- 212 -

НАКАЗАНИЕ

(рассказ очевидца)

 

В нашем селе Ильинском на широком выступе по-над речкой стояла небольшая красивая церквушка. Старые люди говорили, что она была построена чуть ли не во времена Екатерины Второй. Словно игрушечная, выложенная из белого кирпича, с цветными витражами в верхних круглых окнах, с высокой папертью, обнесенная незатейливой деревянной оградой. За десяток вёрст виднелась светлым пятнышком на голубом небосводе. Украшение округи!

Всего лишь три деревеньки составляли ее приход. По воскресным дням, по большим и малым праздникам весело звонили колокола, шли церковные службы.

Здесь же, неподалеку от церкви, во всю ширь площади, окаймленной ракитами, липами, березами, устраивались шумные сельские ярмарки. Обычно после завершения весенне-полевых работ, на Троицу, перед началом сенокоса. Эти народные ярмарки-гулянки были по сердцу трудовому сельскому люду. Приезжали любители поторговать и купить из дальних и ближних селений. Происходили сделки, случались купли-продажи, обмены товара на товар. Случались радостные встречи сватов, кумовьев.

...Гудели сопелки, переливались по-соловьиному свистульки. Перезвон горшков, махоток, глиняной посуды сливался со звоном кос и вил, со смехом горластых мужиков и баб. Пахло первым липовым медом. И тут же с возов из деревянных бочонков искрящиеся на солнце золотые ленты его заливались в кувшины покупателей. Горы лаптей, грабель и другой деревенской житейской

 

- 213 -

утвари — лопат, топорищ, деревянных ложек, чашек, игрушек Я внучат — все к услугам сельского жителя.

Площадь шумела, галдела, переливалась женскими цветными домоткаными сарафанами и поневами с красными, белыми рубахами бородатых мужиков. Крутились качели. Визжала детвора. Смех, хохот, песни подгулявшей молодежи, частушки под гармонь висели над селом до глубокого вечера. То были последние годы нэпа.

Но понадвинулся двадцать девятый год. По стране прошла не одна волна арестов разных слоев населения, и в первую очередь священнослужителей. Закрывались церкви, последние монастыри. Священника отца Никодима и дьякона нашей церквушки тоже арестовали и сослали на Соловки.

В тот же год с командой огэпэушников приехало районное начальство во главе с председателем РИКа. Красная свита добралась и до нашего Ильинского, вернее, до белокаменной красавицы-церквушки. Стали снимать колокола. Что тут было! Выли, причитали старухи, женщины, плевались и ругались мужики: «Изверги! Антихристы! Что делаете?!» Церковь окружили огэпэушники, никого не подпускали близко. Раз несколько стреляли вверх, якобы по грачам. А народ кричал: «Разбойники! Убирайтесь прочь! Не смейте разорять Божий храм!»

Мы, молодые ребята, смотрели издали на творимые бесчинства и вандализм приехавших. Бабка Анисья с клюкой было направилась к церкви, бранилась и кричала, но один из команды насильников, выхватив наган и выстрелив вверх, грубо повернул ее обратно. Колокола сбрасывали до вечера. Паперть искорежили, обезобразили колокольню, колонны...

А вечером и до полуночи у одного ильинского безбожника (нашелся такой) команда варваров хлестала водку да оглашенно пела и гоготала.

Мне в ту пору было лет одиннадцать-двенадцать, и те далекие времена помнятся хорошо. Я часто бывал в кузнице моего дяди Федора Игнатьевича. К нему за делом приходило ежедневно много разного люда: кому-то надо сошник поправить, кто просит обод на колесо сварить. А там, как на сходке, всегда свежие новости. «Нет, на этом они не кончат! — говорили мужики.— У них церковь наша как кость в горле. Они пойдут на все».

И в самом деле, прошло немного времени, как однажды в покос приехали старые знакомые. И пошли гулять вокруг храма — круги давать. Заходили в саму церковь. Выносили церковную ут-

 

- 214 -

варь: подсвечники, блюда, книги. Потом прошлись по селу. Сельчане издали смотрели на их выкрутасы. Старые люди крестились; они догадывались, зачем пожаловали непрошенные гости из райцентра — доброго от них ничего не ждали. Пошел слушок: подыскивают из молодежи, кто бы мог забраться на купол церкви и колокольни да спилить кресты. Этот приезд ворогов успеха не имел: уехали ни с чем. В родном селе никто не захотел стать вандалом, хотя среди молодых парней находились смелые, сильные и даже отчаянные. Отнекивались, ссылаясь, что «это дело» трудно и опасное. Красное начальство же сулило за такое варварство хорошие деньги.

Кончился сенокос. Пора жатвы хлебов наступила: рожь, овес, ячмень косить начали. В поле все от мала до велика. День пропустить нельзя — дел невпроворот, ведь летний день год кормит. А здесь снова районники пожаловали. Им все нипочем! Им свои разбойничьи планы осуществлять надо: благо народ в поле — меньше шума и крика будет. Районное начальство приезжало, как всегда, на автомобиле. И на сей раз ранним утром прикатило на черном «самокате», как наши старики обозвали ихнюю машину. Сельская ребятня, и я в том числе, глазели на прибывших и держались на расстоянии от них. Прибежал к нам Филька-забулдыга — лет семнадцати деревенский лоботряс. Такие в каждом селении имелись. Один из огэпэушников, в фуражке с красным околышком, кивнул головой, поманил Фильку. А тот и рад стараться: пулей метнулся к ним.

Его пропустили в середину и о чем то с полчаса с ним разговаривали. А потом Филька бегал стрекозлом по селу, заглядывая в отдельные избы, и через некоторое время, запыхавшись, вернулся к властям. Его снова послали, только уже в соседнюю деревню Иволгино.

Вот оттуда-то он и прихватил с собою двух новеньких мордоплюев. Одного мы сразу узнали: Андроном звали. Коренастый, среднего роста здоровяк с рябинкой на лице. Он со своими сверстниками часто наведывался в Ильинское, погуливал с нашими девчатами. Бывали случаи — учинял драки. Ему его проказы сходили с рук, мало ли что бывает в молодости. Особым уважением как жених не пользовался.

...Уговоры состоялись. Всем предстоящим делом командовал красный околышек. Достали из автомобиля веревки, железные крюки, топор, пилу-одноручку. Лестницу на крышу трапезной

 

- 215 -

церквушки здесь же сколотили из двух жердей, вырванных из изгороди. На веревках сделали узлы, это чтоб лучше держаться на весу. Андрона обмотали веревками, засунули топор и пилу за пояс, постояли с минуту, посмотрели вверх, на кресты, поблескивающие на полдневном небе. И Андрон не спеша двинулся, но не к лестнице, как мы ожидали, а к паперти по пути на колокольню. «Холуй!», «Иуда!»,— кто-то громко крикнул из толпы собравшихся в сторону сельчан.— «Побойся Бога!» Из команды огэпэушников никто не обратил внимания на выкрики: все они теперь зорко следили за Андроном, фигура его мелькала в колокольных проемах, через которые совсем недавно сбрасывали колокола.

Прошло какое-то время, и мы увидели Андрона, пролезшего в люк-окошко на полукруглой крыше колокольни. Он все время страховал себя веревкой и крюками. А добравшись до небольшого позолоченного шара, на котором крепился крест, остановился передохнуть, что ли, и потом уже начал свою дьявольскую работу.

Оставшееся население Ильинского: женщины, дети, бабки, наблюдавшие за действиями варварского разбоя, уничтожением символа их христианской веры — святая святых — креста, крестясь, замерло. Наступила гробовая тишина. Только визг пилы доносился сверху. И, казалось, зубья той пилы кроваво вонзались и сердце каждого присутствующего православного.

С ударом спиленного креста о землю толпа сельчан тяжело охнула: как будто что-то оборвалось у каждого внутри. Послышался плач, возгласы возмущения: «Ироды! Нехристи!» «Не боитесь суда Божьего!». Обрадованные огэпэушники бросились к кресту, схватили и поволокли его к автомобилю. Одному из своих приказали тут же распилить крест.

Появившегося Андрона, как героя, гоготом сумасшедших приветствовали красные начальники: пожимали руку, хлопали по плечу, обнимали. Немного погодя потащили его и Фильку в церковь, прихватив с собой пузатый портфель. Филька после всей той кампании нам хвастал, что на амвоне они устроили выпивку. Первый стакан поднесли Андрону. Тот не отказался — хлобыстнул. Закуска была шикарной: колбаса, сало, консервы. Затем пошел разговор, что завтра спилят и второй крест на храме. Кто-то из огэпэушников брякнул: «А почему не сегодня? Время у нас есть — успеем! А? Как, Андрон?» Подвыпивший мордоворот мотнул головой: мол, согласен.

Мы не расходились, ждали, что будет дальше. К нам подошел мой дядя Федор. «Во что творят сукины дети! И нет на них упра-

 

- 216 -

вы!» — Он скорбяще посмотрел на обезглавленную колокольню.

Вторым разом на крышу трапезной храма Андрон взбирался по самодельной лестнице. При помощи веревок и крюков ему удалось, хоть и с трудом, добраться до цели.

Тяжело вспоминать и рассказывать ту далекую историю в сегодняшний день. Но как больно было даже нам, детям, подросткам смотреть и наблюдать в ту пору картину варварства, чинимого нелюдями!

Спилив второй крест, Андрон стал пускаться. Спуск с высоты всегда сложнее и труднее, чем подъем, каждый знает. Но он благополучно спустился с купола на крышу трапезной. Остановился. Отдохнул. Огляделся. А потом вдруг (что ему взбрело в голову?) каблуком ботинка вышиб раму верхнего окна главной башни храма. Зазвенели стекла. Взобрался на подоконник разбитого окна... Никак не мог догадаться, что задумал Андрон там, на высоте. Все стояли, разинув рты, смотрели на черный проем, в котором исчез Андрон.

Вдруг, побросав недопитые бутылки, кружки, огэпэушники очертя голову бросились на паперть в открытую дверь храма. Туда же юркнул и Филька. Что случилось? Что за причина быстроты действа, мы не знали. Но через пару-тройку минут из церкви выскочил бледный Филька и чуть слышно прошептал: «Андрон разбился...» А потом как крикнет: «Тетя Даша, дай тряпок! Андрона перевязать надо!»

Полуживого, окровавленного, с вывороченной ногой Андрона огэпэушники тащили из церкви к автомобилю. Он даже не стонал, в бессознании был.

Осень и зиму Андрон пролежал в районной больнице. Левую сломанную ногу ему отняли. Полечили руки. Филька позже рассказывал, что Андрону захотелось вдруг побыстрей спуститься вниз, да не как-нибудь, а с удальством, удивить районных начальников... «Там вверху из окна, набросив на цепь паникадила крюк с веревкой, он подтянул цепь, успел схватиться за нее, но веса своего не выдержал и юзом пошел вниз. До крови ожег руки. На доли секунды его задержало паникадило, и рухнул на ступени амвона. Паникадило еще качалось, когда я увидел на амвоне лежащего Андрона»,— закончил свой рассказ Филька.

Когда весною первый раз Андрон на костылях появился в нашем Ильинском, многие люди с жалостью и состраданием смотрели на него, молча проходили мимо — в разговор не вступали. А вот бабка Анисья не выдержала, подошла к калеке и запричитала:

 

- 217 -

«За грехи наши тяжкие Господь наказывает нас. Все мы грешники. И тебя, Андронушка, за злодеяние твое,— бабка Анисья перекрестилась,— за великий грех Бог и наказал. Ты, милый сынок, Господа не гневи, а проси у Бога прощения. Он милостив. Тебе легче будет». Анисья снова перекрестилась, отошла. Андрон тупо смотрел на землю — молчал.

1997 г.