Глава 18

 

СВЯЗЬ В ТЮРЬМЕ

 

Письма из заключения уходили на волю, и, как ни лютовала цензура, кое-какая информация о нашей жизни просачивалась в свет. Но это были крупицы. Однако у тюрем и иных мест изоляции человека от общества — история многовековая. А значит, столько же времени насчитывает- и история способов передачи информации на волю. Причем, воля — это не обязательно действительно воля, как таковая. Часто речь идет о передаче сообщений, скажем, из ШИЗО в зону или о связи между камерами в тюрьме и в ПКТ.

Заключенные семидесятых-восьмидесятых годов пользовались уже давно изобретенными способами, кое-что изобретали и свое.

В зонах и тюрьмах мы вели записи — хронику нашей жизни. На папиросной бумаге писали невероятно мелким, убористым почерком. Я, например, однажды на одном листочке уместил одиннадцать страниц своего приговора... Хранили эти записи в специальных тайниках. Причем, об этих тайниках знали далеко не все, а лишь избранные. В Пермской зоне одно время мы с Мирославом Мариновичем были хранителями такого тайника. На случай внезапного отъезда, что, собственно, и случилось, когда я был этапирован в Чистополь, еще два-три человека знали о тайнике. Записи эти мы делали не столько для себя, сколько для того, чтобы передать их на волю. На Западе диссидентские круги и организации, помогавшие нам, издавали «Хронику-пресс». В ней всегда была свежая информация о нас: в таком-то лагере такого-то числа в карцер посадили такого-то... Это невероятно бесило наших тюремщиков и их кагебистское начальство. Как ни старались они не допустить утечки информации, в «Хронике-пресс» обязательно появлялись сообщения о том, кого перевели в тюрьму, кто объявил голодовку, кого лишили свидания...

В Советском Союзе подпольно, на машинописных листах издавалась «Хроника текущих событий». Одним из ее организаторов был Петр Ионович Якир. Ее издателей нещадно отлавливали, но они ничего не боялись, и каждый

 

раз под «Хроникой» стояла подпись тех, кто отвечал за выпуск. КГБ арестует и сажает одну редакцию — появляется новая. Но «Хроника текущих событий» выходила всегда. И питали ее мы, заключенные из лагерей и тюрем, своей информацией.

Для того, чтобы передать сообщение на волю, приходилось идти на самые разные ухищрения. Но иного пути, зачастую не было...

Вот что мне рассказала Зинаида Григоренко. Однажды к заключенному Андрею Амальрику — известному диссиденту, сейчас уже покойному, приехала жена Гюзель. На свидании Андрей передал ей записи — несколько листиков, свернутых в ампулу размером с треть сигареты, запаянную в целлофан. Ей нужно было вынести записи из зоны. Понимая, что после свидания ее могут тщательно обыскать, Гюзель спрятала ампулу в самое интимное место, куда только может это спрятать женщина... Ее и вправду обыскали и, ничего не найдя, решили провести еще и гинекологический обыск. Гюзель заявила, что этого она не позволит сделать без санкции прокурора. Прокурора на месте не было. Целый день ее продержали, не выпуская, но на самочинный обыск не решились, боясь огласки. Когда она попросилась в туалет, ее не пустили:

— Вот таз, мочитесь здесь.

— Вы что, не люди? — спросила она тюремщиков. А потом, разозлившись, решила: раз они сами себя людьми не считают, я тоже не стану их стесняться!.. Хорошо, что ампула была надежно «упакована» и осталась на месте...

Вот так Андрей Амальрик и его жена доставили записи в «Хронику текущих событий».

Впрочем, иногда случались необъяснимые вещи. КГБ словно сам создавал условия для того, чтобы некая информация ушла в свет. Был однажды подобный случай в Чистопольской тюрьме. Я уже рассказывал, как сидел в одной камере с голодающим Анатолием Корягиным.

Это была его первая длительная голодовка, которая, если не ошибаюсь, длилась девять месяцев.

Второй раз Анатолий проголодал год и четыре месяца. Через несколько месяцев после начала этой, второй, голодовки, меня посадили в соседнюю с ним камеру и вскоре

 

я установил с ним связь с помощью азбуки Морзе. Слабеющей рукой, медленно он в течение нескольких часов передавал мне свои требования, обращение к родным и друзьям. Фактически мы прощались, ибо снимать голодовку он не собирался.

И вот, когда я узнал все это, меня перевели в камеру по соседству с той, где досиживал свои последние дни Володя Балахонов. А мы все уже знали, что Балахонов со дня на день должен быть освобожден. Я по батарее передаю ему все сведения о Корягине. Выйдя из тюрьмы. Балахонов едет в Москву, в Тарусу, все там рассказывает... Таким образом, получилось, что КГБ сам оказался заинтересованным в том, чтобы сведения о Корягине ушли на волю. Мне трудно объяснить, зачем это было нужно. Для того, чтобы мне и Балахонову инкриминировать распространение клеветы о советских лагерях? Может быть. Ведь такие попытки в дальнейшем делались. Но тогда эти попытки уже были больше похожи на «дружеские» упреки — время настало другое. Возможно, в этом и было все дело: время, изменившаяся политическая ситуация помешали «пришить» мне новое дело. А вот Владимира Балахонова успели еще раз арестовать и посадить.

Попадая в тюрьму, мы в первые дни осваивали связь между собой: перестукивание, общение по трубе, по параше, азбукой Морзе. Азбука Морзе самый, конечно, надежный способ. Выучиваешься ее выстукивать очень быстро. Сначала смотришь по бумажке, а через три дня рука сама выбивает нужные точки-тире. Выстучишь одну букву по стене — сосед должен стукнуть в ответ один раз. Еще одну букву — опять ответ: «Понял» Если не понял — особый стук, и ты повторяешь... Это долго рассказывается, но перестук идет быстро.

Второй вариант связи — по трубе и кружке. Если две камеры соединены системой отопления, можно общаться именно так. Дно кружки прикладывается к трубе, охватываешь ладонями плотно рот и кружку и говоришь. А в соседней камере человек, наоборот, прислоняется ухом ко дну кружки, приложенной ребром к трубе. Потом собеседники меняют положение кружек, и говорит другой. Все хорошо слышно, диалог идет отлично.

 

Но самый экзотический способ — по параше. В соседних камерах два туалета связаны общим стояком. Если откачать воду в обоих унитазах половой тряпкой, выжать ее в стоящий рядом рукомойник, то, наклонившись к дыре, можно переговариваться, даже не повышая голоса. Неприятные запахи? Да, конечно, но это уже детали. Можно не только разговаривать: мы умудрялись передавать по параше друг другу сигареты, спички, открытки, свои записи. Мы в камерах вязали сетки из капроновых ниток. Нитки были всегда. Найдешь на прогулке на улице камешек или гайку, привяжешь к нитке и опускаешь в унитаз. Обильно смываешь водой. Тоже самое делает сосед. Две нитки с грузилами, оказавшись в одном стояке, обязательно переплетутся. Кто-то один вытягивает на себя, и нитка таким образом соединяет две камеры. А потом по этой ниточке туда-сюда перетаскивали посылочки, тщательно упакованные в полиэтиленовые мешки.

Я уже рассказывал о том, что в Пермском лагере, в 36-й зоне, было отделение для «особо опасных» политических заключенных — «полосатых». Вот такие «полосатые» сидели рядом с нами и в Чистопольской тюрьме — те, кто был осужден по политической статье второй и третий раз. Среди них были Юрий Шухевич, сын известного ОУНовца Романа Шухевича, армяне Навосардян и Аршакян, ставшие в наши дни депутатами Верховного Совета Армении, украинский деятель Калиниченко, Григорий Приходько, поэт из Днепропетровска Иван Сокульский, эстонец Март Никлус. Нас, «простых» политзэков, никогда не смешивали, не соединяли с «особняками». Но мы сидели рядом и поэтому связь с ними держали теми самыми способами, о которых я рассказал.