- 275 -

Освобождение

 

В середине сентября я получил приказ явиться в санчасть лагеря и пройти медицинскую комиссию. Были там и другие заключенные, все инвалиды. Прошел слух, что эта комиссия занимается освобождением инвалидов из заключения. В самом деле, через несколько недель (в середине октября) я получил документ о моем освобождении, согласно постановлению об освобождении инвалидов от 3-го сентября 55-го года. Правда, это было частичное освобождение: выезд из Воркуты был запрещен, но все же это был этап на пути к полному освобождению. На сей раз, мое положение сравнялось с положением Сергея Александровича Форманского. Он пригласил меня навестить его в поселке Рудник он получил хорошую комнату от треста «Печоргеология». Мы немного посидели, поговорили…

Удостоверение об освобождении я получил из рук Никоновой, работницы спецчасти 40-го лагеря. Она хорошо относилась ко мне. Она была женой офицера, матерью двоих или троих детей. Голос у нее был мягкий, сердечный, в ее лице было что-то материнское. Эту женщину я никогда не забуду. Она мне советовала писать просьбы об освобождении и предсказывала, что скоро меня полностью освободят. Эта русская женщина – светлый луч в моей памяти о тех днях…

После освобождения мне предстояло вновь официально оформиться на работу в ВУГИ. Директор Воркутинского филиала ВУГИ Парханов относился ко мне дружественно. Меня назначили руководителем группы (в научных институтах есть такая должность), и моя заработная плата значительно увеличилась. В нашей лаборатории работали в две смены: с 8-ми утра до 12-ти ночи. Во второй смене обычно работал Виктор Казимирович (бывший ксендз). Работавшие во второй смене уходили домой к 11-ти часам вечера. Я оставался один в большом здании. Окна плотно закрывались среди работников завода строительных материалов были и зэки-воры. Я ложился на свою одинокую кровать. Мне чудились шепоты, шаги… А после полуночи приходила Мария Ивановна делать уборку…

 

- 276 -

15.2.58 В ноябре 1955 г. ко мне приехала жена. На сей раз мы жили вместе в моей комнате в лаборатории. Жена постепенно привыкала к необычным условиям жизни в Воркуте, к моей комнате. Она занималась хозяйством. Быстро познакомилась с моими товарищами и друзьями: с Давидом Коганом и его сестрой, с семьей Сольцев, с Борщовым и его женой (с ними она была знакома еще со времени ее первого приезда в мае 54-го года).

В Воркуту пришла зима, полярная ночь, все утопало в снегу. Лаборатория находилась на спуске, и чтобы навестить Сольцев, приходилось с трудом подниматься по склону горы. Иногда в покрытой снегом горе вырубали ступени, и это облегчало хождение по поселку. Но после снегопада дорога опять становилась совсем плохой. Моя жена, дай ей Бог здоровья, не привыкла к таким спортивным восхождениям. Но она стойко преодолевала все препятствия: сползет, бывало, с обледеневших склонов – и опять поднимается. Как и я, жена полюбила моих друзей, в том числе и Шенкара, этого дорогого мне человека, семью Мошковичей, Абрама Бандеса и его Этеле, Моше Тейфа – еврейского поэта, и других.

Моше Тейфу было лет 50, у него была острая бородка и эспаньолка на голове. Он писал звучные стихи и переписы-вался со стареющей девушкой лет 40, Хавой Иосифовной, жившей в Москве (я иногда встречаюсь с ней и теперь). До начала переписки они не были знакомы и никогда не видели друг друга. Но она занималась его делами, ходила на приемы в прокуратуру и, как мне кажется, посылала ему посылки […].

Я вспоминаю, что в один из зимних вечеров мы собрались у Хайчука и его жены Рут, чтобы немного выпить и посидеть в кругу друзей. Там мы с женой встретили Тейфа. Он читал свои стихи, среди которых было немало по-настоящему хороших. Хайчук был неплохо устроен в Воркуте. Он работал на товарном складе. Его жена Рут, родом из Литвы, немолодая приятная женщина, работала инженером-химиком в лаборатории филиала ВУГИ […]

 

16.2.58 Мои воспоминания приближаются к концу. В начале декабря жена вернулась домой, в Москву. А 18-го или 20-го декабря ко мне зашел Сольц (наши

 

- 277 -

лаборатории были по соседству) с телеграммой от нее: «Передайте Цви, чтобы сходил на почту за важной телеграммой». Понятно, я сразу это сделал. В этой телеграмме была хорошая весть – меня реабилитировали! Сообщение об этом моя жена получила 12 декабря 1955 г.

Это было полное освобождение. Итак, мое заключение продолжалось шесть лет, девять месяцев и 12 дней. Руководство ВУГИ приняло это известие с радостью. Годы заключения вошли в мой трудовой стаж на Крайнем Севере и, в соответствии с законом, мой заработок удвоился, a он и до этого был достаточно высокий. Я начал получать десять тысяч рублей в месяц. Кроме того, я передал свои документы в городской отдел социального обеспечения на оформление пенсии с 50-летнего возраста (как работник горной промышленности).

Само собой разумеется, что я устроил хороший «выпивон». Все товарищи по заключению пришли к Сольцам, где мы устроили праздник с помощью Нехамы. Было очень хорошо и приятно.

Моя жена настаивала, чтобы я тут же оставил Север и вернулся в Москву. Но я должен был закончить программу научной работы за 1955 г., которую вел, и написать отчет. Я работал дни и ночи. Мне надо было обработать огромное количество данных таблиц, цифр, анализов и т.п. Даже Луиза по этому случаю много работала. Принимал активное участие в составлении отчета и Виктор Казимирович.

В итоге отчет был написан, перепечатан машинисткой, проверен и переплетен. Получилось два солидных тома: в первом – текст, во втором – таблицы и приложения.

В начале февраля мы поехали с отчетом в Москву, в головной институт ВУГИ, вместе с Присадским, руководством филиала ВУГИ (начальник, его помощник, бухгалтер Эстер Григорьевна Шевчук) и группой научных работников. Мне предстояло вернуться в Воркуту и получить удостоверение о присвоении пенсии.

В Москве на Северном вокзале меня встретили жена, дочь с мужем и мои друзья. Встреча была праздничной и трогательной. Мы стояли группой на Комсомольской площади около вокзала в ожидании такси. Внезапно подошел к нам мужчина лет сорока

 

- 278 -

и громко сказал: «Эй, жиды, е... вашу мать, вы чего тут собрались?»

Это были первые слова, которые я услышал в Москве после семи лет отсутствия. Возможно, тип этот был пьяный, и вообще такое случалось редко, но эти оскорбительные слова засели в сердце и не забываются…

 

18.2.58 Итак, я в Москве. Опять дома, в своей квартире, в которой живу с 30-го года. Я в семейном кругу. Кое-кто из наших друзей умер – Люба Красовицкая, Соня Брук. К нам на праздничную встречу пришли родственники мои и жены, мать, бабушка и дедушка Липовецкие (родственники мужа дочери), близкие друзья. Пришел и мой профессор Илья Моисеевич Верховский. Всего собралось человек тридцать. Вина и угощения было вволю, стол обильный и разнообразный. Было очень приятно видеть всех собравшихся, слушать их добрые, сердечные пожелания и петь вместе с ними еврейские песни. После этой встречи пошла серия приглашений многие вечера мы с женой ходили в гости к родным, друзьям и знакомым.

Ежедневно я ездил в Панки, где находился ВУГИ. Туда приходили Присадский, Парханов, Старостин и другие воркутинцы, приехавшие отчитаться. Наши доклады по годовым отчетам, которые должны были состояться тоже в Панках, во ВНИИуглеобогащения, почему-то откладывались. В конце концов собрался Ученый совет. Я был основным докладчиком не только по моему отчету, но и по всей научной работе филиала ВУГИ за 55-й год. Рецензент Черткова выступила с некоторыми замечаниями, по большей части неверными (замечания были сделаны не по моему отчету, а по отчетам Присадского и Меленевской). Я выступил с ответом на замечания, и довольно резко. Отчеты утвердили.

В начале марта я вернулся в Воркуту. Получил удостоверение о пенсии. С 21 января 1956 г. я стал получать пенсию 2500 рублей в месяц – кроме заработной платы. Однако это продолжалось только до октября того же года: новый закон о пенсиях ограничил их

 

- 279 -

размер до 1200 рублей в месяц. И получать eе могли только неработающие пенсионеры, или работающие, заработок которых не превышал 1000 рублей в месяц.

Мне приятно вспомнить поездку в поезде из Воркуты и обратно. Обслуживание пассажиров в пути, посещение ресторана, музыкальные передачи: легкие мелодии и песни все это запало в сердце…

В Воркуте я пробыл до 20 марта. Руководство ВУГИ уговаривало меня остаться работать в Воркуте еще на один год. Заработок был высокий, но я не гнался за «длинным рублем». В Москве мой профессор заверил меня, что я буду восстановлен в должности доцента в Горном институте там, где я учился и работал до ареста в течение 30-ти лет.

Итак, я попрощался с Воркутой, с дорогими моими товарищами – Шенкарем, Хаимом и Нехамой Сольцами, Давидом Коганом, Керлером, Сашей Айсеровичем, Елиным, Пружанским и Виттенбергом, Яшей Мошковичем с женой, Луизой с мужем. Попрощался с работниками лаборатории. Присадский, Меленевская, Безсилко и Синюшин проводили меня до станции. Поездка до станции была радостной: я оставил позади себя лагеря они еще стояли, окруженные колючей проволокой и сторожевыми вышками…

Я попрощался с заключенными – они остались по ту сторону колючей проволоки…

День стоял солнечный, снег сверкал, было морозно, свежо и приятно. Воркутинский вокзал сиял чистотой. Вагоны выстроились стройным рядом в составе поезда. Пар с шумом вырывался из паровоза. В удобном вагоне было тепло. Мы посидели с провожающими, затем все вышли на платформу. Шутки, яркое солнце... Раздался гудок. Шалом, Воркута!

Шалом, Воркута! Шалом, мой Дневник!