Потеплело...

 

Но за радостными минутами следует и огорчение. Обычно после ледохода холодные и мутные воды Вычегды заливают низменные берега. Подтопило и наш участок. Вначале, пока берега, укрепленные Локчимлагом, кое-как выдерживали разгул водной стихии, наводнения не причиняли очень уж больших неприятностей. Со временем укрепления берегов обветшали, и весенний разлив стал настоящим бедствием.

 

Но это будет позже. А сейчас потеплело, и мы, дети, бежим купаться в озерках, оставшихся на прибрежных лугах после весеннего разлива. Течения нет, вода теплая, и мы с удовольствием плескаемся и ныряем заодно с множеством всяких жучков. Здесь я научился плавать.

С окончанием разлива пришлось распрощаться с детскими забавами. Необходимо было взяться за огородничество. Наученные горьким опытом прошлого лета, литовцы взялись за посадки картофеля. Вначале несмело, кое-кто и неумело, перенимая опыт бывших крестьянок. Много картошки мною посажено и выкопано, но до сих пор помню наказ госпожи Воскресенскене в первую свою посадочную «кампанию»: «не сажайте картошку при безоблачном небе!». Слово «госпожа» тут употребляю без иронии. В литовском языке нет отчества, являющегося непременным спутником имени у русских, поэтому при обращении между собой, и особенно младшего к старшему, слово «госпожа» (по-литовски «поня») совершенно естественно, как в русском отчество.

И вот мама копает лунки, а мы с братишкой Валентином кладем в них кусочки картофеля, как наказано - глазком вверх. Картошку сажаем в песок, подобный пляжному, без удобрений. На хороший урожай надежды мало, так что голодухи не избежать. После посадки огород нужно огородить, одно название к этому обязывает. Горбыли для изгороди в изобилии валяются у бывших пилорам, правда, до них не меньше километра. И мы с братом целыми днями таскаем эти горбыли и кое-как устраиваем первую в жизни ограду. Она вышла так себе, ибо нелегко вкопать кол, когда он выше мастера, да и самодельные гвозди, нарубленные из проволоки, тяжело идут в дерево, и опыта маловато. К великой радости, через пару недель картошка взошла и вроде начала расти.

Лето 1942 года - жаркое, солнце печет немилосердно, жизнь на участке, расстроенная половодьем, еще не вошла в колею. Новости с фронта плохие, приближается Сталинградская битва. Взрослые целые дни на работе, рабочий день 10-12 часов. Мы, дети, живем своей жизнью - бегаем, купаемся, играем на пилораме, окончательно добивая остатки бесхозного оборудования, изредка заняты и делом. К августу поспела голубика, черника, начался их сбор. Поблизости от Первого участка ягодных мест нет. За ними надо идти 5-6 километров по лежневке. Хотя леса здесь обширные, ягодные места надо знать, их каждый держит в секрете, чтобы другие не обобрали. Таковы жесткие законы борьбы за существование.

 

Мама посылает меня вместе со всеми по ягоды, но для публики постарше пацаненок - только обуза, меня в компанию не принимают. И вот в одиночку несмело бреду 3-4 километра по лежневке, наугад сворачиваю в лагерные вырубки. Страху много, боюсь заблудиться, при любом хрусте вздрагиваю: а вдруг медведь вылезет. С бьющимся сердцем набираю полведра и победоносно возвращаюсь домой. Со временем я стал признанным собиральщиком, и меня охотно брали в компанию. Чтобы набрать ведро ягод, приходилось преодолевать расстояние в 10-15 километров. К осени пошли грибы. Со временем я стал и хорошим грибником.

Летом очень мучили комары. Бараки стояли в низменном месте, заливаемом в половодье. Для комаров - просто рай. В бараках нельзя было спокойно выспаться. Комаров выкуривали дымом. Одинокая старушка Таучене к вечеру, к приходу, так сказать, трудящихся с работы, разжигала костер из еловых лапок и напускала дыму так, что и в шаге ничего не было видно. Потом открывалась дверь, и вместе с дымом улетучивались комары. Но вскоре они вновь откуда-то вылезали и досаждали людям. Чтобы ночью можно было спокойно отдохнуть, над кроватями из «подручных материалов» сооружали полога. За этой тонкой перегородкой назойливо гудели комары, проникая в малейшие щели.

При воспоминании о первых годах барачного житья, перед глазами возникает картина коллективных молитв. Религиозное чувство, которое со временем угасло, в первые годы было сильно. Многие женщины в своих углах устраивали своеобразные маленькие алтари, снабдив их Распятием, иконами, а то и просто святыми картинками, что у кого было. И вот каждый вечер перед сном мы молились, прося Боженьку спасти папу, вернуть нас в Литву и дать хлеба насущного. В мае месяце устраивались обязательные в католических храмах так называемые маевые моления с чтением или пением Литании во имя пресвятой Девы Мари^. По воскресным дням пелись церковные торжественные песнопения, сиречь хоралы. Песнопения, слышные и за стенами барака, привлекали внимание окружающих, особенно русских женщин. Они их слушали, утирали слезы, вспоминая свои поруганные православные церкви и церковную службу.

Администрация леспромхоза пробовала бороться с «религиозным опиумом», присылая человека с гармошкой, чтобы сорвать моление. Коллективные моления, возникшие стихийно, со временем угасли. Людей разослали по другим лесопунктам, они, придавленные голоданием и прочими бедами, перестали публично молиться. Однако

 

молитвы и религиозные песнопения всегда сохранялись в похоронных обрядах земляков.

Осенью мы с Валентином пожили самостоятельно. Маму послали на работу в колхоз, в Курьядор что за Маджей. Колхозы к этому времени уже стали «бабьим царством», рук не хватало, поэтому взывали о помощи. Но это был, похоже, единственный случай в нашей округе в военные годы, когда рабочих направили помогать колхозу.

Урожай увозили прямо с токов. Трудодень был тощ, на него не проживешь. Колхозники кто как мог спасались своим подсобным хозяйством, т.е. огородом.

Парадокс - рабочие получали хлебные карточки, а хлеборобы были без хлеба. Поэтому в широком обиходе был обмен рабочего хлеба на колхозную картошку. Мама, проработав в колхозе более месяца, заработала только справку, в которой значилось, что такая-то работала столько-то, ей причитается то-то, но так ничего и не получила.

Колхозы к нашему прибытию в Коми республику были сравнительно молодыми - они были образованы около 10 лет назад. В райцентре была МТС, неплохо оснащенная техникой. Все военные время землю пахали колесными тракторами. Здесь я впервые увидел и прицепной комбайн.

Колхозники хотя почти ничего не получали, трудились добросовестно, вероятно, понимая трудности военного времени. Но трудовой энтузиазм постепенно слабел, а после окончания войны колхозы не только не воспрянули, а и вовсе захирели.

Я начал посещать второй класс. Языковый барьер давно взят. В школе объявились новые ученики. В одной комнате учились по два класса одновременно: первый и четвертый, второй и третий. Большим событием было посещение школы фронтовиком-отпускником. По просьбе учительницы он рассказывал нам о войне. Помнится, говорил, что воевал на юге, против румын. Помню его слова: «Когда во время атаки ударишь штыком офицера - как в тесто, а когда колешь солдата - кости трещат». Мы, конечно, в это свято верили.

Осенью под предводительством учительницы опять собирали вещи для фронтовиков: теплые носки, носовые платки, кисеты. Хотя народ бедствовал, кое-что все-таки собрали.

Убрали свою картошку, ссыпали ее в «подвал», выкопанный мною под полом барака. Это было первое мое строение. Картошки аккурат хватило до Нового года.