Глава III

 

С Гончаруком я прожила до конца войны. Это были очень тяжелые годы - ничего не может быть хуже, чем жить с нелюбимым человеком. Но в конце

 

концов, он сумел сделать то, для чего был предназначен - вывез нас на "материк".

Итак, в 1946 году мы прибыли, наконец, в Москву. Здесь была моя мама. Она отбыла 5 лет карагандинских лагерей как ЧСИР (Член семьи изменника Родины) - за своего мужа Михаила Островского. Его расстреляли в декабре 37-го года в Лефортове, мама освободилась в 1942 году. Она жила под Москвой, в Тайнийке, у своей родственницы. Туда мы и заехали.

И там же мы расстались с Гончаруком.

Но он сказал, что ребенка не отдаст мне ни за что. Мама убеждала меня, что я обязана в первую очередь думать о тех детях, у которых нет отца. А я утешалась тем, что у Василия семь пятниц на неделе, ребенок ему скоро надоест, и Лялька все равно будет со мной. В общем, уезжали мы из Москвы втроем: Лера, мама и я.

Мой дядя Витя - мамин брат, тот самый, который во время войны спас моих детей, забрав их из детдома, жил в это время с женой Раей и моей второй дочкой Кирой в одном из районных центров Азербайджана - Кедабеке. Бабушки моей давно уже не было в живых.

Старшая моя дочка Наташа, окончив 7 классов, поступила в педучилище в Баку.

Ей надо было возможно скорее получить специальность и начать работать.

В Баку я оставила на вокзале маму и Леру, а сама отправилась искать общежитие педучилища, где жила Наташа. Я нашла его. Мне сказали, что она куда-то вышла, наверное, скоро придет. Я села на скамеечку возле общежития, хотела подождать, но у меня так колотилось сердце, что я не могла сидеть. Я потихоньку пошла по улице. Кругом были люди. Некоторые обгоняли меня, некоторые шли навстречу. Навстречу шла девушка в белом беретике. Она посмотрела на меня безразлично и прошла мимо. Я позвала ее: "Наташа". Она совершенно не походила

 

на ту шестилетнюю малышку, которую я оставила 10 лет назад, но я четко знала, что это она. Она обернулась, удивленно посмотрела на меня и спросила: "Простите, а где мы с вами встречались?"

Вот так это было.

Мы поехали в Кедабек с мамой и с Лерой, договорившись, что Ната отучится этот семестр в педучилище, а со второго полугодия пойдет в 8-й класс. Я еще не знала, как я устроюсь, но я и мысли не хотела допустить, что моя дочка останется без настоящего образования. А в Кедабеке была Кира. Она училась в 6-м классе, худенькая, черненькая - они с Лерой очень походили друг на друга. И обе похожи на отца.

Мы погостили немного в Кедабеке" но делать там было нечего, и я устроилась на работу в другом районном центре Азербайджана - в Шамхоре. Он был раза в два больше Кедабека, и, соответственно, больше было возможностей для работы. Я стала работать плановиком в местной артели. Артель была большая, многоплановая - в масштабе района это было, пожалуй, ведущее производство.

Наташа училась в 8-м классе шамхорской школы-десятилетки, Кира - 6-м, Лера - во 2-м. Киру Рая оторвала, что называется, с кровью от сердца. У нее никогда не было своих детей, и Киру она просто обожала.

Время было послевоенное, карточная система, жить было трудно.

Я не ошиблась в своем прогнозе относительно Гончарука: через несколько месяцев он приехал в Шамхор. Не принять его я не могла, с ним была Лялька. Но уже четко знала, что жить с ним я не могу. Через неделю он уехал к себе на родину, в прикарпатскую Украину. Лариса осталась со мной.

Все знакомые смотрели на меня, как на сумасшедшую: "Такое трудное время, четверо детей, и отказаться от мужа, надо думать о детях." Но я думала именно о детях. И о том, что "не хлебом единым..."

 

Но в Шамхоре мне пришлось проработать только год. Через год местные власти, очевидно, ознакомившись с такой наукой, как география, установили, что Шамхор находится слишком близко от турецкой границы, а потому люди, отбывшие срок по 58-й статье, проживать там не должны. И меня выслали. Но, предварительно провели со мной беседу. Какой-то майор, из местных, интересовался моими анкетными данными. В первую очередь, он обратил внимание на место моего рождения - г. Берлин. В связи с этим он хотел выяснить мои взаимоотношения с фашистами. Я пыталась ему объяснить, что я родилась в' 1906 году, когда фашистов в Берлине не было, и даже самый проницательный человек не мог предвидеть, что они когда-нибудь там будут. Это никак до него не доходило. Но окончательно его вывело из себя то, что высшее образование я получила, закончив институт Народного хозяйства им. Плеханова. "Послушайте, - возмущенно сказал он, - зачем такую нехорошую неправду говорить? Плеханов был меньшевик и вредитель, как может быть институт его имени!"

Вот такой "просвещенный" деятель и определил срочную необходимость моего отъезда. Куда мне ехать - это не указывалось, требовалось только, чтобы я уехала из Азербайджана. У меня была 38-я статья положения о паспортизации, согласно которой мне запрещалось жить в городах: краевых, областных, пограничных и прочее, и прочее, и прочее. Жить можно было "на кочке, посреди болота". Но у меня и кочки подходящей не было.

И тут моя тетя Рая вспомнила, что одна из медсестер, работавших в Витиной 'больнице, родом из г. Кропоткина Краснодарского края (станция Кавказская). У ее матери там свой домик, хоть будет куда выехать.

Эта медсестра сказала, что ст. Кавказская -большой железнодородный узел, очень много предприятий, организаций - вполне можно устроиться на работу. Ну, а для меня, как для бедной Тани, "все были жребии равны" - в Кропоткин так в Кропоткин.

 

Но как быть с детьми? Рая, обрадовавшись возможности получить обратно свою любимицу, предложила, чтобы Кира пожила у них. Мама соглашалась, пока я не устроюсь, остаться в Шамхоре с Наташей и с Лерой, но категорически отказывалась оставить у себя Ларису. "У нее есть отец, пусть он о ней беспокоится." Как я ее ни просила и ни уговаривала, она не соглашалась. "Он хотел иметь своего ребенка, вот пусть и имеет." Я не могла брать с собой шестилетнюю девочку, я ехала буквально в "белый свет" и не очень надеялась на Витину медсестру.

Я написала Гончаруку, что вынуждена привезти к нему Ларису. Он ответил мне телеграммой, что очень рад, ждет. И отправилась я с Лялькой в райцентр Новоселицу Черновицкой области, где жил и работал Гончарук. Ну, о том, как я оставила там Ляльку (уезжала я ночью, когда она спала), как ехала потом из Новоселицы в Кропоткин - лучше не вспоминать.

Мать Витиной медсестры в Кропоткине приняла меня не слишком радушно, но все-таки на какое-то время крыша над головой у меня была.

Я ходила по Кропоткину в поисках работы, питалась перловой кашей и чаем в столовой, чтобы сэкономить, и думала о том, что необходимо как можно скорей посылать деньги маме и детям.

Но мне повезло. Через несколько дней я устроилась на должность экономиста в плановый отдел строительно-восстановительного участка Северо-Кавказской железной дороги. Плановый отдел состоял из двух человек - начальника (он назывался ст. инженер по планированию) и экономиста. Я сняла угол у одной симпатичной старушки, вроде бы устроилась. Управление железной дороги считалось военизированным, начальник у нас был майор, и для того, чтобы заговорить с ним, надо было сказать: "Товарищ майор, разрешите обратиться?"

Работали, как правило, и вечерами, и но воскресеньям (правда, по воскресеньям только

 

полдня). Многие работавшие там женщины (в большинстве семейные) старались под разными предлогами уклониться от вечерних и воскресных работ.

Я, наоборот, рада была какому-нибудь делу (все же лучше, чем сидеть в своем углу и выслушивать жалобы своей хозяйки) и охотно работала по вечерам, чем заслужила расположение начальника. По-моему, он вообще ценил работу не столько по качеству, сколько по количеству затраченного времени.

Мы решили, что мама с детьми останется в Шамхоре до весны, все-таки Наташа была в 9-м классе, - не хотелось ее срывать посреди учебного года. До весны было уже недалеко, я посылала им львиную долю своей зарплаты, которая неожиданно осенью увеличилась. Дело в том, что мой непосредственный начальник - ст. инженер по планированию, очень сильный и опытный работник, оказался пьяница. Однажды, когда кассир заболел, а он ехал в Армавир в командировку, ему поручили выплатить зарплату тамошним нашим рабочим (мы строили там вокзал). Он получил под расписку большую сумму и половину ее пропил. Его судили, так как попутно выяснилось, что он брал взятки у прорабов, делал приписки. И наш майор предложил мне работу ст. инженера.

Работа мне нравилась, я ездила в Ростов в командировки, командировочные увеличивали мою зарплату. Но Независимо от зарплаты поездки в Ростов были интересными. Город большой, очень оживленный (недаром о нем говорили: "Одесса - мама, Ростов -папа"). А для меня, с 1936 года видевшей только лагеря, потом специфически лагерный Магадан или медвежьи углы, вроде Шамхора и Кропоткина, Ростов был особенно интересен.

Очень неплохой театр, хорошие концерты. Правда, развлекаться доводилось редко - в Управлении тоже работали по вечерам, но все же иногда удавалось. Однажды попала на читательскую конференцию приехавшего в Ростов Ильи Эренбурга. По поводу его

 

романа "Буря". Было очень много выступлений, в том числе много критических замечаний: профранцузские настроения, недостаточная ортодоксальность главного героя и т.д.

Эренбург в своем заключительном слове поблагодарил собравшихся за интерес к его роману, за критику. А потом вынул из кармана какую-то бумажку и сказал: "А теперь я хотел бы познакомить вас с мнением еще одного читателя." И прочел: "Находясь на отдыхе, с большим интересом и удовольствием прочел роман Эренбурга "Буря". И. Сталин."

Больше критических замечаний не было.

Весной приехала мама и дети, мы сняли комнату. В сентябре девочки пошли в школу - Наташа - в 10, Кира - в 8, Лера - в 4 классы. Зарабатывала я прилично, но жили мы все-таки трудно - большая семья.

Кругом было много женщин, потерявших мужей на войне, им тоже было нелегко. Моя должность -ст. инженер - относилась к номенклатуре управления дороги. Я очень долго числилась и.о. (исполняющая обязанности), меня не утверждали по анкетным данным. Но в конце концов утвердили. Я была очень рада, все же какая-то определенность. Наташа к этому времени окончила школу и поступила в Ставропольский институт иностранных языков. Кира отдыхала в Кедабеке, должна была скоро приехать. Лера была в пионерлагере.

Утром 20 августа я только успела поговорить с Наташей по телефону (она была в Ставрополе), поздравить ее с днем рождения, ко мне подошла девушка из нашего отдела кадров и сказала, что начальник просит меня зайти на минутку. Я пошла.

В отделе кадров, вместо начальника, сидел человек в форме НКВД. Он предъявил мне ордер на арест. Так началось мое третье по счету "хождение по мукам".