- 141 -

Глава 25. Новогодний подарок

 

Строительство ГРЭС велось в 18 километрах от Ташкента и называлась «Кадырьястроем». Это была первая большая стройка в моей жизни, и я начинал на ней в должности техника-строителя. Начальство быстро обратило внимание на мое рвение, смекалку и неожиданно открывшиеся организаторские способности. Все чаще мне поручали задания, выполнение которых требовало и знаний, и инициативности, и умения ладить с людьми.

Через год у меня даже появился свой «выезд» — персональная верховая лошадь. Нетрудно вообразить мою радость от первого посещения Арпапая в седле! Впрочем, нетрудно и представить, как сильно от неумения ездить верхом я тогда рассадил себе в кровь соответствующие нежные места. За лошадью я ухаживал с удовольствием — чистил, мыл, скреб, расчесывал гриву...

Каждому советскому строителю хорошо было известно неимоверное напряжение уходящего года, когда в последние недели, дни, часы надо вместить чудовищную громаду плановых показателей. Приняв жестокий темп, который набрала стройка, я дневал и ночевал на своем объекте — крошечной гидроэлектростанции.

Дома, на Арпапае, я бывал наездами. Обычно приезжал только по пятницам, этот день был выходным в мусульманских республиках СССР. Да еще появлялся раз в месяц в ОГПУ для регистрации — даже после ссылки, «на минусе», государство приглядывало за таким опасным типом, каким был я.

Выполнение годового задания я воспринял, как свой личный успех. Как и мой непосредственный начальник Борис Николаевич Рындин, по каждой строке отчета я

 

- 142 -

мог назвать количество и качество затраченного труда. «Ты настоящий инженер, хоть и без диплома»,— говорил Боря Русак, и я никогда не останавливал его, так это разливалось медом по сердцу.

Новый 1932 год я встретил на стройке. На Арпапай выбрался после того, как «мою» гидроэлектростанцию приняла государственная комиссия. Через несколько месяцев строительные работы будут завершены в полном объеме.

Под зимним солнцем сталью отливали мутные воды Бозеу. Голые деревья на берегах канала отбрасывали на дорогу синие тени. Рванув калитку, я пробежал по дорожке, одним прыжком взлетел на лестницу. В разоренной комнате меня встретили потухшие глаза Ани.

— Всех сегодня ночью забрали,— осевшим голосом сказала она.— Вот повестка. Впрочем, ты можешь бежать.

И Аня протянула мне листок желтоватой бумаги.

— Зачем? — поразился я.— Страна хоть и большая, а спрятаться негде. Лучше я вернусь на стройку, возьму расчет.

— Делай, как заешь. В таких делах каждый сам себе советчик.

Я повернулся было уходить, но девушка, рыдая, бросилась мне на грудь. Ей нужно было с кем-то выплакать свое горе: самым дорогим для нее арестантом был Яша. Все мы знали, что они в скором времени собираются пожениться.

— Успокойся, Аня,— просил я.— Лучше давай порадуемся, что ты к ним на крючок не успела попасть!

В ответ она вся задрожала, и текущие ручьем слезы пришлось осушать поцелуями. Не сразу мне пришло в голову, что Яше картина моего с Аней прощания, вероятно, не слишком бы понравилась...

В конторе «Кадырьястроя», как всегда в конце рабо-

 

- 143 -

чего дня, было многолюдно. Я терпеливо дожидался, когда Борис Николаевич останется один.

— Вот чертовщина! — вырвалось у него в ответ на мое невеселое сообщение.— Я без тебя, как без рук.

— Боря Русак заменит. Через неделю он закончит сессию.

— Что ж, возможно, тут есть резон,— Борис Николаевич удобнее устроился в кресле.— Позови, пожалуйста, бухгалтера.

Честно говоря, я не ожидал, что расставание будет таким легким и беспечальным. Моя трагедия была только моей. Лишь ставя подпись на справке о моем увольнении в связи с вынужденным отъездом Борис Николаевич пробормотал:

— Потребуется, дам тебе самую положительную характеристику. Хоть тут останусь человеком...

Ночевал я на Арпапае. Спал в разгромленной комнате, как убитый. Утром, собрав вещи, отправился к следователю. Оказалось, пропуск был выписан им еще два дня назад. Однако за опоздание следователь меня не корил. Встретил приветливо, радушно, как доброго знакомого. После моих ответов на протокольные вопросы сказал:

— Не хочу тянуть резину, Лейтман. В общем следствие закончено. Вы, как и другие, проходившие по делу, обвиняетесь по пятьдесят восьмой статье. Лично вы — в том, что находясь в Ташкенте, продолжали заниматься нелегальной политической деятельностью, выражавшейся в создании под видом жилой коммуны тайной организации, в создании нелегальной кассы взаимопомощи, в коллективном чтении и обсуждении писем, а также статей из журналов и газет, поступавших из Палестины, демонстративных проводах отъезжающих, — следователь веером раскинул на зеленом сукне стола фотографии, запечатлевшие отъезд Левитов, — в связях с ссыльными других направлений...

 

- 144 -

Монолог прервал толстый военный в ремнях, с орденом Красного Знамени на гимнастерке. Наклонившись к следователю, он что-то шептал ему на ухо.

— Елки-моталки! — следователь стукнул кулаком по столу.

— Ладно, никуда он не денется,— военный кивнул в мою сторону.— Мы должны ехать немедленно.

— Вот вам повестка,— следователь Протянул мне знакомый прямоугольник желтоватой бумаги. — Придете завтра. Распишитесь в получении и идите.

Он не допускал и мысли, что я могу исчезнуть.

Ошеломленный, я стоял возле двухэтажного каменного здания ОГПУ. Едва пробило полдень. Мимо проходили люди, катили по булыжной мостовой фаэтоны. У тротуара замер большой черный автомобиль. Подумать только, даже наш бедный быт стал частью обвинения, «тайной организацией под видом жилой коммуны»!

На Арпапае мы сдавали свои невеликие заработки «казначею», в роли которого выступал попеременно каждый из нас: Ефим Ольшанский, Изя, я или Аня. Так формировалась доходная часть бюджета. Расходную часть мы обсуждали нередко в жарких дискуссиях. Денег должно было хватить и на скромное питание, и на квартплату, и на одежду, и на книги, и на театр... Когда кто-нибудь из нас шел устраиваться на работу, то надевал единственный на всех приличный костюм. Еще мы считали очень важным слать хотя бы небольшие суммы родным: так мы давали понять, что находимся на свободе и ни в чем не нуждаемся. Помогали мы деньгами и своим ссыльным товарищам, когда те оказывались «на мели».

Я почувствовал волчий аппетит. Словно магнитом, потянуло на запах уличного мангальчика. Я взял несколько палочек шашлыка, душистую лепешку и жадно, давясь и задыхаясь, принялся за еду.

 

- 145 -

Поздно ночью я пробрался через парк к зданию обсерватории, постучал в знакомое длинное окно. За темным стеклом появилось заспанное лицо Святослава. Всмотревшись, он распахнул створки.

— Не зажигай света,— попросил я.— Наших всех забрали.

Святослав помог мне перелезть через подоконник. Галя зажгла ночник. Внимательно выслушав меня, она посоветовала сознаться в чтении недозволенной литературы, участии в проводах и категорически отрицать все остальное. Она тоже не допускала мысли, что можно бежать.

Галя сидела на широкой кровати, закутавшись в одеяло.

— Судя по всему, они уже отправили дело для вынесения приговора,— ночник освещал тонкую кожу, нежный овал лица, густые волосы, упавшие на плечи.— В чем-то надо, видимо, признаться. Все отрицать — только озлобить гепеушников.

— Чтобы бороться, надо выжить. Чтобы выжить, надо изворачиваться,— Святослав в длинной, мешком ночной рубашке подошел к окну.— Я, как всегда, согласен с Галей. Прощай.

Он легко поднял меня на руки и опустил через подоконник прямо на посыпанную гравием дорожку. Стукнула оконная рама. Погас бледный свет. Высоко над ночным парком горели в небе звезды.