- 265 -

КТО ПРЕДАЛ?

 

При въезде в село Попелево, что расположено в семи километрах на север от Козельска, на небольшом возвышении сооружен скромный обелиск — памятник воинам, погибшим в

 

- 266 -

годы Великой Отечественной войны. С весны до глубокой осени у подножия стелы лежат букетики цветов — знак памяти по убиенным. 400 жизней людских отдали в те годы пять небольших селений Попелевского сельсовета.

 

Село Попелево ведет свое название, как говорят легенды, с давних времен, когда-то дотла, в пепел сожженное войском хану Батыя. Может, правильнее его было бы называть Пепелево? С восточной стороны к селу прилепилось поместье князя Владимира Вяземского с большим домом и хозяйственными постройками. Молодой князь разъезжал по европам, кутил, прожигал денежки. И собранные управляющим с крестьян. Появлялся князь в своем имении два-три раза в год за пополнением кармана. В 917 году дом его был разграблен крестьянами, а в начале 30-х годов в помещичьей усадьбе советская власть организовала совхоз под названием «Красный плодовод».

Накануне войны, примерно за неделю, в газетах было опубликовано успокоительное сообщение ЦК ВКП(б) о том, что «распространяемые слухи о продвижении германских войск и сосредоточении их вблизи нашей западной границы — коварные провокации!...» Всем было велено соблюдать спокойствие. Население страны поголовно верило сообщениям ТАСС, правительству и, в первую очередь, товарищу Сталину.

Сомневающихся направляли в специальные места, где усиленно учили верить и не сомневаться.

Перешагнув границы СССР от Черного до Белого морей, гитлеровские армады клиньями впились в советские республики и резали, рвали на части Красную армию. Красная армия, застигнутая врасплох, все-таки пыталась сопротивляться. Армии, дивизии, полки ввязывались в жестокие бои, задерживая врагов на какое-то время морями своей крови.

Но чувствовалась всеобщая растерянность. Растерялись все — и армия, и Сталин, и народ. Мы, жившие в Подмосковье, несмотря ни на что, продолжали все-таки верить, что война где-то там далеко, на Западе и до нас не дойдет. Остановят фашистов. Не допустит Сталин, чтобы чужие сапоги топтали родную землю. Нам тогда и в голову не приходило, что совсем скоро и мы увидим те сапоги и зеленые немецкие шинели.

Мы, 17—18-летние ребята, собирались в стайки и говорили только о войне, других разговоров не было. «Это Красная армия еще не развернулась. Фашисты напали, как предатели, втихую,

 

- 267 -

внезапно. Красная армия себя еще покажет, даст отпор фашистам. » Мы были патриотами.

Но радио каждый день сообщало: сдали Минск, идут бои под Киевом, под Смоленском... Потихоньку заговорили о Павлове, командующем Западным фронтом: это он, подлец, не смог оста довить врага на границе... не организовал оборону, предатель. Павлова расстреляли. Сталин, великий Сталин молчал. Народ безмолвствовал в ожидании. Неофициальные новости передавались шепотом, с глазу на глаз. Тогда очень многое говорилось шепотом. Время было такое. Тревожное, беспокойное время. Оно всех держало в страхе.

Сельскохозяйственные работы продолжались. Народ трудился на благо Родины, обрабатывал землю, собирал урожай. Все были при деле, даже школьники. Все для фронта.

Приходили первые похоронки, наполняя село истошным криком, плачем, проклятиями Гитлеру и войне. Красная армия отступала. Стали уезжать из Козельска семьи начальников, партийных работников, богатенькие семейства — на автомашинах, простых крестьянских подводах. Вглубь страны, подальше от войны, от смерти подальше. Эти новости приносили нам дотошные 4— 5-летние мальчишки, добиравшиеся до Козельска. Это еще больше нагнетало тревогу, местное население притихало, съеживалось в ожидании страшного. Из совхоза в тыл угнали стадо коров, на фронт забрали последних лошадей. На совхозных автомашинах отправились в тыл семьи директора совхоза и главного агронома. Одна только семья рабочего Зайцева уехала к родственникам в Саратов. Уже мало кто верил, что всех нас защитит и спасет от фашистского нашествия Красная армия.

Высоко в небе косяками, с тяжелым надрывным гулом пролетали вражеские самолеты. Шепотом: «На Москву полетели, гады! Наши Брянск вот-вот сдадут...» Говорили про немцев, кто что где слышал: жгут дома, расстреливают, насилуют, грабят. «Да уж всех не перебьют»,— не верилось некоторым попелевцам.— Неужто такие зверюги? «Почитайте, что в газетах пишут, по радио передают»,— говорили другие. «Мало ли кто что напишет...»,— спасались оптимисты последним слабым аргументом. Очень не хотелось верить в самое страшное. Очень не хотелось умирать. Говорили, что комсомольцев и коммунистов будут вешать в первую очередь, Мы, молодежь, все до единого были комсомольцами.

 

- 268 -

С осени 1939 года в нашем совхозе проживали около 20 поляков, интернированных из Польши, разделенной между Германией и Советским Союзом. Поляков пригнали неожиданно. Поселили их в одной из комнат княжеского дома. И поляки стали трудиться на благо советского хозяйства. Почему именно к нам? Что за люди? Никто о том не знал, а допытываться опасались.

В основном поляки были молодые — студенты, рабочие, интеллигенция. Но были и пожилые, как пан Сикорский, лет шестидесяти. Особенно запомнились мне Феликс — немец с пробивающейся лысинкой и Гольдштейн — еврей с золотыми зубами.

Попелевское население приняло интернированных с христианским дружелюбием и сочувствием: «Бедненькие!» Поляки успешно осваивали русский язык, хорошо трудились, дружно и ладно жили между собой. Никто не мог сказать о них дурного слова. Одного молодого поляка, Стефана, даже умудрились женить на местной красавице, в доме которой он и стал жить.

За свой труд поляки получали советские рубли. Поляков никто не охранял. Кажется, они периодически отмечались в сельсовете. До самого нападения Германии на Советский Союз интернированным разрешалось переписываться с родственниками в Польше. Но они — мы видели это — все-таки чувствовали себя пленниками. Да так оно и было.

В 1940 году мы узнали, что в Оптино (бывший монастырь) привезли откуда-то и разместили там большую партию граждан разделенной Польши. Только военных ли, гражданских, сколько — никто не знал. О том проведали наши поляки и уже собирались навестить своих «монастырских» собратьев. Но нашлись умные головы и одернули их, посоветовав не совать носа в Оптино.

Благоразумный совет, оказалось, стоил жизни. Позже наши совхозные поляки остались в живых. А оптинских, как потом стало известно, тайно вывезли в Катынь и перестреляли энкавэдэшники.

С приближением фронта — а немцы шли прямым ходом на Москву — поляки переживали складывающуюся ситуацию еще больше, чем мы. Они уже хорошо знали дела и нравы карательных органов СССР и подозревали, что их могут попросту пустить в расход — расстрелять (такой акт был совершен в Орле). Что каких-то 20 пленных везти в глубокий тыл? Столько возни! Но, слава Богу, такого не случилось. Война спутала все карты.

 

- 269 -

* * *

 

На западе по ночам все чаще светились зарницы приближающегося фронта. Днем низко над землей пролетали немецкие самолеты, обстреливая и сбрасывая бомбы на деревни. Заговорили о Сухиничах. Война была совсем рядом.

Когда население совхоза и Попелева осталось без газет, без радио, без советской власти, без надежды, молодая рабочая совхоза, чернобровая, бойкая и острая на язык Серафима Мосолова запросто говорила соседкам:

— Э-э, бабы! Пожили под Сталиным — проживем и под Гитлером!

Соседки молча и как-то тупо смотрели на бесшабашную Серафиму.

А моя мама успокаивала нас, детей: как всем, так и нам, судьбы не миновать, никто будущего своего не знает. Она была верующим человеком и уповала только на Бога: Бог не выдаст. Все старые люди, крестясь, приговаривали:

— А, что будет, то и будет. Что Господь даст...

Куда, на чем, каким образом могли уехать в глубокий тыл от войны, от фашистов рабочие семьи в пять-восемь человек без гроша в кармане? Кто их там ждал? Кому они были там нужны?

Брошенный на произвол оккупантов люд безропотно ждал своей участи: жизни или смерти. Это произошло не с одним маленьким селом под Козельском. Половина огромного государства оказалась в фашистской оккупации.

Кто был повинен в том, что случилось в первые четыре месяца войны? Почему огромная часть советской земли вместе с населяющими ее людьми оказалась в пасти гитлеровской Германии? Почему миллионы советских солдат и офицеров оказались в немецком плену, а фашистские войска взяли за горло нашу столицу Москву?

Тогда мы не знали ответов на эти вопросы. Кто виноват? Сталин? Армия? Народ? Да и задавались ли мы ими всерьез? Но вот прошло более полувека, а настоящих правдивых ответов все еще нет.

Не знали и не подозревали мы тогда, что несколькими годами позже, после освобождения от фашистской оккупации, нас заставят непременно указывать в анкетах и автобиографиях: «Был(а) ли в оккупации?», «Проживал(а) ли на оккупированной террито-

 

- 270 -

рии?» А государственные люди, бросившие вверенный им народ на растерзание наступавшим фашистам и благополучно отправившие свои семьи подальше от оккупации, будут всех нас без разбора расспрашивать и зло попрекать:

— А почему не уехал в тыл? Почему остался под немцами?

Как будто по доброй воле население Белоруссии, Украины, Прибалтики и половины России согласились на фашистскую оккупацию, на смерть и неволю.

Мы на всю жизнь остались с черным пятном. Не только те, кто оказался на оккупированной территории, но и солдаты, и офицеры, попавшие в плен. Нет пленных советских солдат, есть только предатели,— заявил Сталин. Уцелевших из того страшного плена отправляли в советские лагеря, не менее страшные. Кто же кого предал в этой войне?

 

* * *

 

Стояла первая неделя октября. Прошли дожди — повсюду грязь. В Попелеве, в совхозе все притихло, как перед страшной грозой. «Что-то будет?» — думал каждый про себя. «Спаси и сохрани!» — молились наши бабушки и мамы. Народ позабивался в избы, боясь высунуться. Сдали Сухиничи. Фронт был совсем рядом.

За три с половиной месяца война пришла на наш порог. А как надеялись, как верили, что не придет! Не придет, остановят, защитят, не отдадут...

Наши 4-летние лазутчики принесли новости из Козельска:

— Как только прошел последний состав с ранеными, железнодорожный мост через речку Другуску взорвали... Облили керосином и подожгли склад с зерном, чтобы фашистам не досталось... А люди все туда бросились, тащут горящую пшеницу...

Ни у кого не было запасов продовольствия. А на носу была зима, и подступал немец. Как жить-то? Брошенное на произвол судьбы население боролось за жизнь, как могло.

Попелево стояло в стороне от больших дорог. Единственный на всю округу телефон замолк, оборвав последнюю связь с внешним миром. Попелевское население жило, как на острове, не зная почти ничего о том, что творится вокруг, что ждет впереди. А впереди была оккупация.

2003 г.