Садистка

После завтрака строем пошли в санчасть. О враче Торбеевой, которая должна была нас проверять, шла дурная слава. Говорили, что она садистка, издевается над зэками и имеет любовника, с которым у нее весьма странные отношения.

Когда я вошел в приемную, то увидел за столом черноволосую женщину лет тридцати пяти, которая меня фиксировала холодными, как лед, змеиными глазами. Ее нельзя было назвать безобразной. Она была пропорционально сложена, с правильными чертами лица, но взгляд ее отталкивал, вызывал отвращение и чувство беспокойства,— такой человек был способен на любую гадость.

— Ваша фамилия? — спросила она шипящим голосом. Я назвал себя.

— Статья, срок, специальность?

Когда я сказал «врач», ее взгляд словно пронзил меня.

— Раздевайтесь!

Я снял рубашку и майку. Торбеева бегло выслушала меня, а затем, к моему удивлению, приказала:

— Снимите брюки!

Когда я остался в одних трусах, последовала новая команда:

— Покажите член!

Сколько я ни проходил медосмотров, но подобное требование я услышал впервые. Так проверялись только работники пищеблока или если есть подозрение на венерическое заболевание.

Ясно было, что Торбеева хотела меня унизить. Я колебался, выполнить ее приказание или нет. В случае отказа это можно было истолковать, как боязнь разоблачения. Пришлось покориться.

— Оттяните кожу! Нажмите на головку!

Это было совсем подлое приказание. Таким приемом обследуют больных гонореей.

Краснея, со скрежетом в зубах, я выполнил и это требование.

Здесь у меня еще не было никаких прав.

Позже я узнал, что кроме меня из козьмодемьянского этапа никого не обследовали подобным образом.

Написав в амбулаторную карточку три буквы «ТФТ», Торбеева отпустила меня, не сказав больше ни слова.

Да, нарядчик Чаузский оказался правю Такиз врачей в лагерях я еще не встречал.

После медосмотра я направился к КВЧ (культурно-воспитательная часть) и был весьма обрадован, увидев здесь Арнольда Соломоновича Цуккера. Он, оказывается, устроился здесь заведующим библиотекой и читальней. Кроме того, он еще являлся руководителем художественной самодеятельности.

Ему здорово повезло. Единственное, чем он не был доволен, это своим начальником.

— Круглый дурак,— жаловался Арнольд Соломонович,— всюду вмешивается, а ничего не понимает. Зато считает себя большим знатоком литературы и искусства, хотя не может отличить Пушкина от Маяковского и Репина от Рембрандта.

Я рассказал ему историю с медосмотром.

— Этим вы меня не удивите,— ответил он,— Лидия Васильевна или, как ее называют здесь насмешливо «Лидочка» — стерва особая. Вторую такую трудно найти. Между прочим, она вовсе не врач, а обыкновенная лаборантка, которая на воле исследовала мочу и кал на яйца глист. Здесь она вдруг стала врачом и взяла всех в руки, пока начальник санчасти отсутствует.

— А кто начальник санчасти?

— Тамара Владимировна Кордэ. Это замечательнейший человек и удивительнее всего, что такой человек работает в колонии. И если бы не она, то я был бы на лесоповале или, вернее, уже на том свете. К Торбеевой она относилась сначала хорошо и считала дельным человеком, но потом раскусила ее и поняла, что это за птица. В КВЧ меня поставила Тамара Владимировна и этим спасла мне жизнь.

— А где она сейчас?

— Не знаю, но говорят, что ей сделали операцию.

— А кто начальник колонии? — поинтересовался я.— Он, наверно, в курсе, что меня прислали сюда по специальности?

— Хачинский? Безусловно, но в эти дела он обычно не вмешивается. Это входит в компетенцию начальника санчасти. А вообще, это человек малоприятный, который ненавидит заключенных. Сами убедитесь.

— Это его дочь путалась с одним из зэков? — Я вспомнил рассказ Миши Мельникова.

— Да, было такое дело, но его быстро убрали.

Вечером явился нарядчик со списком в руках. Я был среди тех, кого направили на лесоповал.

— Ничем помочь вам не могу,— оправдывался он.— Все зависит от Торбеевой, а с ней трудно договориться. Придется вам дождаться прихода Тамары Владимировны. Лишь она может решить ваш вопрос положительно.