НАБОР ВЫСОТЫ

 

За три года недалеко от города выросли учебные и жилые корпуса, ангары, мастерские и вся остальная инфраструктура крупнейшего авиационного военно-учебного заведения. В окрестностях начали функционировать несколько учебных аэродромов.

Это были годы чрезвычайно напряженной работы в Сталинграде. День начинался с рассветом на одной из площадок, где проводились учебные полеты, а кончался за полночь на очередной строительной оперативке. Руководство учебным процессом, жизнью многотысячного коллектива и одновременно строительством новых корпусов смещало понятия дня и ночи. Для семьи времени, по существу, не оставалось. Он приезжал домой ночью и вновь уезжал на полеты (летом в 5.00). Ежегодные отпуска были отложены до окончания строительства. Он был требовательным «Учителем», но и, как многие руководители того времени, самую высокую требовательность предъявлял к самому себе. Первым, кто не выдержал такой жизни и работы в «сталинградском режиме», оказалась жена. Будучи бездетной, в 1932 г. она разошлась с мужем,

 

выбрав в новом супружестве, видимо, более спокойное, размеренное существование.

Как известно, большинство людей в нашем обществе очень хорошо умели оценивать способность трудиться беззаветно, способность получать глубокое удовлетворение от самой своей очевидной созидательной деятельности. Так было и в период зарождения и становления новой школы военных летчиков в Сталинграде.

Именно в этом коллективе Александр Алексеевич был, наконец, вновь принят в партию. Для него это, естественно, было не простым событием. Вот как этот вопрос отражен в автобиографии: «Все годы я продолжал; жить жизнью партии и старался во всей, своей работе проводить линию партии. За границей я вернуться в партию не мог (там ячейки не имели права приема). В 1925 г. я подал заявление с просьбой о возвращении меня в партию, но мне было отказано. В 1927 г. я вновь подал заявление. Мне снова было отказано. В 1932 г. снова подал заявление и был принят в кандидаты партии с 2-х годичным стажем». Никто, конечно, в это время не мог и предположить, что в результате дальнейшего хода исторических событий установленный для повторно вступившего в партию командира двухлетний стаж затянется на долгие годы. Но вот и опять новое

 

назначение. Замкнулся своеобразный круг творческой судьбы этого человека, обладавшего, очевидно, безусловным педагогическим талантом одновременно с основным профессиональным мастерством. Он начал свою службу в Красной Армии с должности инструктора высшего пилотажа в школе летчиков, а через 14 лет возглавил всю сеть учебной подготовки кадров для военной авиации страны.

Скорее всего, успехи не только количественные, но и качественные (минимальные относительная аварийность и число летных происшествий) в новой Сталинградской школе послужили основанием для выдвижения А. А. Левина 'в 1932 г. на пост Начальника управления военно-учебных заведений ВВС Красной Армии.

А в строительстве вооруженных сил продолжались большие перемены. В народном хозяйстве развернулись работы, предусмотренные первым пятилетним планом. На индустриальной базе тяжелой промышленности началось формирование таких новейших отраслей машиностроения как авиационная, автотракторная. Началось, наконец, массовое производство военных самолетов отечественных конструкций.

Напомним, как характеризует то время с позиций задачи повышения обороноспособно-

 

сти страны Г. К. Жуков па страницах своих воспоминаний:

«В середине 1929 г. ЦК партии принимает постановление «О состоянии обороны страны», в котором излагается линия на коренную техническую реконструкцию армии, авиации и флота. Реввоенсовету СССР и Народному комиссариату по военным и морским делам было предложено наряду с модернизацией существующего вооружения добиться в течение ближайшего времени получения опытных образцов, а затем и массового внедрения в армию современных типов артиллерии, химических средств защиты, всех современных типов танков и бронемашин, осуществить се ройный выпуск новых типов самолетов и моторов.

Активно принимается советское военное руководство за разработку нового плана строительства Военно-воздушных Сил РККА. В начале 1930 г. Реввоенсовет СССР утверждает программу создания различных видов сухопутных и морских самолетов, аэростатов, аэрофотоаппаратов и приборов, причем, главное внимание уделяется бомбардировочной и истребительной авиации». (Г. Жуков. Воспоминания и размышления. Москва, АПН, 1993 г. т. 1, с. 144, 145).

Как бы теперь сказали, «системное» решение задач повышения обороноспособности

 

во многом зависело уже от успехов в подготовке небывалого по своим масштабам количества летно-технических кадров.

В военной авиации вводится новая красивая форма. Снимаются яркие агитационные фильмы: «Рассказы о летчиках», «Истребители». Трогательная песня из последнего фильма «В далекий край товарищ улетает» стала очень популярной, а ее первый исполнитель — артист М. Бернес, облаченный в синюю парадную форму летчика,— картинным героем, властителем девичьих грез, как сегодня стали некоторые заморские герои киношных приключений.

По комсомольскому призыву строгий медицинский отбор проходили тысячи добровольцев, желающих стать военными летчиками. Была организована сеть аэроклубов, обеспечивших первичный отбор способной молодежи и начальную их подготовку без отрыва от производства.

Гнетущая внешнеполитическая обстановка, сложность международного положения подвели к постановке в качестве ближайшей задачи — обучение не менее 100000 летчиков. Несмотря на сокращение сроков обучения (с трех до двух, а затем и до одного года) эта задача носила столь же чрезвычайный характер, как и некоторые другие государственные программы того времени. Одна-

 

ко по сравнению со строительством промышленных гигантов или освоением новейших технологий и т. п. задача обучения в короткие сроки летному мастерству подобной массы людей имела свою важную принципиальную особенность. Овладение тайнами летной профессии нигде и никогда не проходило без аварий и катастроф, а массовое обучение безмерно увеличивало эту опасность.

Вот в такой период и в такой обстановке комбриг А. А. Левин возглавил в 1932 г. дело подготовки кадров, необходимых для развертывания ВВС Красной Армии. Расширялись существующие и строились новые школы, переоснащались техникой учебные классы и аэродромы, сменялись поколения авиатехники.

О характерном эпизоде этих лет поведал автору бывший командир 562 истребительного авиаполка подполковник в отставке Георгий Приймук. Он рассказал:

«Встреча, которая во многом определила мою жизненную судьбу, произошла весной 1934 года.

Я родился в 1911 г. и перед призывом в армию учился летать в осоавиахимовской^* авиашколе. Нас, желающих тогда учиться на летчиков, на заводе в Таганроге, где я рабо-

 

тал, набралось около тысячи. Но приняли на учебу в эту школу только 30 человек. Это было в конце 1931 г. В качестве «технического учебного пособия» в школе был использован импортный самолет типа «Мартинсайд».

А учиться летать мы начали на так называемых «Аврушках» — первых учебных самолетах типа У-1. У них между колесами было еще закреплено своеобразное подобие «лыжи» для того, чтобы предотвращать капотирование (перевертывание самолета вперед) при неудачной посадке. Окончили обучение мы в мае 1933 г., а осенью этого же года как раз подошло время моего призыва в Красную армию.

Лето я проработал в Ростове в планерной школе начальником по политчасти, хотя было мне в ту пору всего 22 года.

Таким образом, к моменту ухода в армию я уже умел летать на учебном самолете и знал матчасть. Однако когда по направлению военкомата я прибыл в авиационную часть, то был направлен в школу младших авиаспециалистов (ШМАС), в которой учили на мотористов...

Естественно, что это было совсем не то, о чем я мечтал. Кроме меня в группе обучающихся оказался еще один юноша примерно с такой же судьбой и аналогичными «мечтами о небе» — Саша Мочалин. И вот мы вдво-

 

Ем стали думать, что делать в сложившейся ситуации. Решили написать письмо командующему ВВС Северо-Кавказского военного округа. Так и сделали. В этом письме мы написали, что окончили осоавиахимовские летные школы: я — в Ростове-на-Дону, а Саша в Батайске), но по призыву попали в Новочеркасскую ШМАС, в которой обучают на мотористов. Написали, что поскольку мы прошли уже первоначальное обучение на самолетах У-1 и У-2 и очень хотим стать летчиками, т. е. кадровыми военными, то желали бы продолжить учебу на боевых самолетах и поэтому просим перевести нас из LU.MAC в военное летное училище. Ну, естественно, в конце приписали, что в нашей просьбе просим не отказать и отослали это письмо простой почтой в г. Ростов, Командующему ВВС округа.

Прошел месяц, ничего не слышно. Мы, как и прежде, фактически не учимся, а работаем с новобранцами в качестве внештатных инструкторов. В мае ожидается уже выпуск. Вдруг нас вызывают к начальнику школы. Вошли мы к нему в кабинет, и он строгим, явно недовольным голосом пас спрашивает: «Вы письмо куда-нибудь писали?»

Я сперва даже растерялся, помалкиваем. Замялись, а он тогда продолжает: «Вас и Мочалина вызывают в Москву». Тут я понял,

 

в чем дело. Говорю ему, что мы, мол, писали в Ростов. А начальник школы добавляет: «Почему вы писали непосредственно командующему через мою голову?»

Я ответил, что мы писали письмо личное, неофициальное, товарищеское. Он помолчал немного и, наконец, сообщил нам главное: «Послезавтра вы должны выехать в Москву, вызывают в ВУЗ (Управление военно-учебных заведений) ВВС. Там вы должны быть 12-го мая».

Мы, конечно, очень обрадовались. Подумать только, нас вызывают в Москву, а я вообще в Москве еще никогда не был. К вечеру мы собрались, но денег у нас не было. Мы — к начальнику школы, говорим, нам бы получку получить (курсанты ШМАС получали тогда в месяц 7 р. 50 коп.), а он в ответ нас «обрадовал» — денег на выплату курсантам еще нет. Когда приедете на новое место службы, там вам и выдадут деньги за май месяц.

А с чем ехать? Что делать?

У меня была шинель (еще от осоавиахимовской формы) и у товарища тоже. На базаре в Новочеркасске продавать поостереглись, в комендатуру можно угодить. Поехали в Ростов. Там и выручили за все б—7 рублей и вечером уехали в Москву.

Приезжаем в Москву, куда идти? Расте-

 

рялись, ведь впервые в столице. Расспросили, как добраться до военной гостиницы. Нам вроде бы и рассказали, как проехать на площадь к ЦДКА (Центральный дом Красной Армии), но ездим-ездим никак не найдем ее. Доездились до того, что фактически израсходовали последние деньги. До гостиницы добрались уже пешком. Обратились к дежурной с просьбой о ночлеге, а она ответила: «Вы же курсанты, чем вы будете расплачиваться? Идите-ка в военную комендатуру города, там переночуете бесплатно».

А было уже поздно, куда там идти. До утра 11 мая просидели на стульях при входе. Утром отправились в комендатуру пешком. Денег нет даже на трамвай, а уж о том, чтобы покушать и не думаем... Долго ходили, выспрашивали, где комендатура, примерно до обеда. Нашли. Там нас послали в подвал. Полутемное помещение, железные кровати с досками вместо матрасов. Кто-то спит, шинелью укрывшись, а у нас и шинелей нет, укрыться нечем. Легли мы на одну койку, спина к спине. И до пяти часов утра поспали, пока не замерзли окончательно. Поднялись, забрали у дежурного документы. Он спрашивает: «Еще придете ночевать?» «Нет,— говорим, — больше не придем». Мы не знали, конечно, что будет дальше, но там нам было так плохо, что мы решили ни при каких об-

 

стоятельствах в комендатуру не возвращаться.

Пошли разыскивать улицу Разина, дом 5, где тогда размещалось Управление ВУЗов. Ну, естественно, пришли к дому очень рано, часов в 7. Двинулись пока на Красную площадь, посмотреть мавзолей. Говорю приятелю: «Пойдем в Кремль, может Сталина там увидим». Подошли к Спасским воротам, заглядываем. Слышим окрик: «Вам что тут надо?» Говорим: «Посмотреть пришли в Кремль». «Уходите мигом отсюда!»

Смотрим, на площади народ собирается, спрашиваем у милиционера, что это собираются? А он отвечает, что умер т. Менжинский, будут похороны. А время стало приближаться к 9 часам. Вернулись мы в Управление. Дежурный опять говорит, что еще рано, надо ждать. Присели на диванчик, а Мочалин, совсем дремотный, говорит: «Ты как хочешь, а я сейчас усну». Лег и захрапел. А я оглядываю проходящих: три ромба, два ромба, начальство проходит... Наконец, настало 9-00. Дежурный позвонил куда-то и говорит: «Идите на 2-й этаж, в управление к Левину».

Поднялись, постучались, входим в кабинет. За столом сидит Александр Алексеевич, три ромба в петлицах. Кто это — мы еще точно не знаем, но думаем, начальник большой... Подали документы.

 

Он говорит: «Да, да помню, мы вас вызывали. Сейчас я подготовлю документы, которые нужны для оформления. Но, прежде чем вы этим займетесь, сходим в столовую». Я поддакнул, что мы очень кушать хотим, т. к. ничего вчера целый день не ели. Спустились вниз, в столовую. Там сидят уже многие, кушают. Все большие начальники, с ромбами. Мы невольно стесняемся, наблюдаем, что будет дальше.

А Левин нам и говорит: «Садитесь вот сюда, за этот стол» (там столы на 4-х человек были). А сам пошел к окошечку, которое соединяло кухню с залом, и возвращается с двумя тарелками в руках, ставит их перед нами. Потом еще приносит. Остальные присутствующие смотрят на нас — курсанты сидят, а начальник их кормит.

Мы сидим, смотрим друг на друга, удивляемся, что это за человек, и говорим ему: «Что же это Вы, мы сами пойдем к окошечку и принесем себе еду».

«Нет, нет,— говорит — ничего, сидите и кушайте. Вы у меня в гостях. Я вас угощаю, кушайте, не беспокойтесь. Потом усмехнулся и добавил: «Тем более, что вам там и не дадут, даже, если вы и подойдете к окошку...» (в стране-то была жесткая карточная система). И он с нами сел и позавтракал. «А вот теперь пойдемте в кабинет оформлять доку-

 

менты». Вернулись. Дал он нам уже заготовленные бланки, анкеты и говорит: «Идите в соседний пустой кабинет, оформляйте. Никто вам там не помешает, сидите, пока не кончите, а потом вернетесь ко мне».

Часа два мы трудились над этими бумагами, а когда вернулись, Левин все прочитал, сам запечатал пакеты сургучом и надписал адреса. Все это в те времена делал сам, никаких секретарей не было. «А теперь,— говорит,— берите эти пакеты и вот вам направление на Центральный аэродром (это примерно место, где теперь размещается Центральный аэровокзал на Ленинградском проспекте. — Примеч. автора), где находится склад. Получите там продукты и вы, Мочалин, поедете в Севастополь, а вы — (мне) в Одессу».

Я не удержался, спрашиваю: «Как же Вы так нас разлучаете, нам бы вместе хотелось...»

А он объяснил: «Мочалин окончил первоначальное обучение на У-2, этот самолет проще в пилотировании, чем «Аврушка», на которой окончил Приймук. У-1 более строгий самолет. Так вот в Одессе летают на Р-1, это строгая машина, а в Севастополе на Р-5, который попроще, поэтому я и направляю вас в разные училища».

Мы поняли, что наши будущие пути про-

 

думаны и решения по ним приняты далеко не случайно.

Теперь надо было только доехать до Центрального аэродрома за продуктами на дорогу.

Я осмелился и говорю: «Товарищ начальник, а у нас ни копейки денег нет, даже на трамвай».

Он и отвечает: «Да, деньги теперь получите только тогда, когда прибудете к новому месту службы. А на трамвай я вам дам». И достает нам каждому по рублю. «Этого,— говорит,— вам хватит, чтобы доехать и до аэродрома и одному — до Киевского; а другому — до Курского вокзалов».

Мы смотрим на него, ну обращается с нами как отец со своими детьми... Даже не все отцы родные относились бы с такой заботливостью.

Вышли мы из кабинета и, естественно, делились впечатлениями. Мы такого руководителя в своей жизни еще не встречали, чтобы такой большой начальник, а с нами обращался все равно как с родными. Ведь мы сами могли все делать, а он: «Нет, сидите... я вас покормлю».

Что за человек, удивлялись мы.

И потом в жизни я часто об этом задумывался, да и сейчас иногда вспоминаю: вот каким надо быть — настоящим человеком,

 

а не каким-нибудь таким чванливым зазнайкой.

Он был прирожденным воспитателем. Он уважал людей, но не за должность или положение, а за помыслы и поступки. Трудно поверить, а ведь я только теперь, почти через 60 лет после той единственной встречи, узнал, что он был классным летчиком. А тогда, при его простоте обращения, думал, что он в лучшем случае какой-то добрый авиационный чиновник.

Ну, а дальше поехали мы на склад. Выдают нам продукты: свежее мясо отвешивают, белый и черный хлеб, сливочное масло, сахар, а ведь в городе-то все продукты продавались только по карточкам. Мы спрашиваем кладовщика, что же нам теперь делать с сырым-то мясом? Он научил: «Идите,— говорит,— на кухню, там вам его сварят».

С этим мы и отправились к новым местам службы, учиться на военных летчиков. Через полгода я окончил летную школу и получил назначение в Забайкальский военный округ. Поэтому первое боевое крещение летчика-истребителя получил еще во время боев на Халхин-Голе. А затем была вся Великая Отечественная война, тяжелое ранение, увольнение из армии, окончание заочного института, гражданская работа.

 

По этому эпизоду моей жизни я навсегда запомнил, как заботливо относился А. А. Левин к вопросам подбора кадров будущих военных летчиков — без громких слов, личным примером, внимательным человеческим отношением. Встреча с ним оставила глубокий теплый след и благодарность в наших душах, в душах тогда еще молодых парней. Хотелось оправдать доверие и внимание, учились старательно и увлеченно, успешно служили в авиачастях.

И так сложились наши судьбы, что снова встречались мы с А. Мочалиным в 1939 г. во время боевых действий на Халхин-Голе и в 1942 г. на военном аэродроме под Москвой. И, конечно, каждый раз вспоминали, как 8 лет назад приехали в Москву, чтобы получить «путевки» в летную жизнь, и с каким командиром, поразившим нас своей добротой и человечностью, встретились тогда в столице».

Образные воспоминания Георгия Фомича интересны не только живым свидетельством и впечатлениями о встрече с героем повести, но и деталями самой жизни того времени, тягой молодежи в авиацию, порядками того времени и т. п., одним словом «мелочами жизни» предвоенных лет.

Для массовой подготовки летчиков требовала обновления и сама методология обуче-

 

ния пилотов в условиях бурного технического прогресса в авиации. Было переведено с английского и издано массовым тиражом популярное пособие для самоподготовки к овладению основами полета на самолете «Ваши крылья» — американского летчика и писателя А. Джорданова. Именно в этот период был составлен первый отечественный стандартный учебник летного дата — «Курс летной подготовки» (КУЛП), вдохновителем и участником создания которого был А. А. Левин. В этой книге был сконцентрирован весь многолетний опыт лучших инструкторов и организаторов учебного процесса. Естественно, что и опыт первого «Учителя» был использован при его составлении в полной мере. Заканчивая редактирование этой книги, Александр Алексеевич как-то задумался и неожиданно сказал: «Эта книга написана кровью учлетов». В этой короткой фразе скрыто очень многое из его душевных переживаний того времени. Будучи сам безаварийным летчиком, он тяжелейшим образом переживал случаи чрезвычайных происшествий у учеников.

Режим работы в Москве, в центральном аппарате стал, конечно, более «оседлым». Сместились часы рабочего дня. Он начинался, как правило с 10 утра, а заканчивался в —3 часа ночи. В дни отдыха иногда выкраивались часы для нормального, как теперь

 

модно говорить, расслабления: новая книга, ближайший магазин, шахматная партия с сыном, даже игра на скрипке для единственного слушателя — самого себя. Но на все это отводилось время до 12—14 часов дня в воскресенье, потому что и в выходные дни это были уже часы отъезда на работу.

Интересно, что он совершенно не любил водить автомашину, но обожал свой двухместный ПО-2. Возможно, что, привыкнув к этому неприхотливому самолетику как к средству передвижения, он не ощущал радости от управления «привязанной» к дороге автомашиной. Каждый год, в летний период, наиболее напряженный по объему полетной нагрузки в авиашколах, было заведено, что он, как правило, лично облетал многие из них, используя ПО-2 в качестве единственного транспортного средства, вдвоем с механиком — своим постоянным спутником.

Память запечатлела случай, когда он пришел в Тулу пешком. В тот пасмурный день, вылетев как обычно, он на подлете к городу встретился с густым туманом. Попытки пробиться к тульскому аэродрому с разных сторон, строго соблюдая правила полетов, а другого он никогда себе не позволял, не увенчались успехом. Тогда, посадив верную машину на ближайшем вспаханном поле, он пешком прибыл к месту командировки. Вообще по

 

адресу этой машины (ПО-2 был создан конструктором Н. Н. Поликарповым в качестве самолета для первоначального обучения летному делу и назывался до войны У-2) он не скупился на похвалы. И эти оценки не были преувеличением. Насколько они были объективны показало неожиданное для всего мира эффективное использование ПО-2 во время войны в качестве самолета связи, самолета партизанского обслуживания и даже «очного бомбардировщика. Александр Алексеевич любил эту машину и шутливо утверждал, что «она способна летать сама, главное, чтобы пилот ей не мешал».

И еще он любил Крым. На вопросы, чем бы он хотел заняться в старости, он, как правило, отвечал, улыбаясь, что будет в Крыму разводить розы... Но жизнь его розами баловать не спешила.

В 1936 г. на семью свалилось несчастье с совершенно неожиданной стороны. Младшие брат (Борис) и сестра (Зинаида) Александра Алексеевича, благодаря его постоянной поддержке, т. к. жили одной семьей, получили высшее образование. Борис, окончив юридический факультет МГУ, около 1,5 лет преподавал в школе милиции, а затем принял предложение перейти на оперативную работу в органы НКВД. Он был высоким, красивым (видимо, уродился в деда-гренадера Артамо-

 

нова) молодым человеком, имел 1-й разряд по теннису, смелый, решительный характер. Учеба давалась ему легко и, в отличие от старшего брата, хватало времени и на спорт, и на- успех в женском обществе. В какой-то степени к старшему брату он питал и уважение, и любовь, и некоторую белую зависть из-за его высокого служебного положения в возрасте всего 32—34 лет.

Первые годы службы в НКВД складывались для Бориса удачно, его ценило начальство и относительно быстро продвигало по служебной лестнице.

Но внезапно в 1936 г. он был арестован. Семейное предание сохранило такую версию о сути этой криминальной истории.

На западной границе был задержан (при попытке ее нелегального перехода) эмигрант. В своих показаниях он сообщил, что, вроде бы, шел на связь к одному из ответственных работников аппарата Наркомата путей сообщения, которому в частности передал револьвер.

У подозреваемого был произведен на квартире обыск. К концу обыска стало выясняться, что оружия нет. Руководивший операцией Б. А. Левин подложил свой служебный револьвер, который и был занесен в протокол обыска. На следующий день этот протокол был предъявлен задержанному на границе

 

нарушителю, а затем ему было показано и значившееся в протоколе оружие. Задержанный подтвердил, что именно этот револьвер он и передал сотруднику наркомата...

Все стало ясно, налицо ложь и оговор, о чем и было доложено начальству. Однако обиженный подозрением и обыском работник Министерства Путей Сообщения пожаловался на действия работников НКВД. Состоялся суд и слишком «хитроумный оперуполномоченный» был осужден на 5 лет лагерей «за применение незаконных методов следствия.

После отбытия половины срока «на лесозаготовках» он был освобожден без права возвращения «в органы» и еще проработал 1,5 года юрисконсультом строящейся в то время Рыбинской гидроэлектростанции. В возрасте 30 лет, рано утром во время бритья, у него случился тяжелый инфаркт. Он жил один, женитьба ожидалась через полтора месяца, т. к. невеста оканчивала московский ВУЗ. Помощь пришла слишком поздно и спасти его медикам не удалось.

Эти события тягостно переживала вся семья, Бориса любили. Но описание его трагической судьбы особенно важно потому, что оно оттеняет противоречивость времени и тех событий, которые последовали в дальнейшем. Ведь они начались буквально через год

 

после описанного эпизода строгого соблюдения законности...

В 1937 г. в стране началась трагедия в высших эшелонах руководства Красной Армии.

Первая группа так называемых «врагов народа», куда вошел и М. Н. Тухачевский, была хорошо знакома А. А. Левину по совместной многолетней службе в армии.

В тот вечер, когда свершился приговор специального военного трибунала, членом которого был и командующий ВВС Я. И. Алкснис, на загородной даче, где они совместно проживали летом с семьями, (к этому времени А. А. Левин был счастливо женат та Екатерине Андреевне Клинковой), Алкснис и Левин проговорили всю ночь, замолкая, когда к ним приближался кто-либо из домашних.

Трудно даже представить, сколь тяжелы и обострены были их чувства и мысли в эту ночь. Тяжелы и растерянны. А ведь это было еще только начало трагедии, обрушившейся на страну, Вооруженные Силы, народ и, в конце концов, на них самих!

По своему характеру А. А. Левин трудно сходился с людьми. Он не курил (и упорно боролся за искоренение курения в среде курсантов летных училищ). Был чрезвычайно скромен в употреблении алкоголя, хотя, если и употреблял, то практически не пьянел; не

 

представлял себе бездельного время провождения. Редкие случаи отпуска ограничивались, как правило, 16—18-дневным лечением в санатории. Он откровенно тяготился пребыванием в случайных компаниях, не любил общаться с незнакомыми или просто неинтересными для него людьми. Главным в его жизни были работа и горячо любимая семья.

Основной (не профессиональной) привязанностью его были книги и музыка. Поход в книжный магазин был всегда маленьким праздником. По существу, книги были единственной статьей его личных расходов.

Поскольку день его рождения приходился на разгар .летнего «полетного» сезона, ему никогда не доводилось отмечать этот день в семенном кругу. Облёт ряда авиашкол в горячке дни всего летнего учебного сезона был неукоснительным правилом. Вот как один из эпизодов этих далеких дней вспоминает сегодня ветеран Великой Отечественной войны, сделавший сотни боевых вылетов в трудных метеоусловиях, майор в отставке А. А. Горшков: «В 1936 г. я учился второй год в Ейском морском авиационном училище им. Сталина. Эскадрилья была экспериментальная. Эксперимент заключался в том, что мы тренировались в «слепых» полетах, т. е. в полетах в закрытой кабине. Закрывались очень просто с помощью специального колпака над перед-

 

ней кабиной самолета У-2. Находясь под колпаком летчик ничего не мог видеть в пространстве и должен был вести самолет только по приборам, по так называемому «Пионеру», компасу и высотомеру. Конечно, они не полностью обеспечивали ориентацию, но в известной мере по ним нести самолет в закрытой кабине было можно.

В конце летнего периода, когда мы уже имели «за спиной» некоторый навык вождения самолета по приборам, в нашу эскадрилью прилетел начальник ВУЗ ВВС т. Лёвин. Он решил, видимо, провести лично проверку результатов экспериментов. На мою долю выпало полететь с ним в зону. Я представился ему. Он разрешил мне садиться в самолет и сел сам во вторую кабину. Я вырулил, взлетели, примерно на высоте 50—60 м он мне предложил закрыться колпаком. Дальше полет полностью проходил под колпаком, вслепую, по приборам. Пока мы шли в зону учебного пилотирования, он мне подсказывал, какую набирать высоту, где делать разворот, каким курсом идти дальше.

По его заданиям я выполнил несколько виражей, .набор высоты, планирование, после чего, по окончании этих эволюции в зоне, получил разрешение на посадку. Какое-то время летел еще «вслепую», потом получил команду открыться. Уже в открытую я вошел в круг

 

над аэродромом и посадил самолет. Выйдя из самолета, я попросил дать оценку, высказать замечания. Он сказал: «Товарищ курсант, я считаю, что весь полет вы совершали нормально, хорошо». И в конце добавил: «Молодец!».

Мое уменье летать вслепую во время войны сыграло большую роль. Самолет-разведчик часто подвергался атакам немецких истребителей. Но уход от Мессершмитов в облака, как правило, спасал положение и позволял без потерь выполнить боевую задачу. Пригодилось это умение и до войны, когда мне было поручено сопровождать летевшую б другом самолете нашу знаменитую летчицу Полину Осипенко. Она летела на родину в Бердянск из Харькова. Но на трассе и она, и я вошли в густую облачность. Пришлось больше часа лететь вслепую, т. к. облачность была очень низкой. Только на подлете к Бердянску, на высоте 70 м стало видно землю, но полет был благополучно завершен. А без специальной тренировки летчики совершенно не владели способностью полета по приборам».

В подобного рода личном ознакомлении с работой авиационных школ, в непрерывных перелетах проходило все лето до глубокой осени. Единственное исключение было сделано в августе 1936 года. В этот год 20 августа

 

в честь 40-летия был устроен домашний праздник. В нем приняли участие ближайшие сослуживцы Александра Алексеевича, т. е. почти все руководители ВВС РККА во главе с командующим. Несколько ниже мы еще вспомним об этом событии.

Не исключено, что определенная замкнутость и щепетильная официальность в обращении с большинством лиц своего служебного окружения проистекали оттого, что, будучи в течение длительного времени беспартийным руководителем высокого ранга, он сознательно более самокритично и придирчиво относился ко всякому своему поступку или высказыванию. А может быть это была привычка, известная каждому опытному учителю, — чувствовать себя всегда на виду пытливых глаз учащихся или подчиненных и поступать соответственно. Он никогда не позволял себе ни малейшего отступления от правил, выполнения которых требовал от других. Характерно, например, что при каждом вылете на закрепленном за ним У-2 после доклада постоянного механика о готовности машины к полету он обязательно в точном соответствии с инструкцией лично убеждался в том, что болты, соединяющие с фюзеляжем рули глубины и поворота, а также и элероны надежно законтрены. Так было и в этот летний день, когда страна традиционно ярко отмечала праздник

 

«День воздушного флота». В Москве к этому дню приурочили проведение пользовавшегося в те годы огромным интересом у большинства народа «катания на самолетах». Мероприятие проводили на Центральном аэродроме. В этот раз на противоположных краях исторической «Ходынки» планировалось катание трудящихся известного московского авиазавода и членов семей сотрудников Управления ВВС КА.

Заводчане получили возможность «прокатиться» над Москвой на борту недавно созданного ими крупнейшего в мире сухопутного 8-и моторного самолета-гиганта, получившего имя «Максим Горький». Пассажирская кабина этой машины находилась где-то на уровне третьего этажа жилого дома (это ведь 1936 г.).

Военные «катали» своих родных попроще, на учебных У-2. Александр Алексеевич решил порадовать своего 14-летнего сына первым полетом, да и сделать ему некоторую проверку. Набрав обычную для полетов по кругу высоту, он начал «парашютировать», т. е., резко сбавил скорость самолета, заставляя его «провалиться», не предупредив об этом юного пассажира. У последнего, естественно, екнуло сердце, когда сиденье вдруг ушло из-под мягкого места, а тело непроизвольно стремилось выпорхнуть из открытой кабины

 

навстречу посвистывающему ветру. Но в этот миг подростку удалось уловить в зеркальце возле передней кабины испытующе-насмешливый взгляд пилота, подглядывающего за реакцией пассажира. Стало ясно — проверка на трусость. Душа вернулась «из пяток», а лицо пассажира приняло «печеринское выражение». Испытание выдержал.

Ничто еще не предвещало ожидавшую всех невероятную... трагедию.

Погода в этот летний день была прекрасная. На земле — тепло, но в воздухе в открытой кабине — свежо, поэтому после посадки мальчишке пришлось с трудом расстегивать чью-то напяленную на него кожанку, стоя в шумной толпе людей, уже отлетавших или ожидающих своей очереди. Внезапно все резко стихло. Мальчишка оглянулся — кругом, вверх... и увидел зрелище, врезавшееся в память на всю жизнь: в воздухе, уже совсем недалеко от границ аэродрома разваливался красавец самолет-гигант.

Вот его огромный фюзеляж раскололся вдоль на две половины, и маленькие человечки, как в страшном сне, посыпались из него, беспорядочно размахивая руками и ногами, и одно из крыльев, отделившись от фюзеляжа, необъяснимо плавно планировало куда-то на окраину аэродромного поля. Страшная, невероятная катастрофа. На земле все пришло в

 

паническое движение. Левин вскочил на подножку какого-то автомобиля-санитарки, успев крикнуть шоферу своей машины, чтобы тот отвез сына в школу (на экзамены), и умчался к месту падения обломков самолета. Правительственная комиссия начала свою работу непосредственно через пару часов. Погибли десятки тружеников авиазавода и членов их семей. Причиной бедствия было неудачное выполнение фигуры высшего пилотажа — «мертвая петля», — которую при заходе «Максима Горького» на посадку начал выполнять пилот маленького самолета-истребителя, сопровождавшего гигант в течение всего его полета. Этот полет фиксировался с третьего самолета для кинохроники. При выходе из петли истребитель врезался в крыло «Максима Горького».

Почему погибший пилот стал выполнять этот рискованный маневр на этапе захода на посадку — осталось неведомым.

В печати до сих пор появляются версии, вплоть до самых диких, но даже самые правдоподобные из них остались только догадками.

Переживания были очень тяжелые, от экзамена сын Александра Алексеевича был освобожден, у него непроизвольно дрожали руки, но отец об этом уже не узнал, так как

 

вернулся домой только под утро следующего дня.

А между тем потребность Вооруженных Сил в летном и техническом персонале с каждым годом продолжала нарастать. Увеличение выпуска военных самолетов в те годы характеризовалось, например, такими данными. Если в 1930—1931 гг. промышленность выпускала в среднем за год 860 ед., то в 1935— 1936 гг. уже 3578, а в 1938 г. только за ОДИН год было поставлено более 5500 военных машин.

Но самолеты без летчиков не летают. Соответственно должен был увеличиваться и выпуск военных специалистов: летчиков, летчиков-наблюдателей и техников разных специальностей.

Именно к этому году число авиационных и авиатехнических школ достигло максимума (52). В военном бюджете страны 1940 г. расходы на развитие авиации составили 40 %. Началось производство новых боевых машин, тех самых, которые стали основой авиационной техники военных лет: МИГ-3, ЯК-1, Пе-2, ИЛ-2 и др. За 1,5 года, с 1.01.1939 г. по 22 июня 1941 г., Красная Армия получила от промышленности 17745 боевых самолетов! Но обратим внимание на одну особенность этих цифр. В составе указанных 17745 машин только 3719 (21 %) были самолеты новых типов.

 

На это следует обратить особое внимание, т. к. ниже придется обсуждать вопрос о составе того парка авиационной техники, которой были оснащены учебные заведения. Исключений из нашего привычного «порядка», при котором новая техника поступает в школы и вузы в последнюю очередь, не было и тогда.

А в истории страны и ее Вооруженных Сил наступил трагический 1937 г.

«Противоестественно», по выражению Г. К. Жукова, в армии разразились массовые необоснованные аресты. Были арестованы многие видные военачальники и в руководстве ВВС, погиб их командующий Я. И. Алкснис.

Тем не менее и эта «эпидемия» пока непосредственно не коснулась А. А. Левина. Трижды последовавшие вызовы «на собеседования» в кабинет к Берии оканчивались назидательными «советами»: «Ходите и вспоминайте, ходите и вспоминайте ответы на поставленные мною вопросы».

Сказывался, видимо, признанный высокий личный профессионализм, который еще раз недавно проявился во время перелета в 1936 году Советской военной делегации в Италию. Делегация, которую возглавлял А. И. Тодорский, летела на лучшем четырехмоторном бомбардировщике того времени ти-

 

па ТБ-3 конструкции А. Н. Туполева и над Альпами попала в сильнейший туман. Началось обледенение. Опыт и решительность А. А. Левина, по словам участников перелета, обеспечила благополучное его завершение. Вообще, внешне очень вежливый, даже деликатный, он обладал редкостной способностью быстрых решений, которые потом оказывались уже хорошо продуманными. Причем, эта способность проявлялась не только в служебных вопросах, но и в повседневной жизни.

Так однажды, в воскресное утро 1940 г. он возвращался с сыном после посещения родителей, которые по-прежнему жили на Ленинградском проспекте, напротив «Ходынки». Когда они вышли на шоссе, отец вдруг обратил внимание на тихое замечание сына: «Неужели это шоссе так и идет прямо до Ленинграда? Даже не верится».

Совершенно неожиданная реакция последовала незамедлительно: «А ты проверь! У тебя есть надежный велосипед и целый месяц свободного времени!».

Следует пояснить современному читателю, что в связи с обострением международной обстановки в 1940 г. проводилась коренная перестройка в вооруженных силах. Одним из ее элементов был призыв в 1940 году в армию ВСЕХ юношей, старше 17 лет и 8 месяцев. Всех призывали в армию на 2 года. От при-

 

зыва освобождались только непригодные к ней по здоровью. Поэтому у мальчишек, окончивших в этом году среднюю школу, равно как и у их родителей, не было традиционных забот: ни выбора ВУЗа, ни азартных игр в «конкурсные экзамены». Перед ними был выбор похода только в ту или иную военную школу, а в них в этом году принимали призывников со средним образованием без всяких экзаменов.

Беседа на неожиданную тему быстро приняла практический оборот.

«Я дам денег, пригласи приятелей, потренируйтесь с недельку и вперед!» Отказываться от предложения из трусости было уже поздно. С тревогой в душе надо было принимать предложение, хоть оно было и радостным и... страшноватым.

В довершение всего, когда уже были приобретены запасные велосипедные камеры, консервы и сахар на дорогу (в период короткой войны с Финляндией снабжение продуктами в стране заметно ухудшилось), предполагаемый напарник поехать в Ленинград не смог, т. к. в летной школе, в которую он поступил, объявили призыв на месяц раньше. Тем не менее Александр Алексеевич не стал отговаривать сына от «велопробега», хотя прекрасно понимал, что рискованность путешествия в одиночку возросла многократно. Он

 

ограничился только тем, что вручил сыну замечательную подробную авиационную карту всего маршрута и обязал каждый вечер телеграфировать с дороги о делах и самочувствии...

В течение своей долгой жизни юный «путешественник» много раз вспоминал с благодарностью этот воспитательный урок, но так и не решил, сумел бы он поступить так же сам по отношению к своим детям. Хотя, в общем, самостоятельность была характерной чертой у всех поколений этой семьи.

Путешествие окончилось благополучно. Оно заняло... 11 суток. Уже в пути оказалось, что ехать с грузом (городская одежда «на Ленинград» плюс продукты) регулярно, каждый день — не под силу. Были дни, когда хотелось повернуть назад, но стыд удерживал. В общем, воспитательный эффект был сильным. А вот каково было отцу дожидаться ежевечерней телеграммы, это, наверное, знает по себе каждый любящий отец по отношению к своим чадам, особенно, в наши дни.

Указанные выше профессиональные качества, а также и характерная для него материальная и моральная щепетильность в делах и поведении противостояли общему кампанейскому настрою 1937 г. По отношению к Левину ограничились исключением из партии (на уровне первичной парторганизации). Вот

 

как об этом сказано в партийной характеристике из личного дела: «Был исключен первичной партийной организацией из партии за притупление классовой бдительности и наличие бытовой связи с лицами, оказавшимися врагами парода [Захаров (нач-к 20-й школы летчиков), Алкснис (командующий ВВС), Троянкер (нач. политуправления ВВС), Гайдукевич], а также за деляческий подход при отборе кадров 20-й школы пилотов». Однако парткомиссия при Политуправлении РККА не утвердила приведенное выше решение об исключении и ограничилась строгим выговором с предупреждением. При этом парткомиссия наказала только за притупление бдительности— штрих, характерный для той психологической ситуации, которая царила в первичных организациях партии в 1937—1938 гг. и с рецидивами которой приходилось встречаться и все последующие годы.

Судя по всему, и современное поколение при проведении коллективных встреч с представителями власти не излечилось от недуга подобного группового поведения. Призывы к «одобрямс» — недуг страшный по своим последствиям.

В целом же «кампания по очищению армии от шпионов, диверсантов и не внушающих политического доверия иностранцев» (такое выражение использовано в отчете на-

 

чальника Управления по начсоставу РККА Е. А. Щаденко «О работе за 1939 г.» — Примеч. автора) привела к убыли начсостава но политическим мотивам (арестованные, исключенные из ВКП (б) за связь с заговорщиками и т. п.), которая составила к 1937 г.— 15578 чел., а в 1938 — 8612 человек (цифры без ВВС]». Особо велик был процент потерь среди высшего командного состава армии.

В своих докладах и отчетах 1940 года Е. А. Щаденко подчеркнуто заверял о том. что он в 1937, 1938 и 1939 гг. неоднократно предлагал в 2—2,5 раза увеличить емкость военных училищ, но его предложения осуществлялись не полностью. Причины этому он видел не в ограниченности ресурсов, которые могла выделить страна, а совсем-совсем в другом. Без всякого анализа объективных причин Щаденко в своей справке-докладе (отметим, что она была составлена 20 марта 1940 г.) сформулировал очень простое, по-своему, объяснение (и, видимо, вполне подходящее для руководства страны): «Подводя итог, необходимо прямо сказать, что:

а) вследствие преступного невнимания к важнейшему вопросу воспитания, подготовки и накопления кадров, систематического и упорного противодействия мероприятиям г, этой области со стороны Генштаба и спаянной шайки врагов народа кадры армии ока-

 

зались к 1938 году насыщенными на 34,7 % начсоставом с краткосрочной подготовкой и, кроме того, имелся некомплект, достигший по 1938 г. 93000 человек».

Классический для того времени ход... В нехватке командно-начальствующего состава не виноваты ни начальник Управления по начальствующему составу РККА (автор справки), ни руководители наркомата обороны, ни высшее руководство партии и государства, ни, тем более, указанная выше «кампания по очищению армии от шпионов, диверсантов...». Виновата просто очередная «шайка врагов народа». Между тем в высшем руководстве ВВС в 1937—1938 гг. было репрессировано около 70 % состава. Однако А. А. Левин пережил и эту волну. Его испытания были еще впереди.

Разные были и эти годы трудности, волнения и переживания, разные как по эмоциональной силе, так и по своим масштабам. Судьбы очень разных людей пересекались с «жизненным маршрутом» героя повести.

К одному из таких сложных «пересечений» привело горячее желание младшего сына И. В. Сталина, Василия, выучиться на военного летчика. Эта профессия была у всех «на слуху». В летчики пошли сыновья Фрунзе и Д. Ибаррури (оба они погибли в боях Великой отечественной войны). Итак, в

 

1938 г., по окончании средней школы, Вася Сталин (которого в отличие от старшего брата— Якова Джугашвили, громкая фамилия нимало не смущала) был «направлен» на учебу в уже известную нам, знаменитую для России, Качинскую авиашколу. С его появлением на «Каче» у начальства ВВС всех рангов появились и особые заботы. Юноша сам по себе был далеко «не сахар», а тут еще сказывалось и ни с чем не сравнимое положение его отца. Как ни странно, но наиболее объективно и ярко охарактеризовал этого юношу его собственный отец. Он это сделал в своем письме-ответе преподавателю истории в средней школе В. В. Мартышкину в тот самый год, когда Василий эту школу оканчивал.

В этом письме И. Сталин писал:

«Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (типа скифа), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких «руководителей», нередко нахал, со слабой, или — вернее, неорганизованной волей.

Его избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина»...»

И далее в этом же письме были такие строки:

 

«...Василия портят директора, вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец-Василий не успел еще погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.

Мой совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника на счет «самоубийства». Будете иметь в этом мою поддержку.

К сожалению, сам я не имею возможности, возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот.

Привет!

И. Сталин

8. VI.38 г.»

Сегодня можно без преувеличения сказать, что приведенная характеристика фактически предсказала горестную судьбу этого человека, который и сам оказался причастным к трагическим событиям, описанным в последующих главах повести.

Описание личности и отношения окружающих ее людей было по-сталински кратким, но очень емким. Ясен и совет Отца рядовому школьному учителю: не бойтесь угроз со стороны «капризника», обещаю поддержку! Результаты короткой переписки не замедлили сказаться. Только совсем не так, как предполагали и Генсек, и учитель... Не прошло и ме-

 

сяца, как Мартышкин известил Сталина письмом, в котором наряду с благодарностью за моральную поддержку, сообщил, не без горечи, что от работы в этой школе его уже... освободили.

Вот такой была реальная действительность и таковы были люди, опекавшие младшенького сына высокопоставленного отца. Таким он и попал на обучение летной профессии на «Качу» осенью 1938 г. Непосредственное начальство, т. е. руководство авиашколы, буквально «сбилось с ног» от этого «подарка судьбы». Вот как это выглядело.

В декабре 1938 г. Берия письменно докладывал Сталину:

«...узнав о приезде Васи, командование школы сделало для него исключение с нарушением общих условий, существующих для курсантов... Поместили Васю не в общежитие для курсантов, а в отдельный дом для приезжих, в так называемую гостиницу-школу. Первые дни питание ему готовили отдельно в комсоставской столовой... Три-четыре раза на машине, предоставляемой командованием школы, Вася ездил в Севастополь и Мухолатку, звонил по телефону ВЧ в Москву т. Поскребышеву и в 1-й отдел ГУГБ НКВД.

24 ноября с. г. Вася с начальником штаба школы Герасименко на территории школы катались на мотоциклах. Вася упал, получил

 

легкие царапины на лице и руках. По просьбе Васи ГЕРАСИМЕНКО этот факт от командования скрывал несколько дней.

В письме, посланном в адрес Начальника Качинской авиашколы т. ИВАНОВА и Начальника НКВД Крымской АССР — т. ЯКУШЕВА, мною были даны следующие указания:

а) снять гласную охрану, как неприемлемую и организовать агентурную охрану с тем, однако, чтобы была гарантирована сохранность жизни и здоровья Васи...

8 декабря 1938 г.

Л. Берия»

Вот такой ученичек начал свою служебную карьеру в ВВС Красной Армии незадолго до начала войны с Германией. Над «колыбелью высокорожденного курсанта» дрожали, естественно, все, начиная от рядовых инструкторов и до командующего ВВС. Были определены и официально отвечающие за «гарантированную сохранность жизни и здоровья Васи», как выражался Берия: начальник авиашколы В. И. Иванов и НачВУЗ ВВС А. А. Левин.

К их общему счастью, за исключением упомянутого выше «катания на мотоциклах», в период обучения удалось обойтись без заметных происшествий.

20 февраля 1939 г. от начальника Качин-

 

ской авиашколы в Москву поступила явно радостная телеграмма следующего содержания:

«Москва УПРВОЕНВОЗДУХСИЛ РККА комдиву Левину

Серия «г» Качи Крыма 023 20 20/2 13 32

Курсант Сталин Василий сегодня выпущен самостоятельно самолете У-два оценкой отлично

Комбриг Иванов»

 

Это был «вздох» некоторого облегчения, а также, конечно, и желание дипломатично порадовать высокопоставленного отца спецкурсанта.

Ответ из Москвы последовал в тот же день. Однако телеграмма, подготовленная Управлением ВУЗов ВВС, нимало не походила на начальственное поздравление. Скорее — наоборот. Вот какой ответ получило в тот же день руководство К?чинскоп авиашколы на свою победную реляцию:

20 февраля 1939 г.

Севастополь Кача авиашкола Иванову Семенову (комиссар школы. — Примеч. автора).

Лично проверьте не допускалось ли перескакивания в летном обучении при проведении вывозных, полетов курсанта Василия С.

Впредь лично и тщательно за этим следите и этого не допускать, не торопиться. Про-

 

должать дальнейшее обучение выдержкой не переутомлять тщательным контролем и отшлифовкой с инструктором всех элементов полета особо расчета на посадку удлинить тренировку с инструктором

Исполнение донести.

Начальник военных воздушных сил РККА

Командир 2 ранга (Локтионов)

верно: комдив (Левин)»

Заверенная копия

Судя по всему, в Москве отлично понимали психологическую подоплеку ситуации и квалифицированно предупреждали от возможных проявлений слабости на месте, беря на себя ответственность за то, чтобы в ходе учебной подготовки не было бы потакания капризному курсанту.

Проходит еще год подобной нервотрепки и, наконец, в марте 1940 г., окончив летную школу, лейтенант В. И. Сталин начал свою службу в одной из истребительных частей ВВС РККА.

С некоторыми деталями этой службы и их последствиями мы еще встретимся на страницах книги.

В фондах центрального музея революции СССР хранится интересный фотодокумент. На нем запечатлено руководство страны на правительственной трибуне Центрального аэроклуба (Москва, Тушинский аэродром) во вре-

 

мя празднования Дня авиации в августе 1939 г. За ходом воздушного парада наблюдают: Сталин, Жданов, Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов, Берия, Шверник, Бадаев, Буденный. Вышинский, Кулик, Михайлов (секретарь ЦК ВЛКСМ), Щербаков [секретарь МК и МГК ВКП(б)], Локтионов (новый начальник ВВС РККА), некоторые члены их семей. Единственным «посторонним» военным в этой высокой компании является комдив Левин. Видимо, для того, чтобы Квалифицированно комментировать ход праздника и доходчиво отвечать на непредвиденные вопросы, из широкого круга специалистов была выбрана именно эта фигура, что, конечно, было сделано далеко не случайно, несмотря на все трагические перипетии в руководстве ВВС за последние годы, а может быть, и в связи с ними.

Вот какой была служебная аттестация начальнику управления ВУЗ ВВС РККА, подписанная через месяц после упомянутого праздника лично начальником ВВС:

«Комдив тов. Левин А. А. к порученной ему работе Врид. начальника Управления ВУЗ ВВС РККА относится добросовестно и с ней справляется. Руководство по подготовке летно-технического состава ВУЗ осуществляет вполне удовлетворительно. Личная под-

 

тотовка по технике пилотирования хорошая. Общая военная подготовка вполне удовлетворительная. Дисциплинирован. В работе настойчив. Кандидат ВК.П(б). В своей практической работе занимаемой должности СООТВЕТСТВУЕТ.

Начальник ВВС РККА, Командарм 2 ранга

26 сентября 1939 г.

Локтионов»

А тем временем на историческом фоне разыгрывались два события, серьезно повлиявшие па дальнейшее развитие Вооруженных Сил страны, а следовательно, и на судьбы многих военачальников, в том числе и на интересующего нас человека. Этими событиями явились Договоры с фашистской Германией и война с Финляндией.

В связи с первым Управление ВУЗ ВВС оказалось непосредственно втянуто в контакты с официальными представителями германской армии. Дело в том, что немецкие граждане получили возможность учиться летать на территории СССР, в частности, в Липецкой школе летчиков. В этот округ был переведен и бывший командир Особой эскадрильи, опытнейший пилот, коммунист-эмигрант, немец по национальности, Герой Советского Союза за бои в Испании Эрнст Генрихович Шахт.

С какими чувствами он наблюдал за под-

 

готовкой кадров для гитлеровских ВВС (Люфтваффе), сказать теперь трудно. Однако можно догадываться, что никаких розовых иллюзий по поводу дальнейшего развития событий у него не было. Он слишком хорошо понимал ситуацию и психологию обучавшихся, о чем, конечно, по крайней мере, неофициально делился со своим непосредственным руководством. А. А. Левин очень строго относился к разговорам дома по служебным вопросам. Но однажды имел место эпизод, который он посчитал возможным обсуждать в домашнем кругу. Дело было в том, что, вернувшись с какого-то протокольного банкета с иностранцами, он, против обыкновения, стал говорить о, видимо, очень озадачившем его факте. Сидевший рядом с ним на банкете и много выпивший немецкий чин, неожиданно перейдя на русский язык, употребил по какому-то поводу (и к месту) слово «снохач». Это слово уже тогда почти вышло из обиходного русского языка. Знать и правильно употреблять его можно было только при доскональном изучении языка на таком уровне, который, конечно, не соответствует задаче разговора по вопросам военной тематики, или для застолья. Александр Алексеевич был не столько удивлен глубиной языковой подготовки, сколько серьезно озабочен целями подобной глубины обучения иностранному языку. Необычно дол-

 

го рассуждал он вслух в семейном кругу об этом факте.

Только через год стало ясно, почему его встревожила эта «мелочь». В ней иносказательно проявились те тяжелые, во многом мучительные сомнения людей, которые непосредственно соприкасались с деталями советско-германских отношений. Они сомневались в искренности заключенных соглашений и предчувствовали опасность их последствий. Он был дисциплинированным военным человеком, твердо убежденным в спасительной роли дисциплины, особенно в форс-мажорных ситуациях, которых авиационная практика тех лет предоставляла в избытке. Но в то же время, видимо, как и в 1921 г., умение видеть и сопоставлять факты, чувствовать правду реальной жизни и отделять эту правду от словесных миражей, не только не притупилось, а скорее, стало более зрелым и глубоким.

Международная обстановка в это время продолжала усложняться. Безуспешные переговоры с Финляндией по вопросу отдаления госграницы от г. Ленинграда привели к началу военных действий. Война с Финляндией потрясла Вооруженные Силы СССР. Несмотря на ограниченные масштабы действий, она смела все «шапкозакидательские» настроения, расцветавшие от успехов в области количественного роста армии и легкости походов в За-

 

падные Украину и Белоруссию, от победных операций на Дальнем Востоке (у озера Хасан и на реке Халхин-Гол). В результате 8 мая 1940 г. Политбюро предложило К. Е. Ворошилову в 10-дневный срок сдать дела новому Наркому обороны СССР С. К. Тимошенко, командовавшему на заключительной стадии войны с Финляндией Северо-западным фронтом. Одновременно был снят с поста и начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников.

Смена руководства сопровождалась быстротечной проверкой Наркомата обороны специально созданной комиссией во главе с А. А. Ждановым. По итогам ее работы был составлен глобальный акт, содержавший крайне негативные оценки состояния дел буквально во всех родах войск и видах армейской деятельности, кроме... конницы! Только последняя оказалась на высоте: «Состояние и вооружение конницы удовлетворительное»,— так звучал в акте единственный положительный штрих. Многозначительная оценка. В ней сконцентрирован весь психологический консерватизм и отсталость военного мышления руководящих кругов страны.

Как известно из истории, личные ошибки любого авторитарного властителя, по крайней мере, пока он обладает всей полнотой власти, не становятся предметом обществен-

 

ного серьезного обсуждения. Так было и так есть!

Неудачный ход тех или иных военных операций, реформ, экономических перемен и т. п. всегда сводился и сводится в таких случаях не к ошибкам лидера и даже не к влиянию объективных обстоятельств, а, как правило, к ошибкам исполнителей, не сумевших или не захотевших правильно выполнить задумку «вождя». В этом смысле и история Советско-Финской войны весьма поучительная.

«Еще летом 1939 г. Главный Военный Совет армии рассмотрел подготовленный Генштабом под руководством того же Шапошникова план военных действий с Финляндией.

Этот план реалистически учитывал складывающуюся обстановку. В нем, в частности, было сказано, что реализация военных задач явится «далеко не легким делом, требующим нескольких месяцев напряженной и трудной войны». Однако именно Сталин подверг этот план резкой критике за переоценку возможностей финской армии и отверг его.

Новый план было поручено разработать командованию Ленинградского военного округа (К. Мерецкову)...» Так записано в Комментариях Министерства обороны СССР в связи с открытой публикацией в 1990 г. текста бывшего совершенно секретного акта о приеме в мае 1940 г. Наркомата обороны Со-

 

юза ССР т. ТИМОШЕНКО С К. от т. К. Е. ВОРОШИЛОВУ.

Во втором разделе этого акта, посвященном ВВС, среди сплошного перечисления недостатков есть соответствующий абзац, относящийся непосредственно к деятельности авиационных школ. Приведем его целиком:

«Авиационные школы выпускают слабых летчиков, обученных главным образом на старой материальной части, и вследствие этого молодых летчиков приходится переучивать в частях».

Сказанное — святая правда. Но подобная формулировка довольно ясно указывает и сферу ответственности. Ведь в ней ни слова не говорится о том, что плохо учили. Просто учили на той технике, которая имелась, на той технике, которую выделяли для ВУЗов, как когда-то учили на «Фармане-20», потому что других самолетов не было.

Ведь массовый выпуск учлетов сродни серийному процессу производства, естественно, что учили на той технике, которая поступала в учебные заведения в условиях острейшей нехватки самолетов новых типов даже для комплектования лучших строевых частей. Выше были приведены соответствующие цифры.

Характерно, что на последней странице акта черным по белому так и записано: «Новыми образцами вооружения военные академии

 

(!) и военные училища (!) обеспечены недостаточно».

Тем не менее, «вал» поиска и определения виновных за неудачные военные действия уже катился своим чередом сверху вниз по иерархии

Внешне 1940 г. ознаменовался введением в РККА генеральских званий. 12 июня газета «Правда» опубликовала фотопортреты 16 первых генерал-майоров авиации, в их числе это звание было присвоено и А. А. Левину, а незадолго перед этим состоялось награждение его орденом Ленина.

А тем временем многочисленные комиссии ревизовали работу центрального аппарата Наркомага обороны, в том числе и управления, которое 8 лет возглавлял А. А. Левин (Управления ВУЗ ВВС). Комиссия еще не завершила свою работу по этому управлению, а уже в декабре 1940 г. состоялся его перевод на должность заместителя командующего ВВС Ленинградского военного округа. Сохранились в памяти слова, произнесенные им с нескрываемой горечью, во время очередного вызова в Москву для пояснений по поводу тех или иных конкретных вопросов работы управления: «Беда в том, что ничего не хотят слушать и понимать. Решения подгоняются под заданный ответ». Как часто этот бич для любого живого дела можно наблюдать и в

 

современной окружающем нас действительности!

Разгадку причин нового назначения приоткрывает хранящаяся в личном деле копия последней служебной аттестации, датированная почему-то 5.02.1941 г. (возможно, она оформлялась задним числом).

От приведенной выше ПРЕДПОСЛЕДНЕЙ аттестации этот документ отделяют всего 129 дней, но как разительно стали отличаться выводы... Вот текст этой аттестации (в нем для краткости незначительно сокращено перечисление ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ эпитетов и оценок):

«Делу партии Ленина—Сталина и социалистической Родине предан. Политически и морально устойчив. Военную тайну хранить умеет. Общее развитие хорошее. Политически развит. В партийно-политической работе участвует. С массами связан. Деловым авторитетом пользуется. Культурный, грамотный командир. Инициативен. Волей и энергией обладает в достаточной степени. Как летчик сохранился в полной мере». И далее... после еще нескольких положительных оценок неожиданно появляются явно не «гармонирующие» со всем предыдущим заключительные строки:

«...Вследствие продолжительного отрыва

 

oт строевых частей (8 лет) Левин мало замечает недостатки в работе школ. Плохо знает условия работы частей, и потому ему трудно правильно руководить учебной работой подчиненных школ. Руководимые школы, в большинстве, плана подготовки кадров в 1940 г. не выполнили, особенно по СБ (СБ — это скоростной бомбардировщик конструкции Архангельского.— Прим. авт.). Качества подготовки кадров отставали от требований, предъявляемых к выпускникам школ ВВС. Решительной борьбы за выполнение плана и качество подготовки Левин не вел, плохую работу оправдывал ссылками на объективные причины.

Выводы: Работу начальника ВУЗ не обеспечивает, особенно при увеличении объема. Учитывая командирский и большой методический опыт, общую и военную подготовку может быть назначен заместителем командующего ВВС большого округа.

Начальник ГУ ВВС Д71, генерал-лейтенант 5 февраля 1941 г.

(личная подпись)

Рычагов»

(Герои Советского Союза П. В. Рычагов будет арестован и погибнет через восемь ме-

 

сяцев после даты, проставленной на этом документе).

Простое сравнение этой последней аттестации с текстом предыдущей указывает на ее заведомую заданность.

В то же время из последнего текста видно, что его авторы еще явно симпатизируют аттестуемому и стараются максимально объективно подчеркнуть его положительные стороны, не скупясь на похвалы и заранее отводя возможные домыслы об освобождении А. А. Левина от этой работы из-за несоответствия его личных деловых качеств или способностей.

10 марта 1941 г. комиссия, проверявшая работу авиационных школ и управления ВУЗов, завершила свою работу докладом на имя наркома обороны, в котором пришла к следующим выводам:

«Основными причинами невыполнения плана подготовки летчиков явились:

1.     Недостатки обеспечения горючим.

2.     Недокомплект самолетов (58 %),особенно типа «СБ» и самолетов с кабинами двойного управления.

3.     Необоснованный расчет плана выпуска летчиков из НОВЫХ школ. План по выпуску из новых школ в 1940 г. на самолетах СБ составил 3360 пилотов, в то время как даже при

 

сокращенном сроке обучения до 12 месяцев выпуск их мог осуществиться только к 1 мая 1941 г., так как (предполагаемого.— Прим. авт.) досрочного обеспечения школ материальной частью не произошло».

И далее из выводов комиссии: «На основе материалов, имеющихся в 4-м управлении ВВС КА, материалов инспекции по ряду школ и материалов комиссии комбрига Логинова, из бесед с отдельными работниками ГУ, непосредственными работниками школ, а также из бесед с генерал-майором Левиным А. А. в недостатках работы школ и руководстве школами со стороны быв. Начальника Управления генерал-майора авиации Левина А. А. за 1939—1940 гг. преступных действий и злого умысла комиссия не находит.

Пред, комиссии Нач-к Упр. кадров

ВВС КА, генерал-майор Белов члены: Зам. нач-ка управления вооружения и снабжения ВВС, бриг, комиссар Галичев Начальник учебной части ВВС КА Дергачев».

Как легко понять, руководили работой этой комиссии не просто честные, но и смелые люди. Ведь «задано» было получить иные выводы, но они не побоялись подписаться под правдой.

А до ареста героя повести, который состоялся прямо в кабинете командующего ВВС

 

Ленинградского военного округа А. А. Новикова, оставалось всего 4 месяца.

Так и завершилась созидательная часть жизни этого человека своего времени, немного недосчитавшего в ней до 45 лет...

Через 14 дней после ареста началась война. Но он уже не мог служить в начавшейся борьбе своему народу, своим идеалам. Для него началось совсем другое сражение — сражение за честь и жизнь в ходе уголовного дела. В этой борьбе были чудовищные правила, и в ней для Александра Алексеевича, как и для десятков других заслуженных командиров ВВС нашей армии, путей к победе не предусматривалось.

Но даже будучи обреченными, они, как правило, сумели зафиксировать в следственных делах «искры правды», которые проскочили мимо глаз и разума фальсификаторов дел и стали поучительным достоянием истории...

Великая Отечественная война строго и беспристрастно проэкзаменовала все стороны политического, хозяйственного и военного строительства, все виды деятельности довоенных лет и их результаты. Оценила она и то, что было жизненным призванием и областью личного вклада А. А. Левина в дело, которому он служил.

Результаты же военного «экзамена» были

 

в общих чертах таковы. В течение всех военных лет количество летчиков, ожидавших получения повои материальной части в запасных авиационных полках, ПРЕВЫШАЛО количество поступавшей от промышленности техники. В течение всех четырех лет наша воюющая страна была в достатке обеспечена необходимыми авиационно-техническими кадрами, текущая переподготовка которых сводилась фактически к освоению новых видов техники и родившихся уже в ходе самой войны новейших тактических приемов использования авиации. Потому-то и можно сегодня утверждать, что, как ни были астрономически коротка его жизнь и трагична судьба, он сумел сделать то, что считал своим человеческим долгом, самим смыслом достойно прожитой жизни. Краток был «миг» его жизни, и тем не менее, он успел сделать почти все, что можно требовать от одного человека, посвятившего себя делу защиты свободы и независимости своей Родины, своего народа. Он был одним из тех, кто отдал без остатка все силы и способности делу прогресса, в который верили ради гуманной перспективы которого жил. Возможно, что он был по своему душевному складу в некотором роде идеалистом, но именно благодаря таким людям создано все действительно важное и достойное в нашей стране, что запечатлела новейшая история.