ГРУШЕНЬКА

 

Во второй половине июля 1943 года войска Юго-Западного фронта (позже переименованного в 3-й Украинский) перешли в наступление.

— Поможем нашим братьям-славянам, тем, кто сражается на Курской дуге, кто стойко воюет под Прохоровкой,— так обратился к нам, курсантам, будущим младшим командирам — стрелкам, пулеметчикам, минометчикам, пэтээровцам — командир учебного батальона майор Серегин. И с места — маршем к передовой. Несколько переходов — и мы у переднего края. А там уже гудело. От артиллерийской канонады закладывало уши.

Немцы-сволочуги упорно сопротивлялись: предпринимали бешеные контратаки с «тиграми», «пантерами». Советские стрелковые и танковые части несли порой значительные потери. Но война есть война. Наше продвижение на запад незначительное, до пяти километров в глубь немецкой обороны. Но чувствовалось, что немцы уже не те, что были в 41-м,— сбили им спесь под Москвой и Сталинградом. Да и мы изменились, научились кое-чему за это время на войне.

За фронтом помаленьку продвигался и армейский полевой эвакогоспиталь со всем своим персоналом врачей, медсестер, оказы-

 

вая непосредственную скорую помощь раненым, которые кто как мог пришли, приковыляли, приползли на перевязочные пункты поля боя. Многих тяжелораненых выносили из кромешного ада наши, без преувеличения, героические сестры-санитарки. А та (надобно рассказать) вывозились упряжками собак на специально приспособленных носилках-тележках о четырех колесиках. В упряжке — девять собачек с вожаком — маленьких, шустрых, послушных. Подъезжая к лежачему раненому, собачонки останавливались. Раненый, если мог, переваливался на носилки-тележку, и упряжка поворачивала и неслась во весь дух назад к нашим окопам. И так они в самый разгар боя трудились целыми днями. Но и они, милые труженики, попадали под обстрел и погибали.

Неподалеку от передовой в неглубокой лощинке располагался пункт приема раненых. Под открытым небом, под палящими лучами солнца на самодельных, сколоченных из простых обгорелых досок и из прутьев лозняка столах делались операции.

С ревом низко над землей пролетали наши самолеты-штурмовики. Со стороны переднего края слышались взрывы бомб, снарядов, трескотня пулеметов. Иногда поблизости эвакогоспиталя рвались залетавшие сюда неприятельские снаряды.

Третьи сутки бессменно стояли хирурги у примитивных операционных столов: резали, кромсали, отпиливали, зашивали. Естественно, им помогали ловкие добрые руки медицинских сестричек. На простынях, столах, пожелтевшей траве виднелись бурые пятна крови.

Раненые, приползшие, приковылявшие с поля сражения, кто сидя, скорчившись, кто лежа на боку, дожидались очереди к хирургам. Изредка в беспамятстве под скальпелем врача кто-то вскрикивал от невыносимой боли.

Среди врачей — известный профессор, москвичка с бригадой своих учеников седовласая Агриппина Сергеевна Добровольская — главный врач госпиталя. Ее операционный стол, ничем не выделяясь, стоял среди других. Склонившись над раненым, она ловко орудовала медицинским инструментом. Из-под белой шапочки спадал локон седых волос, красиво сочетавшийся с серебряной оправой очков-пенсне.

— Катюша,— просила она медсестричку,— поправь мне шапочку, убери волосы... А ты, мой милый,— обращалась к раненому,— стисни зубки... Больно? Знаю. Потерпи, потерпи, сынок.

Через ее руки проходили самые тяжелораненые — и солдаты, и

 

командиры разных рангов. И она спасала их порой от смерти. Тут же консультировала, давала советы работавшим рядом молодым коллегам. По-женски сердито ругала обслуживающий персонал: «Бинты стирать не умеете! С мухами, как с фашистами, надо бороться!»

Она не признавала воинских званий. Обратившимся к ней капитанам, лейтенантам, несмотря на занятость, всегда ласково говорила: «Слушаю вас, мой милый». К старшему поколению командиров обращалась просто по имени и отчеству. И сама не терпела, когда кто-то из командного состава по незнанию ее установившегося этикета вдруг называл ее подполковником (ее настоящее воинское звание). Она сердито хмурила брови, грубо-хрипловатым баском отвечала: «Я никогда не была под полковником, мой голубчик!»

Многие сослуживцы знали, что ее единственный сын воевал офицером-танкистом под Брянском. А вот о муже ее знали лишь избранные: она потеряла его в... 937 году.

Весь медицинский коллектив госпиталя от мала до велика уважал ее и благоговел перед ней за все ее человеческие качества и приверженность докторскому делу. И между собой нежно называли «наша Грушенька».

К вечеру третьего дня боев уставшую от напряженной работы и дневной жары ее уговорили отдохнуть: мы, мол, вполне теперь можем справиться сами, уважаемая Агриппина Сергеевна, поток раненых заметно уменьшился... И отправили ее в полуразбитый хуторок, что находился поблизости.

В одной из хат-мазанок, уцелевших от боевых действий, неподалеку от штаба дивизии, поселили Агриппину Сергеевну. В глиняных посудинах (нашли таковые!) принесли наваристого супа, солдатской каши. Но она не притронулась к обеду — одолела усталость. Откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами неподвижно сидела и дремала. От усталости даже настоящий сон ее не брал.

В это самое время в комнатушку, не стучась, держа левую руку навесу, ворвался младший лейтенант. При раннем сумеречном свете, что еще лился из открытого оконца да света оплывшего огарка свечи, можно было разглядеть на тонкой полоске кожи свободно болтающийся кончик мизинца.

— Я ищу врача Добровольскую! — нервно прохрипел он.

— Я Добровольская,— открыв глаза, ответила встрепенувшаяся Агриппина Сергеевна.

 

— Видите, я ранен. Мне необходимо срочно сделать операцию! — прикрикнул нетерпеливый офицер.

Агриппина Сергеевна повернула голову в сторону стоявшего раненого, взглянула на свисающий обрубок пальца, вяло проговорила:

— С такими операциями у нас успешно справляется тетя Маша — уборщица. Или сам — такой пустяк! — отрежь ножницами... Любая сестра тебе перевяжет.

— Я хочу, чтоб операцию сделали вы! — не унимался младший лейтенант.

— Катюша! — громко позвала в полуоткрытую дверь. Тотчас появилась в белом халатике медсестричка.— Помоги молодому человеку избавиться теперь уже от ненужной фаланги и... перевяжи.

Младший лейтенант искоса зыркнул глазами на Агриппину Сергеевну, рванулся и, что-то бурча себе под нос, быстро исчез из помещения.

Наступили сумерки. Уснувшую Агриппину Сергеевну разбудил офицер в погонах капитана — адъютант командира дивизии.

— Агриппина Сергеевна, простите, вас просит к себе Николай Данилович.— И полушепотом: — Командир дивизии... и как можно побыстрее.

Агриппина Сергеевна молча встала, поправила пенсне и не спеша зашагала за капитаном. Она хорошо знала Николая Даниловича — с ним от Сталинграда в боях, и потому догадывалась, что что-то срочное, неотложное понадобилось комдиву: зря по мелочам не вызывал никогда.

Дивизионные разведчики с полчаса назад притаранили в штаб дивизии немецкого полковника, сильно раненного.

— Хорош язык! — похвалил разведчиков комдив. Пленный немецкий полковник, бледный, сухожилистый, с закрытыми глазами лежал на широкой скамье в забытьи. Изодранный серо-зеленый френч и пятна крови на нем в области груди и живота говорили о тяжелой степени ранения.

— Как бы спасти его,— сквозь зубы проговорил комдив.

— Готовьте свет! — с ходу, без лишних слов попросила Агриппина Сергеевна.— И все прочее!

Быстро начались приготовления к операции: кто-то достал керосиновую лампу, нашлись два карманных фонарика, соорудили стол, на котором уже через несколько минут лежал раненый немецкий полковник.

 

Операция была сложнейшей. С группой врачей-помощников Агриппина Сергеевна долго боролась за жизнь раненого пленного. И труды врачей не пропали даром: немецкий полковник остался в живых. А через день, придя в сознание, заговорил, дав ценные показания нашему командованию.

Разведчиков представили к государственным наградам.

А Агриппину Сергеевну вскоре вызвали в особый отдел армии — СМЕРШ, откуда она уже не возвратилась.

Слух прошел, что раненый младший лейтенант, потерявший кончик мизинца, оказался энкавэдэшником, «накапал» на нее, и даже высокое начальство в лице командира дивизии не смогло защитить главного врача госпиталя от наказания.

Как же: она, врач, отказала в помощи советскому офицеру и спасла от явной смерти немецкого пленного полковника. 58-я статья сработала точно.

2001 г.