Лес и техникум

 

По блату мама устроила меня долотильщиком. В лесу на так называемом верхнем складе пом. мастера мелком маркирует срез бревна, отмечая длину, толщину, сортамент. Мелком начертанную мысль пом. мастера нужно увековечить долотом, вырубив на торце бревна условные знаки. Обычно эту работу выполняли пацаны, не склонные к учебе, они целыми днями лазили по штабелям, стуча долотами, словно дятлы. Стучал и я, быстро усвоив премудрости разметки.

Лес уже вывозили по ночам, приближалась весенняя распутица. Приближалась и пора молевого сплава, венчающая все зимние труды лесорубов. Весеннее половодье на северных реках поражает своей мощью. Беда тому, кто к нему не подготовился. По большой воде нужно успеть вывести плоты изо всех верховьев, а малыми речками сплавить лес молем, т.е. врассыпную. Во время короткого весеннего половодья любая маленькая речка становится артерией сплавного дела. Эти артерии охватывают огромные территории, доступ в которые порой возможен только зимой. По болотам, скованным зимой морозами, лес свозится и штабелируется по берегам малых рек и речушек, и далее он ждет весенней воды - единственного пути в широкий мир. И если что нарушает ход сплава, весь зимний труд идет насмарку.

Бывает, что в неудаче повинен просчитавшийся человек, но чаще сама природа выкидывает злые штучки: вода случается слишком большая, так что бревна разносятся на больших территориях, и летом их можно увидеть застрявшими высоко в ветвях деревьев. Иной раз сплав не удается из-за слишком короткого половодья. Тогда сброшенные в русло бревна не успевают достичь устья и высыхают, устилая берега.

Чтобы избежать неприятностей, к сплаву тщательно готовятся, мобилизуют все ресурсы и работают до изнеможения. Обычно на сплаве практиковалась так называемая аккордная оплата, и, если сплав проходил удачно, люди зарабатывали сравнительно немалые деньги.

Попал на сплав и я. Впечатляюще выглядела речка Кия-ю, когда с крутого берега одновременно летело в воду много бревен. Шум и брызги стояли над руслом, напоминая разрывы снарядов. Люди работали с энтузиазмом: то ли весна действовала, то ли ожидание

 

солидного заработка, то ли подействовала смена ежедневной рутинной работы. Приятно так работать!

После скатки леса народ разбредается вдоль по берегам на многие километры: хотя бревна на плаву, плыть по течению они не хотят - на каждом повороте норовят устроить затор, и его надо тотчас разобрать. Если зазеваешься, бревна могут так набиться, что запрудят вешние воды, встанут даже дыбом. Разборка такого затора требует опыта и весьма опасна. Только наметанный глаз способен усмотреть то единственное бревно, сдвинув которое, можно сделать так, чтобы затор рассосался сам собою. А если опыта нет, то возня с затором растягивается на многие часы, сплавщик рискует провалиться в воду, и бревна могут намять ему бока.

Подхватив багор и нехитрое имущество, идешь вдоль берегов, подталкивая бревна, то там то здесь встречая знакомых. Вокруг - просыпающийся от зимней спячки лес, кое-где еще белеют лоскуты снега. Однако на солнце, присев на песчаном берегу, можешь уже и погреться, вдохнуть запах весенней земли. Сердце в предвкушении приближающегося лета бьется сильнее, и, услышав вдали крики, бежишь друзьям на подмогу - помогать разбирать затор. Так, путешествуя, не знаешь, ни где обедать будешь, ни где ночевать придется, да об этом и не заботишься.

Когда народ разошелся многокилометровой цепью вдоль речушки, меня назначили на «хвост». Хвостовики были последними в цепи. Их обязанность - окончательная зачистка берегов от остатков бревен до следующей весны.

Каждый имел легкий плот, на котором при надобности переплывал речку, чтобы очистить очередной заливчик от попавших туда бревен. То с одним, то с другим случается беда - тот поскользнулся, тот не выдержал равновесия и, смотришь, уже барахтается в воде. Все весело смеются, а «утопленник», выбравшись из ледяной купели, судорожно глотает воздух.

Но смеется тот, кто смеется последним. Оторвавшись от флотилии, медленно по течению плыву и я. Впереди затор, правлю к берегу. Берег крутой, в воздухе торчат корни подмытой сосенки. Хватаюсь за них и ногами подтягиваю плот. Но не успел и моргнуть, как огромный кусок берега вместе с сосенкой валится на меня, увлекая с собой на дно. В ушах слышно журчание воздушных пузырьков, однако направиться вверх в их компании мешает придавившее меня корневище. Охваченный страхом, кое-как вырываюсь из опасных объятий и, как пробка, увлекаемый не успевшей намокнуть фуфайкой,

 

выскакиваю на поверхность. Плот с поклажей качается у края затора. Снимаю резиновые сапоги и вплавь добираюсь до плота. Найдя на берегу свободный от снега лоскут земли, развожу костер и сушу одежду. Хорошо, что день солнечный, теплый.

Откуда ни возьмись, заявился бригадир, старый знакомый Степан Холопов. Смеется и говорит, что это никакое не купание, ибо голова сухая. И вправду, зимняя шапка так и осталась на голове. Смеемся уже оба.

Первый мой сплав прошел как по маслу. На полученные аккордные справил себе костюм. После сплава, пока тайга еще не просохла, приступали на пасеках к сжиганию сучьев, их много, неубранных, оставалось со времен зимы. Места вырубок, зимние волока выглядели как после татарского нашествия. Казалось, что здесь долго ничто расти не будет, что лес заболеет всяким там грибом и прочей дрянью. Ничего подобного. Пришлось через двадцать лет посетить места наших разбойных лесозаготовок - повсюду тесной стеной стоял стройный молодняк. Природа разумно занималась самоврачеванием.

Вызывала удивление индустриальная напористость государства. Отсутствовал я здесь всего четыре года, но, несмотря на послевоенную разруху, в лесах было уже полно трелевочных тракторов, разнообразных передвижных электростанций, электрических пил, мотолебедок для трелевки леса. За этот сравнительно короткий промежуток времени уже успела уйти в небытие эпоха освоения неудачных электропил АКОПП, питаемых от электростанций ПЭС-12. Надолго в лесу прижились высокочастотные электропилы К-5, через 5-6 лет уступив место бензопилам «Дружба». Вчерашние доходяги и вальщики с ручными пилами уступили место различного профиля механизаторам.

После сплава мне пришлось трудиться на ремонте лесовозной дороги - все с топором да с ломом, все тяжелый ручной труд. На работу утром топаешь километров 5-6, после целый день напрягаешься, утоляя жажду из лесных болотиц, а вечером опять те же километры до дома и тот же топор на плече. Однако труд закалял.

 

* * *

 

В июне в день своего шестнадцатилетия на участке объявился брат Валентин... наш Валик! Трудно было узнать в вытянувшемся, бледном пареньке братишку, которого видел в Лиепае два года тому назад. И, подумайте, - ростом меня обогнал, и волосы не острижены!

 

В том году он заканчивал 7 классов, - уже пол дороги к самостоятельной жизни, скоро можно поступать в техникум. Эта половина пути, как известно, заканчивается экзаменами. Так вот, во время первого экзамена, когда все приступили к написанию традиционного сочинения о нашей великой Родине, представитель органов прямо из-за парты на глазах ошеломленных учеников отконвоировал Валентина в Лиепайскую тюрьму на улице Суворова. Гнал по улицам пешком, погрозив пистолетом, дабы не убежал. Только через неделю перепуганные опекуны нашли Валентина в Рижской тюрьме.

Но особенно меня удивило то, что брат заявился длинноволосым! Уже в первой камере, опрошенный и наученный товарищами по несчастью, он не согласился остричься, ибо это лицу, следующему на спецпоселение, необязательно. Его не остригли и в знаменитой ленинградской тюрьме Кресты, где он просидел целый месяц в ожидании этапа. Вот что значит знание законов! Кроме того, притащил с собой весь чемодан личных вещей, которые в Рижской тюрьме передала ему опекунша. Куда уж тут мне - стриженому, босому и испуганному...

Собрались почти всей семьей, стало жить веселей. Только об отце не имели никаких известий. Поскольку Валентину не дали закончить 7 классов, его судьба была ясной - окончить их в Корткеросе. Мне же следовало продолжить учебу в техникуме, только все никак не получал разрешения на выезд в Сыктывкар - строила какие-то козни районная спецкомендатура. Тогда мама сама поехала в Сыктывкар и в министерстве добыла мне разрешение для учебы в местном лесотехникуме.

И вот начал я посещать третий техникум подряд - и все на первом курсе. Сколько же можно быть вечным первокурсником?! Поэтому, поднажав, в том же году перебрался на второй курс и техникум закончил за 3 года.

Учился я хорошо, получал повышенную стипендию, на нее и жил. Целыми месяцами, и утром, и вечером, пил чай, закусывал хлебом с маргарином, по воскресеньям варил картошку, а в день выплаты стипендии обедал в столовой блинами, запивая их казенным компотом. Из дому изредка получал передачу: с попутчиком мать присылала пирог своей выпечки. Скудно жили и мы, несколько литовцев, учившихся в техникуме, и местные коми. Очень даже бедно.

В техникуме учились Р.Нарбутас, В.Мозурайтис, К.Дубинскас, К.Авиженис, С.Каралюс, позднее в техникум пришли мой брат,

 

А.Шумскис, Л.Грицюс, Л.Ионикас. Только мы с братом были из дальних мест, другие земляки, в основном, были жителями Слободского рейда. В.Мозурайтис, красивый веселый парень, погиб от удара током еще на 3-м курсе, как бы протоптав дорожку несчастья моему брату Валентину, погибшему при таких же обстоятельствах через восемь лет.

Ко времени экзаменационной сессии, в июне, обычно устанавливалась солнечная теплая погода континентального лета. Загорали на пляже в Заречье и вовсю купались в Сысоле. Тогда это было оживленное место, нашпигованное пароходами, плотами, катерами. Тут же была оживленная пристань с ее толчеей, в городском саду им. Кирова, огражденном высокой литой решеткой, каждый вечер кипела жизнь, играл духовой оркестр, были танцы. Вход платный (кажется, только в дни танцев). Какой уважающий себя учащийся техникума будет покупать билет? Прикрывшись тылом памятника Бабушкину, одолевали высокую решетку, почитая это особым шиком. Даже перевоз в Заречье был платным. Сидящим за веслами платить не надо было, поэтому мы всегда стремились ухватиться за них. На каникулы домой приезжали загорелыми, как с курортов, тут же стремились заполучить работу и все каникулы работали.

Добраться до дома было непросто. Сухопутного налаженного сообщения тогда не было. Приходилось плыть пароходами, которые летом, при спаде воды, курсировали нерегулярно. Нередко можно было у касс прочитать такое объявление: «Такого-то числа парохода не будет, он сел на мель там-то». В весеннюю и осеннюю распутицу не раз все 60 км шли пешком, летом и зимой ловили попутки.

Запомнился один мой поход поздней осенью 1953 года.

Пришло известие, что мать, таща мешок с картошкой нового урожая, неудачно перелезала через забор, упала и сломала ребро. Был самый сезон уборки урожая, ждать некогда. Испрашивать разрешение на поездку полагалось за две недели. Своя картошка -не колхозная, ждать первого снега не хочет. Поэтому «нелегально» поплыл пароходом в Корткерос. Благополучно приплыв, убрал картошку, набрал для себя с ведро покрасивее и, взвалив мешок с ценным грузом, пустился в обратный путь. Начались дожди, дороги раскисли, пешком идти - настоящая каторга, решил ждать обратного парохода. А его нет да нет. Даже на почте точно не знали: белая мечта путешествовавших, трудяга «Коми колхозник», сел на мель то ли под Деревянском, то ли под Сторожевском. Делать нечего,

 

надо топать пешком. Я знал, что в Визябоже существует, как сегодня бы сказали, блокпост, где проверяют документы. Когда проверяют, а когда выпивают. Решил попытать счастья.

И вот, пройдя по непролазной грязи 35 километров, подошел к Визябожу. Деревню можно обойти лесом, круг 3-4 километра. Лень. Посмотрел на свою поношенную фуфайку, на мешок с картошкой за плечами и решил рискнуть, авось пронесет, авось посчитают за местного, авось как-нибудь выкручусь. Уже и приустал, а прошел только полпути, и день осенью короток. Но не пронесло. Меня задерживают, допрашивают и конвоируют обратно в Корткерос. Досада страшная! Конвоир идет следом шаг в шаг. Мои сапоги давно промокли, иду не разбирая дороги и даже нарочно по лужам - пусть полазит по ним чертов краснопогонник. И вот я в исходной точке К. Пройдя никому ненужные 70 километров, мокрый и голодный, объясняюсь в спецкомендатуре, что и как. И на сей раз меня выручают уже мне знакомые чины, в холодную не сажают. Выдают справку о том, что спецпоселенец такой-то следует в Сыктывкар, в лесотехникум, и отпускают с миром. Влачусь в школьное общежитие, к друзьям брата. Он недавно их покинул и учится со мною в том же техникуме. Варим мою картошку, ужинаем. Остатки картошки великодушно дарю школярам. Сплю не раздеваясь на скамейке. А назавтра и пароход заявился - вода поднялась, поскольку льет осенний дождь.

Готовился я стать механиком лесозаготовительной техники, которая, надо сказать, чрезвычайно разнообразна. Тема диплома - эксплуатация паровозов узкоколейных путей. Один из них, учебный, стоит в сарае, изучаем его материальную часть. Остальные бегают в Трактовском леспромхозе, куда на преддипломную практику и отправляюсь. Это на 25 километров севернее Княжпогоста, у Печорской дороги. Условия суровые и для паровозов, и для моего житья-бытья. Слесарничал в депо и с месяц работал помощником машиниста на узкоколейке.

Помню разгул безобразий, когда после амнистии в связи со смертью Сталина из Интинских, Ухтинских и Воркутинских лагерей хлынула на «юг» волна амнистированных уголовников, устраивая на своем пути бесчинства. Часть амнистированных, неясно почему, осела в Тракте, ежедневно что-то воруя, завязывая драки, пьянствуя. Страшно было смотреть на людей, совершенно не ценивших своей свободы и жизни других людей. Свою судьбу почитая за копейку, они и других ни во что не ставили. После

 

смены боязно было куда-нибудь выйти. В столовой вечно полно пьяных, готовых тебя в каждый момент задеть, оскорбить, затеять драку. В клубе каждый вечер-кровавая история.

Раз был свидетелем трагикомического случая. В выходной средь бела дня пошел я в магазин за харчами. Тропинка протоптана в глубоком снегу, двоим трудно разминуться. Вдруг навстречу во всю прыть бежит особа в белом полушубке, в красных погонах- вы догадываетесь, кто бежит. Бежит и на ходу никак не может вытащить застрявший в кобуре пистолет. За ним летит лагерный орел, никак не может догнать противную сторону. В руках у него увесистая гиря от весов, вполне ясно, для каких целей. Мне деваться некуда, поспешный шаг в сторону - и я падаю в снег на спину, позиция дурацкая. Кое-как встал, смотрю и глазам не верю. Противоборствующие стороны поменялись местами. Впереди во всю прыть бежит вчерашний лагерник, только без гири, сзади его старается догнать особа в полушубке, держащая в руке пистолет. Промчались мимо меня вихрем и скрылись в лабиринтах сарайчиков. Смех сквозь слезы!

Работа на узкоколейном паровозе каторжная. В течение смены, которая продолжалась 12 часов, в топку надо было забросить 6-8 кубометров дров - метровые поленья весом по 20-30 кг. Это полено надо притащить из тендера и ловко, чуть приоткрыв дверцы топки, уложить одной рукой на колосниковую решетку. Дверцу требуется моментально закрыть и операцию вновь повторить. Поленья в топке должны лежать плотно, как сельди в бочке. Если их уложишь не плотно, то через щель будет подсасываться холодный воздух, давление пара в котле упадет, и состав не осилит даже небольшого подъема. Тогда самое меньшее, что грозит- скандал. А возможна и авария, так как лесовозные платформы не имеют автоматических тормозов, и состав, не осилив подъема, катится вниз, потом опять вверх, и так беспомощно качается до полного успокоения. А виноват, как всегда, помощник машиниста - почему упало давление пара в котле, почему низкий уровень воды в нем, почему сырые дрова, и т.д. и т.п.

Если на трассе встречался участок со сложным профилем, особенно в дни сильных морозов, то паровоз останавливали, перед топкой укладывали запас сухих дров, в котел закачивали воду, разводили пары - и с Богом!

На одной ветке, называвшейся Карпаты, были особо крутой спуск и такой же подъем. А внизу - мостик, на котором в прошлый сезон

 

свалился паровоз со всеми машинистами. Так вот, под гору не разгонишься, можешь свалиться, а, не разогнавшись, не осилишь подъема. Набирать полный котел воды тоже опасно - на крутом спуске вода может попасть в паронагреватель и даже в машину. Гидравлический удар - и поломка машины обеспечена. На подъеме увеличивается расход пара, поэтому катастрофически падают давление и уровень воды в котле. Надо бы поддать огоньку, да не смей и на мгновение открыть дверцы - холодная порция воздуха моментально снизит давление и уровень. Ну, а если уж упал уровень воды в котле, - хоть плачь, подкачка холодных порций стремительно гонит стрелку манометра вниз.

Каждый радовался, если не ему в морозный день выпадало Карпаты осиливать.

Приехав на нижний склад, в конце смены надлежало пополнить смазочные емкости, смазать машину, все вычистить (такова традиция железнодорожников) и сдать паровоз смене с полным котлом воды и полным тендером дров. Следовательно, вместо израсходованных 6 кубометров, надо тендер загрузить тем же количеством. Машинист, конечно, выполняет более легкую работу, стоит в тендере, принимает поленья и их укладывает. Помощник же, бедняга, таскает их из поленицы к паровозу и бросает вверх на двухметровую высоту. И так ежедневно.

Эксплуатацию паровозов очень затрудняли условия зимы и особенно период морозов. Как раз в такой период я и практиковался. Малейшая неосмотрительность - и замерзали водоподающие трубы, конденсат в смазочной или динамо-машине. Только успевай крутиться. Такая работа только для взрослых.

Приходишь в барак, еле ноги волоча. В нем темно и холодно, так как окна покрыты толстым слоем инея, а печка не топлена - после получки у обитателей барака очередная пьянка. Собирается тара, опять возлияние и одалживание денег, - конечно, у меня: «Куда он деньги девает, если не пьет?»

Часто, придя со смены, в коридоре нахожу Ваську, 6-летнего мальчугана. Он с мамой живет за стеной, в соседней комнатушке. Мама теперь гуляет, поэтому Васька босой, в одной рубашке его вытолкнут за двери, хотя на улице минус 30. Ему и пару часов пробыть на морозе не новость, никаких воспалений, ангин и ревматизмов, только сопля до подбородка. Бедного Ваську часто снабжаю теплом и конфетами, однако он благодарности не выказывает-затравленный звереныш. И каким человеком ты вырос, Василий?

 

На подходе весна, теплеет. Паровоз топить становится легче. Апрельская распутица расстраивает нашу «железную» дорогу, особенно боковые временные ветки. И хотя составы укорачиваются, то там, то сям падают с рельс платформы. Поднять ее, груженую, целая история, а поммашинисту отдых. Тлеет топка потихоньку, того пока и достаточно.

С уменьшением количества маршрутов меня направляют слесарничать в депо. Знакомство с людьми расширяется - я уже не в тесной будке паровоза с вечно недовольным моей работой машинистом и обязательным портретом Сталина, а с многочисленными работниками ремонтной службы. Среди них немало немцев. Другие - ссыльные на 5 лет после отсидки лагерях, разношерстный случайный народ, много вербованных, т.е. прибывших по временным трудовым договорам, и прочие неудачники и пьяницы, от которых избавился цивилизованный мир. Вербованные - в основном из западных регионов Союза. Все они колхозники, а завербовались не без расчета: в своем краю народ подневольный, паспорта им не выдаются, чтобы не разбежались из колхозов. А при заключении двухгодичного договора для работы на Севере паспорт не нужен. Вербованных организованно привозят в леспромхозы, и после окончания срока договора им выдают паспорта, так как уезжают они каждый по себе - как же им без паспорта? Одни уезжают, другие остаются, третьи от безалаберщины шею ломают. Возвращается бывший колхозник уже не в родной колхоз, а в город, стремится на завод, где трудом может заработать на хлеб себе и семье.

Еще одну категорию представляют сезонники - то есть колхозники, прибывающие на время зимнего сезона, когда нет интенсивных сельхозработ. В их числе и местные коми, и даже колхозники из Белоруссии. Запомнились колхозники из Полесья - своим трудолюбием, жадностью к деньгам и... темнотой. Весенним днем, когда по улицам села весело журчали ручейки, у столовой райцентра остановился грузовик, кузов которого был до отказа набит возвращающимися домой полещуками, как их называли местные. Нагруженные скарбом, они и не думали посетить столовую -денег жалко. Из кузова выскочил один мужик, зачерпнул из уличного ручья воду и стал пить! С машины послышались голоса: «Федя, подай и мне, и мне, и мне».

Уже позже, работая по окончании техникума по распределению, знал я одного сезонщика, который в целях экономии денег все шесть

 

месяцев ел черный хлеб, посыпанный сахаром, запивая его водой. Его товарищ отказался ехать на грузовике 70 километров, потому что за провоз надо было заплатить несколько рублей. Спотыкаясь на раскисшей весенней дороге, пошел пешком, неся свои вещи, среди которых был недавно купленный батарейный приемник «Родина» с комплектом батарей (одни батареи весили под 10 килограмм).

Скоро и я покинул Тракт. Надо было спешить, ибо раскисшие зимние дороги грозили приостановить всякое движение транспорта. Пришлось бы тогда из Княжпогоста до Сыктывкара идти 130 километров пешком. Билеты на поезд Воркута-Москва в Тракте не продавали. Устроился на подножке вагона. Мимо проплывал невеселый северный пейзаж- бесконечный покореженный вдоль дороги лес, болота, лагерные зоны за колючей проволокой с обязательными вышками по углам, и опять монотонный лес. Он будет сопровождать пассажиров до границ Вологодской области, становясь постепенно теплее, ухоженнее.

Вот и Княжпогост. Автобусы уже не курсируют, ловлю попутку и в случайной компании трясусь в кузове до Сыктывкара.

В городе совершенная весна. Сдаю отчет о прохождении практики, и, имея неделю свободного времени, решаю навестить мать. Самая большая трудность - как перейти Сысолу. Ее лед покрыт слоем воды, транспорт по нему, естественно, уже не ходит. Надеваю сапоги, беру две пары портянок - и вперед. Реку перехожу удачно, балансируя на бревнах настила. Все-таки одна нога провалилась, сапог полон воды. На берегу перематываю портянку, а мокрую для сушки креплю к палке, переброшенной через плечо. Так, меняя портянки, одолеваю 60 километров весенней распутицы. Два дня валяюсь на койке - болят мышцы, заживают натертые волдыри.

С мамой беседуем о будущем. Решено: если удастся, попробую поступить ввуз. А пока отдыхаю на маминых харчах. Перед обратной дорогой намазываю сапоги солидолом (все им мазали, дегтя не было). Нашлась попутчица, местная жительница. Обещает по тайге вывести в село Додзь, мне это значительно сократит путь. Идем еле заметной просекой, здесь когда-то шла так называемая ледянка. Теперь все заросло молодняком, саму просеку еле-еле можно определить. Ориентиры - встречающиеся штабеля невывезенного леса. Может, власовцы не успели вывезти, может, лежат со времен войны, а, может, и довоенные, лагерные.

 

Моя спутница точно вышла к селу. Подсчитал, что путь сократил на целых 12 километров. Додзь - длинная вереница домов вдоль старицы. А там и матушка Вычегда. Пока я отдыхал и ел мамины пироги, прошел ледоход, и теперь река несла мутные весенние воды, которые ежеминутно поднимались. На речной шири чернеет маленькая точка - катер. Весело на мачте бьется новый флаг, по случаю начала навигации он еще красный, а не выцветше-розовый. Кажется, слышишь задорное его трепыхание на весеннем ветру. Вдыхаю свежий ветер полной грудью, поправляю обязательный заплечный мешок и весело пускаюсь в дальнейший путь. Что мне эти оставшиеся 30 километров и заботы насчет переправы через разлившуюся Сысолу. Я молод и иду писать дипломную работу! На этот раз дорога оказалась просохшей, и километры мелькали под ногами. Даже разлившуюся Сысолу форсировал удачно-быстро нашелся лодочник, не пришлось часами болтаться и звать перевозчика.

Я опять в общежитии. Немного страшновато - придется писать дипломную. Казалось, что это таинственный, тяжело преодолеваемый барьер, осилив который, человек становится иным, более ценным, как бы из другой породы людей.

Днем тянуло на пляж. Работал вечерами и ночами. Чертить и производить расчеты ночью было романтичнее. Глянешь через окно - город спит, накрывшись таинственной серебристой мглой. Солнце уже зашло, но небо высоко и светло, кое-где украсившись розовыми кучерявыми облачками. Приближается полночь здешних широт, небесный свод постепенно темнеет тревожным космическим сумраком. Высоко и быстро движутся прозрачные полосы, словно пришельцы других миров. В этот короткий час душу охватывает беспокойство. Но ненадолго. Не успеешь предаться тревожным чувствам от созерцания высот, ночного свода, как небо начинает розоветь, теплеет, и город, словно вынырнув из серебристых вод, встает к новому дню.

Этих белых ночей впереди было еще много, но позднее, начав тянуть рабочую лямку, их красотами уже не интересовался.

Подошло время защиты проектов - и вот в моих руках диплом техника-механика с красным тиснением «с отличием». Достаточно редкий в истории техникума случай, еще и двойной - такой диплом подучил и К.Дубинскас. По закону имеем право без вступительных экзаменов быть принятыми в вуз. Я уже выбрал ближайший -Архангельский лесотехнический, и получил мамино благословение. Но спецпереселенец есть спецпереселенец. Директор техникума

 

прямо заявил, что готовить кадры для Литвы не собирается. Дескать, выучившись, все равно когда-нибудь туда уедете. Так что меня в Архангельск послать отказались, направив туда местных ребят, которые, не выдержав вступительных экзаменов, вернулись в Сыктывкар несолоно хлебавши.

Традиционный выпускной вечер, и мы разъехались по отдаленным углам республики. К счастью, удалось получить направление в «родной» Корткеросский леспромхоз. Собрав свои пожитки и распрощавшись с сокурсниками и техникумом, двинулся к перевозу в Красный Затон ловить попутную машину.