Глава 3. 22 АПРЕЛЯ --6 МАЯ 1978 ГОДА. РУЗАЕВСКАЯ ПЕРЕСЫЛЬНАЯ

ТЮРЬМА — ПЕРЕКРЕСТОК МОРДОВСКИХ ЗОН

Нехорошие мысли о хулиганах

В вагонзаке меня сунули в купе с «бытовиками». По уставу это делать запрещено, причем по двум пунктам: нельзя соединять особо опасных политиков с идейно неиспорченными грабителями и вдобавок нельзя соединять заключенных и ссыльных. С точки зрения властей, вполне разумная мера: потенциально агитаторов отсекают от обиженной и решительной массы, преимущественно — «пролетарской». Но мест в вагонзаках не хватает, и конвой запихивает политиков в любые свободные ячейки.

Если правозащитник протестует, ему доступно ехать отдельно от уголовников. Неутомимый правозащитник Вячеслав Чорновил протестовал на каждом этапе, требовал, чтоб его нигде не держали больше десяти суток на этапном перегоне — и добился своего. Доехал до Чаппанды без уголовного соседства (только в Якутии его продержали в тюрьме дольше десяти суток — никак не могли качественно установить в его квартире «клопа». Он «обнаружил его вйновонно и устроил жуткий хай ленинским гебистам» (из письма ко мне в ссылку). Но я не правозащитник, а литератор, мне интересны не законы, а живые люди, новые впечатления — и борьбой за чистоту советского уголовного права я на этапах пренебрегал. Если уж честно признаться, была еще причина сдержанности: я физически не могу просить у властей ничего, что способно показаться им «поблажкой», пусть вполне законной. Враг и насильник есть только враг и только насильник. Когда добиваюсь от него «прав», невольно признаю его причастным к понятию права, т. е. признаю пусть неприятным, но государственным мужем, а не обыкновенным пиратом, исхитрившимся украсть Большую казенную печать. Словом, на жалобы в защиту своих личных прав я жалел истратить пасту из шариковой ручки (протесты шли по другой графе, их я писал — было такое дело).

...Все купе в вагонзаке отделены от коридора, где находится охрана, косой металлической решеткой (солдатам мы, наверно, напоминаем зверюшек в зоопарке). Купе обычные вагонные, но второй ряд полок складной доской превращается в сплошную, от стены до стены, полку — этакий потолок над нижними сиденьями. На самых верхних, багажных полках тоже, естественно, лежат люди.— и в обычное «купе на четверых» вмещается иной раз до 15 человек!

 

Как зэк с опытом, я, едва вступив в клетку, сунул чемодан вниз, под сиденья и мартышкой взлетел под потолок. Багажная полка — самая удобная: узкая, делить ни с кем не придется, рюкзак — готовая подушка, спать можно лежа — это большая роскошь на этапе!

Через минуту багажную полку напротив занял сосед, парень лет 20-и, с физиономией напористого хулигана. Бывают лица, ясные с первого взгляда, В тот момент, однако, он дергался на полке от бессильной ярости, от желания врезать от бедра в челюсть... В уголках глаз подозрительно что-то посверкивало... Только что его ограбил конвой.

Он ехал на пресловутое «условное освобождение» и вез фигурные авторучки-самоделки — по его словам, сувениры родителям. Отобрали их, разумеется, без акта: авторучки просто перешли в карманы тех, кто в данную минуту оказался сильнее.

...По российской традиции, наверно, я должен посочувствовать ограбленному — тем более, что материл он всех, начиная с лысого пидора (так почему-то обозначал В.И.Леиина) и Героя Малой земли и кончая «е....м прапором», того, что ходил возле клеток (нижний ряд как раз уговаривал его купить пронесенный через обыск изящный медальон-самоделку: «Да ты не п...и офицера, он свою долю получит! Всего пачка чая, посмотри сам, какая вещь! А нам зажувать надо» и пр.). Как говорил Дон-Кихот: «Дело странствующих рыцарей помогать обездоленным, принимая в соображение их страдания, а не мерзости». Нормальные писатели в России так поступали.

Но я хорошо помню, о чем размышлял на багажной полке. Вот рядом со мной типичный представитель трудовых масс, миллионами проходящих через гулаговские воспитательные курсы. Каких доказательств искать насчет его антисоветской настроенности?

Но думалось мне, что подобный вывод явится типичной арифметической ошибкой.

Да, если власть ослабеет, хулиган-молодец себя покажет. Станет первым революционистом, обнаружив для мести и агрессивности подходящую идеологическую курточку. Уж он-то обдерет бывших угнетателей — не машинально, как его самого сегодня солдатики, а с ретивостью установителя правопорядка. Но это — если... А пока советская жизнь твердо впечатала в его вечно «поддатое» сознание:

сила сделает что угодно, с кем угодно, когда ей угодно. Власть — прежде всего, сила. И если такая кодла, как власть, захочет принять его, распустеху и алкаша, себе на службу — он с рвением и инициативой кинется ее обслуживать.

По странной ассоциации сосед хулиган вызвал в памяти размышления о Сталине. Уникальный ведь был негодяй, но большой политик... В частности, никогда не забывал реалии этого мира — моих соседей по вагонзакам. И использовал масштабно для решения вопросов не только внутренней, но и мировой политики. Вот к началу войны молодые идеалисты России и всего мира (кроме самой

 

Германии и немногих ее искренних союзников) встали плечом к плечу со Сталиным — фюрер не оставлял иного выбора. Но идеалистов всегда и всюду не хватает для победы. И Сталин мобилизовал гулаговскую уголовную вольницу. Построил мобилизацию по законам их мира, по-блатному: кто не хотел работать на пахана, тех мочили! Кто отступал — тех тоже мочили. Пахан есть пахан, сила есть сила. И когда озверевшие в зонах урки, прошедшие отбор на выносливость голодом, холодом, научившиеся на этапах и в лагтюрьмах бить первыми, чтобы! выжить, и, чтобы выжить, никогда и никого не бояться — когда сотни тысяч блатных гвардейцев Сталина обрушились на вермахт, это сокрушало даже немецких солдат.

Когда молодчики вошли в пределы Германии, пахан лично отпустил пружину воинской дисциплины. Грабежи и насилия в поверженной стране — это была доля кодле от пахана, положенная по воровскому закону. Он сам объяснил свое распоряжение наивному югославу Джиласу: «Мы пустили в армию уголовников... Я не вижу большой беды, ёСЛН солдат побалуется с женщиной».

Кодла до сих пор чтит память своего пахана. В Ермаке, где я живу, десятки шоферов — бывшие бытовики, и их грузовики и автобусы украшены портретами вождя советских народов... Он их понимал, атаман!

Молодцы, проклинающие в ГУЛАГе власть, — это не угроза

Советам, а их естественный живой резерв на будущее?