ТРАДИЦИИ ВЕРХНЕУРАЛЬСКОЙ ТЮРЬМЫ

 

У вновь прибывших в изолятор вызывала удивление система добрых отношений заключенных с администрацией тюрьмы. Если за воротами тюрьмы в то время за нечаянно оброненное слово прятали людей в тюрьму, то в изоляторе за каменной стеной была свобода слова, фракций, группировок, партий и печати (рукописной). Политический режим в Верхнеуральском изоляторе напоминал политический режим после февральской революции 1917 года, когда в стране была всеобщая и полная свобода. Все камеры в Верхнеуральском изоляторе, а также все тюремные дворы в часы прогулок заключенных были свободным государством в государстве без свободы. На прогулках во дворах и в камерах тюрьмы все заключенные свободно собирались на собрания, где выступали представители противоборствующих групп и фракций. Именно свобода слова и собраний в изоляторе разбила оппозицию на многочисленные группы и течения. Сбылось пророчество ученого большевика Осовского, считавшего опасным заблуждением параграфы устава и программы партии, в которых было сказано, что партия большевиков с различным классовым составом и при отсутствии свободы в ней будет всегда единой и единственной. В дни праздников мы выходили на прогулки с красными знаменами (из белых тряпок, выкрашенных марганцовкой) и пели песни революции, после чего все собирались в один круг и начинали митинг, на котором выступали лидеры противоборствующих групп. Несмотря на множество течений в оппозиции, значительная часть из них стояла на «Платформе оппозиции», представленной XV съезду партии. Лишь меньшинство из них было враждебно оппозиции и большевикам, считая их «седыми пережитками», мешавшими им создавать свою свободную организацию. Особняком от всех стояли сионисты, руководимые Шапиро и Вульфовичем.

А рядом с нами через стенку находились члены меньшевистской партии РСДРП («Союзное бюро») с ее второстепенными вождями— Иковым, Сухановым и прочими. А по

 

соседству с ними в камерах были армянские дашнаки и грузинские меньшевики, за стенкой с которыми жили русские эсеры (социалисты-революционеры) со своим единственно оставшимся в живых вождем Комковым...

 

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ В ВИШНЕВОЙ РЯСЕ. НЕУЖЕЛИ САМ ПАТРИАРХ?

 

Наиболее приметным в изоляторе в те дни был пожилой священник в темно-вишневой рясе с золотым крестом на шее. Он днем и вечером гулял на северном прогулочном дворе тюрьмы в сопровождении конвойного. В те дни в северном крыле тюрьмы сидели около 350 заключенных, которые через оконные решетки видели и слышали два раза в день священника в темно-вишневой рясе. В целях конспирации он сам с собою разговаривал негромко на английском и французском языках. Он говорил, что привезли его сюда из Ярославского политизолятора, где он сидел семь лет инкогнито. Он говорил еще, что в Ярославском изоляторе сидят без имени под номерами члены свергнутого большевиками Временного правительства России, а с ними рядом генералы бывшей армии вместе с Брусиловым...

Еще он рассказал, что президент Америки Рузвельт один раз в месяц присылает в его адрес продуктовую посылку. Мы тогда подумали, что, может быть, сей странный старец с золотым крестом на шее был известный всему миру патриарх России Тихон, чудным образом оставшийся в живых, хотя объявленный Советской властью умершим?

 

ПРИШЛИ РАССТРЕЛИВАТЬ

 

...Однажды среди ночи в нашу камеру ворвались десять человек чекистов с пистолетами в руках. Мой сосед по койке Глискавицкий Ной, испугавшись, сказал мне, что нас пришли

 

расстреливать. Однако нас тогда не расстреляли. Сделав обыск в камере, чекисты вскоре вышли в коридор. Лишь утром на прогулке мы узнали, что вчера убили Кирова...

 

ОДИН ИЗ РАССКАЗОВ КАМЕНЕВА: КНЯЖНА УРУСОВА ПЕРЕД СУДОМ

 

Детство Урусовой прошло на хуторе около реки Росвы в Калужской губернии. Своих родителей она не помнила и ничего об их жизни не знала. Когда она спросила однажды тетку Аксинью о родителях, то, к своему несчастью, узнала, что их нет в живых — они умерли.

Считая себя круглой сиротой, она затаила обиду на свою судьбу. Одиночество привязало ее к тетке Аксинье, которую Урусова полюбила как мать родную, заменившую ей родителей.

Своих детей Аксинья не имела и любила девочку как свою дочь. Будучи из бедных хуторян, она рассказывала подраставшей девочке, как трудно ей было жить на свете безграмотной, темной.

Девочка запомнила эти слова. Они глубоко засели в ее сознании. Она старательно училась, со всей прилежностью усваивая все то, что преподавали ей в школе. Когда девочка окончила среднюю сельскую школу, Аксинья выхлопотала ей направление в Московский институт политического просвещения. Так Урусова оказалась в Москве.

Хорошая успеваемость в учебе и добрый, общительный характер Урусовой привлекали к ней внимание студентов и преподавателей. На втором курсе института ее выбрали членом бюро комсомола, и она стала душой и любимицей студенческой молодежи.

Шли годы. Учеба в институте подходила к концу. Перед экзаменом ее спросили, куда она хотела бы поехать на работу. Девушка ответила, что хочет поехать на свою родину — в Калужскую область. От Аксиньи она получала письма, в

 

которых та звала ее домой. С радостью она готовилась вернуться в родные места.

Но судьба решила иначе: на выпускном студенческом вечере она приглянулась секретарю ВЦИК Енукидзе, который, заметив ее, предложил поступить на работу в Кремлевскую библиотеку. Не без колебаний она согласилась и пошла навстречу своей судьбе. Она побоялась отказать такому высокопоставленному человеку.

Кипучая деятельность в Кремле сперва увлекла Урусову. В Кремлевской библиотеке был огромный книжный фонд древней и современной литературы. Она подбирала нужные книги, заказанные для Сталина и для других известных деятелей партии. Эта работа нравилась ей. Девушка с раннего детства любила книги, просиживая в школьной библиотеке до позднего вечера. Ее материальное и бытовое положение складывалось отлично. В закрытом кремлевском распределителе она могла получать все, что было угодно. Она даже приглашала на жительство к себе Аксинью. Но та отказалась, ответив, что «в Москве ей делать нечего».

На глазах Урусовой проходил XVII съезд партии. Она оформляла для делегатов съезда книжные выставки, встречалась и беседовала с ними. На ее горизонте не было ни единого облачка... На душе царили спокойствие и благодушие. Ей казалось, что в таком же состоянии находится и вся страна, все люди...

И вдруг грянула гроза... Что-то завертелось вокруг...

Урусова по секрету узнала, что на съезде партии забаллотировали Сталина. Во время тайного голосования при выборах нового состава членов ЦК за Сталина проголосовали только 100 делегатов съезда, а остальные 1100 делегатов голосовали против него. При этом из всех делегатов единогласно был избран в члены ЦК КИРОВ. Тогда еще никто не догадывался, что эти выборы сыграют роковую роль в судьбе партии и советского народа.

Вскоре после съезда был убит соперник Сталина — Киров. Вслед за этим начался сталинский террор. По всей стране

 

пошли расстрелы невинных людей, якобы повинных в убийстве Кирова. 6 декабря в газетах были опубликованы приговоры о расстрелах более ста «террористов» в Ленинграде, Москве, Минске и Киеве, а 22 декабря выяснилось, что убили Кирова не эти расстрелянные, а «бывшие члены зиновьевской оппозиции» во главе с Николаевым, Котолыновым и другими.

Это было преддверием к уничтожению более тысячи делегатов XVII съезда партии, осмелившихся поднять руку против Сталина во время голосования. Все эти 1100 делегатов были старыми большевиками, активными участниками трех русских революций. Они были введены в заблуждение фракционной «семеркой» Сталина в 1923—1927 годах и явно пытались на XVII съезде партии обуздать этого палача своим голосованием против Сталина за Кирова.

Они были расстреляны как «враги народа»... Студентов коммунистических вузов в подавляющем большинстве исключали из партии, высылали в Сибирь и Казахстан. В Москве и Ленинграде закрыли Государственный институт журналистики, Институт Красной Профессуры, Коммунистический университет трудящихся Востока, Университет имени Свердлова, Университет имени Зиновьева и другие.

Страна вздрогнула, охваченная ужасом.

Зиновьева и Каменева обвинили в организации убийства Кирова и арестовали. Готовились новые аресты и расстрелы. Каждый день газеты заполнялись клеветническими Доносами на коммунистов, на советских людей, которых обвиняли во вредительстве и терроризме.

Все эти события последних дней изменили взгляды Урусовой.

Раньше она с именем Сталина связывала будущее Советской России, теперь же увидела в нем тирана России и Населяющих ее народов. Урусова все чаще стала задаваться вопросом: «Имею ли я право не замечать, как мучается наш Русский народ? Нет, не имею. Если я не замечаю страданий

 

народа, закрываю на них глаза, то этим я содействую преступлениям против него. Нужно бороться против угнетателей народа. Нужно убрать его мучителей. Надо убить тирана».

Ее решение убить Сталина созрело мгновенно. Но как его осуществить? У нее нет оружия. А если бы было, она все равно не могла бы воспользоваться им — к Сталину ее не допустят.

Что же делать? И внутренний голос твердил ей настойчиво: надо убить тирана, этого требуют невинные жертвы и будущность России.

С помощью друзей она смогла достать ядовитый порошок, которым стала пересыпать страницы книг, отобранных для Сталина. Это нужно было делать осторожно, чтобы не привлечь внимания секретного агента. Она успела пересыпать ядом только несколько книг, как ее подкараулил следивший за ней агент и задержал.

Долгие дни и ночи тянулись в одиночной камере на Лубянке. Ее допрашивали по десять часов ежедневно. Следователи менялись, кричали, угрожали расстрелом. Но она держалась с достоинством, у нее не дрогнул ни один мускул.

Она сказала следователю, что ей стыдно вспоминать свою сытую и красивую жизнь в Кремле. Теперь она знает, как страдает советский народ, какой ужасный режим установил для него этот тиран. Народ сидит в тюрьмах и проклинает Сталина. А закончила она свои показания смелым и решительным заявлением: «Я хотела убить Сталина. Я хотела, чтобы народ свободно вздохнул. Я смерти не боюсь».

Такая откровенность Урусовой доводила раздраженных и озлобленных следователей до белого каления. После длительных совещаний они решили допросить приемную мать Урусовой, Аксинью, которую привезли из Калуги. Следователи потребовали от нее честного признания: кто родители Урусовой и где они теперь? Аксинья молчала двенадцать дней. Ее пытали, отчего она едва не умерла. На тринадцатый день Аксинья призналась во всем.

Она рассказала, что родители Урусовой не крестьяне, а потомственные дворяне. Они не умерли, а в 1918 году бежали

 

за границу. Ее отец — родовитый князь Урусов — был крупным калужским помещиком. У него, кроме имения в Росве и богатого дома в Калуге, был еще крахмало-паточный завод на Уфе. С момента бегства князей Урусовых за границу прошло 18 лет, а известий от них с тех пор не поступало.

Следователи торжествовали: у них в клетке сидела пойманная русская Шарлотта Корде^*. С холодным презрением теперь следователь и прокурор обвинили Урусову, зачитав ей показания Аксиньи.

Девушка воскликнула: «Неправда! Вы хотите меня опозорить перед русским народом. Вы клевещете! Я не дворянка, а крестьянка и комсомолка!»

На очную ставку привели ее приемную мать Аксинью. Когда Аксинью ввели в кабинет следователя, Урусова не узнала ее. Перед ней стояла поседевшая, сгорбленная старуха с серым, потухшим лицом. От прежней статной, энергичной Аксиньи ничего не осталось. Увидев девушку, Аксинья опустила голову и долго не могла слова вымолвить, а когда пришла в себя, сказала, глубоко вздохнув: «Да, моя девочка, все это правда. Я приняла тебе из рук твоих родителей — князя и княгини Урусовых. Тебе тогда было только два года. Я поклялась твоей матери, княгине, перед иконой Пресвятой Богородицы сберечь тебя до ее возвращения и сохранить в тайне твое княжеское происхождение. Я не сдержала клятву. Прости меня за это ради Господа Бога...» Когда Аксинью уводили обратно в камеру, она поклонилась Урусовой низко в ноги. Та подошла к ней и молча поцеловала в губы.

Новая страница биографии Урусовой, как петля, — нависла над ее головой. Теперь ее будут судить как дворянку и назовут русской Шарлоттой Корде.

Была ночь, а Урусова не могла уснуть. Болела голова. В ее памяти ожили полузабытые картины далекого детства у лысого кургана на хуторе у реки Росвы. Здесь находилась забытая

 

временем древняя могила русских воинов, сложивших головы за родную Русь в битве с татарами. Эта могила всегда вызывала укор в ее сознании за короткую память народа...

В двери камеры щелкнул глазок. Урусова встала и зашагала по камере. В ритм своих шагов она шептала: «Надо защищаться! Надо защищаться!»

Закрытый судебный процесс — Кремлевский — по делу о покушении на Сталина открылся в Москве летом 1935 года.

На скамье подсудимых, кроме Урусовой, сидело много других работников Кремля — из пищеблока, хозобслуги, культпросветучреждений и охраны. В числе подсудимых — секретарь ВЦИК Енукидзе, комендант Кремля Петере и завкультпросветом Кремля Розенфельд. В качестве соучастника Розенфельда к суду был привлечен его родной брат Л.Б. Каменев.

Судебный процесс длился 10 дней. В ходе процесса было выявлено множество попыток покушения на Сталина. Но все попытки были неудачными. С последним словом на суде выступила Урусова, которая сказала: «Судьи пытались оторвать меня от трудового народа России. Но это им не удалось. Мое дворянское происхождение не должно порочить меня перед народом. Выкормила меня и воспитала простая крестьянка, ставшая мне матерью. Меня подготовили к трудовой жизни советская школа и комсомол... Старый мир мне враждебен. Я ненавижу угнетение и тиранию, и потому хотела убить тирана. Я не боюсь смерти. Народ меня вспомнит».

Урусову не расстреляли, потому что не хотели сделать из нее мученицу. Ее осудили на 10 лет тюремного заключения. Но кто может поручиться, что ее не замучили в тюрьме? Только будущее поколение может рассказать истинную правду о драматической судьбе княжны-комсомолки Урусовой.

Эта печальная история нашей современницы перекликается в веках с другой печальной судьбой древней родственницы Урусовой, сподвижницы боярыни Морозовой. В известной картине «Боярыня Морозова» Суриков изобразил рядом с за-

 

кованной в цепи боярыней ее великую сподвижницу — княгиню Урусову, погибшую в закрытом монастыре вместе с Морозовой .

Княгиня Урусова XVII века погибла за христианскую веру, а княжна-комсомолка Урусова XX века — за свободу народа. Хотя двух Урусовых разделяют столетия, их благородные характеры, готовые к самопожертвованию, сближают их друг с другом.

Все описанное есть пересказ письма Л.Б. Каменева своему соратнику Г.Е. Зиновьеву, написанного после возвращения с судебного процесса. Письмо Каменева читала вся тюрьма, и я в том числе.

На Кремлевском процессе Каменев сказал следующее (почти дословно): «Ваш процесс не политический, а уголовный. Мое привлечение к этому процессу я считаю юридически не оправданным. У меня с моим братом Розенфельдом общее только то, что нас обоих родила одна и га же женщина...»

По совокупности (с делом об убийстве Кирова) Каменева осудили на 10 лет тюремного заключения.