ГЛАВА 3

ОКОНЧАНИЕ ДЕЛА

Однажды вызвали меня к следователю. За столом знакомый мне офицер-литовец. Улыбается, справляется о здоровье, дает мне в руки мое дело. Объемистая папка. Я удивляюсь. Откуда у меня может быть столько вины, чтобы исписать такую гору бумаги? Он разрешает мне листать папку, читать не торопит. Читаю свидетельства соседей, знакомых - около двадцати человек. И никто ничего не сказал обо мне плохого. Некоторые, напротив, писали, что я добросердечная, что при немцах помогала русским военнопленным. Читала, а сама думала, что вот сейчас зайдет один из тех военнопленных, которому я помогла "уйти", и меня освободит. Ну, думаю, все же есть на свете правда. Вот теперь-то точно отпустят домой.

От радости я многого в деле и не прочла. Подписала. Офицер разговаривает со мной запросто, как будто мы на воле. Я осмелилась спросить: "Скажи, ведь теперь я действительно пойду домой?" Он машет головой: "Нет, Нина. Твой следователь никого просто так не отпускает. Лишь суд может разобраться. Но все равно дадут небольшой срок, к примеру, три года, с учетом уже отбытого времени в тюрьме. До лагерей доедешь, получишь пару посылок от родных и домой". Потом начал рассказывать мне как хорошо в лагере, что там почти свобода. Одним словом успокоил он меня, уговорил. Пообещал приблизить суд и сообщить маме, когда он состоится. В камеру-палату я вернулась почему-то очень радостной.

Незадолго до суда меня вызвал надзиратель и куда-то повел. Пришли на какой-то маленький дворик, выложенный булыжниками, у стены - скамеечка. И что вы думаете, там я увидела свою маму и сына. Это было тайное свидание, которое устроил нам последний мой следователь-литовец, при котором я подписывалась под свои делом.

Должна сказать, что эта встреча для всех нас была очень

тяжелой. Мы все, в том числе и сын, от волнения не могли говорить. Мама принесла мне цветных ниток, иголку, множество всяких тряпочек, чтобы я могла что-то вышить для будущего малыша. Мама сказала мне тогда, что и она, и мой сын больны и добавила, что вряд ли меня дождется из заключения. Мне тогда показалось, что им было очень тяжело и плохо, а мне — хорошо. Мне стало очень стыдно перед ними, ведь они страдали из-за меня, хотя и я страдала ни за что. Не долго длилось наше горестное свидание. Прощаться было тяжело. Мать держала внука, а я обнимала сына, плакала и не хотела отпускать его. Мама, отвернувшись, чтобы не видеть моих страданий, тянула внука к себе, пыталась оторвать от меня, а я не могла отпустить его... Это было последнее мое свидание с матерью. Близко я ее больше никогда не видела.