- 33 -

ДВА ПРОЦЕССА

 

 

 В главе "Судебная и административная борьба царизма к революционным движением" ("История царской тюрьмы", т.3) М. Н. Гернет анализирует и изучает крупнейшие политические процессы 70-х годов девятнадцатого века — до 1900 года.

К М. Гернет пишет: "В 70—80-е годы в судах прошло значительное число политических процессов... Ознакомление с судебно-политическим и процессами представляет для нас двойной интерес: во-первых, мы знакомимся с этапами революционной борьбы и с участниками этой борьбы, во-вторых, ознакомление с этими процессами показывает нам, какова была классовая юстиция царизма, лицемерно прикрытая лозунгами типа "правда и милость да царствуют в судах".

Пожалуй, и для нас интересно ознакомление с политическими процессами царских времен — и по тем же причинам, которые изложил Гернет, и еще потому, что любопытно сравнить их с политическими процессами", выпавшими на долю нашего поколения, в годы советской власти, начиная с ее становления и до наших дней. Молодежь об иных процессах даже и не слышали, да и те, кто постарше, не всегда о них знают. Можно подивиться тому, как выглядят "правда и милость" — в сущности, принцип каждого честного судопроизводства — в советском суде.

Действительно, в 70-е годы прошлого века процессов бы-

 

 

- 34 -

ло много: это был разгар борьбы русских революционеров-демократов против царской власти, изначальные ростки организованного революционного движения, начатого разночинцами. Тут был и процесс по поводу "Демонстрации на площади Казанского собора", и "Процесс Долгушинцев" (все обвиняемые были представителями интеллигенции, семеро — дворянского происхождения. Был это один из первых процессов пропагандистов-народников), и процесс "Северного союза рабочих", и "Южно-российского союза рабочих", процесс Веры Засулич, процесс "20 народовольцев" (1882г.) и ряд других.

Позволю себе еще раз процитировать Гернета: "Процесс 20 народовольцев 1882 года должен быть отмечен в истории царской тюрьмы как такой, который дал наибольшее число заключенных в Алексеевский равелин... Процесс 20 народовольцев рассматривался Особым присутствием Сената... сведения о нем сохранялись в полной тайне".

"Обширный обвинительный акт объединил по этому делу подсудимых, поставив им в вину несколько разнообразных политических преступлений, в том числе ряд террористических актов... Среди этих террористических актов были, между прочим, 8 покушений на жизнь Александра Второго и убийство графа Мезенцова (позволю себе ворваться в текст Гернета: не помню что-то, чтобы были покушения на жизнь тирана Сталина, а если и были - мы о них не знали и виновных убирали без всяких процессов. - прим. автора). Среди обвинений было похищение через десятисаженный подкоп из Харьковского губернского казначейства более полутора миллионов рублей "на нужды революции" и покушение на экспроприацию из Кишиневского губерского казначейства"...

"Обвинительный акт отмечал издание членами революционной организации обширной литературы в виде журналов "Народная воля" и "Листок Народной воли", а также прочее. Подсудимым было предъявлено обвинение в участии в "тайном сообществе", именующем себя "русской социал-революционной партией" для ниспровержения государствен-

 

- 35 -

ного и общественного строя в империи путем посягательства на жизнь государя и должностных лиц".

Мы опустим подробности о ходе процесса, хотя они занимают у Гернета немало страниц и он все время подчеркивает, что "председатель не считался с требованиями закона и не давал подсудимым высказываться".

Перейдем прямо к итогу. Итак, после процесса над людьми, покушавшимися не только на жизнь царя и его приближенных, но вообще на весь режим и посмевших при этом режиме открыто выпускать подрывную литературу, 10 человек из 20 обвиняемых были приговорены к смертной казни, но казнен был только один человек — Суханов, причем, повешение было заменено ему расстрелом, а 9 человек получили длительные сроки каторжных работ. Остальным тоже выпала на долю каторга, по некоторым она вскоре была сменена ссылкой на поселение...

Эту часть главы о процессах царских времен Гернет заключает словами: "Судебный процесс 20 вошел в историю царского правосудия как один из многих процессов, в которых царское "правосудие" производило свою расправу с участниками революционного движения... в условиях полного отсутствия гласности".

Несколько слов о Вере Засулич, покушавшейся на жизнь петербургского градоначальника Трепова.

До этого Веру Засулич неоднократно задерживали царские чиновники по обвинению в "пропаганде". На этот раз произошло другое. Студент Боголюбов, осужденный в начале 70-х годов на каторжные работы за активную пропаганду революционных идей и призыв к беспорядкам, ожидал этапа в Петропавловской крепости. Однажды крепость посетил градоначальник Трепов. Боголюбова он встретил в крепостном дворе, на прогулке, и тот чем-то вызвал недовольство генерал-адъютанта. Ударом кулака Трепов сбил фуражку арестованного на траву и тут же приказал поднять ее, пригрозив за ослушание карцером.

Случай этот, который нам, прошедшим советскую школу заключения или хотя бы читавшим о тюрьмах и лагерях,

 

- 36 -

кажется ничтожным, вызвал в те ,,проклятые времена взрыв общественного негодования. Выразителем этого негодования и явилась Вера Засулич. Она стреляла в генерал-адъютанта у него же дома, во время официального приема, и ранила его.

Кажется, куда уж дальше! Разумеется, Веру Засулич судили по всей строгости, но... судом присяжных она была оправдана!

Еще один пример: во время процесса 16 террористов, где судили народовольцев, покушавшихся на жизнь Александра Второго и устроивших два взрыва на железной дороге — под Москвой и под Александровском, да еще в столовой Зимнего дворца, и организовавших убийство харьковского генерал-губернатора, пятеро были приговорены к смерти. Но троих сразу же помиловали и отправили на каторжные работы на Кару, один (Ширяев) был заключен в Алексеевский равелин.

Итог? В результате процесса, где 16 человек покушались на жизнь царя и систему — всего 2 смертных казни. А ведь участники движения покушались на жизнь царя не раз, не скрывая своих революционных убеждений и шли на борьбу "с поднятым забралом".

И вновь любопытно провести параллель. И снова я обращаюсь за помощью к Александру Исаевичу Солженицыну — истинной энциклопедии в этих вопросах. В первой книге "Архипелаг ГУЛАГ", в главе "Закон мужает", я нашел все, что мне было нужно.

Я уверен, что огромное большинство читателей "изучало" "Архипелаг ГУЛАГ", но ведь каждый читает по-разному: кому-то западет в душу одно, а у другого пройдет стороной, не вызовет ассоциаций. Я позволю себе остановить ваше внимание на этой главе и для этого вкратце напомню ее.

В главе, ей предшествующей, названной "Закон — ребенок" Солженицын пишет: "Мы все забываем... Я не знаю, свойство ли это всего человечества, но нашего народа — да... Это свойство обидное. Оно отдает нас добычею лжецам".

Далее автор напоминает, что судебные процессы начались

 

- 37 -

после победы революции, в 1918 году. А спроси среднего обывателя из поколения ровесников революции, которые еще и сегодня не глубокие старики, какие он вспомнит процессы? Ну, конечно, Зиновьева и Бухарина, ну Промпартию, еще — быть может "Шахтинское дело". И последние процессы — над инакомыслящими?

Это так, по себе знаю. И у меня только в лагерях память на такие дела прорезалась, так что Солженицын абсолютно прав. Он перечисляет ряд процессов самых первых лет революции, которые вообще остались неизвестны людям — кто уж там говорил о гласности! Цитирует Солженицын и слова печально известного, вошедшего в историю СССР кровавого "главного обвинителя " (слово "прокурор" было запрещено до 1922г.) Крыленко: "Издать стенограммы было неудобно по ряду технических причин". Вот так.

А в процессах 1937-38 гг. был уничтожен и сам Крыленко.

И еще маленький пример: в процессе "Тактического центра" 1920 года, где судили группу интеллигенции только за то, что она — интеллигенция, — немало русских, крупнейших московских профессоров, приговорили к расстрелу — ни за что! На этом процессе промелькнуло имя: Александра Толстая. Оказалось — дочь Толстого, да, именно Льва Николаевича Толстого... И спросил ее Крыленко, что она делала, когда встречались эти профессора и беседовали (в том и была их вина). Ответила: "Ставила самовар". Приговор — три года лагерей...

"Так всходило солнце нашей свободы" — пишет Солженицын.

Вернусь к главе "Закон мужает", в которой Солженицын приводит описание и анализ нескольких процессов 20—40-х годов нашего века. Я выбрал лишь один — только для того, чтобы сравнить степень вины и тяжесть приговоров.

В этой главе и "Процесс Главтопа" и "Дело о самоубийстве инженера Ольденбургера" и "Московские церковный процесс", и... где уж их все сосчитать. Отметим только, что ни в одном из них не было прямого покушения на жизнь кого-либо из "власти имущих", не было намерения

 

- 38 -

свергнуть власть. Всюду, грубо обобщая, были "вредительства", "намерение помешать", "затормозить", "предать интересы", "замедлить поступь", идеологические расхождения. Но зато во всех процессах была массовость подсудимых и единообразие приговоров: расстрел, расстрел, расстрел...

Итак, "Процесс эсеров" (8 июня — 7 августа 1922 года).

Заметим, что к процессу очень торопливо готовились: в то время еще не утвержден был уголовный кодекс СССР, он лишь подан был В. Ленину в Горки для просмотра. 6 статей этого кодекса предусматривали расстрел, но Ленину этого показалось мало, и он добавил еще 6 статей, в частности, "за пропаганду и агитацию и призыв к пассивному противодействию правительству".

Ленин писал: "По-моему, надо расширить применение расстрела... найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией..." И далее: "Суд не должен устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши, без прикрас".

Думается, это письмо "величайшего гуманиста всех времен и народов" в комментариях не нуждается. И не будем тут делать скидок на его болезнь: писал это Ленин до болезни, до первого удара, который постиг его через 10 дней после этого письма - право, словно кара Господня!

За неделю до процесса над эсерами был утвержден Уголовный кодекс и на основании его строились обвинения и выносились приговоры.

Председательствовал на процессе "соратник" Ленина Георгий Пятаков — держался грубо, мешал подсудимым высказываться. Думал ли он тогда, что жизнь оставила ему всего 15 лет, что в 1937 году он сам сядет на скамью подсудимых — с такими же обвинениями, и его постигнет та же участь, что и подсудимых в этом процессе?...

В чем состояло обвинение? В том, что сидящие на скамье подсудимых "развязали гражданскую войну" и прочее в том же духе. По совокупности — "все признаки государственной измены".

 

- 39 -

Тут, по мнению Солженицына, в основе лежала "целесообразность" предъявления самого строгого обвинения: в отличие от меньшевиков, эсеры в эти годы еще были опасны для большевиков, за ними могли пойти крестьянские массы — они за ними шли и в революцию — и потому целесообразно было их убрать, добить. А уж техника — всего за пять лет советской власти — была куда как хорошо разработана. Назвали подсудимых "шпионами", — ведь позже тоже разного вида шпионами стали все, уничтоженные без суда и следствия, как видно универсальную нашли "формулировочку".

Вся цепь обвинений была хорошо подобрана прокурором (к этому времени снова ввели этот "титул", и первым его обладателем в таких процессах стал Н. Крыленко). Обвинили подсудимых и в терроре, хотя никаким террором эсеры уже давно не занимались и это было ясно даже из речи самого Крыленко. Даже в обвинительном заключении постеснялись написать про террор: только значилось, что "у некоторых обвиняемых зрели замыслы на эту тему".

Главное и, пожалуй, наиболее яркое обвинение было в том, что "партия не донесла на себя". Это было обвинение вполне удобное — его показаниями свидетелей подкреплять не приходилось, а то показания такие "жидкие" были, что даже суд чувствовал себя неловко и, хотя все было решено заранее, все еще искал для свидетельских показаний каких-то "подпорок".

И вообще, в сердцах выпаливает Крыленко: "Ожесточенные вечные противники!" Вот кто такие подсудимые — а тогда и без суда ясно, что с ними делать.

Итак, в августе 1922 года, когда "под лазурным небом, синими водами плыли за границу наши первые дипломаты и журналисты", Крыленко произнес решающие слова: "Для нас намерение — или действие — никакого решающего значения не имеет... Приговор должен быть один: расстрелять всех до одного".

Но поскольку дело все-таки получило слишком широкий резонанс и уж очень явно было шито белыми нитками,

 

- 40 -

Крыленко великодушно оговаривается, что сказанное прокурором не является указанием для суда" — как будто в мировой юрисдикции и правопорядке такие вещи вообще оговариваются!

Трибунал выносит приговор: 14 расстрелов, остальным - тюрьмы и лагеря самого строгого режима, без права переписки, с конфискацией имущества и т. д. Все члены семей осужденных (по литерной статье ЧС — члены семьи), разумеется, тоже были репрессированы и отправились — кто в Белозерск, кто на Соловки, а кто и на Крайний Север (он тогда еще не был достаточно освоен для этой цели, так что их можно считать почти "советскими лагерными первопроходцами").

Ну как не снять шапку перед одним из подсудимых — Либеровым, который в своем последнем слове, не сомневаясь в исходе процесса, заявил: "Признаю себя виновным в том, что в 1918 году я недостаточно работал для свержения власти большевиков..."

Подсудимый Берг сказал в своем последнем слове: "Считаю себя виновным в том, что не смог со всей силой бороться с так называемой рабоче-крестьянской властью, но надеюсь, что мое время еще не ушло".

К сожалению, ушло... Он, разумеется, был расстрелян. Другие обреченные говорили, что оставшиеся в живых, уцелевшие, сохраняют за собой право продолжать — они подразумевали тех, кто еще был на воле. Немногие из них уцелели. И все же мы знаем, что теперь, после большого перерыва, продолжатели все же нашлись.

Пусть мотивы у них другие, общедемократические или национальные, но и они, уходя в тюрьмы или на каторгу, оставляют за собой право продолжать - и людей, которые, вопреки всему, продолжают.

Если даже и не знаем мы их имен, все равно мы сердцем— с ними. Мы тревожимся за них, желаем им сил. Это ведь вам не с царским режимом бороться. Разве серьезный это был противник — куда там!