ОККУПАЦИЯ

 

Не прошло и четырех месяцев с начала военных действий, как немцы, пройдя с боями и без более тысячи километров от наших западных границ, оказались у нас в калужском крае. За это же время немцами была оккупирована половина европейской части СССР. Как жило, чем занималось население страны в оккупированных областях, никто хорошо не знал. Передавались о том через радио, печать очень скудные сведения, впору не совсем правдивые. Козельский район без особого сопротивления был оккупирован в 2 дня.

 

В октябре 941 года к вечеру село Попелёво и совхоз «Красный плодовод» наводнились немцами, прибывшими на мотоциклах, лошадях и пешим ходом с пушками, автоматами, во всем вооружении.

Боясь высунуться из окон, жители совхоза все же наблюдали, что творилось на улицах и дворах. В зелено-противного цвета шинелях, в сапожищах с железными подковами, дико смеясь, бегали, горланили фрицы. Кудахтали куры, визжали поросята, летели пух и перья, свиные хвосты. Фашисты хозяйничали всюду: забегали в дома, нахально забирали все, что хотели — посуду, жаровни (все для жратвы!). Все наше стало сразу не нашим... И так до глубокой ночи.

— Пойду-ка покормлю коровку, если она еще жива,— каждый раз приговаривала наша бесстрашная мама, уходя из дома как в разведку.

Старики и мы, подростки, остерегались выходить на улицу. Для таких смельчаков немцы враз находили работу: напилить, наколоть дров, принести воды, подмести полы и т. д. Кто пытался увильнуть — получал по загривку. Двери дома мы специально не закрывали на запоры. Рыжие нахальные морды заходили к нам в комнаты без стука. Запоры не помогли бы... У нас они присмотрели керосиновую лампу, сковороду и еще что-то.

По приезде немецкого генерала, когда любвеобильный взгляд главного немца остановился на 6-летней красавице, эвакуированной с семьей из Смоленска, женщины наши сражу сообразили: спрятать! Немедленно спрятать Юлю Федуленкову! Спрятали. Молодцы!! Никто не видел ее целых две недели — ни немцы, ни даже мы.

 

В общем, хозяйничали и разбойничали немцы по всему селу. На третий день разоров и грабежей наши женщины во главе с молодой вдовой Серафимой Мосоловой двинулись к немецкому генералу, расположившемуся в квартире уехавшей семьи директора совхоза. Их пропустили. Женщины высказали генералу свое недовольство и возмущение поведением немецких солдат.

— Вы говорите, что пришли освобождать нас от большевиков, а солдаты ваши грабят нас!

Надо признать, после этого разговора до какой-то степени грабиловка прекратилась. Хотя и позже наблюдались разные проделки немцев. К примеру, мама наша, взяв ведро, пошла кормить и доить корову. Ждали мы ее возвращения недолго. Приходит. Рассказывает:

—  Иду. Вижу, закута открыта. Один долговязый немец держит корову за рога, прикармливая ее чем-то с руки. Другой, обвязав голову белым платком, сидит на корточках, доит ее. Я только сказала: «Зорька, что же они с тобой делают, поганцы?!» Услышав мой голос, коровка первого фрица рванула рогом, второго саданула копытом... Полетело ведро, а с ним и немец. Молоко пролилось на разбойника. Залопотав что-то, немцы, как ошпаренные, выбе жали. Я им вдогонку досказала: «Скажу вашему офицеру, как вы разбойничаете!» А те только: «Матка, никс офицер! Нике!» Во, какие злодеи, ворюги!

—  Они ж могли тебя запросто застрелить — заругался отец.

— Да, могли, но я заметила — у них не было оружия... В тот день мы легли спать голодными.

С питанием стало совсем плохо. Мизерные запасы съестного подходили к концу. Единственная надежда — коровка-кормилица.

Прошло какое-то время, и немцев поубавилось.

— Нах Москау! — кричали они.

Скоро через наше село немцы прогнали наших пленных. Жалкая картина. Больше батальона по самой грязной дороге — специально! — кто в шинелишках, иные без пилоток, по колено в грязи плелись наши красноармейцы и командиры. Мы видели тупые, унылые, бессмысленные взгляды пленных. Сердце сжималось от обиды и боли.

— Шнель! Шнель! Бистро! — покрикивали немцы, вооруженные автоматами.

Постепенно жители совхоза стали привыкать к обстановке. У

 

крыльца княжеского дома (здесь когда-то хозяевами были князья Вяземские) как-то собрались несколько женщин и любопытных подростков. Делились впечатлениями, новостями. Вдруг Серафима — женщина, которая «коня на скаку остановит», притормозила идущего неподалеку немецкого солдата:

— Пан! Ком! Ком! — уже освоила немецкий.

Тот остановился, повернул в нашу сторону. Спокойное серьезное лицо.

— Пан! Я есть русская еврейка! — Серафима пальцем ткнула в себя и ехидненько улыбнулась.

Немец — в раздумье. Наконец, поняв, переспросил:

— Юде? — и подозрительно посмотрел на чернобровую Серафиму. Потом постепенно расплылся в улыбке и так мягко погрозил пальцем: — Наин! Наин! — и отошел.

Соседки набросились на Серафиму:

— Ты с ума сошла! На рожон лезешь! Перестань дурить! У тебя дети!

Но Симу не так-то просто было убедить. Она тут же, заметив двух офицеров, подзывает их и спрашивает:

— Когда вы нас будете «Пук! Пук!»,— и показывает на автомат и на всех на нас.

Немцы захлопали глазами, соображая, что спрашивает женщина. Мы все затаили дыхание. Никто не ожидал от Серафимы такого вопроса.

— А-а-а! — дошло до них. Немцы скривили морды, ухмыльнулись и начали пытаться руками, мимикой дать ответ на заданный вопрос.— Вир найн! Вир нах Москау! — с горем пополам объяснили нам, что после них приедут спецчасти СС — немцы показывали то на погоны, то на свастику на рукаве — вот они и наведут порядок.— Понятно?

Как не понять!

Позже мы стали осознавать разницу между «немцем» и «фашистом». Находились немцы (и солдаты, и офицеры), которые были настроены против Гитлера, против войны. «Шталин — Хитлер!» — руками они изображали знак равенства. Эти немцы были намного проще и мягче в общении.

Через 12 дней стойбища и гужевания, 20 октября 1941 года последние немцы покинули Попелево со словами «Нах Москау!». Сельский люд стал выползать из своих каморок на божий свет.

 

— Псы рыжие! Чтоб вы сдохли! Поросенка сожрали, кур и уток всех перестреляли!

Потом постепенно стали успокаиваться, но понимали: фашисты пока еще вокруг нас: в Козельске, в Калуге, в Сухиничах.

После ухода немцев люди свободно вздохнули, хотя и с оглядкой. И в первую очередь молодежь. Мы втихомолку от взрослых решили устроить вечер. Привели в порядок наш маленький клуб: вымыли полы, замаскировали окна, позаботились о тепле. Мне досталось организовать музыку. Что и было сделано: две гитары, мандолина, две балалайки. Чем не оркестр! Первый, второй вечер — понравилось! Целый месяц — дым коромыслом: песни советские, народные танцы, игры! Комсомолия в ударе!

Узнали о наших вечерах взрослые. Стали и они заглядывать к нам. Ведь каждому хотелось как-то встряхнуться, снять тяжесть напряжения, забыться от всего пережитого. Жили мы на каком-то острове отчуждения: ни радио, ни телефона. Никаких связей с внешним миром. Где-то идет война. Кто там воюет? Никто ничего не знал. Жили ожиданиями, что все-таки освободят нас, прогонят фашистов. Мы верили в нашу Победу!

А немцы, однако, заглядывали к нам. Из Козельска по первому снежку на легких санях неожиданно пожаловал немецкий офицер с охранником и переводчиком. Все встревожились: «Это зачем?!» Вокруг немца собралась толпа любопытных:

— У вас устанавливается немецкий режим военного времени,— объявил переводчик,— Он будет у вас староста,— и указал на стоящего рядом с немцем Радевича, бригадира совхоза, который, как мы поняли, согласился на это добровольно. А ведь летом его приютили с семьей, приехавшей из Белоруссии, назначили бригадиром. Все молчком приняли к сведению неожиданное сообщение и разошлись.

В Попелёве выборы старосты прошли по другой схеме. Там добровольцев на предательство не нашлось.

— Тогда выбирайте сами! — перевел переводчик слова офице ра. И обрадовавшиеся женщины выбрали.

— Нам лучше Семена Осиповича Лосякова не найти! Он у нас самый порядочный и честный человек. Умница!

А пожилой Семен Осипович в это время лежал у себя на печи, прогревал косточки. Немцы записали в протокол фамилию старосты и уехали.

 

— Ах, бабы, бабы! Что вы наделали?! — позже ругался уважаемый человек.

Своих функций старосты не выполняли. Один предатель не выползал из своей квартиры, по-видимому, боялся народа. А Семен Осипович, узнав о наших молодежных вечерах, первый предупредил:

— Милые ребятки, не дай Бог, нагрянут немцы — от вас мокрого места не останется. Может такое случиться? Может! Сделайте вывод.

Сделали — мы прекратили свои увлечения.

28 декабря 1941 года мы встречали своих освободителей — разведчиков в белых маскхалатах! Радости не было границ! Настоящий народный праздник!

Узнав о том, что Лосякова задержали и целую ночь допрашивали, женщины побежали в СМЕРШ выручать — доказывать невиновность Семена Осиповича.

— Это мы, дуры набитые, записали его в старосты без его согласия. Он не виноват! Мы виноваты! Мы!

Проверили. Поверили. Отпустили Семена Осиповича, побелевшего в висках за прошедшую ночь. На сей раз Правда восторжествовала...

Май 2004 г.