- 323 -

ГЛАВА 19

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ЛОМОВКЕ

 

1

 

С каждым днем все меньше оставалось жителей в Ломовке. Зато больше становилось могил на кладбище. Пустели комнаты в бараках, а во второй половине 1934 года заброшенными оказались и целые бараки. Люди умирали повсюду: на работе, дома, в пути на работу. Голод и непосильно тяжкий труд как косой валили людей. Смерть для многих людей стала единственным спасением от мук большевистского ада.

 

- 324 -

Черная злодейка неотступно ходила и за Мишкой Ларионовым. Она преследовала его днем и ночью, в лесу и дома, показывая свой хищный оскал во сне и наяву. Он мужественно от нее отворачивался и продолжал заниматься своими нехитрыми делами. Не потому ли он не боялся смерти, что ему нечего было терять. Если говорить откровенно, в его положении от смерти никак нельзя было спастись. Все пути в Ломовке вели только на кладбище. Он жил, как и все лишенцы, одним днем. В этом и состояла его неизбежная стопроцентная обреченность.

В Ломовке, как и в других поселках в округе Усть-Черной, у людей все было отнято, и они ни на йоту не принадлежали самим себе. Они были вещью для других, которой помыкали кому не лень. Лишенцев избивали и убивали под любым надуманным предлогом. Их ни только не оплакивали, но и не хоронили по христианскому обычаю, а часто закапывали по два, по три трупа в дну яму. В штрафном лагере поступали и того хуже: сжигали, как скотину, в общей яме. От бывших людей и их трагических судеб оставался лишь один пепел.

Неумолимый поток времени безжалостно расправлялся с памятью ушедших в загробный мир страдальцев. Их чудом уцелевшие дети и внуки лет через пятьдесят после описываемых событий будут знать о своих предках не более чем ворона о татаро-монгольском нашествии. Ловкие дельцы от политики постараются сделать все от себя зависящее, чтобы обелить кровавые страницы истории, придать им новый колорит, где не останется ни малейших пятен от кровавых потоков разбойной эпохи.

Разглагольствуя о беспредельной любви к ближнему, поднаторевшие лакеи новых господ действуют с изощренностью матерых палачей, которых избиение себе равных превращается в ненасытную потребность. Ломовка являла собой самое ужасающее зрелище по части глумления над человеческой личностью. Это был земной ад со всеми его омерзительными атрибутами. Здесь все было подчинено истреблению человека, превращению его в покорное животное. Сам воздух в Ломовке был пропитан запахом крови и трупного гниения. Если бы в эту закованную в цепи рабства Ломовку чудом занесло постороннего человека, он подумал, что попал в разбойный вертеп, где истребляют невинных пленников и пируют в сатанинской экстазе, заедая жареным человеческим мясом.

В результате напряженной физической и психологической обработки из некогда крепких, жизнерадостных крестьян гнусные прислужники деспотической власти сделали нечто хилое и безжизненное, неспособное на проявления животворных действий. Эти молчаливые, обескровленные существа редко выходили из бараков, а если и выходили, то тут же спешили обратно, где больше лежали, отрешенные от каких-либо серьезных устремлений к опустошенной для них и мучительной жизни. Проходили

 

- 325 -

дни, недели, месяцы, а в исковерканной жизни обреченных крестьян ничего не менялось. Менялись сами лишенцы: из полуживых, издерганных, существ они превращались в безымянных покойников. Там, куда они уходили от тягот каторжной жизни, наступал для них отрадный покой.

 

2

 

Случалось, что несчастным узникам затерявшимся среди дебрей и болот Ломовки начальство делало великодушное одолжение - им давали выходной день. Он превращался для уцелевших от смерти обитателей поселка в домашний субботник. В этот день люди устраивали свои личные дела, до которых не доходили руки в дни невольничьих отработок на казну. Члены каждой семьи собирались вместе и решали, как быть дальше. Но и в эти дни люди трудились до седьмого пота, подчас доходили до полного изнеможений, валились с ног, где застигала слабость.

Мужики и подростки отправляли в такие дни заждавшихся погребения усопших на погост, чтобы освободить в общественных сараях места для других собирающихся покинуть бренный мир страдальцев. Женщины в выходные дни уходили в лес с ребятишками за ягодами и грибами.

На этот раз увязалась за ватагой ягодников и Ульяна Ларионова, которой в ту пору и дома-то сидеть было невмоготу, но голод заставлял делать и невозможное. Дело в том, что около месяца назад она упала в потемках с крыльца и пропорола себе насквозь о торчащий кол брюшную полость, только чудом не повредив внутренности. После неоднократных напоминаний о случившемся приехал через неделю доктор, смазал брюшину йодом и сказал, что все заживет само по себе, как на бешеной собаке, а на бабе тем более. С тем и смотался спешно восвояси, не сделав никаких рекомендаций пострадавшей.

Шло время, а сквозная рана и не собиралась заживать. И домашние средства не помогали. Нагноение распространялось все дальше от первоначального очага поражения. Пострадавшую начальство занесло в список инвалидов, снабдило ее иждивенческим пайком в двести граммов хлеба и забыло про нее как про ненужную ветошь. Марья Ларионова, женщина крутого нрава, перевела больную золовку в пустую комнату, сказала ей с деланной озабоченностью как о чем-то давно решенном:

- Здесь тебе, милая моя, будет намного спокойнее: хочешь сиди, хочешь лежи, никто тебе не помешает, и ты никому обузой не станешь. Сама себе хозяйка, делай, что вздумается. Если какое затруднение возникнет, позовешь. Чай, мы родные, в беде не оставим. Об этом святые апостолы завещали. Мы не нехристи какие-нибудь, чтобы в беде не помочь.

 

- 326 -

Лучше больной пожилой женщине в отдельной комнате не стало. Ни Марья, ни ее дети никакого внимания Ульяне не уделяли. Она все делала сама: варила, стирала, ходила за водой, занималась другими делами. Можно было себе представить, какие невероятные муки испытывала эта чудесная богобоязненная женщина, мужественно, преодолевая трудности!

Кроме того, надо было позаботиться о какой-то хоть малой прибавке к мизерному пайку, которого и трехлетнему ребенку не хватало. Вот и увязалась несчастная Ульяна за женщинами и ребятишками в лес за ягодами, надеясь хоть какую-то толику лесных даров для себя ухватить. Как всякое живое, разумное существо, она автоматически цеплялась за жизнь тогда, когда на это оставалось ничтожно мало шансов. В ней как инстинктивно тлела устремленность к содеянию полезного, без чего немыслима честная, логически оправданная жизнь любого человека.

У каждого отправившегося в лес собирателя ягод хватало по горло своих тягот и забот и поэтому ни у кого не оставалось времени позаботься о других. Так и случилось, что по дороге в лес Ульяна Ларионова осталась одна. И никому никакого дела не было до нее: шла она вперед по просеке или свалилась в изнеможении среди лесной чащи. Так и тащилась она по просеке одна позади всех, огромным напряжением сил передвигая опухшие ноги, плохо осознавая, зачем она это делала.

Мишка с Витькой не торопились обгонять других или хотя бы идти в ногу со всеми. По прежнему опыту братья знали, если входишь с большой ватагой, удачи не жди - все из-под рук выхватят. Не успеешь отыскать новую поляну с наливной брусникой, как тут же налетят шальные попутчики и все подчистую снесут, оставив тебя на бобах. Собирая ягоды подальше от других, братья всегда возвращались домой с полными ведрами, а их дружки-попутчики почти каждый раз с половинными корзинами. Не очень торопились братья поспеть за компанией и по возвращении домой. Они свободно ориентировались в тайге, и ни разу не заблудились в лесу. В знании законов тайги Мишка не уступал и многим взрослим.

Солнце уже давно перевалило за полдень, когда Мишка с Витькой до верху наполнили ведра брусникой. Кроме того, они набрали и сумку грибов. Стали собираться домой. Обратный путь проходил по загущенной молодой порослью просеке. Они были километрах в семи от Ломовки. Ватага ягодников ушла домой намного раньше и уже успела добраться до поселка.

Без горластой ватаги женщин и ребятишек в лесу воцарилась тишина. И птицы умолкли, и зверюшки перестали насвистывать. Все обитатели тайги готовились к ночному отдыху и покою. Здесь был свой порядок, неподвластный комендантскому и милицейскому окрику и плети со свинчаткой. В тайге каждый обитатель был равным среди своих собратьев и обладал полным правом голоса. В этом отношении они были счастливее лю-

 

- 327 -

дей, над которыми властвовало целое сонмище всяких хамов надсмотрщиков.

Изнуренные нелегкой ходьбой по таежным завалам и топям, переходами с одного лесного массива на другой, братья уныло тащились по едва заметным тропинкам отягощенные мрачными раздумьями о своей горемычной судьбе. Они не спешили. Да и некуда и незачем им было спешить. Никакие радости не ожидали братьев в Ломовке. Даже скудного ужина не предвиделось. Единственным утешением, что их ожидало в Ломовке, это была жесткая постель да крыша над головой на ночь. Ради этого ни у Мишки, ни у Витьки не было особого рвения спешить сломя голову в Ломовку. И силы с каждым шагом убавлялись как у дряхлых старичков.

При кажущейся отрешенности Мишка все время был сосредоточен, то и дело задирал голову кверху, устанавливая в просветах между кронами деревьев положение дневного светила на небосклоне, а по нему определял путь следования на Ломовку. Порой в поисках ягод забредали так далеко вглубь леса, что приходилось пересекать при возвращении назад не одну поперечную просеку, а это требовало хорошо натренированной смекалки, чтобы не сбиться с правильного ориентира.

На сегодняшний день братья далеко вглубь леса не забирались. Обратный путь не представлял для них особого затруднения. Места сплошь и рядом были знакомые, много раз исхоженные. У большой сосны с дуплом, откуда оставалось до Ломовки не более километра, присели отдохнуть, начинало смеркаться. В лесу повеяло сыростью, а со стороны болота начали наползать хмурые тучи. Это заставило братьев прервать отдых и ускорить шаги, чтобы не быть застигнутыми в ночь собирающимся дождем.

 

3

 

Витька плелся позади Мишки и начал понемногу отставать от него. Это обозначало, что храбрец Витька порядком выбился из сил, иначе бы раньше времени носа не повесил и обогнать себя не позволил. К тому же он был почти на четыре года моложе Мишки. Ему недавно исполнилось девять лет. Иными словами, не смотря на свое малолетство, он уже успел отстукать четыре с лишним года лютой сталинской ссылки за неведомые согрешения безобидных предков и познать, почем фунт лиха.

Сникший Витька вдруг совсем остановился, будто перед ним возникла непреодолимая преграда. Подавая Мишке какие-то непонятные знаки тревоги, зазывал брата к себе назад, чтобы вместе разрешить трудную задачу.

- Иди сюда, - тихо молвил настороженный Витька. - Здесь что-то пыхтит и шевелится. Может, человек одичавший, а то и чудище лесное. Иди живее,

 

- 328 -

я боюсь один к нему подходить. Кабы не укусил, вражина!

Мишка не сразу поверил в достоверность Витькиных слов. Подумал, что тому померещилось что-нибудь. И тем не менее, он потащился назад.

- Чего ты там еще обнаружил сослепу? - недовольно пробурчал Мишка, с трудом волоча заплетающиеся ноги. - Или сон страшный на ходу приснился? Говори, чего как баран перед новыми воротами уперся.

- Какой тебе еще сон! - обиделся Витька, указывая на что-то шевелящееся в трех-четырех шагах от тропинки, рядом с большим муравейником.Слышишь, как жалобно стонет по-человечьи, ну, чуешь? Идем посмотрим, что это там такое. Не боишься? На всякий случай давай палки возьмем. Если чудище вздумает напасть на нас, палками отобьемся. Чай мы не такие слабенькие, как наш покойный Сашенька. Идем, а то скоро совсем стемнеет. Что тогда будем делать в потемках?

Витька поначалу храбрился, как молодой петушок, готов был лезть хоть черту в пасть, а когда дело дошло до выполнения необходимого действия, он начал пятиться назад, стараясь спрятаться за спину Мишки.

- Оно не очень страшное, чудовище-то, - бормотал Витька, высовывая вперед палку. У него нет ни хвоста, ни рогов. Выходит, ему и обижать-то нас нечем. И чего это мы его вдруг как маленькие испугались?

Витька сделал два шага вперед, обогнал Мишку, но тут же испугался своей решительности и остановился как вкопанный, будто оказался пепед зияющей пропастью, где грозила ему смертельная опасность.

- Постой, постой, Миша! - насторожился Витька. - Это вовсе не чудовище, а самый обыкновенный человек, женщина, кажется. Так и есть! Это Ульяна Ларионова. Вот тебе крест святой, она, - перекрестился для убедительности Витька. - Идем! Теперь нечего бояться, - шагнул он к кустам.

Это, действительно, была бабка Ульяна, отставшая от ватаги ягодников, опрокинутая страшным недугом наземь. Никто из голодных людей не обратил на старуху никакого внимания. Каждому своей беды по горло хватало. Когда тут было за другими примечать да участливость проявлять? Под прессом истребительной машины люди с каждым днем теряли не только физические силы, но и остатки нравственных достоинств. По существу они были доведены до такого унизительного состояния, что не способны были на проявления высоких моральных качеств. Попросту в человеке были ханжески истреблены все гуманистические начала, а сам человек доведен до последнего животного отупения.

Братья порядком растерялись, не зная, что им делать. Они впервые столкнулись с таким небывалым случаем, который поставил их в затруднительное положение. Какое-то время оба неловко молчали, собираясь мыслями. Оба понимали, что пожилая, больная женщина попала в страшную беду, оказавшись в безвыходном положении. Вокруг, кроме их двоих ребя-

 

- 329 -

тишек, никого нет. Старухе нужна незамедлительная помощь. Но кто ей ее окажет в этот критический момент? Кроме них - некому. Как это сделать братья и представления не имели. Идти Ульяна не может. Ее надо на руках нести. А разве у них хватит сил справиться с такой задачей?

- Если мы ей не поможем, - заговорил Мишка, - Она помрет. И грех за смерть ее на нас с тобой ляжет. Так дедушка Андрей говорил, а он не такой человек, чтобы зря болтать. За то его и в тюрьму посадили, что он всегда и всем правду говорил. Понятно?

Братья стояли теперь рядом с Ульяной. Несчастную страдалицу с головы до ног облепили муравьи. Они заползали ей в ноздри, в уши, набились в полуоткрытый рот. Несчастная, казалось, не чувствовала укусов осатаневших насекомых, безропотно отдалась им на съедение. Несколько раз ребятишки окликали Ульяну, пытались привести ее в сознание, но больная пожилая женщина оставалась безучастной к их стараниям.

Было похоже на то, что Ульяна отрешилась бесповоротно от всего земного и готовилась навсегда покинуть погрязший в сатанинских смутах подлунный мир, который принес ей столько безмерных страданий. Она ни только не видела ни одного счастливого дня за четыре года ссылки, но и ни разу не вздохнула полной грудью.

Мальчишки настойчиво добивались своей цели. Они не хотели оставить ее на произвол судьбы и настойчиво старались предотвратить несчастье. В конце концов, и Ульяна, против ожидания, очнулась от тяжелого беспамятства, заметила ребятишек. Она вдруг заговорила таким непривычно убийственным голосом, что обоих братьев оторопь взяла. Это был голос выходца с того света. Но мирный тон Ульяниных слов вернул братьям чувство самообладания, и они еще ближе подошли к пострадавшей.

- Каким это ветром вас занесло сюда, ребятки, - прохрипела Ульяна. - Ба! Да это Витя с Мишенькой! И вам не страшно быть в дремучем лесу рядом с умирающей старухой? Это доступно только храбрым людям.

- Мы отстали от остальных, - поспешил объяснить старухе Мишка, как все было. - Шли одни. И тут нечаянно на тебя напали. Скоро ночь наступит. Если тебя оставить здесь, то до утра едва ли ты вытерпишь. Главное, тебе бы как-то на ноги встать, а идти мы тебе поможем.

- Вон чего задумали, - все тем же отрешенным голосом протянула Ульяна. - Обо мне, соколики, уже ни к чему беспокоиться: моя песенка спета, я умираю. Мне уже безразлично, где это делать: в лесу или дома. Здесь мне даже легче богу душу отдать. Никому не мешаю и хлопот никому не доставлю. Вы лучше, ребятки, о себе позаботьтесь, пока ночь не наступила. В темноте с дороги собьетесь. И заплутаться недолго.

Братья смотрели друг на друга в немом недоумении и не знали, что им делать: поступить, как советовала Ульяна или сделать наоборот. После

 

- 330 -

минутного колебания, вопреки Ульяниным советам, ребятишки порешили не отступать от первоначальных намерений. Старуха снова впала в беспамятство, усугубляя и без того затруднительное положение.

- Слушай, Миш,- заговорил Витька, а может, и взаправду нам лучше без нее уйти. Ведь все равно на себе мы Ульяну с тобой не утащим.

- Нет, так не пойдет, - возразил Мишка. - Бог нас с тобой накажет, если мы бросим больную старуху одну среди леса на ночь глядя. Так могут делать только последние негодяи, у которых на душе одна слякоть.

- А как обо всем этом бог узнает, если рядом с нами никого нет? - возразил Витька. - Или ты думаешь, что за нами кто-то издали подглядывает?

- Экий ты бестолковый, - вспыхнул Мишка. - Так могут рассуждать только глупые девчонки, которые мало в чем смыслят. Пойми одно: бог всемогущ и всеведущ. Он видит все, потому что стоит за каждым из нас. От него ничего нельзя спрятать, даже черных мыслей. Понятно?!

Витька лишь сконфуженно шмыгнул носом и не нашелся что-либо возразить на замечания Мишки. Он понял, что спорол чушь и не знал, как оправдаться перед братом. Опустив глаза вниз, стоял как пришибленный.

- Ульяну надо поднять и отвести в Ломовку, - твердо сказал под конец Мишка. - Если не сможем этого сделать, пойдем как можно быстрее без нее. Расскажем обо всем Марье. Они придут и заберут ее.

От Ульяны шел тяжелый дух. Но братья не обращали на это внимания. Им было не до нежных сентиментальностей. Они делали отчаянные потуги, чтобы поставить старуху на ноги. Старания ребятишек придали, наконец сил и самой Ульяне. Она сперва встала на колени, потом - и на ноги. Братья приободрились, смелее повели под руки старуху домой.

Чем дальше уходили братья к Ломовке, тем чаще падала Ульяна на землю, и ребятишкам приходилось начинать все сначала, чтобы продолжить вынужденно прерванный путь. Под конец Мишка с Витькой сами едва держались на ногах и больше, чем наполовину рассыпали по дороге набранные ягоды. Они уже не жалели об этом, а думали как бы скорее добраться до поселка, самим не свалиться в дороге вместе с Ульяной.

Оба они - и Мишка и Витька - не помнили, как дотащились со старухой до Ломовки и как легли в постель. А проснувшись на другой день почти перед самым обедом, с горечью узнали, что бабка Ульяна в приступе отчаяния покончила с собой самоубийством, отравившись нашатырный спиртом, который долго берегла на черный день.

Смерть Ульяны никого не удивила и не встревожила. Даже не вызвала простого любопытства ни у взрослых, ни у детей. Со смертью в Ломовке свыклись как с каждодневной жизненной необходимостью, которая стала в каждом бараке как бы желанной гостьей. Лишь на четвертый день взглянул на труп Ульяны в сарае поселковый комендант и, матерно выругавшись,

 

- 331 -

рысью укатил на оседланной лошади в Усть-Черную. Лишь пыль столбом вздыбилась позади него вдоль всего порядка бараков.

 

4

 

Однажды Екатерина от кого-то узнала, что назавтра назначено сожжение трупов околевших от какой-то "заразной" болезни животных. На самом деле пала всего-навсего одна лошадь и не от какой-то там "заразы", а всего лишь от бескормицы и плохого ухода. Конягу собирались сжечь на костре рядом со скотным двором. Этим решила воспользоваться Екатерина в своих интересах, а попросту кое-что урвать от останков околевшей кобылицы и предупредила об этом Мишку, чтобы был начеку.

Мишка не такой тюфяк, чтобы впустую тратить время. Днем он несколько раз подходил к конюшне, высмотрел, что там делают конюхи. В результате наблюдений выяснил: мясо конюхи поделили между собой, а требуху, ноги и башку свалили на кучу навоза, обложили хворостом и подожгли, делая вид, что все совершают, как и указал санитарный надзор. Это было на исходе дня, когда на Ломовку наползали ранние сумерки.

Когда совсем стемнело, Мишка с матерью отправились на добычу. Заходили к месту сжигания останков лошади со стороны леса, пригибаясь над землей и стараясь не выдать себя какой-либо оплошностью.

В нескольких десятков шагов от конюшни оба остановились. Мишка взял у матери мешок, пошел к костру, а родительница осталась поджидать его возвращения в лощине на овощной плантации. Сторожа нигде не было видно. Он, по-видимому, ушел к конюхам и лакомился вместе с ними дохлой кониной. Он был с конюхами в дружеских отношениях и совместно с ними совершал разные комбинации по части добывания продуктов.

Поднявшись на бугор, парнишка еще раз остановился, чтобы оценить со всей определенностью сложившуюся обстановку. Порывы ветра доносили до Мишки со стороны костра запахи прелого навоза, горелого мяса, жженой шерсти. Ничего подозрительного для тревоги там не наблюдалось.

Кругом тихо, нигде ни звука, ни шороха. Как перед погружением в воду Мишка полной грудью вдохнул воздух и смело шагнул к затухающему костру, который уже едва чадил, не отбрасывая отблесков в стороны.

Заранее заготовленным крюком из толстой проволоки парнишка начал вытаскивать из кучи горячего навоза конскую требуху, которая сильно обжигала руки ж крепко шибала вонью в нос. Торопливо очищая требуху от навоза, Мишка тут же с воровской поспешностью заталкивая ее в мешок. Захваченный охотничьим азартом, парнишка не заметил, как из коню-

 

- 332 -

шни вышли люди, и один из них громко выкрикнул:

- Смотрите-ка, там кто-то копошится у костра. Должно быть, что-то хочет найти для себя, да в темноте не рассмотрит ничего.

Мишку словно плетью по спине протянули. Не успел парнишка осмыслить случившегося, как другой голос высказался еще более угрожающе:

- Это не человек, а зверек какой-то копошится. Жаль, что ружья нет, а то можно было пальнуть в него. Если с хорошей шкуркой, сняли бы ее.

После этих жутких слов Мишку и подавно в жар бросило. Выхватив из кучи еще один кусок вонючей требухи, парнишка со всех ног бросился в лощину, где поджидала его мать. Только добежав до этого условленного места, он остановился и облегченно перевел дыхание. Рад был, что не попался в руки злонамеренных преследователей, иначе снова оказался в комендатуре и получил очередную жестокую порку.

Перекинувшись несколькими скупыми словами, Екатерина принялась рыться в мешке с требухой. Мишка не сразу понял, что мать задумала делать и только когда увидел в ее руках вынутый из-за пазухи нож, догадался о намерениях родительницы: она безумно хотела есть и не могла сдержать нетерпения, чтобы тут же не проглотить кусочек требухи. Глядя на мать, начал раздирать зубами неподатливую добычу и Мишка.

Утром Екатерина аккуратно перебрала и перемыла требуху, разрезала ее на мелкие дольки и посолила в кастрюле. Целую неделю ели ребятишки варево из требухи с сечкой и были очень довольны. Они тут же приуныли, когда эта великолепная еда кончилась. Снова перешли на жалкий голодный паек, от которого скручивало животы и темнело в глазах. И снова им стало тяжко как в заледенелой тюремной камере.

Мишка часто ходил к конюшне, присматриваясь, не собирается ли какая коняга отбросить копыта. Но ни одна из трех заезженных в доску сивух не собиралась пока прощаться с проклятой лошадиной жизнью и попадать в голодные желудки своих не менее несчастных наездников.