Трагедия

Но бывали в моей медицинской практике и трагические случаи.

В тот вечер, когда я сидел после амбулаторного приема в своей комнатушке (аптеке) и заполнял истории болезней, кто-то постучал в дверь.

— Входите! — сказал я.

В комнату вошла молодая девушка лет двадцати пяти, очень стройная, с аккуратно причесанными темными волосами и тонкими чертами лица.

— Садитесь, пожалуйста,— предложил я и указал на табуретку.

— Спасибо.

Эту девушку я уже видел однажды и знал, что она вольнонаемная и работает в конторе.

— Простите,— как ваша фамилия?

— Перепелица Валентина.

Перед тем как расспросить больного, я всегда в первую очередь обращаю внимание на его внешний вид, выражение лица, походку и могу нередко сразу сделать определенные выводы.

Моя пациентка двигалась очень осторожно, и бледное лицо с румянцем говорило о том, что ее лихорадило. Но главное было не в этом, я отметил специфический гнилостный, почти зловонный запах, который исходил от нее — запах, знакомый мне по криминальным абортам. Диагноз был ясен мне без слов.

— Что у вас болит? — спросил я.

— У меня сильно болит голова и знобит,— девушка посмотрела на меня как-то неприязненно, что меня удивило. Я взял градусник и встряхнул его.

— Померьте, пожалуйста. Термометр показывал 38,8° С.

— У вас высокая температура. Придется вас осматривать. Раздевайтесь, пожалуйста.

— Это обязательно?

— Да, иначе я не узнаю, чем вы болеете.

Девушка неохотно сняла кофточку. Я послушал ее. Сердце билось учащенно, но, так же как и легкие, было в норме.

— Ну и что, нашли? — Снова удивило меня ее лицо, которое выражало брезгливость, презрительность, если не враждебность. Видимо, она

относилась к тем лицам, которые видели в таких заключенных, как я, только «врагов народа», которых следовало бы уничтожать.

— Сердце и легкие у вас в порядке. Я в этом не сомневался. Скажите честно: что у вас болит еще, кроме головы?

— У меня только голова болит. Я вам об этом уже говорила,— ответила девушка вызывающе.

— Тогда у меня будет к вам другой вопрос: когда у вас были последние месячные?

— Еще раз повторяю вам — у меня болит только голова,— лицо ее выражало злость.

— Может быть, у вас была задержка, а может быть, кровотечение? — Заключенной я бы приказал раздеться для детального осмотра, но с Перепелицей я не мог так поступить.

— Нет,— ответила она резко,— дайте мне лекарство и справку, и я пойду.

— Пожалуйста.

Я выбрал таблетки от головной боли, кроме того, еще сульфидин, который в то время считался самым сильным противовоспалительным средством.

— Что это за лекарство?

— От головной боли и против вашей болезни.

— А какая у меня болезнь?

Я вручил ей справку об освобождении. В ней я написал весьма туманный диагноз: лихорадочное состояние, температура 38,6°С.

— Что это значит?

— Могу вам сказать: у вас не простудное заболевание. А что у вас, вы знаете лучше меня. Все-таки советую вам: не надо ничего скрывать, скажите честно, что у вас?

— Ничего у меня нет, — девушка рывком встала,— до свидания.

— До свидания.

Во время этой не очень результативной беседы я вспомнил разговор с Тосей Сабанцевой, которая была в интимных отношениях с одним бывшим лейтенантом, осужденным по бытовой статье и служившим сейчас в охране стрелком.

Он рассказывал ей о своем друге, тоже стрелке из зэков, который дружил с вольнонаемной Валей Перепелицей — внешне очень строгой и замкнутой девушкой.

Сейчас мне стало понятно поведение больной. Женщины после криминального аборта обычно охотно обращаются к медицинским работникам, которые чаще всего являются единственным спасением, но редко называют правдиво причину выкидыша.

В отличие от них Перепелица хотела скрыть имевший место криминальный аборт из боязни быть разоблаченной за связь с заключенным. В таком небольшом коллективе, как сотрудники ИТК № 1, все на виду и, вероятно, для многих не было секретом, что стрелок зачастил в контору. Но это еще не криминал. Другое дело, когда девушка вдруг окажет-

ся беременной. Вполне естественно, что подозрение падает на стрелка. Девушка решила поэтому обратиться не к Тамаре Владимировне, от которой трудно что-то скрыть, а ко мне, надеясь, что меня можно легче обвести вокруг пальца. Она не понимала тяжести своего состояния, думала, что все пройдет через день-другой, и пришла ко мне главным образом, чтобы получить освобождение от работы.

На следующее утро я рассказал Тамаре Владимировне обо всем.

— Очень прошу вас,— сходите к ней и сделайте гинекологический осмотр. При мне она категорически отрицала беременность и кровотечение. Она говорит неправду. У нее криминальный аборт. У меня нос, как у овчарки, и он меня еще ни разу не подвел. Раз у нее высокая температура и озноб, значит, инфекция. Надо дать ей хинин и сульфидин. Пришла бы она раньше, можно было сделать «скоблежку».

— Подумаем. А сейчас я пойду к ней.

Ближе к обеду ко мне явился стрелок — тот самый соблазнитель — высокий, статный парень, кровь с молоком.

— Доктор Генри, что с Валей? — спросил он испуганно.

— У нее высокая температура.

— Она что — простудилась?

— Нет. Причина другая.

— А какая?

— Мне кажется, что она тебе должна быть известна.

— Я вас не понимаю.

— Чего там не понимать. Спроси ее, может быть, она тебе скажет, чем болеет, если ты еще ничего не знаешь. Мне, во всяком случае, говорит неправду.

— А это серьезно, доктор? — парень, видимо, понял меня.

— Очень серьезно. И еще потому, что она отрицает свою болезнь. Мы поэтому не можем проводить лечение, которое требуется. Может быть, ты поговоришь с ней?

— А как? Как я пойду к ней? Поймите, я хотя и стрелок, но заключенный.

— Да, ты прав. Но ничего, сейчас к ней пошла Тамара Владимировна. Она, может быть, ей поможет.

Мой шеф пришла только вечером и очень расстроенная. Вот что она рассказала:

— Я была два раза у нее. В первый раз она наотрез отказалась от осмотра и отрицала беременность. Во второй раз я убедила ее, и она призналась, что сделала аборт. Температура колеблется, то очень высокая, то снижается. Ее постоянно знобит. Что будем делать, Гарик?

— Надо было сразу сделать абразию, дня три тому назад, но тогда мы еще ничего не знали.

— А если сделать сейчас?

— Можно, но только при двух условиях: если нет температуры или сильное кровотечение. Кроме того, как сделать, если кюреток нет?

— Я уже послала нарочного в марьинскую больницу за инструментарием. Он завтра будет здесь. А что будем сейчас делать?

— Дадим хинину и сульфидин. И, конечно, сердечные и тому подобное. Может быть, поможет.

До Марьина километров 20—25, и раньше следующего вечера мы не надеялись получить кюретки, тем более что на реке Ветлуге, которую необходимо было перейти, уже началась передвижка льда.

Девушка находилась за зоной, и меня допустили к ней лишь тогда, когда уже вечером посыльный вернулся из Марьина. Инструменты уже были стерилизованы, и я сразу направился к больной в сопровождении конвоира.

Комнатушка, в которой жила Валя Перепелица, была скромно обставлена: кровать, стол, стулья, комод. На стене висел лубочный «коврик», изображавший рыцаря на коне, рядом с которым стояла пышная девица на фоне лунного пейзажа, озера и плывущих по нему лебедей. Видимо, творение Барнау.

Валя лежала на старомодной кровати с металлическими шарами. Заостренное лицо приобрело желтоватый оттенок. На теле я заметил кожные высыпания, характерные для сепсиса. В легких наблюдались уже застойные явления. Девушка была без сознания, градусник показывал 40,2° С.. О выскабливании не могло быть и речи.

Всю ночь вместе с Тамарой Владимировной я провел у постели больной, но несмотря на все принятые меры, она скончалась к утру.

Смерти бывают разные, в том числе и такие, которые никак нельзя предотвратить. Смерти Вали Перепелицы можно было избежать, если бы не страх признаться в любви к заключенному. Вот почему эта смерть была особенно трагичной и потрясла нас всех.