. Ведь я никогда не был на солидной рыбалке. И чуток поразмыслив, я решил пригласить на эту необычную рыбалку главного механика управления Хольванда Николая Григорьевича (через год он умрет от инфаркта), поскольку он всегда очень уважительно ко мне относился, и я платил ему той же монетой. И я тут же пригласил его к себе. Переступив порог моего кабинета, я Хольванду задал шутливый вопрос: — Николай Григорьевич, я слышал, что вы хотели поехать на рыбалку? Так ли это? — Хольванд недоуменно стоял и смотрел на меня, не понимая сути заданного мною вопроса. А потом застенчиво ответил: — Нет, Николай Павлович, я ни на какую рыбалку поехать не собирался. А когда я рассказал ему содержание нашей договоренности с главным инженером рыбзавода Вепревым, Хольванд рассмеялся и сказал: — Я с удовольствием с вами поеду. — И тут же спросил меня, что для этой поездки необходимо приготовить? — Заправить глиссер, проверить двигатель, чтобы в пути не встать и взять на запас 20 литров бензина. И больше ничего не брать, так мне по крайней мере сказал главный инженер рыбзавода. Вот и все, — ответил я ему.

В воскресенье, в семь часов утра мы с Хольвандом (он был немец по национальности и очень пунктуальный человек!) подъехали на глиссере к обусловленному месту около пристани. Нас там уже поджидал Вепрев с технологом рыбзавода Хижняковым. После приветствий, Вепрев и Хижняков торопливо к нашему глиссеру привязали свою моторную лодку, и мы выехали на ту необычную рыбалку.

Через тридцать-сорок минут езды мы причалили к пустынному берегу реки Оби и все вышли на этот пустынный берег, привязав глиссер к какому-то пню. Да, те места, где мы остановились, действительно были дикими. Кругом простирался чахлый, нетро-

 

нутый лес, а могучая река Обь плавно несла свои огромные воды на север, в сторону города Ханты-Мансийска.

Главный инженер тут же стал давать всем поручения, чтобы подготовиться к рыбалке и сварить уху. Мне он поручил собрать в лесу сухого хвороста для костра. Но я захотел непосредственно принять участие в самой рыбалке. И Вепрев со мной согласился. Тогда я сел в лодку к технологу Хижнякову. Он опустил мотор лодки в воду, завел его и мы с быстрой скоростью поехали к середине Оби, чтобы забросить поддонную сеть.

Проехав метров двести-двести пятьдесят Хижняков остановил лодку, заглушил лодочный мотор. Потом взял внушительный круг из пенопласта, и с размаху бросил его в воду( по-рыбацки этот круг называется курень). В середине круга имелось небольшое отверстие, в которое было натыкано зелеными ветками. Круг с ветками служил определенным ориентиром движению сети в воде. Забросив курень, Хижняков начал опускать в воду поддоную сеть. Длина сети, как потом я определил, была не менее 150 — 180 метров. Ориентируясь, куда я должен направлять лодку, Хижняков все время корректировал мою работу с веслами. То он произносил: — Левой, левой, то наоборот, правой, правой. А я подчиняясь ему, продолжал грести веслами строго по его совету к берегу.

Через минут пятнадцать сеть была опущена в воду, и Хижняков посоветовал мне временно прекратить грести, чтобы лодка сама плыла по течению. И лодку понесло течение реки. Так мы плыли минут двадцать, а потом Хижняков заставил меня грести легкими взмахами против течения реки, а сам начал поднимать сеть. Я с замиранием сердца наблюдал, ожидая улова.

Поднятые из воды первые 10 — 15 метров сети не принесли ни одной рыбины. Я был явно разочарован. А потом смотрю, пошли лещи, да такие крупные, подобных раньше я никогда не видел, живя на Волге. Затем стерлядки, но не золотистые, какие водятся у нас на Волге, а какие-то серо-бурые, дымчатые, но намного крупнее наших. Вперемежку со стерлядками в сети висели муксуны, нельмы, которых я раньше также не видел. Они у нас в Волге не водятся.

Хижняков заканчивал подъем сети из воды, и на ее последних метрах я заметил, что в сеть попался какой-то обрубок дерева, но я ошибался. Я не мог представить, что это был крупный осетр. А вот Хижняков не мог ошибиться. Он был рыбак опытный. Хижняков вмиг схватил из лодки кувалдочку и моментально нанес

 

ею три сильных удара по голове осетра. А потом попросил меня помочь ему поднять осетра в лодку. Мы с ним с трудом уложили осетра в лодку, где он продолжал смирно лежать, только изредка шевелил своим хвостом, хлопая им по пойманным рыбам.

Завершив подъем сети, Хижняков быстро опустил лодочный мотор в воду, и моментально его завел. И мы с бешенной скоростью понеслись со своим богатым уловом к товарищам, которые нас уже давно поджидали. Я еще издали увидел, как Вепрев машет рукой, призывая нас скорее подъехать к ним, хотя Хижняков максимум нажимал на газ лодочного мотора, но это Вепрева не устраивало. Подъехав к месту стоянки глиссера, в спешке к нашей лодке подошел Вепрев и взял с лодки крупную стерлядку. Удалив с нее внутренности и разрезав ее на крупные куски, он эти куски опустил в кипящую уху. Затем взял небольшую нельму, с которой проделал те же операции, что и со стерлядкой. Потом распотрошил муксуна и также его разрезав на крупные куски и опустил эти куски в кипящую уху.

Я с любопытством наблюдал за действиями Вепрева. Ведь он в моих глазах был наиглавнейшим рыбаком города Сургута!

Рядом с костром, где в вместительном ведре варилась уха, на земле лежал большой кусок брезента, на котором были разложены разные рыбные деликатесы, несколько рыбных консервов и много вино-водочных изделий.

Опустив в кипящую воду куски муксуна, Вепрев с игривым тоном вслух произнес: — Рыбу необходимо варить не более 15 минут, иначе все куски разварятся, и их нельзя будет брать руками.

Время подходило к обеду. Уха была готова. Тогда Вепрев налил полный граненный стакан водки и вылил ее в уху.

Я разочарованно, несмело сказал ему: — Зачем Вы такую уху испортили? А Вепрев улыбаясь, деликатно мне ответил: — Нет, Николай Павлович, я уху не испортил. Я водкой придал ей истинную рыбацкую ценность и необычный вкус! — Ну если так, тогда я молчу и целиком полагаюсь на Ваш опыт, — ответил я ему. А Вепрев добавил к сказанному: — Так и только так! А сейчас всем садиться на брезент, будем кушать эту чудесную уху.

Мы уселись на разосланный брезент. Вепрев вытащил из ведра сваренные куски рыбы целехонькими и сложил их в большую эмалированную миску. А ведро с ухой поставил в центр нашего круга. Аромат с нее шел непередаваемый. Потом каждому из нас вручил по эмалированной 400 граммовой кружке, чтобы ими из ведра черпать

 

уху. (На Севере уху ложкой есть не принято). Да... уха была на славу! Эту северную рыбалку я помню и по сей день, хотя времени пролетело более 40 лет.

Когда мы стали собираться уезжать в Сургут, Вепрев, разгоряченный выпитой водкой, подошел ко мне и сказал, что осетра, Николай Павлович, и крупную нельму, мы дарим Вам. Осетр весил 72 кг, а нельма весила 8 кг. Я с этой нельмой сфотографировался. Я тут же стал отказываться от такого необычного подарка, сославшись, что у нас с Хольвандом холодильника нет, следовательно, мы их быстро испортим, а это такая ценность. Нет, нет, — произнес Вепрев. Вы их не испортите. Вам нужно осетра и нельму сдать в коптильный цех райпотребсоюза, там их разделают. Спинную часть и брюшки закоптят, а икру — засолят. Но за работу Вам придется какую-то сумму заплатить. Да, это был действительно крупный подарок, и я согласился с главным инженером. Мы так и поступили с Хольвандом. По прибытию в город Сургут, мы заехали в коптильный цех райпотребсоюза, и там сдали только осетра, а нельму Хижняков упаковал в всевозможные травы, вплоть до крапивы. Затем, завернули ее несколько раз в мокрую мешковину, и на ночь ее оставили в холодильнике коптильного цеха.

А утром второго дня, я первым авиарейсом, по служебным делам, вылетел в город Уфа, в трест «Нефтепрводмонтаж», где эту закутанную в травы и мешковину нельму, вручил уважаемому мною Николаю Алексеевичу Воробьеву. Он не находил слов, как меня благодарить за столь необычный презент.

Через несколько дней мы с Хольвандом из коптильного цеха Сургутского райпотребсоюза получили 28 кг закопченного балыка и брюшков, а также 12 полулитровых стеклянных банок засоленной черной икры.

Приезд в Сургут главного инженера управления

Итак, в трудах и заботах я прожил северное лето 65 года в Сургуте. Хотя было не мало нервотрепки и нареканий. И все же я не разу не болел, не терял уверенности в занимаемой должности. Утром уходил на работу, и редко когда полноценно отдыхал в воскресные дни, а если выпадал воскресный день свободным, тогда я занимался своим любимым делом. Занавесив плотным байковым одеялом окно маленькой комнатки, где стояла моя кровать, я с наслаждением проявлял фотопленку, или же печатал фотокарточки — это было моим хобби.

 

Как сказал выше, я со своим любимым фотоаппаратом «ФЭД» не расставался ни на час. Куда бы я не ехал, где бы я не был, под полом моего пальто или шубы на ремешке висел мой фотоаппарат. Сейчас у меня хранятся около 60 штук фотопленок, а это исключительная ценность — чего только на этих фотопленках не запечатлено, и крупные руководители министерств и главков, и монтажники нашего управления, выполняющие значимые работы на важнейших объектах нефтяного региона, и перелет гусей и уток, скопище ондатр, семейство медведей, и еще много-много разного, интересного, свидетелем которых я был за время моего проживания в том далеком городе-деревушке по имени Сургут. А сейчас это крупный современный город нефтяников Тюменской области, где проживает более полумиллиона жителей.

Бывая часто по служебным делам в Нефтеюганске, у меня не выходило из головы желание побывать у первой пробуренной исторической нефтяной скважины, которая когда-то дала первую товарную нефть в регионе. Но все не было времени на это. И как-то, улучив момент, я в середине сентября уходящего года сумел все же приехать на ту знаменитую нефтескважину, чтобы удовлетворить, так сказать, свое любопытство. Скважина продолжала давать свою нефть, а недалеко от скважины мощно горел ее газовый факел. На фоне горящего газового факела, я одетый в длинный рабочий зеленый плащ, держал в руке букет запоздалых осенних северных цветов и сфотографировался на память.

Вокруг газового факела росли небольшие кустарники, а дальше от кустарников простиралась высокая, сочная, зеленая трава. Я удивлялся сочности осенней травы, у нее не было и начала увядания.

Ничего примечательного в этой нефтескважине я не нашел, только вероятно бывалые буровики-нефтяники знали, что именно эта нефтяная скважина и есть именно первая, которая когда-то дала товарную нефть и положила начало добыче большой тюменской нефти.

В конце сентября при телефонном разговоре с управляющим треста Воробьевым я узнал, что на должность главного инженера Сургутского управления — человек подобран. И днями вылетает в Сургут. Я стал ждать его прибытия заранее зная, что нам с ним совместно будет легче вести монтажные дела, которые все время увеличивались и увеличивались по мере роста добычи нефти.

 

И только в первой декаде октября, когда Сургутскую землю покрыл плотный слой северного снега, наконец-то в Сургут прилетел долгожданный инженер Горобец Анатолий Александрович. Я его встретил в аэропорту. И сразу же был в корне разочарован. Ему было около 60 лет, а если точнее до пенсии ему оставалось работать только 8 месяцев. И видимо, чтобы ему как-то помочь оформить значимую пенсию, тогда это практиковалось, руководство треста направило его к нам в Сургут для работы в роли главного инженера. По виду он был еще крепким, но присмотревшись, было четко видно, что старость уже шагает за ним по пятам. Это было хорошо зримо мне: энергичному, здоровому, непьющему 40-летнему мужчине. И тем не менее я с первых дней его приезда в Сургут, разграничив наши обязанности, стал с ним работать дружно, слаженно и относиться к нему с уважением. Он платил мне той же монетой и как старшему по чину подчинялся неукоснительно, а работать со мною, скажу, было не сахар. Я был жестоко требователен к себе и справедливо жестоко требовательным и к подчиненным. Я же вырос и воспитывался в жестоких лагерных условиях, и это жестокость сидит во мне и по сей день. И от нее, по-видимому, не избавлюсь до своей кончины.

Встретив его в аэропорту, я на память с ним сфотографировался против одноэтажного старого, деревянного здания Сургутского аэровокзала, и на фоне нашей старой истрепанной управленческой машины ГАЗ-69, которая меня возила, пока я работал в должности начальника Сургутскогоспецмонтажного управления № 4, водителем работал Бахирев А.Е.

Забегая вперед, могу сказать, что с Анатолием Александровичем мы сразу же сработались, и пока он работал в должности главного инженера управления до 1966 года, между нами не возникали никакие недоразумения. Человеком он был сдержанным, уважительным, без высокомерия, но с весьма обширным кругозором. В нем не было даже намека закулисных игр, или же стремления к извращению фактов. Мы с ним так подружились, что даже делили общий стол, но о нем я расскажу подробней ниже.

Сургутская любовь

Тот далекий сентябрь 1965 года в Сургуте был особенный. Почти в течение всего месяца свинцово-черные тучи плотным слоем висели над городом, не давая пробиться лучам желанного солнца.

 

Дожди лили почти ежедневно, превращая дороги в какое-то черное месиво, по которым с трудом двигались только тракторы. Да и те зачастую застревали, утопая выше своих гусениц в ту болотисто-черную жижу.

Неотъемлемой частью всего работающего люда Сургутского региона тогда были только резиновые сапоги. О ботинках, а тем более о выходных туфлях никто и не мечтал! В первые дни сентября я тоже несколько дней начал носить резиновые сапоги. Но находиться в них в течение дневного времени было совершенно невыносимо: ноги с утра начинали преть, и я все время чувствовал дискомфорт, теряя настроение. И я был вынужден перейти на кирзовые сапоги. Хотя кирзовые сапоги мыть от грязи было намного труднее, но зато ноги в них чувствовали относительно свободно.

Так вот, в один из таких ненастных и пасмурных дней сентября месяца, я прилетел на вертолете из Мегиона. Шофер встретил меня на окраине взлетно-посадочной полосы аэродрома, и мы быстро с ним доехали до конторы управления. И прежде чем зайти в контору управления, я очистил как мог свои сапоги от грязи и уверенно поднялся на второй этаж. Проходя через приемную, я поздоровался с Марией Тимофеевной, которая временно замещала секретаря и быстро зашел к себе в кабинет, при этом заметил, что в приемной вместе с Марией Тимофеевной сидела какая-то симпатичная молодая женщина. Не успел я сесть за свой рабочий стол, как у порога кабинета появилась стеснительная Мария Тимофеевна, и тихо сказала: — Николай Павлович, к Вам пришла одна женщина по вопросу трудоустройства, она у нас хочет работать секретарем, можете ли ее сейчас принять. Да-да, — ответил я ей, и добавил: — Пусть заходит, пригласите ее. И вот ко мне в кабинет зашла молодая женщина не более 25 лет. После ее «здравствуйте», я ответил ей тем же и попросил ее присесть, оценивая ее внешний вид взглядом бывалого и опытного мужчины, и в голове сразу же мелькнула мысль — какая эффектная. Она была выше среднего роста, стройного телосложения, одета в легкую женскую куртку, синеватой расцветки, а на ногах коротенькие женские сапожки. На носу покоились в золоченой оправе легкие очки, Чуть продолговатое лицо и высокий лоб придавали лицу одухотворенность, при разговоре блестели ее красивые ровные зубы. Пышные светло-пшеничные волосы придавали броскость и красоту ее лицу, губы чуть припухлые, растягивались в легкой улыбке, когда она говорила. На голове у нее была самодельная вязанная беретка из толстых шерстяных

 

ниток синей расцветки, которая очень шла к ее матовому задумчивому лицу.

А когда она присела на стул, и положила на колени свои руки, то я заметил и оценил, что она за своими руками старательно ухаживает.

Я попросил ее коротко рассказать о себе. И вот, что я узнал: Она родом из Белоруссии, проживала в городе Гомеле. Там живут и сейчас ее родители. В город Сургут приехала недавно с мужем, который в городе Гомеле проходил военную службу. Там она за него и вышла замуж. В Сургут приехали на постоянное место жительства, поскольку муж родом из этого города. Закончила 10 классов, специальности не имеет. Но хорошо печатает на пишущей машинке.

При разговоре с ней я заметил, что у нее очень грамотная речь и какая-то необычная интонация голоса. Далее она сообщила, что сейчас нигде не работает и может приступить к работе хоть завтра. Мне был нужен секретарь, поэтому я ей сказал, что согласен ее принять на работу секретарем. И велел ей зайти в отдел кадров и там на мое имя написать заявление. Подымаясь со стула, она сказала единственное слово: «Спасибо».

Когда она поднялась со стула, чтобы пойти в отдел кадров, я еще раз внимательно окинул взглядом ее стройную фигуру, статность стана и какую-то непередаваемую наружную красоту здоровой, молодой женщины. Звали ее Геналией. Геналия Юрьевна Сергиевская.

Мне следует признаться, что она задела мои мужские чувства... Хотя я твердо знал, что занимая руководящее положение и находясь ежедневно у всех на виду, я не должен оступаться от норм и правил поведения. Но, как известно, сердцу не прикажешь!..

Посмотрев ей вслед, я невольно подумал: «Как же такая неординарная женщина смогла выйти замуж совершенно за рядового, ничем не примечательного человека из далекого Сургута, который тогда не имел ни образования, ни специальности...

Да, он шоферить-то начал только у нас, в монтажном управлении три месяца тому назад. Поскольку в воинской части в городе Гомель он проработал не более одного месяца по специальности шофера.

Забегая вперед, хочу сказать, что спустя три месяца, когда она вполне освоилась в коллективе управления и почувствовала мое к ней симпатию, как-то при откровенном разговоре со мной, она

 

призналась, что ожидая в приемной моего возвращения из Мегиона, она и представить не могла, что я приму ее на работу. Ведь сколько разных женщин тогда наехало в Сургут. В тот день, я зашел в приемную энергичный, решительный, в грязных сапожищах и торопливо скрылся за дверью своего кабинета. Увидев меня, она подумала: «Ну и мужлан! В белоснежной рубашке, а в огромных грязных сапогах. Но, тем не менее, при виде вас в моем женском сердце что-то екнуло и я решила обязательно устроиться работать секретарем в вашем управлении»...

На второй день Геналия явилась на работу в белоснежной кофтенке, и черной бостоновой юбке. Сняв свои коротенькие резиновые женские сапожки, она надела модные туфли на высоких каблуках и целый день выглядела словно на каких-то торжествах...

Ее взгляд лучисто-синих глаз, смотрящих через легкие модные очки и необыкновенный стройный стан окончательно сломил меня. Я стал за собой более придирчиво ухаживать. На работу приходил, как на праздник и всегда в светлой рубашке, в модном галстуке и тщательно выбрит. Улетая куда-либо по служебным делам, я всегда ей стал говорить, куда лечу, и когда примерно вернусь в Сургут. А она, провожая меня в очередную поездку, неизменно говорила, ласково глядя на меня: «Мы будем ждать!»...

Время летело быстро. Мне также часто по служебным делам приходилось летать на вертолетах или же самолетах по огромному нефтяному региону Тюменской области. И чтобы быстрее протекало время, находясь на борту вертолета или самолета, я стал брать с собой какую-либо книжку и под шум двигателей с упоением ее читать...

И как-то, находясь в командировке в городе Тюмени, я приобрел книгу Сергея Смирнова «Брестская крепость». Я ее прочитал залпом!... А потом, не менее с полмесяца был под впечатлением прочитанного о героях Брестской крепости и искренне переживал за судьбы героев как они при этом геройски погибали...

Прочитав книгу, у меня возникла идея — рассказать своему коллективу монтажников, строителям и буровикам о защитниках «Брестской крепости» (написать книгу о «Брестской крепости» Сергею Смирнову посоветовал писатель Герман Нагаев. И Сергей Смирнов написал. И написал хорошую книгу).

Я составил план проведения вечера о защитниках Брестской крепости по книге С.Смирнова и пошел в Горвоенкомат на согласование. В Горвоенкомате план согласовали и мы по городу

 

(в людных местах) развесили объявления, что 14 декабря 1965 года в красном уголке строителей состоится вечер, посвященный книге Сергея Смирнова о героях Брестской крепости. О них расскажет начальник Спецмонтажного управления номер четыре Соболев Н.П.

Вот и наступил тот долгожданный вечер 14 декабря 1965 года. Я пришел на вечер в тщательно выглаженном в темно-коричневом костюме, в белоснежной рубашке. А черный галстук с маленькими красными кружочками с булавкой завершал мой вечерний туалет. Настроение у меня было самое приподнятое!

В назначенное время я уверенно поднялся на сцену и подошел к микрофону. Зал тут же дружно зааплодировал!.. Я окинул зал взглядом и увидел, что на первом ряду кроме представителей Сургутского горвоенкомата сидят инженерно-технические работники нашего монтажного управления и Горобец. А к окну рядышком восседают Мария Тимофеевна и Геналия. При виде их, стоя за трибуной я мягко улыбнулся и принял деловой вид, перед началом своего двухчасового рассказа... Зал замер. Тишина была такая, что можно было слышать как летит муха.

Я начал свой рассказ о героях «БК» с открытого письма писателя Сергея Смирнова (автора книги) к героям Брестской крепости. Затем всех попросил встать и почтить память павших защитников «БК» минутой молчания.

После чего я в течение двух часов рассказывал о героях «БК». Коротко я их хочу перечислить и сейчас, о которых тогда, в тот вечер шел разговор. В частности, это о командире 125 стрелкового полка капитане Шаблонского. Он попал в плен со своей женой и дочкой, о командире «Восточного форта» крепости майоре Гаврилове П.М. Как он попал в плен и как встретился с генерал-лейтенантом Дмитрием Карбышевым в концентрационном лагере городе Маутхаузене. И только в начале 1945 года он будет освобожден от плена нашими наступающими частями. Увлеченно и подробно рассказывал о комиссаре Ефиме Фомине и командире Брестской крепости капитане Иване Николаевиче Зубачеве. Он был так же пленен и отправлен концлагерь города Хаммельбурга. Там в офицерском лагере военнопленных он встретился с майором Гавриловым. Умер Зубачев в 1944 году в плену от туберкулеза. И еще о многих героях офицерах и рядовых «БК» я подробно рассказывал в тот вечер сидящим в зале. Зал слушал меня с замиранием сердца, никто не посмел кашлянуть или же пошевелиться...

 

Брестская крепость была построена царским правительством еще в 1842 году, как форпост западных рубежей страны.

Тогда, в июне 1941 года до нападения германии на нашу страну, крепость защищали две стрелковые дивизии: 6-я Орловская и 42-ая. И еще около двух полков пехотинцев из разных частей.

Рассказывая о героях «БК», я часто бросал взгляды на сидящих рядышком в первом ряду — на Марию Тимофеевну и Геналию. А они, сидя рядышком сумели договориться, что как только закончится вечер воспоминаний о героях «БК», они уведут меня в гости к Марии Тимофеевне. Как потом я узнал, они еще днем, загодя там приготовили хороший ужин с вино-водочными изделиями (хитрость женщин трудно понять и оценить!).

В заключение я рассказал о героизме советских людей в период Великой Отечественной войне. А закончил свои воспоминания о героях «БК» по книге С.Смирнова следующими словами:

— Вечная память солдатам и офицерам, погибшим при защите Брестской крепости! А всем оставшимся живым низкий поклон и сердечное спасибо за то, что они не щадя себя продолжали удерживать крепость от натиска немецких солдат четвертой армии фельдмаршала Фон Клюге более 40 дней!..

После этих слов все сидящие в зале встали и бурно начали аплодировать. А я, подойдя к авансцене, тоже стал рукоплескать.

В это время заместитель горвоенкома майор (фамилию запамятовал) поднялся на сцену и от имени себя и горвоенкома сердечно меня поблагодарил и крепко пожал мне руку.

Народ, комментируя услышанное о героях «БК», не сразу расходился по домам, а продолжал делиться со своими мыслями о только что услышанном о героях «БК».

Я спустился со сцены и подошел к Марии Тимофеевне с Геналией. Но не успел к ним подойти, Мария Тимофеевна возбужденная и раскрасневшаяся с жаром мне сказала:

— Николай Павлович, великолепно! Вы исключительно умело рассказали нам о героях «БК», словно сами там участвовали и защищали крепость. Короче, очень здорово, что вы владеете таким незаурядным талантом.

А Геналия добавила:

— Просто восхитительно! Поэтому хочу вас от всего сердца похвалить. Это разве просто в течение двух часов говорить и все на память!.. Права Мария Тимофеевна, что это не каждому дано...

В это время многие подходили ко мне и жали мне руку,

 

благодаря, что я рассказал им об уникальных судьбах героев Брестской крепости.

— Ну, пора и по домам, — сказал я Марии Тимофеевне и Геналии. На что Мария Тимофеевна мне сказала: — Нет, нет! Мы с Геналией приглашаем вас на ужин, так как вы этого заслужили. И просим не отказываться, — и добавила: — Идемте, идемте...

И я, не задумываясь о последствиях своего шага, согласился с предложением Марии Тимофеевны пойти к ней на ужин совместно с Геналией...

Правда, предварительно предупредил главного инженера Горобец А.А., чтобы меня не ждали, так как приглашен на ужин к Марии Тимофеевне.

Надев унты и спрятав в портфель свои выходные черные туфли, в которых щеголял на сцене во время своего выступления, мы втроем направились на ужин к Марии Тимофеевне.

Шагая по неосвещенному ночному Сургуту, я заметил, что на город начал опускаться туман. А это явный признак, что крепчает мороз. Поэтому наше желание скорее попасть в теплое помещение было вполне оправданным. Мы старались шагать быстро, пряча лицо от ночного мороза. А под ногами громко хрустел снег, далеко отдаваясь эхом...

Вот мы у Марии Тимофеевны. Ее старенький домик располагался в старой части города, отапливаемый дровами. В доме было тепло, чисто и как-то даже уютно.

Переступив порог дома, я было начал себя ругать что согласился на это приглашение, но сердечная и неподдельная искренность хозяйки дома разогнали мои сомнения.

На столе было, как вероятно у всех жителей Сургута, дары реки Оби: копченый муксун, черная осетровая икра, жареная шельма. Кроме того и жареная курица, так как Мария Тимофеевна, скуки ради, держала несколько кур.

Ужин по северным меркам был далеко не скромным. Душевную теплоту и дружелюбие хозяйки дома мы с Геналией принимали с благодарностью. Но после прошествия незначительного времени, когда мы уже были навеселе и были к этому времени попробованы все явства, лежащие на столе, вдруг хозяйка дома начала собираться, при этом заявила, что ей срочно нужно навестить соседку. Видя ее намерения и чтобы не остаться вдвоем с Геналией в ее квартире, я поднялся со стола, извинился и поблагодарив хозяйку за столь хороший ужин, также начал собираться уходить. Вероятно, в ее

 

планы входили, чтобы нас оставить одних. Но во мне заработал какая-то совесть, и все уговоры Марии Тимофеевны не достигли результата. Я был непреклонен!

Попрощавшись с Геналией и хозяйкой дома, еще раз поблагодарив ее, я ушел к себе в гостиницу, где меня дожидался Анатолий Александрович Горобец.

На улице туман сгустился, мороз крепчал, дорога еле просматривалась, я опустил уши малахая, поднял воротник полярной шубы и дыша в воротник, шагал широкими шагами, торопясь попасть в гостиницу, мороз меня подгонял. Всю дорогу у меня перед глазами стояли растерянный вид Марии Тимофеевны и разочарованный облик Геналии. Они никак не могли ожидать, что я проявлю такую стойкость.

Переступив порог гостиницы, я свободно вздохнул — я в тепле! Термометр, подвешенный к раме окна гостиницы показывал 34 градуса мороза. Мой малахай и воротник шубы были белыми от инея...

Не успел я раздеться, как Горобец спросил меня: «Как ужин?» Я ему рассказал подробно. Выслушав мою одиссею с ужином, он старческим голосом произнес: «Ты поступил мудро! Поступи по-другому, ты стал бы посмешищем среди коллектива...» После недолгой беседы мы легли с ним отдыхать.

Впредь мои отношения с Геналией были самые теплые и самые задушевные. Я знал, что я ей очень нравлюсь. И она знала, что я ее обожаю. Но слова Горобца, сказанные в тот вечер: «Ты поступил мудро!», у меня не выходили из головы. И только это, вероятно, сдерживал меня от близости с ней. А случаев, чтобы мы с ней были в контакте было много раз. Но за все время совместной работы я даже не посмел ее поцеловать, зная заранее, что мы тогда оба будем «затуманенные» и близости не миновать... А как хватили мои силы и терпения не быть с ней в близости, скажу ниже.

Встреча с Аллой Сергеевной

Одним из важнейших забот руководства Тюменского нефтяного региона в то далекое лето 1965 года прошлого века было строительство резервуарных парков не только для хранения добываемой большой нефти, но и для хранения горюче-смазочных материалов.

К тому времени парк самолетов, вертолетов и всевозможной строительной, буровой техники значительно возрос. Возрос и парк автомобилей. Следовательно, для нормальной работы в зиму

 

1965 — 1966 годов такого огромного количества механизмов и разной техники потребуется огромные запасы солярки, бензина и разных механических масел. Значит, нужны были резервуарные парки.

Строители, по непонятной причине, не смогли вовремя подготовить фронт работ для подъема и монтажа металлических резервуаров емкостью 2000 кубометров для хранения горюче-смазочных материалов « Аэрофлота ».

Полученные эти металлические резервуары (в рулонном изготовлении Куйбышевским заводом металлоконструкции Минмонтажспецстроя) мы приступили монтировать только в начале ноября. Когда зима уже была в полном разгаре, морозы в иные дни доходили до 25 — 30 градусов...

Подъем и монтаж рулонного резервуара весом более двадцати тон, высотой до десяти метров — работа сложная и опасная. А тем более в зимних условия. Такую работу наскоком не возьмешь! Здесь нужен вдумчивый и грамотный проект организации работы и немало инженерной смекалки...

В то время управление уже располагало необходимой техникой и соответствующими специалистами. Приняв от генподрядчика готовность строительных работ, мы дружно приступили к монтажным работам.

Работая почти ежедневно при морозе 25 — 30 градусов и, что удивительно, ни один рабочий не болел и не было обморожений...

К концу ноября месяца нам — монтажникам была предоставлена возможность со стороны строителей начать работы и на Западно-Сургутском резервуарном парке. Этот резервуарный парк был значительно крупнее парка «Аэрофлота». Он был предназначен специально для хранения нефти, добываемый промысловым управлением «Сургутнефть». Мы и на этом объекте развернули работы, поскольку (как сказал выше) управление к тому времени уже располагало техникой и специалистами, как рабочего состава, так и инженерно-технического персонала. И тем не менее высшие чины администрации «Главтюменнефтеказа», да и партийные руководители стали нас торопить, а точнее подгонять, уличая в нерадивости к столь важным объектам.

Но, в условиях холодного севера, ускоренные темпы монтажных работ при подъеме резервуаров и их обвязки трубопроводами создать было не просто.

Пошли нарекания в адрес управления, в дело ввязалась и пресса...

 

Примерно в двадцатых числах декабря после так успешно проведенного мною вечера воспоминаний по книге С.Смирнова о героях Брестской крепости, раздался телефонный звонок. Звонила моя старая знакомая, корреспондентка местной газеты «Сургутская правда» Алла Сергеевна Смирнова.

С Аллой Сергеевной я летел из города Тюмени в город Сургут. И так уж случилось, что мы сидели рядом и всю дорогу вели дружескую беседу...

Я с одной стороны обрадовался звонку старой знакомой, а с другой стороны — это звонила корреспондент и просила меня, чтобы я ее принял и организовал поездку на строящийся Западно-Сургутский резервуарный парк. А это накладывает на встречу официальный настрой... Я с ней вежливо поздоровался и сказал, что жду ее у себя в кабинете и поездку непременно организую.

Через полчаса она появилась у меня в рабочем кабинете. Я вышел из-за стола и пошел к ней на встречу. Мы тепло поздоровались и оба были искренне рады этой встрече. Ведь с того дня, как мы познакомились в самолете, прошло девять месяцев. Я уже девять месяцев жил и работал в Сургуте, а вот встречаться с ней так и не приходилось. Я тут же позвонил механику управления и попросил его срочно подогнать к зданию управления АТС-ку (Артиллерийский тягач средней мощности).

Я попросил Аллу Сергеевну выйти в приемную, чтобы самому переодеться в «северные доспехи» для поездки на объект.

Надев полярные на меху брюки, на ноги унты с унтятами (чулки из собачьего мех), натянул на голову шапку-ушанку и надев полярный полушубок, я вышел в приемную.

Разглядывая меня через очки, Геналия тихо спросила: «Надолго?» «Нет», — ответил я. В это время под окном здания управления затархтел «вездеход».

Алла Сергеевна также была одета по северному: на ногах неказистые черные валенки, а на голове пуховой платок. А вот пальтишко на ней был старый, изношенный, а точнее бедный...

День был морозный, поэтому я и принял соответствующую экипировку.

Мы с ней сели в кабину «вездехода», и я попросил водителя АТСки Евгения Федоровича отвезти нас на Западно-Сургутский резервуарный парк, где работал опытный монтажник, бригадир Мыльников.

 

Пока мы с ней ехали до резервуарного парка, я подробно рассказал о значительной задержке строительства фундаментов под монтируемые резервуары. Поведал также о рабочих, которые вели монтажные работы далеко не в простых условиях, во главе с опытным бригадиром Мыльниковым.

А когда приехали на объект, то я ее познакомил с бригадиром и она с ним долго говорила и не только о производственных делах.

Видя, что у меня с собой фотоаппарат, Алла Сергеевна пожелала на фоне монтируемого резервуара сфотографироваться совместно со мной и бригадиром Мыльниковым. Что я с удовольствием сделал. Она встала между мной и Мыльниковым, такая щупленькая, такая съежившаяся от мороза, что походила более на колхозницу, чем на корреспондентку...

После резервуарного парка я ее отвез на «вездеходе» до редакции. Расставаясь, мы с ней договорились, что по мере возможности встречаться. Но больше с ней я ни разу не виделся.

Через несколько дней в газете «Сургутская правда» вышла ее небольшая статья, где нас, монтажников даже хвалила.

Встреча Нового 1966 года

 

Заканчивался 1965 год! Проходили последние дни уходящего напряженного года не только для меня, но для всего коллектива Спецмонтажного управления номер четыре. Сургут утопал в снегу. Куда бывало не посмотришь — кругом было белым-бело и искрился белоснежный снег!

Как и в первые месяцы моего пребывания в городе Сургуте, дни мои проходили в напряженной работе. И не всегда я сам мог планировать как провести свой день грядущий... Чиновники средних и высших рангов не только Тюмени, но и Московских были частыми «гостями» на сургутской земле.

На трассе знаменитого нефтепровода Усть-Балык — Омск к тому времени вовсю кипела интенсивная работа. В строительстве этого гигантского нефтепровода были задействованы пять строительно-монтажных трестов, три проектных института и множество заводов поставщиков. Эту громадину строила поистине вся страна.

Головной его участок, протяженностью в пределах семидесяти километров монтировался из стальных труб диаметром 726 миллиметров, при толщине стенок труб доходящих до 16 миллиметров. Этот участок трассы нефтепровода пролегал исключительно по

 

непролазной топкой болотистой местности. Поэтому работа по прокладке труб головного участка можно было производить только взаимных условиях, пока мороз сковывал болотистую марь...

Уходил 1965 год! Напряженнейший год в моей жизни на сургутской земле.

За два-три дня до нового 1966 года мне позвонил Булат Мамедов и от имени себя и жены пригласил к себе в гости, чтобы совместно провести проводы старого года и встречу нового 1966 года. Я его предложение с благодарностью принял и пообещал позвонить...

30 декабря не успел зайти к себе в кабинет, как в дверях появилась с сияющим лицом главный бухгалтер Маслова, чтобы обсудить со мной вопрос о новогоднем вечере.

Тогда, в те далекие годы, категорически запрещалось в служебных помещениях проводить увеселительные мероприятия, а тем более еще и с выпивкой.

Что делать? — задала мне вопрос Зинаида Ивановна. И не дожидаясь моего ответа на ее вопрос «что делать», она сама и ответила:

Я считаю, — сказала она, — нужно непременно встретить Новый год в узком кругу у вас в кабинете. Мы же, Николай Павлович, все свои. И уверяю Вас, никакого скандала не будет!

Я согласился с ее предложением! И тут же с ней договорились, что всю подготовительную часть по проведению вечера поручим начальнику отдела материально-технического снабжения Анатолию Ивановичу Челенкову. А ему в помощь выделим кладовщицу Марию Тимофеевну, секретаря Сергиевскую и секретаря партбюро Виктора Глущенкова.

— Ну и прекрасно, — сказал она, и с веселым настроением покинула мой рабочий кабинет...

Начальник материально-технического отдела, как и всегда, прекрасно справился с этим поручением. И главный бухгалтер Маслова была права, что новый год — праздник особенный и не отметить его просто грех!..

Так вот, 31 декабря к 22 часам местного времени мы человек пятнадцать ведущих специалистов управления собрались в моем рабочем кабинете, чтобы за праздничным столом отметить приход нового 1966 года.

На каждого было любо глядеть: все празднично одетые, у всех сияющие лица и улыбки. В кабинете веселый говор, сдержанный смех, а с приемной доносится легкая музыка. Это Владимир

 

Глущенков — водитель «Глиссера», гонял пластинки на патефоне... (брат секретаря партбюро).

Но вот патефон замолк, говор стих и мы уселись за праздничный стол. Закуски было приготовлено предостаточно, да все из дефицитных продуктов. Шампанское достали по записке из отдела рабочего снабжения промыслового управления «Сургут-нефть» (тогда в Сургуте в магазинах шампанское вообще не продавали. Да и легкие вино-водочные изделия также не продавались. Во всех рабочих поселках, в том числе и в городе Сургуте почему-то продавали только питьевой спирт по цене 6 рублей за пол-литровую бутылку).

Мне, как руководителю управления, предоставили право открыть вечер. Я искренне всех поздравил с наступающим Новым годом! Всем им пожелал доброго здоровья, а также здоровья их близким и родным, поблагодарил всех их за прилежную работу. В завершение своего коротенького выступления, я сказал: «Дорогие друзья, мы с вами еще на один год стали старше, а, значит, мудрее! Поэтому прошу всех вас, проявлять в своих поступках мудрость и сдержанность...»

После бурных рукоплесканий на мое короткое новогоднее выступление, все мы дружно с радостным настроением подняли свои бокалы с шампанским и выпили за наступающий новый 1966 год. После чего, веселье пошло что называется по кругу: кто-то начал рассказывать анекдоты, а кто-то старался чокнуться со своим бокалом с уважаемым им сослуживцем, желая ему здоровья и счастья. А Володя Глущенков тут же завел патефон и мягкая музыка украсила наше новогоднее настроение.

Мы долго веселились. Кто-то читал стихи, кто-то исполнял народные песни, частушки. Я, к примеру, рассказал басню С.Михалкова «Заяц во хмелю». Много было шуток, добрых слов и пожеланий. А чуть погодя, когда спиртное подействовало на наше настроение, пошли танцы.

Мне пришлось не один танец протанцевать с Геналией. Но чтобы не допустить подозрений, я ей шепнул: «Хватит!» А она так же тихо сказала: «Не лишайте меня радости!» Но я все же один танец протанцевал с главным бухгалтером, а затем и с Марией Тимофеевной...

А главный инженер Горобец спел две песни на украинском языке. После него Сергиевская спела шуточную песню на белорусском языке.

 

Вечер прошел на удивление весело и непринужденно.

По домам разошлись далеко за полночь! Мы с главным инженером управления Анатолием Александровичем в свои жалкие гостиничные апартаменты пришли довольные за проведенный новогодний вечер с весьма приподнятым настроением.

Вы правильно поступили, что организовали встречу нового года в своем рабочем кабинете. Все было чудесно! Вечер прошел весело и непринужденно, — сказал мне Горобец. А перед тем как лечь отдыхать, он спросил меня:

Что думает управляющий трестом Воробьев о переброске стальных труб диаметром 720 миллиметров из Тюмени в Нефтеюганск?

(Хотя мы с ним были разгоряченные праздничным вечером и выпитым шампанским, а забота о делах службы нас не покидала и заполночь...). Я так же озабоченно ему ответил:

— Днем, при телефонном разговоре, Воробьев мне сообщил, что якобы, есть решение союзного правительства направить в Тюмень специальный авиаполк транспортной авиации Министерства обороны персонально для этой цели. Прибытие авиаполка ожидается или же в середине января, или же в крайнем случае в начале февраля. Тюменский Обком этот вопрос держит на контроле. Секретарь Обкома Протазанов Воробьеву пообещал, что трубы будут переброшены именно транспортной авиацией Минобороны и не позже февраля-марта.

Ложась отдыхать, я сказал Горобцу:

— Новый год нам несет немало забот, связанных с освоением нефтяных месторождений. Ведь стране нужна большая нефть...

У.же засыпая, я подумал: а как же мы будем грузить в самолеты эти одиннадцатиметровые трубы-громадины, весом более двух с половиной тонн каждый? Ведь кран к самолету не поставишь...

Совещание, которое проводил зам. министра

газовой промышленности Смирнов К.К. в городе Сургуте

За время моего пребывания в Сургуте в течение почти двух лет, я был участником более чем ста всевозможных совещаний...

Их проводили начальники разных уровней и рангов, включая и Секретарей Обкомов Тюменского и Томского областей. И на всех совещаниях, исключительно на всех!, ставились задачи только производственного значения. Под девизом: «Давай-давай!»

 

требовалось ускоренно выполнять те или иные работы по обустройству месторождений нефти Тюменской и Томской областях. Это строительство резервуарных парков, насосных станций и ускорение темпов строительства главного, значимого объекта тех лет — Нефтепровода Усть-Балык — Омск.

Ни один руководитель местного (Тюменского) ранга или же «гости» из Москвы (любых уровней!) ни слова не говорили на этих бесконечных совещаниях об улучшении жилищно-бытовых условий работающего люда. Не говорили и об улучшении питания народа...

Мне самому тогда так надоедали те макароны с тушенкой или же вермишелевые сумы с тушенкой! А это было ведь изо дня в день — тушенка, питьевой спирт, макароны...

Пользуясь своим служебным положением и находясь часто в Тюмени, Свердловске и в других городах, я стал привозить с собой те продукты, которые в городе Сургуте и других рабочих поселках не продавались. Да, и не скрою, мне часто приходилось по запискам значимых руководителей получать дефицитные продукты в складах отделах рабочего снабжения «Сургутнефть», «Мегионнефть» или же «Усть-Балыкнефть». А как обходилась основная масса рабочего люда? Они, конечно же не могли иметь то, что имел я! Вынужден повториться, ни разу не рассматривались на проводимых совещаниях вопросы об улучшении жилищных условий работающих. Всех интересовали только производственные дела...

И Кирилл Константинович Смирнов вел совещание также под углом усиления темпов по обустройству нефтяных месторождений Тюмени и строительства знаменитого в те годы нефтепровода Усть-Балык-Омск...

Хочу особо подметить: в те первые годы освоения нефтяных богатств не было ясного и четкого решения — или же начать строительство города Сургута и вокруг него строить «города-спутники». Или же работы по освоению нефтяных богатств вести «вахтовым методом». Только после двух-трех лет моего отъезда из Сургута был кардинально решен вопрос о строительстве город Сургута и небольших городов вокруг него, типа Мегиона, Нефтеюганска и других...

Итак, в ноябре 1965 года в Красном уголке строительно-монтажного управления номер три «Главтюменьнефтегазстроя» в городе Сургуте, негде было яблоку упасть. Присутствовало не

 

менее ста человек инженерно-технических работников всех рангов и отраслей. Вел совещание, как сказал выше, заместитель Министра газовой промышленности Смирнов. Это был крупный специалист газовой отрасли страны и значимый руководитель.

На этом совещании Смирнов дал возможность многим выступить. А сам в это время, слушая очередного выступающего, что-то записывал в свой походный блокнот.

Все выступающие, без исключения, критикуя друг друга, пеклись только о производственных дел ах... Смирнов ни одного из них не прервал и никому не сделал замечания (помню, я очень внимательно наблюдал за поведением самого Смирнова: как он вел совещание и как реагировал, слушая выступающих. Он ни разу не сорвался, ни разу не позволил кого-то одернуть или же унизить. Совершенно ко всем обращался деликатно на «Вы», уважительно...)

Ну вот, слово предоставили управляющему строительно-монтажным трестом «Новосибирск-Нефтепроводстрой» Яковлеву. Поднявшись на трибуну, он окинул зал своим взором и громко сказал:

— Мы работаем не только за патриотизм, но и за деньги!... Яковлев отклонился от общего тона производственных задач

и начал критиковать директора Дирекции строящегося нефтепровода Усть-Балык-Омск! Причина критики была одна. Тот задерживал выплату авансовой премии за ввод названного нефтепровода в эксплуатацию.

— Работаем в трудных, нечеловеческих условиях, словно заключенные! А это, к сожалению, некоторые сидящие в зале чиновники недопонимают! — сказал управляющий.

А когда эти резкие слова Яковлева дошли до сознания Смирнова (а эти слова «что мы, словно заключенные «работаем в нечеловеческих условиях», по тем временам могли Яковлеву принести срока не менее 10 лет лагерей! Он деликатно прервал управляющего и попросил директора Дирекции строящегося нефтепровода Усть-Балык-Омск объяснить причины задержки выдачи премии. Тот начал юлить, путаться в своих же аргументациях, ссылаясь на инструкцию, подписанный Смирновым... А Кирилл Константинович (ныне покойный), не изменив своего спокойного тона разговора, сказал, как бы обращаясь ко всем присутствующим:

— Я подписываю бессчетное множество бумаг и почти их не читая!.. Приезжая с очередной командировки в Москву, в Министерство, ко мне идут и идут начальники отделов, управлений со

 

всевозможными подготовленными документами на подпись. И я их подписываю и подписываю, порой не читая. Поэтому, прошу премию выдать немедленно (тогда я получил премию в размере четырех окладов!).

После чего Смирнов поднялся со своего места, такой статный, не по годам спортивно подтянутый, с умным интеллигентным лицом (родом он был из города Санкт-Петербурга!) и, окинув всех сидящих в зале, спокойно сказал:

— Критиковать, думаю, всегда легче! А особенно сверху, да когда еще летишь на вертолете... Вами за короткие сроки сделано не мало. Но что не допустимо — у вас нет уборных! В существующие, которые «красуются» на улицах, практически зайти нельзя! Одна срамота! Так сделайте для себя приличные уборные, в которые можно было бы заходить...

Это было сказано единственным руководителем такого ранга, на таком важном совещании. Его слова я помню и по сей день, хотя времени прошло более сорока лет.

А ходить в те наружные уборные на самом деле было почти невозможно. Они всегда были загажены так, что туда с трудом приходилось заходить, а стоять практически было невозможно...

Такая ужасная картина с уборными была не только зимой... и во всех рабочих поселках: Мегиона, Нефтеюганска, да и в Сургуте...

Переброска стальных труб самолетами Министерства обороны

из города Тюмени до Нефтеюганска

На головной участок знаменитого нефтепровода от Усть-Балыкского месторождения нефти до Омского нефтеперерабатывающего завода, строящейся в 1965 — 1966 года, проектом предусматривалось уложить специальные трубы диаметром 726 миллиметров с толщиной стенок 16 мм.

Общая протяженность трассы головного участка составляла более семидесяти километров и проходила она исключительно по непроходимой топкой болотистой местности Тюменского региона.

Следовательно, в летнее время года работать в этих местах с такими трубами и с тяжелой техникой было практически невозможно. Поэтому строительно-монтажные работы по прокладке названных труб планировалось производить только в зимнее время года, когда эта болотистая марь заковывалась морозами...

 

Эти специальные трубы диаметром 726 миллиметров Челябинского завода изготовителя прибывали на железнодорожную станцию города Тюмени.

В эти далекие шестидесятые годы прошлого века до города Сургута железной дороги не было. Поэтому переброска этих нужнейших труб до Нефтеюганска можно было осуществить только воздушным путем, то есть транспортной авиацией Министерства обороны страны...

В середине января шестьдесят шестого года наш управляющий трестом «Нефтепроводмонтаж» Воробьев в городе Тюмени повел оперативное совещание. На этом совещании присутствовали начальник Казанского монтажного управления (Соколов), Омского управления (Иванов) и Сургутского управления (Соболев).

На этом деловом совещании решался единственный вопрос — о подготовке треста к погрузке стальных труб 726 миллиметров в городе Тюмени в транспортные самолеты Министерства обороны. И разгрузка их с самолетов, типа АН-12 в городе Нефтеюганске...

До этого, в первой декаде января в «Главтюменьнефтегазстрое» было проведено весьма важное совещание, которое проводил второй секретарь Тюменского Обкома КПСС Протазанов. На этом совещании решался тоже единственный вопрос — о срочной подготовке силами «Главтюменьнефтегазстроя» двух взлетно-посадочных полос для приема самолетов Министерства обороны страны. Одну взлетно-посадочную полосу нужно было подготовить в окрестностях города Тюмени, вторую в Нефтеюганске. Что значит подготовить две взлетно-посадочных полосы? Это: вырубить лес, раскорчевать пни, расчистить снег и прокатать нужной длины взлетные полосы тяжелыми катками... Сроки подготовки этих двух взлетно-посадочных полос были весьма жесткие, чтобы к концу второй декады января принять авиаполк Министерства обороны...

После короткого совещания мы с Воробьевым поехали на аэропорт города Тюмени, поскольку в это время там должен был приземлиться самолет АН-12, пилотируемый самим командиром авиаполка, полковником Щербиной. Не успели мы с Воробьевым прибыть в аэропорт, как авиадиспетчерская служба объявила, что произвел посадку самолет АН-12, прибывший из города Витебска.

Подрулив к запасной авиастоянке, самолет АН-12 встал. А мы с управляющим трестом Воробьевым спешно направились к самолету. Навстречу к нам из самолета спустился неторопливо мужчина крупного телосложения с широкими богатырскими

 

плечами и с волевым лицом в форме полковника Военно-воздушных сил Советской Армии. Ему было не более сорока лет. Мы ему представились. А он четко, по-военному, отчеканил: «Полковник Щербина, — и, чуть замешкавшись, добавил: — Командир авиаполка. Прибыл к вам для проверки пригодности к приему самолетов АН-12 транспортной авиации Министерства обороны взлетно-посадочных полос...»

На взлетной полосе аэродрома стоял шум от прибывающих и улетающих самолетов. Поэтому мы близко придвинулись друг к другу, чтобы выслушать, что скажет нам полковник Щербина.

И он каким-то не ясно русским акцентом сказал:

— В течение двух дней я проверю взлетные полосы. И если они будут удовлетворять нашим требованиям, я дам телеграмму, разрешающий вылет авиаполка...

А для солдат, которые будут заняты на погрузке и разгрузке труб, прошу приготовить сто пар брезентовых костюмов и брезентовых рукавиц. Кроме того, необходимо решить вопрос о размещении двухсот военнослужащих и двадцать человек офицеров в гостинице. А также незамедлительно решите вопросы подачи труб в самолет и их разгрузка с самолета...

Пока мы разговаривали с полковником Щербиной к нашей группе подошли четыре офицера сопровождавшие полковника. Они встали с нами рядом й внимательно слушали своего командира, что он нам скажет о предстоящей работе... А перед тем, как поехать в гостиницу, Щербина обратился к Николаю Алексеевичу весьма с важным вопросом:

— А сколько весит одна труба?

Воробьев повернув голову в мою сторону, тихо спросил:

— Николай Павлович, сколько весит одна труба семисотка?

Я же, преодолевая шум улетающих и прилетающих самолетов, громко сказал:

— Более двух с половиной тонн!

Тогда Щербина, чуть призадумавшись и, как бы про себя, тихо сказал:

— Значит, самолет на борт может взять не более восьми труб...

После чего мы все пошли к микроавтобусу Воробьева, чтобы ехать в гостиницу. Воробьев оперативно всех офицеров во главе с полковником Щербиной устроил в гостиницу, а мне приказал срочно лететь в Сургут и побывать в Усть-Балыке, поскольку там, якобы, создалась какая-то заминка по монтажу основного нефтяного

 

коллектора по сбору и транспорту нефти. А в Тюмень потребовал направить главного инженера Горобца для работы с авиаторами и для конструирования тракторных саней, на которых будут подаваться трубы в самолет...

Через час я уже летел в Сургут. Прилетев в город Сургут, я на вертолете прибыл на место монтажа главного нефтяного коллектора по сбору и транспорту нефти с Усть-Балыкского месторождения. Но я там не нашел никакой задержки со стороны наших монтажников. Бригада монтажников Скворцова старательно продолжала работать по монтажу коллектора. Я их всех сердечно похвалил за старательный труд! И прежде чем улететь от бригады, я на фоне монтируемого нефтепровода сфотографировался...

Главный инженер управления Горобец в тот же день улетел из Сургута в Тюмень. И там находился в командировке около 15 дней. За это время он инженерно решил вопросы изготовления мощных тракторных саней, на которых потом трубокладчиками будет производиться погрузка стальных труб в самолеты...

Трубоукладчик, подав тракторные сани с трубами к самолету, вставал и ждал, когда же эти трубы будут погружены в самолет. В это время из самолета подавался тросе со струбцинами для захвата труб. Захватив трубу, лебедка начала тянуть трубу во внутрь самолета.

Затянув трубу во внутрь самолета, трос со струбциной подхватывал другую трубу. А лебедка стремительно тянула очередную трубу во внутрь самолета. Так проходил процесс погрузки труб в самолет.

Затащив все восемь труб во внутрь самолета и закрепив их надежно специальными тросами при помощи «тарлепов», самолет был готов подняться в небо!.. Закончив погрузку, старший пилот, его помощник, штурман, радист и стрелок занимали в самолете свои места и запускали двигатели. А через несколько минут самолет взмывал в воздух, беря курс на город Нефтеюганск...

В Нефтеюганске такие же тракторные сани подавались к самолету и процесс разгрузки труб шел в той же последовательности, только роль лебедки выполнял трубоукладчик, вытягивая трубу из самолета...

Хочется особо подчеркнуть исключительную слаженность работы не только авиаторов, но и наших рабочих монтажников! И, как результат, за время февраля и марта все трубы были переброшены в г. Нефтеюганск. Кроме того, авиаторы перевезли в Нефтеюганск и Сургут большое количество других народно-хозяй-

 

ственных грузов, в которых так тогда нуждались все отрасли, участвующие в освоении богатств Тюмени.

А подготовленные строителями грунтовые взлетно-посадочные полосы для самолетов АН-12 прекрасно послужили! Только после каждого бурана и пурги их приходилось заново расчищать и прокатывать тяжелыми катками.

В начале третьей декады марта от первых робких весенних лучей солнца на взлетной полосе Тюмени стали появляться небольшие лужицы и генерал-майор Зайцев — командир авиадивизии — стал с опаской разрешать полеты. А 24 марта полеты были вообще прекращены, так как взлетная полоса в г. Тюмени стала терять свою зимнюю твердость. Зима начинала хотя и робко, но отступать, — на взлетной полосе появилась грязь!..

С таких размягченных взлетных полос тяжелые самолеты уже не могли слетать. Поэтому командир авиадивизии генерал-майор Зайцев доложил обстановку в Министерство обороны страны, и получил добро: работы прекратить, самолеты с личным составом перебазировать в Белоруссию.

26 марта, рано утром, весь командный состав полка во главе с генералом Зайцевым прибыл на «командный пункт» взлетной полосы города Тюмени, откуда были совершены за два месяца более тысячи «самолето-вылетов». Прибыли и мы с управляющим трестом Воробьевым. Поздоровавшись, Воробьев сердечно поблагодарил командира авиадивизии Зайцева за ту значимую работу, которую проделал авиаполк по переброске труб и других материалов за два месяца. Одновременно пожелал авиаполку успешной службы в Вооруженных силах страны. На что генерал Зайцев ответил Воробьеву коротко, но ясно:

— Николай Алексеевич, такая наша служба — делать добро!.. После этих слов он дает указание Щербине запускать двигатели самолетов и покидать Тюмень.

Через несколько минут самолеты полка один за другим стали взмывать в небо, беря курс на запад, в свою часть, которая дислоцировалась под городом Витебском.

Ну вот, на летном поле остается один единственный самолет. Этот самолет обязан был пилотировать сам Щербина. Командир дивизии Зайцев дает и ему команду запустить двигатели.

Мы начали прощаться. В это время Николай Алексеевич Воробьев просит генерала Зайцева сфотографироваться на память. Генерал дает согласие! И мы встаем в ряд: Воробьев рядом с

 

генералом Зайцевым Н. Ф., а я с краю, с его заместителем. Я попросил одного прораба нас сфотографировать, вручая ему мой «ФЭД». Один щелчок «ФЭД»а и замечательная фотокарточка дает мне возможность вспоминать те былые напряженные дни по совместной работе авиаполка, авиадивизии генерала Зайцева Н. Ф. После фотографирования генерал Зайцев стремительно направился к самолету, двигатели которого вовсю работали, а за ним, также в спешке, зашагали его старшие офицеры.

Через несколько минут самолет, пилотируемый полковником Щербиной, начинает мощный разбег, из-под колес которого во все стороны летела грязь. И вот самолет в воздухе! И полковник Щербина проделывает над городом Тюмени прощальный круг. После чего берет курс на запад...

Я не упустил случая, чтобы сфотографировать момент прощального круга (Это хорошо видно на фото!).

Уникальная операция по переброске труб из города Тюмени до города (ныне города) Нефтеюганска успешно завершилась!..

Не могу не сказать коротко о самом генерал-майоре Зайцеве Николае Федоровиче.

Генерал-майор Зайцев — командир авиадивизии, в которую входил и авиаполк полковника Щербины. Авиадивизия дислоцировалась тогда в Белоруссии.

Генерал Зайцев высокого роста (это видно на фото), возраста не менее сорока лет. Всегда был подтянут, опрятен и строг. С подчиненными обращался требовательно!

Генеральская форма ему шла. Он — кадровый офицер Военно-воздушных сил Министерства обороны. Однажды, при посадке самолета, за штурвалом которого был Зайцев, самолет загорелся и Зайцев чудом спасся! Но на руках и на лице остались множество послеожоговых рубцов. Но удивительно красивые серые его глаза с каким-то синеватым оттенком придавали лицу генерала необычную симпатию...

При разговоре с ним я завидовал черной завистью его красивым ровным и белым зубам...

В Тюмень он прибыл специально, чтобы лично контролировать работу авиаторов по переброске труб из города Тюмени в город Нефтеюганск. И на самом деле, за два месяца работы под его руководством и руководством командира авиаполка Щербины, авиаторы проделали титанический труд. Они, не считаясь со временем, работали по 10 — 12 часов в сутки.

 

Спустя почти сорок лет! с тех прошедших дней, я и сейчас вспоминаю всех офицеров того авиаполка, а особенно полковника Щербину и генерал-майора Зайцева за их бескорыстный труд с душевной теплотой.

Я — «лектор-агитатор»!

После уникальной операции по переброске стальных труб из города Тюмени в город Нефтеюганск самолетами военно-воздушных сил страны, в работе которой я принимал самое непосредственное участие, у меня возникло чувство глубокого удовлетворения и гордости.

Должен признаться, что подобные чувства я испытывал в каждый раз после завершения строительства очередного народно-хозяйственного объекта, которые были весьма важные по своей значимости и как для региона, и в целом для страны... Такие, как Сажевый завод в Туймазах, уникальная установка по обессаливанию и обезвоживанию нефти в Мактаме, Нефтеперегонный завод в городе Уфе, строительство второй и третьей очередей Уруссинской ТЭЦ (все в Башкортостане). Газопровод Альметьевск — Казань, Нефтепровод Альметьевск — Горький, Нефтепровод «Дружба», база сжиженного газа в городе Казани, Буинский сахарный завод (Татарстан), нефтепровод Альметьевск — Пермский нефтеперегонный завод, газопровод Пермь — станция Дивья, база роторного бурения в Приютово (Башкортостан), газопровод Бухара — Урал — до города Орска (Оренбуржье) и еще множество важных объектов, в строительстве которых я был непосредственным участником.

Прилетев в город Сургут после завершения работы по переброске труб самолетами, я с головой ушел в работу по обустройству нефтяных месторождений Тюменского и Томского регионов. Вопросы сыпались на мою голову как снег — один хлеще другого. И их нужно было решать! И решать оперативно. Этого требовали время и обстановка: стране нужна была большая нефть! (Вынужден очередной раз повториться!).

29 марта того же года, через три дня после прилета в Сургут из Тюмени, меня неожиданно пригласил к себе Первый секретарь Сургутского горкома партии Бахилов В. В. В телефонограмме было сказано: «...Вопрос на месте!..» В последние десять лет правления КПСС страной такая мотивировка — «вопрос на месте» — была у руководителей партийного аппарата весьма в ходу. Вызы-

 

вают в райком, в горком или же в обком и только там вызванного озадачивали по тем или иным делам.

Приведя себя в надлежащий порядок, я утром к девяти часам явился к Бахилову. Он с порога меня встретил с улыбкой, а это говорило, что у хозяина кабинета хорошее настроение.

Бахилов поднялся со своего рабочего кресла и, улыбаясь, вышел из-за стола ко мне навстречу, чтобы меня поприветствовать. И тут же, не доходя до меня, похвалил за то, что я провел вечер воспоминаний о героях Брестской крепости, и что мы сумели за короткий срок перебросить по воздуху самолетами такое большое количество всевозможных грузов в Сургут и Нефтеюганск...

И, усадив меня против своего рабочего стола, он с игривой ноткой в голосе, сказал мне:

Мы знаем, что вы, Николай Павлович, весьма загружены. Но загружены, так сказать, только по производственной линии.

Вы правильно говорите, Василий Васильевич, я действительно очень занят. Но такая уж моя должность, — перебил я Бахилова и замолчал. А он продолжил высказывать свои мысли:

Мы тут, в горкоме, посоветовались и решили вам поручить важное дело: прочитать лекцию сперва у нас, в парткабинете, а затем по регионам района...

Сидя против Бахилова и слушая, что он мне говорил, я как бы замер, на ходу ловя его слова и про себя подумал: «Только этого мне не хватало!» А Бахилов, приняв официальный тон, продолжил:

— Тема лекции такова: «Работа КПСС по повышению жизненного уровня советского народа», включая развитие науки и культуры. Это, — мол, — III раздел доклада Л. И. Брежнева на XXIII съезде КПСС. Мы думаем, что вы с этим поручением пре красно справитесь. А текст вашей лекции будет нужен для агитаторов Сургутского района Тюменской области.

И, развалившись на спинку своего рабочего кресла, Первый секретарь горкома партии продолжил со мной свой разговор:

— В парткабинете вам помогут подобрать материал. Поэтому, думаю, вам не нужно откладывать в дальний ящик. Сегодня же зайдите в парткабинет и получите материал, который вам поможет подготовиться.

И, улыбаясь, добавил:

— По рукам что ли?

Сидя против Бахилова и слушая его слова, я уже в уме себе решил — отказываться будет бесполезно, моментально можно

 

схлопотать выговор по партийной линии... Поэтому я также, с веселым настроением, ответил ему:

— Значит — по рукам!

И уже серьезным тоном добавил:

— Поскольку вы доверяете мне выполнить такую важную работу, я обязан ее выполнить в срок и качественно!

На мои слова Бахилов оживленно сказал:

— Конечно! Конечно!.. Вы правильно понимаете...

Попрощавшись с хозяином кабинета, я зашел в парткабинет и там действительно мне быстро подобрали необходимый материал, включая и доклад Брежнева на XXIII съезде КПСС.

И с того дня я стал усидчиво готовиться, планируя, чтобы числа 10 — 12 апреля прочитать уже свою первую лекцию в парткабинете Сургутского горкома партии. (Копию подготовленного доклада я сохранил и по сей день!).

Понимая важность предстоящей лекции, я был вынужден тщательно проштудировать не только все главы доклада Брежнева на XXIII съезде КПСС, но и другие вспомогательные партийные документы. Но поскольку тема доклада была определена конкретно, то я основное внимание уделил строительству жилья, школ, детских садов, а также росту розничного товарооборота, росту денежных доходов населения страны, улучшению общественного питания, росту общественных фондов. Не упустил уделить внимания и конкретно по Сургутскому району Тюменской области.

В это же самое время, когда я был занят подготовкой к лекции, трест направил в Сургут ко мне заместителя (наконец-то! спустя более года) — Львова Глеба Викторовича.

Он был мужем начальника отдела кадров нашего треста и ему до пенсии оставалось проработать около трех лет.

Глеб Викторович был человеком степенным, с весьма уравновешенным характером. Выше среднего роста, полного телосложения. По его лицу трудно было определить, что ему под шестьдесят лет. Его лицо было какое-то моложавое, хотя он много курил и часто бил пустые бутылки по донышку... Начальник отдела кадров треста Альбина Петровна, знала, что я не пью, поэтому, вероятно, надеялась, что моя трезвость повлияет на мужа, и он отстанет от своей пагубной привычки...

Пока я готовился, чтобы прочитать лекцию в парткабинете Сургутского горкома, я был вынужден Львова загрузить максимум

 

работой. От повседневной напряженной работы не был в стороне и главный инженер управления Горобец А. А.

А как только я освободился от прочитанных лекций, Львов нашел все же время приложится к «зеленому змию». Забегая вперед, вынужден сказать: садясь каждый вечер ужинать, (а еду Львов готовил классную!), он почти каждый раз предлагал мне «с устатка выпить». И, видя, что я непреклонен, он часто в одиночку стал перед ужином выпивать почти граненый стакан водки. И, тем не менее, моя трезвость так или иначе на него влияла положительно, поэтому иные два-три дня он воздерживался от принятия спиртного...

Итак, закончив подготовку своего доклада-лекции, я позвонил Первому секретарю Сургутского горкома партии Бахилову и попросил его назначить день, когда я смог бы выступить со своим докладом в парткабинете. Он, не задумываясь, ответил:

— Самый подходящий день — это 13 апреля в 16 часов...

И вот, 13 апреля, примитивно обставленный парткабинет битком набит народом: в переднем ряду сидят партийная знать горкома. В зале сидят и приглашенные секретари населенных пунктов района и заведующие «красных чум».

Признаюсь, я слегка волновался, когда подходил к трибуне... Но лекция прошла успешно. Я в течение часа уверенным голосом рассказывал сидящим о тех радужных перспективах по улучшению жизненного уровня советского народа на пятилетие 1966 — 1970 годов.

Присутствующие слушали весьма внимательно, а некоторые из них даже что-то записывали в свои походные блокноты.

Закончил я свое выступление словами Брежнева (которые я приведу ниже!). И зал громко стал мне аплодировать. А Бахилов от имени присутствующих и себя сказал спасибо и пожал мне руку...

Затем я эту лекцию 15 апреля прочитал в объединенном Усть-Балыкском парткоме, 17 апреля в объединенном парткоме в Мегионе. (Объединенный партком включал: строителей, монтажников, электриков, промысловиков и других категорий работающих по освоению нефтяных месторождений региона!), а 19 апреля в собственном монтажном управлении, где зал был также переполнен и лекция прошла успешно.

И все же для любознательного читателя я приведу те параметры решения XXIII съезда партии, которые бы способствовали улучшению жизни советского народа на период 1966 — 1970 годов.

 

Это:

1. Повысить заработную плату рабочих и служащих в сред нем не менее, чем на 20% (но как — не сказано!).

2. Увеличить не менее, чем на 40% денежные выплаты и льготы, предоставляемые населению за счет общественных фондов потребления (детские ясли, сады, путевки, пенсии, медобслуживание и т. д.).

3. Расширить в 1,3 раза объем жилищного строительства и повысить его качество. Построить 22 тысячи новых школ.

4. Предусмотреть дальнейшее улучшение пенсионного обеспечения рабочих, служащих и колхозников.

5. Увеличить продажу населению тканей, одежды, трикотажных изделий в 1,4 раза.

6. Осуществить проведение мероприятий по дальнейшей от мене и снижению налогов с заработной платы некоторых категорий рабочих и служащих (с каких — не сказано!).

7. Улучшить коммунальное обслуживание населения (газификация, водоснабжение, городской транспорт, санитарное состояние городов и населенных пунктов).

8. Обеспечить планомерный перевод рабочих и служащих предприятий, учреждений и организаций на пятидневную рабочую неделю.

9. Проводить снижение розничных цен и другие мероприятия по улучшению благосостояния советского человека.

10. Увеличить потребление на душу населения мяса и мясо продуктов на 20 — 25%, рыбной продукции на 50 — 60%, растительных жиров на 40 — 46%.

В перечне приведенных данных содержится очередное обещание съезда партии на бумаге, но в жизнь они так и не были претворены.

А вот как выглядела картина жизненного уровня населения Сургутского района Тюменской области в 1959 году и в 1965 году:

сколько работало врачей 15 43

сколько было учителей 242 436

сколько было построено школ 1 2

сколько построено клубов 16 18

сколько работало детских садов 9 18

сколько детей посещали

детские сады 446 1180

 

сеть общественного питания 6 25

весь товарооборот - как государственный,

так и кооперативный

(в мил. рублей) 7098 27691

— приходилось на душу населения

(в рублях) 374 710

Из приведенных данных видно, что жизнь Сургутского района была далеко не радужная!..

Завершая свой доклад, Брежнев сказал: «Все, что уже сделано в нашей стране для подъема жизненного уровня и культуры советских людей, для расцвета науки и просвещения, литературы и искусства, — подтверждает простую истину, что главная цель социализма — благо человека, его всестороннее развитие. Коммунисты сделают все, чтобы жизнь советских людей из года в год становилась богаче, лучше и культурнее...»

Думаю, комментировать такое амбициозное заявление непросто... поскольку для народа мало что толкового было сделано.

А к концу правления коммунистов все магазины огромной страны были почти пустые. В стране была введена карточная система...

Кислородный удар. Выезд на отдых

В начале мая 1966 года в Сургуте холода продолжали еще держаться устойчиво. Кругом было белым-бело от ослепительного снега.

Этот месяц мне принесет немало хлопот и волнений. В первой декаде неожиданно к нам, в Сургут, прилетел главным инженер треста Евгений Иванович Щепкин. Его миссия была инспекционная, — проверить положение дел Сургутского управления на важных нефтяных объектах Тюменской области. Побывав на некоторых из них, и ознакомившись с ходом монтажных работ, он довольный обстановкой, улетел к себе в город Уфа.

А через неделю после отлета в Уфу главного инженера треста Евгения Ивановича мы проводили на пенсию главного инженера управления Горобца А. А.

Мы с заместителем начальника управления Львовым в нашей квартире-гостинице организовали хороший ужин с вино-водоч-

 

ными изделиями. И на этот ужин пригласили, кроме виновника, уходящего на пенсию Горобца, начальника отдела снабжения Челенкова А. И., главного бухгалтера управления Маслову 3. И. и Гладышева В. А. (начальника ПТО).

И как в таких случаях водится, в узком кругу было сказано юбиляру много теплых и сердечных слов, которые он заслужил по праву. Он вообще должность главного инженера занимал заслуженно, так как имел богатый производственный опыт и глубокие теоретические инженерные знания. А еще он был прекрасным незаносчивым, порядочным человеком!

Понимая и оценивая его как человека и как специалиста, я всегда к нему относился с большим уважением. А он платил мне взаимностью. Вечер провели весело и непринужденно. После принятия небольших доз спиртного, мы даже дружно спели мою любимую песню « Катюшу »...

А на память юбиляру мы подарили шикарный толстый шерстяной свитер и электробритву, а что касается почетной грамоты и денежной премии, он получит их по прибытию в трест (г. Уфа). Так распорядился управляющий трестом Воробьев.

На второй день я Горобца проводил до аэропорта Сургута, где мы с ним тепло расстались. Я пожелал ему здоровья и благополучно прибыть в трест. А он мне пожелал производственных успехов в столь непростых условиях севера...

Я остался работать опять без первого заместителя — главного инженера управления...

В это же самое время в соседней Томской области, в Александровском районе, селе Стрижевое, забили фонтаны нефти, поэтому нужно было мне срочно лететь туда и решать вопросы освоения этого месторождения. Поскольку до этого я уже получил две срочные телеграммы от руководства Александровского райкома партии,

И в первой декаде июня, периода непролазной грязи, мы с Гладышевым В. А. вылетели на вертолете в поселок Стрижевое на встречу со вторым и третьим секретарями Александровского, райкома партии Томской области, чтобы на месте с ними решить все необходимые вопросы освоения этого нового месторождения нефти...

Решив на месте оперативно все вопросы, касающиеся освоения нового месторождения и сфотографировавшись вчетвером на память, мы с Гладышевым в тот же день прибыли на вертолете в город Сургут.

 

Дни летели быстро. А меня не покидала моя затаенная любовь к своему секретарю. Куда бы я ни летел, где бы я ни находился, а она все чаще и чаще стояла перед моими глазами, — такая статная, такая стройная и манящая... Ее бархатный голос звучал в моих ушах, словно музыкальная мелодия:

— Надолго? — как обычно она спрашивала меня, когда я собирался куда-либо лететь по делам службы. И, как правило, всегда добавляла одну и ту же фразу: «Мы будем ждать!..»

Особенно она часто мне вспоминалась в городе Тюмени, когда я там находился в течение десяти дней, организовывая отправку труб и разных народно-хозяйственных грузов самолетами в город Сургут и в г. Нефтеюганск...

И я невольно все чаще и чаще стал о ней думать и думать уже и после прилета в Сургут...

Мое желание на сближение с ней усиливалось еще и потому, что я твердо знал, что она так же имела стремление на контакт со мной. Это говорило и ее поведение во время рабочего дня, и как она меня провожала в мою очередную командировку, и как она встречала мое возвращение из командировки...

Я с охотой стал ждать прихода теплых июньских дней, чтобы увезти ее куда-нибудь на глиссере. И тогда, думал, что будет не миновать нашей близости...

Но моим планам не суждено было сбыться. Об этом расскажу чуть ниже.

В десятых числах июня Обь стала стремительно заливать все низменные места города и в окрестностях. А через день-другой кругом блестела водная гладь. Старая часть города была отрезана от новой, где располагались конторы строительно-монтажных организаций. В ход пошли лодки и катера...

В это самое время к нам в Сургут прибыл новый главный инженер управления, некий Курбатов Николай Иванович. Ему было не более тридцати лет, среднего телосложения, невысокого роста, неряшливо одетый, а на носу ничем не приметного лица покоились преогромные окуляры, которые он при разговоре почему-то все время поправлял. Мне было непонятно, зачем он носил такие тяжелые большие очки, когда можно было иметь легкую, ажурную оправу.

До назначения главным инженером Сургутского монтажного управления он работал инженером производственного отдела треста, в городе Уфе. Мне с первых дней он почему-то не понравился.

 

Курбатов был ярым говоруном и всезнайкой! Он мог на любые темы вести с собеседником полемику и, очертя голову, защищать свою точку зрения...

В роли главного инженера управления он не был подготовлен ни со своими теоретическими знаниями, ни практическим опытом, но имея амбициозную натуру, он согласился приехать к нам в Сургут, чтобы возглавить инженерно-техническую службу управления. А зря. Так я думал тогда. И мои опасения оправдались потом. А вот как это было: пройдет два года, как я покину Сургут и капитально обоснуюсь жить в моем любимом городе Казани. Как вдруг я получаю письмо за подписью управляющего трестом «Нефтепроводмонтаж» Воробьева с просьбой на десять дней прилететь в город Сургут (за счет треста!), чтобы помочь работникам Сургутского монтажного управления разобраться в вопросе выполненных объемов работ управлением по обустройству нефтяных месторождений. Поскольку при контрольной проверке работниками Стройбанка сотрудники производственно-технического отдела управления во главе с главным инженером управления Курбатовым не смогли детально доказать проверяющим сотрудникам банка истинные объемы работ, выполненных Сургутским монтажным управлением...

А ведь перед тем, как рассчитаться и покинуть Сургут, я документально «все» сдал Курбатову, в том числе и все схемы трубопроводов, выполненные управлением по всем месторождениям нефти не только Тюменской области, но и Томской... А Курбатов после моего отъезда, вероятно, не смог наладить учет выполняемых монтажных работ. Но это — уже история! Курбатов в последнее время работал крупным руководителем газовой отрасли страны в Сургутском районе.

Июньские дни летели также неумолимо быстро, и я никак не находил время, чтобы увезти своего секретаря Генналию Константинову на природу. Я тогда словно заболел своей идеей и она не оставляла меня в покое ни на один день. Я хотел с ней близости!

Не отдавая себе отчета и не думая о последствиях, я продолжал думать о нашей с ней близости. Она меня как будто околдовала своей внешностью и продолжала манить к себе.

Видя ее почти ежедневно, я все больше и больше утверждался в своих желаниях, что она необыкновенная и наша с ней близость принесет мне непередаваемую радость и наслаждение... Я словно обезумел! Меня она как бы околдовала или загипнотизировала! А она,

 

как на зло, в каждый день на работу приходила такая пикантная, меня свои женские туалеты, словно на праздничные торжества...

Наша мужская несдержанность и необдуманность зачастую приносит немало семейных ссор и трагедий. Я тогда был именно в таком непонятном для здравого смысла положении и от него никак не мог избавиться...

Мне казалось, что в то время я и работать стал не так напористо и с желанием, как в первый год своего приезда в город Сургут...

Примерно в двадцатых числах, июня я стал замечать какую-то вялость, стала пропадать моя пружинистая походка и аппетит...

И, как-то вернувшись из очередной командировки, я зашел к себе в рабочий кабинет, планируя совместно с главным бухгалтером Масловой 3. И. проанализировать финансовое состояние управления. Но в это время ко мне в кабинет зашла инициативная депутация сотрудников управления не менее пяти-шести человек. И, перебивая друг друга, стали меня просить пойти с ними в рабочее время на сеанс иностранной кинокартины, которая тогда шла в городе. Некоторые из них говорили мне, что я никогда не отдыхаю и занят только своими служебными делами. И ничего, мол, нет зазорного в том, что я один раз совместно с ними пойду на культпоход... посмотреть хороший кинофильм.

Поразмыслив об их желании и доводах, я согласился пойти с ними вместе в кинотеатр, чтобы посмотреть тот необычный иностранный фильм. (Название фильма и его содержание я напрочь запамятовал!). С нами пошла и Маслова Зинаида Ивановна.

Придя к кинотеатру, мы встали против входных дверей, в ожидании, когда нас запустят в зал кинотеатра. Но не прошло и двух-трех минут, как я, потеряв сознание, словно подкошенный, рухнул на землю. Очнувшись, я не понимал, что со мной произошло! Мне помогли встать. Встав на ноги, я стал озираться по сторонам, как бы ища виновника, кто так меня бросил на землю...

Все мои сослуживцы были в шоке и растерянно смотрели на меня, теряясь в догадках, что же со мной произошло!.. Что так неожиданно я рухнул на землю, словно кто-то меня бросил. Мне было сорок три года, я был полон сил и энергии и вдруг, потеряв сознание, я без причин падаю на землю!..

Мы все же в кинотеатр зашли и фильм посмотрели. Я сидел между главным бухгалтером Масловой и Генналией Константиновной. За время сеанса, когда затемнялся зрительный зал я не раз украдкой от остальных нежно гладил руку Генналии, а она в

 

это время сжимала мои пальцы руки до хруста, так передавала свои чувства и симпатию...

Придя в контору управления, я был в панике, не зная причину моего падения и потери сознания! Я много, с волнением думал о случае потери сознания, но ответа самостоятельно, без врачей, не находил.

Я не курил, не пил, а о других причинах я не догадывался.

Забегая вперед, могу сказать, что случай потери моего сознания легко объясним. Я не отдыхал пять лет! Кроме того: работая в экстремальных условиях Севера, я почти ежедневно мотался по месторождениям нефти, следовательно, я невольно, неосознанно, вдыхал углекислый газ. Значит, я жил в окружении кислородного голода. Огромная болотистая местность региона, под которой таились богатейшие залежи нефти, как раз и являлись причиной кислородного голодания. А жалкий чахлый лес (хвойный и смешанный!) был не в состоянии обеспечивать восстановление кислородного баланса...

Чахлость леса также объяснима: в болотистой местности продолжается процесс гниения их корневой системы. А при процессе гниения корней системы деревьев, как правило, выделяется углекислый газ!..

Следовательно, причина потери моего сознания была: во-первых, моя усталость. А во-вторых — это кислородный голод! Об этом я узнаю потом, в городе Казани, когда буду лежать в больничной палате в Государственном институте усовершенствования врачей, где проходил врачебную консультацию. Там-то мне и рассказали мои лечащие врачи об этом...

Покидая больничную палату, заведующий отделением Людмила Георгиевна с улыбкой на красивом лице сказала:

— Вы здоровый мужчина и вам нечего вдаваться в панику! Живите себе на доброе здоровье!..

Я в тот же день по телефону доложил управляющему трестом Воробьеву Н. А. о необычном случае со мной и просил его по возможности поскорее решить вопрос о предоставлении мне отпуска, так как я не отдыхал уже пять лет... из которых более полутора лет работал в экстремальных условиях Севера.

Поездка на отдых в санаторий «Пярну»

Управляющий трестом Воробьев без какой-либо задержки издал приказ о предоставлении мне отпуска с вручением бесплатной путевки в санаторий «Пярну» (Эстония), а также выделил денежную материальную помощь.

 

Я в спешке сдал производственные дела Курбатову и, получив отпускные деньги, с тяжелым сердцем вылетел в город Казань.

И пока летел на самолете, я не переставая все думал и думал о той причине, которая повлияла на потерю моего сознания. Но ответа не находил!..

В Казани я планировал побыть дня два. А потом взять с собой жену, сынишку Павла и вылететь в город Ригу. А там поездом доехать до города Пярну.

Прибыв в город Казань, я был рад, что опять иду по знакомым улицам любимого города.

Вот и улица Сибирский тракт. А вот и дом за номером пять!, где я проживал несколько лет со своей семьей.

Подходя к дому, мои волнения усилились, хотя я старался успокоиться...

Открыв своим ключом дверь нашей квартиры за номером 14, я переступил порог и, ставя вещи на пол, громко сказал:

— Я гость из Сургута! Прошу принять и приютить!

Жена, услышав мой голос, выбежала из кухни со словами:

— Вот здорово! Наконец-то мы вместе! — И подбегая ко мне, на ходу крикнула:

— Павлуша, Павлуша! Папа приехал! Папа приехал! — А сама бросилась ко мне на шею, рада встрече и вся сияя, начала меня целовать! В это время из зала выскочил сынишка со словами «Папа, папа! Как хорошо, что ты приехал!»

Жена отступила в сторону, давая мне возможность поймать подбежавшего сына. Я схватил его и сильными руками подбросил чуть не до потолка! И поймав его налету, я от радости крепко прижав его к груди, и стал целовать. А он в это время обхватив мою шею своими детскими ручонками, также от радости начал меня целовать, приговаривая, что он меня любит...

Успокоившись после первых минут восторженной встречи, я передал сыну массу игрушек и, конечно, сладостей. А он, принимая подарки, по-взрослому сказал мне:

— Папа, мы больше тебя из дома никуда не отпустим!..

И он весь вечер не отходил от меня ни на шаг, все время крутился около меня, рассказывая свои детские истории, которые у них проходили в детском саду. А я ему не раз говорил, что больше никуда не поеду. А поедем все вместе отдыхать на Рижское взморье. Вот там-то мол, отдохнем на славу! И, конечно же, там вдоволь накупаемся в море.

 

Пробыл с семьей я всего два дня. За это время мы втроем сумели побывать у родителей жены — матери Нины Александровны и отца Василия Федоровича. При встрече с ними я всегда от них получал душевный заряд. Так как они были людьми неординарными! За их плечами были прожиты многие годы полнокровной жизни, поэтому они всегда могли передать немало доброго и житейского...

Подготовив за это время все необходимое на дорогу и на время отдыха, мы на третий день втроем авиарейсом «Казань — Ленинград» вылетели на отдых.

И без каких-либо дорожных приключений прибыли на Рижское взморье, в город Пярну, где и располагался санаторий «Пярну».

Устроив жену и сына в частном доме, у одной одинокой женщины, после чего устроился и сам в санатории.

Чистенький небольшой городок Пярну со своим чудесным морским пляжем и приморским парком располагали к отдыху. Городские аккуратные домики, построенные на немецкий манер, придавали улицам чистоту и архитектурную красоту. Культурные жители города относились к отдыхающим не только уважительно, но и с какой-то симпатией...

На городском рынке, где всегда царила чистота, можно было купить что душе угодно.

Повторяюсь, прекрасный пляж, чистое теплое море, золотистый песок, особая культура горожан, хорошее питание, забота лечащих врачей — все это и располагало к хорошему отдыху.

Деньги у меня были и я их не жалел, чтобы жена и сын питались нормально! Благо что в магазинах и на городском рынке можно было приобрести все что угодно.

Забегая вперед, могу сказать, что тот отдых удался на славу! Мы целыми днями пропадали на пляже. Загорали и конечно же много раз купались в море.

Бывало идешь по морю двадцать-тридцать метров от берега, а глубина воды оставалась неизменной, в пределах метра. А сынишка в это время, помню, визжал, смеялся, барахтался, а я радовался не меньше его, держа за руку своего любимого и дорогого сына, купаясь с ним в море... Искупавшись в море, мы ложились на золотистый, чистый и сухой песок и начинали строить из песка немыслимые башни, какие-то дворцы и другие сооружения. А рядом с нами какой-то эстонец (возможно скульптор!) также мас-

 

терил из песка людей, лежащих вниз лицами, как бы отдыхающих. Эти его песочные «человечки» были весьма похожими на натуральных людей, занятых отдыхом.

Жена в это время или читала что-либо или с любовью наблюдала за нашими строительными причудами и дурачеством...

Кроме того, мы много катались на катере. И многократно фотографировал. А вечерами, после ужина, гуляли в прибрежном парке города, вдыхая чудесный морской воздух!

И как-то, гуляя в парке, я открыл жене историю потери моего сознания. Но она почему-то отнеслась к этому сообщению весьма спокойно. И, как врач, резонно сказала:

— Ты просто устал!

Но практически это была не единственная причина потери моего сознания...

Однажды, придя в дом, где проживали жена с сыном, я застал их за чтением какого-то рассказа. Жена с порога меня обрадовала:

— Ты знаешь, Павлуша уже начал читать по слогам!

— Здорово! — сказал я. И добавил: — Значит, через два-три месяца он будет читать свободно. А мне остается, только его обнять и поздравить с такими успехами...

Да! С четырех лет он был любознательным. И его интересовало все, что нас окружает. А чтобы как-то удовлетворить его любознательность, я каждый вечер, после ужина, придумывал всевозможные истории и сказки, чтобы ему их рассказывать. А он, с замиранием сердца, не шевелясь, их слушал. И каждый раз просил меня рассказать хотя бы еще одну, еще одну — последнюю — сказку... И я рассказывал!

Он очень рано стал говорить! И говорить начал без картавости, шепелявости, четко и ясно, не «проглатывая» слова...

Месяц пролетел быстро! И за месяц моего пребывания в санатории ни один санаторный врач не раскрыл мне секрет и причины потери моего сознания месяц назад в городе Сургуте.

Тогда по своей наивности я думал, что, мол, врачи, работающие в санатории, не столько работали, а сколько сами отдыхали. Но, на самом деле, это было далеко не так!..

После возвращения с Рижского взморья в родной город Казань, все мы выглядели отдохнувшими и загорелыми. Я тогда довольно-таки поправился, а сынишка был загорелым, словно негритенок. Его бронзовое тело очень быстро принимало загар...

 

Пробыв в Казани с семьей только два дня, я вылетел в город Уфа, чтобы вручить управляющему трестом Воробьеву Н. А. свое заявление об увольнении из системы треста Министерства газовой промышленности по собственному желанию.

Я покидаю Сургут

В начале августа 1966 года авиарейсом Казань — Уфа я вылетел в трест с твердым намерением уволиться из системы газовой промышленности по собственному желанию.

Находясь на борту самолета, я с волнением ждал встречи с весьма уважаемым мною человеком, управляющим союзного треста Николаем Алексеевичем Воробьевым.

Я знал заранее, что мне не так-то просто будет уволиться по собственному желанию. Ведь я был членом партии. А членов партии тогда так просто по собственному желанию не увольняли. Для этого необходимо было иметь веские причины...

Воробьев, как всегда, принял меня вежливо и был рад, что я вернулся свежим, здоровым и отдохнувшим.

А когда я положил ему на стол заявление об уходе с треста по собственному желанию, Николай Алексеевич чуть посуровел, но вежливо сказал мне:

— Николай Павлович, этого от вас я никак не ожидал. Прошу вас еще год поработайте в Сургуте.

Я продолжал молчать. А он, уже мягко, без раздражения продолжил со мной разговор.

— Что значит уволиться по собственному желанию? Вы же не мастер, не слесарь — раз и уволились! Вы руководитель большого коллектива! А самое главное, вы там, в регионе вжились! Вы сработались со всеми руководителями генподрядных строительных организаций, с нефтепромысловиками, а также с партийными работниками. Поэтому прошу вас понять то, что сразу трудно будет найти подобную замену. Следовательно, вам нужно пойти мне навстречу и еще один год поработать...

Сидя напротив Воробьева (ныне покойного!) и слушая его сердечные и озабоченные слова, я очень боялся, что он меня не уволит по собственному желанию и оставит еще на один год в Сургуте. Ведь я был член КПСС и один его телефонный звонок Первому секретарю Сургутского горкома партии Бахилову, чтобы он не снимал бы меня с учета — и я ничего бы не смог сделать! Поскольку медицинской справки, что я болен — у меня не было...

 

Но Николай Алексеевич Воробьев был очень человечным, добрым и высокопорядочным, поэтому так со мной разговаривал — с позиции уговора... А сам я ни за какие «коврижки» больше не хотел работать в Сургуте. Мне все там опротивело — и работа почти без выходных, и непролазная грязь, и неустроенность быта, и жизнь без семьи (мне было 43 года!). Даже те большие деньги, которые я получал, и они больше меня не прельщали.

И все логические доводы Воробьева, чтобы я еще бы один год поработал, меня не смогли убедить! Моя аргументация была одна — Сургутский климат мне противопоказан! И снова жить там и нести опять непомерную служебную нагрузку — я не смогу!

И Воробьев был вынужден со мной согласиться. И в тот же день издал приказ о моем увольнении из системы треста по собственному желанию. А временно исполняющим обязанности начальника Сургутского спецмонтажного управления назначил Курбатова Н. И. Для передачи дел создал специальную комиссию, в которую вошел и начальник управления производственно-технологической комплектации треста Хейфиц.

Получив приказ о моем увольнении из треста, я совместно с Хейфицем на второй день вылетел в Сургут.

Прилетев в город Сургут, мы с Хейфицем на второй же день зафрахтовали вертолет и без раскачки совместно с членами комиссии начали облет объектов нефтепромысловых управлений, выполненных нашими монтажниками. Мы спешили скорее завершить эту работу по передаче дел и. о. начальника спецмонтажного управления Курбатову Н. И. Каждый из нас был заинтересован, чтобы скорее завершить эту непростую работу: я торопился улететь скорее в город Казань, а Хейфиц и Попов в свой родной город — Уфу.

И только 15 августа мы подписали акт о передаче всех управленческих дел Курбатову Н. И. А вечером в нашей гостиничной квартире мы с моим заместителем Львовым Г. В. организовали прощальный ужин, когда были приглашены кроме членов комиссии все начальники отделов управления и, конечно же, Генналия Константиновна, мой секретарь.

На встрече царила сердечная и дружелюбная атмосфера. Да иначе и быть не могло, поскольку все мы друг друга знали хорошо по совместной работе, и между нами за время работы не возникало не только ссор, но и элементарных недоразумений.

 

Все присутствующие желали мне доброго здоровья, благополучного прилета в город Казань и удачно устроиться на новом месте...

И завершая коротенькое повествование о своей сургутской жизни, я обязан рассказать об одном уникальном фотоснимке.

Ранней весной, а это было в первой декаде мая 1966 года, когда еще кругом в Сургуте лежал снег, я возвращался на вертолете из Мегиона в Сургут. Подлетая к городу, я попросил пилота Федора Ивановича (прошло более 47 лет, но я не позабыл и по сей день, как величали того пилота!) сделать два круга над городом, чтобы я бы смог сделать на память фотоснимок панорамы города того периода. День был ясный и видимость была исключительно хорошая.

Я тогда сделал два уникальных фотоснимка города с вертолетного полета. Один из которых счел нужным поместить на страницах данной книги.

Рассматривая этот снимок, читатель убедится в том, что тогда города-то Сургута, как такового, и не было. А была жалкая деревушка с неказистыми деревянными домами на берегу могучей полноводной реки Оби.

На снимке четко видна новая часть города и старая. А между ними простирается свободная территория, то есть голая площадь, на которой просматривается отдельно стоящий двухэтажный дом. Вот в этом-то доме я проживал, пока работал начальником спецмонтаж-ного управления N° 4 Всесоюзного треста «Нефтепроводмонтаж».

А на переднем плане снимка тянется узкая белая полоса. Это краешек реки Оби, под толстым слоем снега, в своей «зимней спячке»...

...Итак, получив свою трудовую книжку, денежный расчет и распрощавшись со всеми сотрудниками аппарата управления, я утром 23 августа прибыл в Сургутский аэропорт, имея в кармане, билет на авиарейс «Сургут — Казань», с единственной посадкой в городе Уфе.

Когда стал прощаться со своим секретарем, с Генналией Константиновной, она зарыдала, как ребенок, и закрыла лицо носовым платком, уткнувшись в свой рабочий стол. А я, не отдавая себе отчета, наклонившись над ней, погладил ее по голове, также не сдержался и с затуманенными глазами покинул приемную...

Да! Нашей затаенной любви пришел конец — я покидал город Сургут, а вместе с ним и ее, Генналию Константинову...

 

До аэропорта меня провожали: главный бухгалтер управления Маслова 3. И., исполняющий обязанности начальника производственно-технического отдела управления Гранин В. М. и представитель Сургутского нефтепромыслового управления Бикбов X. Ш.

Мы недолго стояли около аэровокзала. Не успели сфотографироваться на память, как по радио объявили посадку.

Мы тепло распростились, и я пошел с вещами до самолета... А через 15 — 20 минут АН-24 покинул Сургут и взял курс на Уфу...

Я в тот же день благополучно прибыл в свой город Казань.