РЕЦЕНЗИЯ ПРОФЕССОРА Е. ЭТКИНДА

Статья очень хорошая, тем более, что первая. Почти все, что писалось на Западе, свидетельствует о справедливости исходного тезиса — «взаимное непонимание людей двух миров», и о необходимости думать и осмыслять только здесь и только нам.

В статье многое осмыслено: позиция И. Б. — не «над схваткой», а мимо политики и с отвращением к ней; отношение к нему властей, для которых он враг, не будучи политическим сатириком; повороты творческого пути И. Б., его реакция на оккупацию Чехословакии; его языково-стилистическая позиция. Однако все эти важные проблемы только намечены — даже в пределах этой статьи они заслуживают развития.

1.                 Позиция И. Б. То, что сказано на стр. 9, мне кажется неверным в корне — будто бы он интересовался проблемой «овладения эпическим жанром, проблемой построения современной поэмы, создания нового эпического языка»; а не «деятельностью ленинградского обкома». В первую очередь его волновали отнюдь не литературные проблемы, а — метафизические; в этом и связь И. Б. С

Дж. Донном и английской метафизической поэзией. Смерть и бытие, поэзия и реальность («великий поэт — любил он говорить — это человек, внесший в мир новую нравственную идею»; такого критерия не выдерживают почти все признанные великие поэты). Это очень важно: И. Б. потому и большой поэт, что он прежде всего не литератор, а мыслитель о жизни. Профессиональный литератор, ищущий решение «эпической поэмы», как правило — импотент, вроде В. Катаева или В. Брюсова. Большие поэты думали о жизни, а для ее выражения создавали словесную форму. Надо здесь определить его, Б., космизм.

2. Отношение к нему властей. Да, власти его ненавидели и отчасти продолжают. За что? Объяснение слабое, во всяком случае, недостаточное. Прибавим: 1) непонятность всегда вызывает бешенство, презрение, оскорбленность («он меня дурачит! А вдруг там есть какой-то смысл? Тогда он меня одурачил вдвойне!»); 2) асоциальность (кажущаяся — если не считать «Школьной антологии»), нарушающая установленные нормы некрасовской и даже блоковской традиции, отсюда и 3) — абсолютная неясность корней — на что это похоже? В памятной русской поэзии — ни на что. В самом деле, связь есть, но с Мандельштамом, а по настоящему лишь с англичанами (Оден, а прежде Донн и метафизики) и американцами. Русский классицизм? Карамзин? Слабые отзвуки. Так вот, непонятность корней ведет к ощущению чуждости, а значит — к враждебности; 4) несовпадение «тезауруса»: что это за триремы, Плинии, легионеры, паланкины, драхмы, гетеры, сатиры, кифареды, гимнасии, ксенофонты, дноскуры? Известно, что этот наглый мальчишка не имеет даже диплома; откуда он смеет все это знать? А почему я не знаю? Значит, он морочит мне голову, выкаблучивается, строя из себя Пушкина. Пушкин учился в лицее, и он мог знать, что значит — «Меркнут волны Флегетона...» Этот — нахал, а корчит из себя знатока. Повод мелкий, но мне про подобные вещи говорил председатель городского суда. «Ученость» стихов И. Б. его не только раздражала, но даже бесила.

Я назвал четыре причины, их гораздо больше, назвал я не главное.

3. Повороты творческого пути. Чехословакия. Сам И. Б. говорил, что решающее значение для формирования его личности имела Венгрия, 1956 г. Он был юн, но уже тогда определилось все, что автор относит к 1968. Если поэт — чуткий аппарат, он не может не предвидеть. Особенно в том, 56 году, когда правительственный поворот был куда круче и впечатляющее. Подумайте: был XX съезд, была сказана правда, и у всех (подчеркнуто автором) открылись глаза на собственное прошлое и даже на подоплеку своих же побед, и вдруг... С той стороны — петли и бомбы, с этой — танки и автоматы. В дни Венгрии родилось отвращение к империализму, но и понимание безысходности. По контрасту 56 г. был грандиозной

встряской, И. Б. прав, ссылаясь на него. А 68? Уже было предано забвению все, сказанное на XX и XXII съездах, уже заткнули в яму зловещее дело Кирова, уже даже расправились с простодушным тираном Н.Х., ну, на этом фоне — танки в Праге удивить никого не могли. В статье 68 год резко преувеличен, и я могу засвидетельствовать: для И. Б. это не было ни переломом, ни даже удивлением; в те дни я видел его постоянно, и он был совершенно открыт и прям. Судьба «мирового коммунизма» его уже не интересовала (если она волновала его прежде!).

4. Языково-стилистическая позиция. Об этом сказано весьма невнятно. Он отправился в допушкинское время — зачем? Его не удовлетворял «пушкинский» язык? Но ведь он, этот язык, уже был перетрясен — Маяковским, Пастернаком, Цветаевой, Мандельштамом. Зачем было так далеко ходить? Нет, дело не в том, а в поисках классической формы, способной противостоять хаосу идей: формы строфы. И.Б., особенно строфы «Горбунова и Горчакова» с прекрасной рифмой. Классическая строфа влекла за собой классическую речь. Ведь у него нет верлибра, даже белый стих — исключение. Чем хаотичнее мир, тем строже искусство.

Е. Эткинд

20янв. 74.