Глава 12

Политическая оттепель в стране.
Денежная компенсация за погибших родителей.
Семейная жизнь

 

Страна и все мировое сообщество были в шоке. Рушилось за десятилетия устоявшееся представление о Сталине как о величайшем человеке, друге и защитнике пролетариев всего мира и в первую очередь советских людей. Проявилось истинное лицо умного, коварного иезуита, сумевшего подчинить себе сотни миллионов людей.

Человек, если Сталина можно было назвать человеком, который добивался поставленной цели любым путем, не заботясь о методах и средствах, он оказался верным продолжателем идей Маркса–Энгельса–Ленина. Ведь идеи построения бесклассового общества – коммунизма – четко выразили Маркс и Энгельс в своем небольшом, но очень емком труде «Манифест коммунистической партии», который впервые был издан в 1848 году.

Прошло почти 150 лет, я недавно заново проштудировал «Манифест» и еще раз пришел к выводу, что это один из вреднейших документов, когда-либо опубликованных за последние двести лет. Возьмем отдельные выдержки из «Манифеста» (издание 1974 г.):

стр. 36. «Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс»;

стр. 39. «Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти»;

стр. 43. «Уничтожение семьи! Буржуазная семья естественно отпадает, вместе с исчезновением капитала»;

стр. 46. «Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата».

«В наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:

 

1. Экспроприация земельной собственности.

2. Высокий прогрессивный налог.

3. Отмена права наследования.

4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.

5. Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.

6. Централизация всего транспорта в руках государства.

7. Увеличение числа государственных фабрик.

8. Обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.

9. Содействие постепенному устранению различия между городом и деревней».

Сталин и его последователи блестяще выполнили все напутствия и пожелания классиков марксизма. Эксперимент с нашей страной, длившийся почти 80 лет, закончился катастрофой.

А в 1956 году по Советскому Союзу началась реабилитация людей, невинно осужденных и пострадавших от политических репрессий. К ним были отнесены наши родители и мы с сестрой.

По указанию Н.С. Хрущева, оставшимся в живых политзаключенным, их прямым родственникам и детям должны были выплатить по два оклада денежного содержания осужденных на момент ареста, а также компенсацию за конфискованное имущество. Была обсчитана стоимость конфискованного имущества в минимальных ценах.

Я увидел эти документы в КГБ только в 1993 году. Удивлению не было границ. Все вещи шли за бесценок. Прекрасные женские платья, привезенные мамой из Франции, оценивались по 3 рубля. Все остальное и того меньше. В общем набралась сумма 25 тыс. руб., что я с сестрой и получил, разделив поровну. Сейчас эта сумма кажется смехотворно малой, но в то время Неля купила себе мебельный гарнитур, а я мотоцикл с коляской.

28 марта 1996 года я направил Президенту России Б.Н. Ельцину письмо с просьбой об увековечивании памяти моих родителей. В письме есть предложение, так как средств у Министерства обороны на изготовление и установку мемориальной доски сейчас нет, то нужно сделать перерасчет цен 1937–1956–1996 годов. Это даст возможность установить реальную стоимость конфискованных вещей, которая в несколько раз

 

превышает ранее выплаченную. Разницу в стоимости нужно выделить на установку доски на фасаде жилого дома № 10 по Б. Гнездниковскому переулку. Но от моего предложения до его реализации долгий путь.

Выплатили нам еще по два оклада денежного содержания за папу и маму. Так как по теперешним меркам папа был генерал-майором, а мама полковником, то это составило около 25 тыс. руб. Мы смогли купить себе кое-что из одежды и были довольны.

Стали приходить в себя и наши родственники. Оставшимся в живых несладко пришлось в 40-х и 50-х годах. На них стояло клеймо брата или сестры врагов народа, и смыть его было невозможно. Только в 1956 году они вздохнули с облегчением, но страх так и остался с ними на всю жизнь.

А тем временем жизнь продолжалась. Наши семейные отношения складывались сложно. Мы то дружно жили, то здорово ссорились. В одну из таких ссор, когда я жил у тети Инны, я понял, что пора мириться и начинать нормальную жизнь. Для начала нужно было хотя бы встретиться с Людой, а сделать это было довольно сложно, так как на телефонные звонки она не отвечала, а идти в ее квартиру через любопытные взгляды соседей мне не хотелось. И выход был найден. Окна комнаты, в которой жила Люда, выходили во двор. Рядом с окном проходила пожарная лестница на крышу дома, по которой уже никто не лазил, так как ей от роду было уже 43 года и она сильно проржавела. Я нашел маленькую деревянную лестницу, по ней добрался с земли до основной пожарной и полез на 4 этаж. Самое сложное было добраться до окна, так как расстояние от лестницы до стены дома было около двух метров. Помогло горизонтальное крепление лестницы к стене дома – стальная полоса. По ней, балансируя, как канатоходец, я добрался до приоткрытого окна и влез в комнату. Это было в конце мая 1956 года. Люда была дома. После длительного объяснения мы помирились, а почти через 9 месяцев 21 февраля 1957 года у нас родился сын Александр.

Лето 1957 и 1958 года мы провели в Малаховке, снимая дачу у знакомых Теремецких. Это было очень веселое, беззаботное время. К нам часто приезжали наши друзья. Если не хватало места в доме, то я разбивал туристическую палатку. Я работал на стройке, Люда занималась воспитанием Саши, и все были счастливы.

Однажды приехал мой товарищ по институту Олег Овсянко. Он очень хотел покататься на моем мотоцикле, говоря, что

 

он «хорошо умеет его водить». Я, скрепя сердце, согласился. Он уехал, а мы занялись своими делами. Через час вспомнили про Олега, а его все не было. Пошли искать. В километре от дома увидели мотоцикл и рядом с ним Олега. Он, оказывается, не справился с управлением и врезался в сосну, а завести мотоцикл уже не смог. Часто приезжали Володя Широков, Саша Столяров, Рита Геращенко, Эля Бетанова и другие ребята.

Саша рос смышленым, энергичным мальчиком. Он был почти моей копией в этом возрасте. Светлые кудрявые волосы и серо-голубые глаза. С годами он стал больше похож на деда – Ивана Михайловича Великанова.

А в Москве мы продолжали жить вчетвером в комнате Люды: Анна Семеновна – мать Люды и мы трое. Комната была площадью 10,32 кв. м, так что свободного места просто не было.

Я стал хлопотать в райисполкоме о получении комнаты. Ведь в 1937 году у нас отобрали квартиру в Большом Гнездниковском переулке. Так дайте хоть комнату! Началась бумажная волокита, длившаяся почти два года. Писал я во все инстанции: до министра обороны и Никиты Сергеевича Хрущева. И, наконец, зимой 1959 года нам дали комнату площадью 18 кв. м на 5 этаже крупноблочного дома в Черемушках. Мы были счастливы. В нашей 3-комнатной квартире жила еще одна семья, занимавшая две комнаты. Мы купили диван-кровать, комбинированный шкаф, стол со стульями и прочую мелочь. И устроили два больших новоселья.

Сначала я пригласил своих сотрудников по работе. Было человек пятнадцать. Пили много коньяка, причем фужерами. Ведь в то время коньяк стоил 4 руб. 12 коп. бутылка. Затем собрались наши родственники. Было также шумно и весело. Запомнил дядю Борю, который съел целиком молочного поросенка. Я случайно купил несколько штук, и мы их всех зажарили. С тех пор так и повелось в нашей семье – все праздники отмечать с большим количеством гостей, хорошо накрытым столом, весельем и танцами. Особенно нравилась нам модная в то время песня «Черный поезд», которую пел югославский певец Янош Коош.

Мы с Людой очень хорошо исполняли под музыку сольный танцевальный номер.

В нашей жизни наступил довольно спокойный период, так как появился свой угол.

Глава 13

Работа на производстве 1954–1958 гг.
Комсомол и вступление в КПСС

 

После того как я освоил азы строительного производства на объекте Новопетровской улицы, меня назначили старшим прорабом и поручили строительство большого объекта – туннеля на Мосфильмовской улице, рядом со строящимися коттеджами для членов Политбюро во главе с Н.С. Хрущевым на Ленинских горах. Работа была очень интересной. Я самостоятельно планировал и руководил этой стройкой и, как выяснилось впоследствии, совсем неплохо. Коллектив у нас подобрался молодой, энергичный. Все работали с энтузиазмом. Потом нам добавили работы на самих правительственных особняках, затем начались работы по строительству спортивного комплекса в Лужниках. Работали в три смены. Времени на семью и отдых почти не было. Мы были так увлечены этими стройками, что забывали обо всем. А вскоре подоспел новый объект – дача Н.С. Хрущева в Усове, на берегу Москвы-реки. Тут мы почувствовали, что такое КГБ в полной мере.

Охрана была на высшем уровне. Однажды вечером привезли на трейлере бульдозер и сгрузили около ворот дачи. А придя утром, его не нашли. Он пропал... Отдали нам его только через три дня. Через несколько дней экскаваторщик из другой организации случайно повредил стальной водовод, идущий из Рублева в Москву. Увидели мы его через две недели, очень осунувшимся и молчаливым. Мы поняли, что работать нужно очень осторожно, иначе будут большие неприятности.

После реабилитации родителей меня вызвали в партбюро и предложили вступить в партию. Я согласился, так как думал об этом уже не раз. Партбюро в нашем строительно-монтажном управлении прошло спокойно, а на парткоме в тресте произошел скандал. Я в то время очень много времени уделял общественной работе в комсомоле. Был ответственным в тресте за спортивную работу. Часто бывал в наших общежитиях на Соколиной горе, где был с моей помощью организован спортивный комплекс. Здесь играли в футбол, баскетбол, во

 

лейбол, городки и настольный теннис. Поэтому меня знали в партийных кругах как треста, так и райкома партии. Я шел на партком совершенно спокойно, ничего плохого не предчувствуя.

Все началось после того, как зачитали мое заявление. А оно было примерно такого содержания:

«Прошу принять меня в ряды КПСС. Хочу продолжить дело моих родителей, отдавших свою жизнь делу служения советскому народу и партии» и что-то еще.

Вдруг поднимается один из членов парткома, которого я не знал, и говорит: «Как же так? Великанов хочет продолжать дело своих родителей, которых арестовали как врагов народа в 1937 году и расстреляли. Мало ли что их реабилитировали, а может, это ошибка? А почему он не пишет, что он обязан продолжать дело величайшего вождя мирового пролетариата тов. Ленина? А может он не хочет этого делать?»

Поднялся великий шум. Все говорили, и каждый свое. Я сидел ошарашенный и с горечью думал о том, что из-за таких вот членов партии оклеветали и моих родителей, и все сходило им с рук. Потом он же задает вопрос, обращаясь как бы ко всем и в первую очередь ко мне: «Меня вот не арестовали в 1937 году, а его родителей арестовали, а почему?» Тут я уже не выдержал, вскочил и крикнул: «Таких как вы не арестовывали, это вы помогали арестам невинных людей!» Мне предложили изменить формулировку заявления, исключив упоминание о родителях и добавив фразу о В.И. Ленине. Я категорически отказался. Партком быстренько закончили, объявив, что мой вопрос будет рассмотрен дополнительно, через некоторое время. Три месяца меня не трогали, а я молчал. Потом вызвали к секретарю парткома и предложили компромиссный вариант: исправить мое заявление, добавив фразу о «вожде мирового пролетариата В.И. Ленине» вначале, а потом уже вспомнить о моих родителях. Я подумал и согласился. Через неделю, в марте 1957 года я был принят единогласно кандидатом в члены КПСС, а через год во Фрунзенском райкоме КПСС мне был вручен билет члена КПСС.

В партии я состоял до конца 1991 года, т.е 33 года. В целом, я разочаровался в этой структуре, и когда мне прислали из райкома партии мою учетную карточку, после ликвидации КПСС Горбачевым и Ельциным, то отнесся к этому спокойно.

 

Партия, много сделавшая в годы пятилеток и особенно во время Великой Отечественной войны, к 80-м годам уже деградировала и, пожалуй, приносила советскому народу только вред.

В начале 1959 года меня по моей просьбе перевели на должность инженера по технике безопасности треста «Мосподземстрой». Это было вызвано тем, что у меня началось обострение экземы кистей рук. Заболевание практически профессиональное, так как я много времени проводил под землей в сырости и холоде. Руки постоянно мокрые и грязные. Работа в туннеле – это не отдых на берегу Черного моря.

Работа инженера по технике безопасности дала мне возможность шире узнать весь комплекс работ, которыми занимался наш трест, и сблизиться с его управляющим – Иваном Ивановичем Сапроновым. Правда, денег стало меньше, так как оклад уменьшился на 40 рублей.

Это в какой-то мере способствовало тому, что я стал подумывать о более высокооплачиваемой работе. Такой случай подвернулся.

Как-то во время посещения Малаховки я встретил там Аркадия Анатольевича Александровского. Он работал начальником отдела в Государственном проектном институте ГПИ-2, расположенном на Каланчевской площади. Он мне предложил идти к нему в отдел на должность старшего инженера, и я согласился.

 

Глава 14

Проектная работа 1959–1960 гг.
Первая поездка за границу

 

На работу в ГПИ я пришел молодым, инициативным специалистом и сразу решил взять быка за рога. Когда я разобрался, чем и как занимаются мои подчиненные, да и весь отдел в целом, то очень удивился. Как можно так мало работать и как можно так много говорить, обмениваться мнениями по любым вопросам как в отделе, так и в коридорах, обычно обкуривая собеседников. Я спросил техника из моей группы, какое у нее задание на этот месяц? Ответ был такой: «Мне нужно сделать профиль коллектора протяженностью 1500 метров». Я взял у нее все исходные данные и, никуда не отвлекаясь, за три дня выполнил всю эту работу, на которую отводилось три недели. Эффект был ошеломляющим. Сотрудники отдела стали смотреть на меня, как на сумасшедшего. Через некоторое время я разобрался, в чем причина такой низкой производительности наших специалистов. Оказывается, этот профиль по расценкам стоил 200 руб. А сдельщикам в то время платили 180–200 рублей в месяц, а самым выдающимся не более 220–250 руб. Так зачем же было активно работать, ведь все равно не заплатят! Так рождалось безделье, равнодушие, вырастало поколение людей, отбывающих на работе все время, занимаясь пустопорожней болтовней. Через месяц я понял, что я, привыкший к активной работе, не смогу здесь удержаться, и уже начал жалеть, что ушел с производства. Это поняло и мое начальство и нашло выход. Меня стали посылать в командировки. Как ни странно, но эти поездки мне очень понравились. И я за полтора года объездил полстраны. Все началось с поездки на целлюлозно-бумажный комбинат под Ленинград. Потом было много других поездок. Особенно интересными были командировки в Ереван, Тбилиси, Таганрог, Якутск и Душанбе.

В Ереване я был впервые. Центр города понравился. Через несколько дней пошел в драматический театр. Там познакомился с двумя молодыми армянками, которые приняли меня за корреспондента из Москвы. Пригласили на ужин к себе домой. Дом оказался большим особняком, таким как сейчас строят

 

«новые русские». Множество комнат, прекрасная обстановка, бассейн. Затем царский ужин. Самое смешное было то, что когда мы, осматривая этот дом, зашли на кухню, то я увидел горы нарезанного репчатого лука, который предназначался для жаркого. Я терпеть не мог лука и с ужасом подумал, как обижу хозяек, когда откажусь от этого блюда. Мы сели за стол, и мне положили кусок жареного мяса с луком. Я потихоньку взял немного лука и положил в рот. Каково же было мое удивление, лук-то оказался очень вкусным. Мы пили коньяк, десертные армянские вина, закусывая фруктами. Но больше всего мне понравился жареный лук, которого я съел очень много. После этого ужина любовь к жареному луку и армянскому коньяку осталась на всю жизнь. В память о посещении Еревана и знакомстве с интересными армянскими девушками у меня осталась книга «Самвел», подаренная мне вместе с несколькими бутылками коньяка.

В Тбилиси я летел уже как человек, знакомый с основными достопримечательностями города. Туристическая поездка 1953 года много дала и оставила прекрасные впечатления. Я прилетел на завод по выделке кож. Мне нужно было проверить, как идет реконструкция завода, и как используются выделенные ассигнования.

Так как завод находился на окраине Тбилиси, директор завода предложил мне поселиться в заводской гостинице, расположенной рядом, чтобы не тратить время на поездки по городу. Я согласился и, как оказалось, не ошибся. При проверке завода я не обнаружил ни реконструируемых объектов, ни денег, которые были на это выделены из Москвы. Когда я стал обсуждать этот вопрос с директором, то вразумительного ответа не получил. Пришлось звонить в Москву и докладывать обстановку. Там руководство института было в шоке. После этого я пробыл в Тбилиси еще две недели и благодаря моему соседу по комнате в общежитии узнал такие вещи, от которых у меня волосы встали дыбом. А дело было так. Мой сосед уже второй год работал на заводе экспедитором и жил в заводской гостинице, так как квартиры у него не было. Он приехал по распределению из Центральной России как молодой специалист после окончания техникума и имел специальность электронщика, в то время еще не модную, а в Тбилиси не нужную. Поэтому ему пришлось перейти на работу на кожевенный завод. Он приглядывался ко мне почти месяц, а затем, за три дня до моего отъезда в Москву, пригласил меня в ресторан, расположен

 

ный на берегу Тбилисского моря. Это небольшое озеро на окраине Тбилиси, которое грузины с гордостью называли морем. Мы приехали днем, заняли столик и решили попробовать все имеющиеся там грузинские сухие вина. Пили Цинандали, Хванчкару, Киндзмараули и Саперави. Когда сосед достиг определенного состояния, он разоткровенничался и рассказал о своей жизни и работе на заводе. Работая экспедитором, он получал 60 рублей в месяц. Но так как завод работал в три смены, хотя официально числился работающим в две смены, то выпускал много «левой» продукции – прекрасных кож, изготавливаемых из шкур коров, овец и коз. Эту «ле-вую» продукцию нужно было вывозить на кожевенные фабрики и в мастерские, где из них шили куртки и пальто. Этим и занимался мой сосед. За эту дополнительную работу ему «доплачивали» 300 рублей в месяц. Таким образом, зарплата у него получалась 360 руб. в месяц. Он был самым низкооплачиваемым работником этой подпольной организации. Заработанные деньги уходили вверх по республиканской лестнице, «вплоть до высших чинов», как мне сказал мой новый друг. Откуда же брали шкуры для третьей смены? Делалось это так. Из колхоза привозили машину прекрасных шкур I сорта, отход от которых официально составлял не более 10 процентов. Но завод принимал их вторым сортом, предварительно заплатив представителю колхоза несколько тысяч рублей. А раз II сорт, то отходы уже составляют 25 процентов. Разница же в 15 процентов шла для обработки в третью ночную смену. Если же привозили шкуры II сорта, то их принимали III сортом, а тут уже отход составлял 50 процентов!!

Подпольщики работали спокойно, не боясь никаких разоблачений, так как все правоохранительные структуры были куплены. В заключение мой друг сказал, что «мы никого не боимся, так как так же работают и другие предприятия легкой промышленности, все хотят хорошо жить».

Так что мафиозные структуры родились в Советском Союзе очень давно. Правда, работали они в то время с большей конспирацией, чем сейчас.

В Таганрог я приехал в июле. Была прекрасная летняя пора. После работы мы плескались в море, а иногда заходили вечером в погребок на центральной улице, где всегда можно было выпить Цимлянское шампанское, которое доставалось со льда.

Таганрог городок небольшой, интересный, с музеем А.П. Чехова, заводами и мелководной бухтой. Как-то в воскресенье

 

нас повезли на прогулку за город. Отъехав километров 15–20, мы с удивлением обнаружили, что едем по шоссе, по обеим сторонам которого росли большие абрикосовые деревья, сплошь усеянные плодами. Мы ехали сквозь желто-красное море абрикосов. На обратном пути остановились и набрали несколько коробок прекрасных спелых абрикосов. Я привез их в Москву и, так как их было очень много, половину раздал соседям и родственникам, а из второй половины наварили изумительного варенья и компота.

В конце февраля 1960 года, когда в Москве зима пошла на убыль и воздух прогрелся до нуля градусов, меня послали вместе с главным инженером проекта в Якутск. Совсем не думая, что нас ждет впереди, мы надели типовую для этого времени в Москве одежду: ботинки, демисезонное пальто и кепку. Когда самолет приземлился в Якутске, мы попытались разглядеть из окон салона, что же там происходит, но кроме какого-то пара ничего не увидели. Быстро пробежав метров двести от самолета до небольшого аэровокзала, мы вошли в зал и были поражены взрывом хохота. Оглянувшись по сторонам, мы никаких клоунов и ничего смешного не увидели, а смех продолжался. Мы прошли еще немного в зал и поняли, что смеются-то над нами. Оказывается, на улице было –53оС. Что такое якутский мороз, мы поняли только через два дня, когда начали обследовать площадку под строительство кожзавода. А пока нас разместили в единственной в то время в Якутске одноэтажной гостинице, срубленной из вековых таежных деревьев. Всего в номере, где нам предстояло жить в течение двух недель, стояло десять кроватей. Жизнь протекала так: утром стакан чая и быстрее на работу. Вечером, часов в 19, вся десятка собиралась в номере. Столы были уже накрыты. Каждый из нас должен был по очереди готовить ужин. На ужин покупалось десять бутылок водки, закуска и обязательно готовился гуляш или пельмени. Все уставшие, замершие с удовольствием опустошали все стоявшие на столе тарелки, а затем начинались воспоминания и разговоры.

Все восемь наших новых знакомых раньше были заключенными, отбыли свой срок и остались жить и работать в Якутской АССР. Вот некоторые из рассказов, оставшихся в памяти.

Капитан торгового судна:

«Шел 1942 год. Я получил приказ доставить груз в один из портов на Северном морском пути. Корабль подошел к входу в

 

бухту, но войти в нее мы не смогли, так как был сплошной густой туман. У меня было два выхода. Первый – несмотря на туман, идти через «узкость» шириной 30 метров в бухту, сесть на камни и погубить корабль и военный груз. Следствие этого – расстрел. Второй – отдать якорь и ждать, пока туман рассеется. Я так и сделал. Но войти в бухту и стать под разгрузку мы смогли только через двое суток, опоздав на 24 часа. Суд, приговор, и я был осужден на 10 лет, которые и отсидел».

18-летний тракторист:

«Лето 1938 года. Одному из колхозов было выделено два трактора. На базу для их получения послали меня и еще одного колхозника. Радости не было границ. В горячке я, молодой парень, не проверил наличие масла в картере. В результате двигатель был выведен из строя, а я 10 лет отработал в лагерях».

Такой же срок получил мой сосед по койке, рассказавший безобидный анекдот о Сталине. Но все же этим людям повезло. Они остались живы. А миллионы таких же, как они, людей погибли в лагерях. После таких встреч я стал лучше понимать всю трагедию советского народа, и в том числе нашей семьи.

А на следующее утро, купив себе меховые шапки и надев валенки, мы с главным инженером проекта проверяли разбивку корпусов нового кожзавода. За два часа мы превратились в ледышки. Руки и ноги уже ничего не чувствовали. Двигались мы с трудом, а тело охватывало странное чувство покоя, нежелания что-либо делать. Хотелось просто присесть. Но мы где-то читали, что это означало смерть. Пересилив себя, мы вошли в ближайший дом, где и отогрелись.

В воскресенье министр легкой промышленности Якутской АССР пригласил нас к себе домой – отобедать. Здесь мы тоже узнали много нового для себя. Оказывается, самую вкусную воду, которую нам приходилось пить, якутчане брали из реки Лены. Летом привозили бочками, а зимой вырубали лед и привозили его в дом на санях. В каждом дворе лежала куча льда из Лены.

Затем куски льда приносили в дом, бросали в бочку и через пару часов лед превращался в самую вкусную воду. Впервые в жизни я ел строганину. В Лене вылавливали осетров или белуг, замораживали и перед обедом или ужином куски

 

рыбы «строгали» острым ножом. Затем немного солили, перчили и подавали на стол. Лучшей закуски после рюмки водки я не пробовал. А потом были прекрасные сибирские пельмени, которые заранее готовились, замораживались и хранились в мешках.

Дела заставили меня побывать в строительном тресте и филиале Академии наук СССР. Наверное, я приглянулся и там, и там, и мне сделали два приглашения. В тресте предложили работать главным инженером строительно-монтажного управления, а в филиале Академии наук – должность младшего научного сотрудника с последующей защитой кандидатской диссертации по строительству различных сооружений на вечной мерзлоте. А в дальнейшем – докторская, звание профессора и выше, и выше...

Я начал думать, звонил в Москву жене, но решение так и не принял. Еще в течение трех лет я получал письма из Якутска с приглашениями на работу, очень хотел туда поехать, но обстоятельства сложились иначе. Через два с половиной года я стал лейтенантом Вооруженных Сил Советского Союза. Мне было «всего» 30 лет.

Наша командировка подходила к концу. Звонили из Москвы, нужно возвращаться, планировалась моя новая командировка, теперь уже в Среднюю Азию.

И вот Сталинабад, город, который сейчас называется Душанбе. Мы увидели его с высоты 10 км, почти закрытым облаками. Но Ил-18 вместо того, чтобы идти на посадку, круто развернулся и взял курс на запад. Через 15 минут мы приземлились на аэродроме, который оказался военным. Просидели мы в самолете часа три, так как никого не выпускали на летное поле. Духота страшная, воды нет, дети плачут, в общем «отдых» неприятный. Потом тихо, тихо подрулили к взлетной полосе и вскоре приземлились в Сталинабаде. Был март 1960 года. Термометр показывал +20оС.

За прошедший месяц я успел побывать в трех временах года. В Москве – ранняя весна 0оС, в Якутске – суровая зима –53оС, а в Сталинабаде – почти лето +20оС.

По традиции, после того как мы закончили свои рабочие дела, нас пригласили поехать в предгорья Памира. Когда смотришь на вершины Памира со стороны города, они кажутся совсем рядом, эти величественные горы со снеговыми шапками на высоте нескольких километров. Мы ехали на «Волге», поднимаясь все выше и выше, а вершины все не приближались. Через два часа появился снег, похолодало. Мы поняли, что до вершин нам не добраться. Остановились, выпили за дружбу и, полюбовавшись Памиром, собрались в обратную дорогу. Эти

 

неприступные горы надолго остались в моей памяти. Я очень любил командировки и с удовольствием ездил в любые места нашей родины. Греческие гены моего прадеда – путешественника Афанасия Диомиди – толкали меня к новым открытиям.

Весной этого же года в нашем ГПИ-2 появилось объявление: «Имеются туристические путевки в ГДР на 12 дней». И я решил поехать, но где взять деньги? Я все же заполнил анкету, написал заявление и стал ждать. Через неделю раздался звонок, позвали меня. Мужской голос представился работником Интуриста и спросил, не передумал ли я ехать в ГДР? Я ответил, что хочу поехать. Тогда мне сказали, что мне предлагается ехать старостой группы, а старосте положена скида 50 процентов от стоимости путевки. Я обрадовался и согласился. А на следующий день опять позвонил тот же голос и сказал, что «они решили» послать меня руководителем группы, и эта поездка будет полностью бесплатной, хотя придется выполнять некоторые обязанности. Группа собралась почти вся из строителей, и мне как молодому специалисту будет интересно. Я опешил, сказал, что никогда не был за границей и, может быть, не справлюсь с ролью руководителя группы. Меня успокоили и сказали, что проведут со мной дополнительную беседу и дадут консультации. Пришлось согласиться.

Через три дня я уже бегал из Интуриста на Белорусский вокзал и обратно, оформляя билеты на прямой поезд Москва–Берлин, и проверял документы на всех туристов, а их было 23 человека. Не успел оглянуться, как настал день отъезда. Хорошо хоть, что никто не опоздал и не забыл свой паспорт. По дороге познакомился со всеми, и мы обсудили предложенный нам план поездок по ГДР.

В Берлине нас поселили в отеле «Адлон», в котором в 1933 году Гинденбург передал Адольфу Гитлеру пост рейхсканцлера. Рано утром следующего дня я вышел прогуляться по Берлину. Мое удивление вызвали два обстоятельства. На каждом перекрестке на углу тротуара стояли металлические столбы с прикрепленными к ним указателями, где было написано название улицы и номера домов, находящихся в этом квартале. Но еще большее впечатление произвели дворники, моющие половыми щетками брусчатку тротуаров с применением стирального порошка. Все вокруг было в мыльной пене, это очень удивило.

Побывали мы в Государственном немецком оперном театре. Слушали оперу любимого композитора Гитлера – Вагнера «Зигфрид». Продолжалась она более трех часов, и не только

 

мы, но и многие пожилые немцы устали, а иногда даже вздремывали.

Потом посетили памятник погибшим советским воинам в Трептов-парке, скульптура Вучетича и архитектора Белопольского. Катали нас и на метро. Берлинской стены в то время еще не было и можно было спокойно проехать в Западный сектор Берлина, но мы не решились на это, доехав только до Бранденбургских ворот. Рейхстаг разглядывали издалека, он был каким-то серым и зловещим. А вечером немецкое таможенное управление дало в нашу честь ужин, о котором следует рассказать подробнее. Столы стояли буквой «П». Нас посадили через одного – немец–русский–немец–русский. Чтобы мы не запутались, на нашей тарелке стоял оригинальный желтый плюшевый мишка – герб Берлина. Наш гид Гизела Паталаускас предупредила меня, что как руководителю группы мне нужно произнести тост. Я искал на столе бутылки, но увидел только стоящие около каждого прибора небольшие пиалы с каким-то желтым напитком, похожим на сухое вино. Потихоньку я попробовал содержимое пиалы и с ужасом понял, что это обыкновенный бульон. Тут же передал по цепочке всем, что «это не вино, а бульон. Пейте с пирожками». Первое смущение улеглось, и мы начали жестами и отдельными фразами объясняться с соседями по столу. Принесли бутылки с полусухим вином, бутерброды, и мы успокоились. Прозвучали тосты, обстановка нормализовалась. После этого, неожиданно для нас, все со столов убрали, а принесли много бутылок водки и шоколадные наборы. Опять мы удивились, но вскоре привыкли. Вечер прошел очень дружно, мы много говорили, танцевали и пели. Особенно нравились немцам песни «Катюша» и «Подмосковные вечера».

На следующий день нас посадили в большой туристический автобус, и мы взяли курс на Лейпциг. Затем мы посетили Эрфурт, Эйзенах, Веймар, Иену, посетили мы и рудные горы с их прекрасными ущельями, среди которых неслись воды горных рек, впадающих в Эльбу.

Германская Демократическая Республика произвела на всех нас хорошее впечатление. Нам понравились немцы с их умением поддерживать порядок во всем, бережно относиться к дому, семье, детям. Радовала немецкая аккуратность, умение считать деньги, планировать расходы. Многое из того, что мы увидели и услышали, хотелось бы перенести в нашу страну, особенно теперь, когда социализм прекратил свое существование, а до другого более эффективного строя мы еще не дожили.

Глава 15

Снова на производстве.
Круиз по Дунаю

 

Вернувшись в Москву и снова окунувшись в рутинную обстановку проектной организации, я понял, что долго здесь не выдержу. Позвонил Ивану Ивановичу Сапронову и попросил принять меня. Он согласился, и через несколько дней я сидел у него в кабинете. Теперь он был уже не управляющим трестом «Мосподземстрой», а управляющим трестом Горнопроходческих работ, так как объем работ по строительству туннелей постоянно увеличивался и для этого были созданы специализированные организации. Я откровенно рассказал Ивану Ивановичу о своих мучениях и попросил взять меня обратно. Он согласился и предложил должность начальника спецучастка в СУ-19, которым руководил опытный «подземщик» Николай Васильевич Болотин. В этом спецуправлении было четыре спецучастка. Двумя из них уже руководили молодые, такие же как я инженеры – Анатолий Максимов и Олег Овсянко. Чтобы не было раздоров, нам всем установили одинаковые оклады по 185 руб. в месяц. В это время в Москве началось строительство больших транспортных туннелей. Первый был построен на площади Маяковского, на пересечении улицы Горького с Садовым Кольцом. Второй начали строить на пересечении Нового Арбата с Садовым кольцом. Во время производства работ здесь произошла авария. Проходящий вдоль Садового кольца чугунный водовод просел, лопнул стык, и вода из трубы d=200 мм начала затапливать шахту глубиной 18 метров и туннель. В этот момент в туннеле находилось 13 человек: две бригады по 6 человек и мастер, проверявший ход работ. Он дал команду: «Всем наверх!», сам он вылезал последним. Напор воды был так велик, что шахта начала рушиться. Из цепочки проходчиков, вылезавших по лестнице на поверхность, стальной балкой рушившейся шахты был «выхвачен» один проходчик и сброшен вниз. Его засыпаю грунтом, он погиб. Всю ночь, после того как остановили воду, группа спасателей с помощью двух кранов откапывала обрушившуюся шахту. К утру нашли по-

 

гибшего. Я вместе с другими наблюдал за этой трагедией. Потом был суд. Нескольких руководителей этой спецорганизации признали виновными.

Мой же участок, которым я руководил, выполнял работы на трассе Нового Арбата от Садового Кольца до строящегося моста через Москву-реку. Работ было очень много, сроки сжатые, но мы успели. 5 ноября 1960 года трассу Нового Арбата мы сдавали Государственной комиссии. Первой ленточку перерезала член Президиума ЦК КПСС Екатерина Алексеевна Фурцева. Прекрасно помню этот прекрасный, солнечный осенний день. Воздух прогрелся до 20 градусов тепла. Настроение было приподнятое, праздничное. Мы выполнили очень сложную задачу, построив в установленные правительством сроки новую автомагистраль, названную Новым Арбатом.

После Нового Арбата мне поручили участок на строительстве самого большого в Москве транспортного туннеля около метро Сокол.

Там мы проходили туннель на глубине более 20 метров, под построенными ранее двумя туннелями метро от станции Сокол к станции Войковская. Как всегда, работа в три смены, с множеством всяких недоразумений и тревог. Здесь я еще раз убедился в том, что техника безопасности играет на строительстве важнейшую роль. Но все это приходит после того, как что-нибудь случится. В это же время между Белорусским и Савеловским вокзалами шло строительство крупного многоэтажного корпуса для хранения бумаги издательства «Правда». Эти работы выполняла строительная организация Главмосстроя. В этот день на объекте проходило большое плановое совещание, на котором присутствовало около 50 человек. Планерку проводили на 1 этаже строящегося здания. Моя сестра Неля в этот период работала в проектной организации, окна которой выходили на строящийся объект. В этот день Неля с сотрудниками отдела стояла у окна и наблюдала за стройкой. Вот кран берет железобетонную балку и поднимает ее наверх. В следующий момент они услышали глухой шум и вместо каркаса здания увидели столб пыли и дыма, похожий на колоссальный взрыв. Через некоторое время, когда пыль рассеялась, они увидели вместо строящегося здания гору искореженных железобетонных балок и плит. Здание рухнуло... Это была одна из

 

крупнейших аварий в Москве. Погибли все участники планового совещания: строители, проектировщики, заказчики.

Как выяснилось при расследовании, монтаж железобетонных балок вели только на прихватках, без проварки всего шва. Так смонтировали несколько ярусов. Во время подъема башенным краном одной из железобетонных балок сильным порывом ветра балка ударила по прихваченным стойкам, и... здание рухнуло, как карточный домик. Следствие продолжалось несколько месяцев.

А в это время произошло ЧП на моем объекте на Соколе. Погиб один из проходчиков. Он со своим напарником подкатил из забоя по туннелю к шахте тележку с грунтом. Зацепил ее к крюку крана и решил закурить. Попросил у своего товарища спички и вышел из укрытия, что во время движения груза в шахте категорически запрещалось. Крановщик, поднимавший тележку с грунтом, на мгновение раньше повернул стрелу крана, тележка ударилась о направляющую шахты, и траверса тележки соскочила с крюка. Тележка полетела вниз на стоявшего в шахте проходчика. От перелома позвоночника он скончался на месте. Это опять трагедия, правда, в меньше степени, чем на строительстве хранилища газеты «Правда». Погибшего уже не вернуть. Началось расследование. Обвиняли меня, самого погибшего, крановщика. Я тут же получил первый строгий выговор по производственной линии и первый выговор по партийной линии. Делом занялась прокуратура Ленинградского района Москвы. Она же занималась расследованием причин аварии на строительстве корпуса издательства «Правды». Может быть, это в какой-то мере в глазах прокуратуры снизило мою ответственность за происшедшее. Меня не судили. Но у меня остался очень неприятный осадок на многие годы. Теперь каждое утро, идя на работу, я думал: «А как прошли вечерняя и ночные смены, не произошло ли ЧП?» Это уже превращалось в навязчивую идею. Я стал подумывать о смене профессии. Тем более что зарплата, несмотря на колоссальную ответственность, была небольшой. Я стал заходить в пункты по организованному набору работы, написал письма в Воркуту и другие северные города. Ответы и предложения были, но неинтересные.

А тем временем началось покорение целинных земель в Казахстане. Мне это нравилось, и я подумал, а почему бы не мне? Было бы интересно поехать. Как комсомольский акти

 

вист я часто бывал в райкоме комсомола. В один из приездов меня встретил первый секретарь и попросил зайти к нему. Ничего не подозревая, я вместе с ним поднялся к нему в кабинет. И он, улыбаясь, протянул мне комсомольскую путевку на Целину. Я сначала растерялся, но потом согласился. Договорились, что через три дня я буду готов к выезду. Из райкома я снова приехал на свой объект на Соколе. Через час к нам приехал для проверки хода работ управляющий трестом И.И. Сапронов. Я с восторгом рассказал ему о посещении райкома комсомола. Он удивился, а потом сказал, чтобы я садился в его машину. Через полчаса мы были в тресте. Войдя в кабинет, Иван Иванович попросил меня показать ему путевку на целину. Он сел за стол, внимательно изучил ее и набрал какой-то номер телефона. Потом я услышал, что он кричит на кого-то, причем в очень грубых выражениях, а затем бросил трубку. После этого он встал, разорвал путевку и сказал мне: «Возвращайся на объект и забудь о поездке на целину». Так закончилась, даже не начавшись, эта возможная поездка в Казахстан, которая, наверняка, изменила бы мою судьбу. Начиналась осень 1961 года. В нашем тресте я узнал, что в октябре намечается турпоездка на корабле по Дунаю.

Туристы в течение почти трех недель должны будут посетить Румынию, Болгарию, Венгрию, Югославию, Австрию и Чехословакию. Я загорелся и стал быстро оформлять документы. Я надеялся, что меня снова назначат руководителем группы, и я поеду бесплатно, но почему-то не получилось. С большим трудом уговорил И.И. Сапронова. Он дал разрешение на отъезд только в последний день. И снова Белорусский вокзал. Через сутки мы пересекаем границу и оказываемся в Венгерской Народной Республике, хотя маршрут должен был начаться в Румынии. В Будапеште мы пробыли два дня. Город понравился, но удивили очень высокие цены на все, что мы видели. А главное, мы плохо понимали мадьяр. Язык их представлял что-то среднее между немецким, словацким и еще каким-то. В Будапеште нас разместили на прекрасном речном лайнере «Амур», построенном в ГДР. Вместе с еще семью группами, общей численностью 240 человек, мы, как говорят моряки, «пошли» в Югославию. На корабле нам рассказали о причинах изменения маршрута. Оказывается, Дунай в нижнем течении резко обмелел, и корабли не могли по нему идти. Вместо пяти

 

дней в Румынии и Болгарии нам добавили пять суток в Австрии и Чехословакии. Теперь после Будапешта мы пошли в Югославию, а затем, вернувшись, должны будем посетить Австрию и Чехословакию.

Утром нас разбудило радио – подошли к границе с Югославией. Предстояла проверка паспортов и таможенный досмотр. В этот период отношения с Югославией у СССР были плохими, и пограничники над нами изрядно поиздевались, но нарушений не нашли.

А вскоре мы пришвартовались у молодого города Нови Сад, весь центр которого был застроен высотными панельными зданиями. К вечеру подошли к столице Югославии – Белграду. Ночевали мы на «Амуре», а все светлое время проводили в экскурсиях по городу, раздаривая при встречах с югославами значки с изображением Юрия Гагарина и Германа Титова. Ведь 1961 год был годом триумфа Советского Союза в космосе.

Несколько слов о нашем корабле. «Амур» – трехпалубный корабль. На первой и второй палубе были каюты 1-го и 2-го класса с большими окнами. Мы же жили в обычных каютах с круглыми иллюминаторами в 3-м классе. Нам с моим соседом Виктором повезло, так как у нас была двухместная каюта. Питались в ресторане на 120 мест, то есть в две смены.

Ресторан с кондиционером, прекрасным баром и изумительным шеф-поваром из московского ресторана «Метрополь». Пожалуй, за всю свою жизнь я не питался так хорошо, как на «Амуре». Здесь все было очень вкусно и вдоволь. На обед и ужин мы могли себе взять в буфете пару бутылок шампанского или коньяка.

Во время путешествия у нас был праздник Нептуна. Веселились от души. Меня назначили парикмахером, и я исправно выполнял свои обязанности, обмыливая туристов мочалкой, после чего их бросали в бассейн.

И вот мы пересекаем границу с Австрией, но уже без неприятных формальностей, и подходим к причалу города Вены. Начинался вечер, смеркалось, на улицах зажигались огни. И нам решили сразу показать вечернюю Вену. Посадили всех 240 туристов в восемь автобусов и в течение часа возили по городу. Это было совершенно потрясающее зрелище. Такое не забывается. Все центральные улицы переливались световыми рекламами и гремели музыкой оркестров. Мы сидели, сжав

 

шись, в автобусах, ошарашенные увиденным. Я лишь изредка нажимал на спуск фотоаппарата. Остановились в центре и минут 15 гуляли, слившись с венской публикой, прекрасно одетой и веселой. Все, что мы могли иногда увидеть в Москве в кино, вдруг слилось вместе с нами в какую-то единую карусель с шумовыми и световыми эффектами. Мы были покорены городом Штраусов, столицей Голубого Дуная. А потом поездки в Императорский дворец, в парламент, по набережной Дуная, к памятнику Иоганну Штраусу, в Венский лес, в Готический собор, на аттракционы с американскими горками и, конечно, по предместьям Вены. Мы возвращались на «Амур» уставшими, но довольными, полными впечатлений.

Завершался наш маршрут в Чехословакии. Мы осмотрели столицу Словакии Братиславу и направились на автобусах в Злату Прагу. По дороге останавливались и осматривали коттеджи. Очень разнообразные и красивые. Особенно понравилась цветная штукатурка «под шубу». Мы наблюдали этот процесс. В цементный раствор добавляется краситель, цвет которого выбирает заказчик – будущий хозяин этого дома, и раствор наносится на стены. Затем специальной «теркой» он заглаживается, но поверхность стены получается шершавой. Это было очень красиво и долговечно.

В Праге нас поселили в один из лучших отелей «Европа», расположенный на Вацлавской площади. У всех были одно- или двухместные номера, хотя времени находиться в них у нас почти не было. Сплошные поездки и походы. Ровно через семь лет, в октябре 1968 года, я снова прилечу в Прагу, но уже не как турист, а как оккупант – офицер Советской Армии, выполняющий приказ советского правительства.

А в те дни 1961 года мы старались как можно больше увидеть, услышать, узнать. Правда, нас удивило то, что в крупных магазинах, где вывешены таблички, что здесь говорят на английском, немецком, французском и других языках, русского или не было, или он значился последним в списке. Мы-то в Москве привыкли к другому. Ведь нам все уши прожужжали, что чехи и словаки наши самые лучшие друзья. Мы стали как-то в этом сомневаться. Интересными были поездки на шоколадную фабрику, в музей Ленина, на Карлов мост и в универ-

 

маг «Белый лебедь». Запомнились поездка в замок Карлштейн и осмотр магазинов на Вацлавской площади, где в витринах горами лежала парная говядина, свиные отбивные и масса разных мясных деликатесов. Такого в Москве мы не могли видеть, да и сейчас видишь только в «Елисеевском», «Новоарбатском» и некоторых других магазинах, а ведь прошло уже 35 лет. Большое удовольствие доставило общение с нашим гидом – студенткой Ганой Хлавиковой. Она была очень приветлива и хорошо расположена к советским туристам. Возвратясь в Москву, я отпечатал фотографии и послал ей в Прагу. Через некоторое время я получил ответ от нее с большой благодарностью. Как-то она встретила ввод наших войск в Чехословакию в 1968 году? Больше мы не встречались.

У нас дома остались сувениры из Чехословакии – ваза из цветного чешского стекла и бокалы для пива. Они всегда напоминают мне об этой прекрасной стране, где мне придется еще жить, служить и работать почти целый год в 1968–1969 годах.

Круиз по Дунаю закончился!

 

Глава 16

Тяга к науке.
Увеличение семьи.
Кубинский кризис.
Призыв в Советскую Армию

 

Я думаю, из предыдущих глав книги читатели поняли, что мои родители были выдающимися учеными. Они внесли колоссальный вклад в науку и в первую очередь в микробиологию. Наверное, гены должны передаваться по наследству, но до 20 лет меня в науку не тянуло. Первые опыты начались на 4-м курсе, когда заведующий кафедрой организации строительного производства доцент Бородин предложил мне поработать с ним. Эксперимент продолжался почти год, но ничего хорошего никому не дал, и я успокоился. Но через пять лет гены начали тревожить меня, и я решил сдавать экзамены в аспирантуру при нашем институте. Но вступительные экзамены почему-то не сдал, и мечты о науке отошли на второй план. Через два года опять кольнуло, и решил сдавать экзамены в аспирантуру Академии коммунального хозяйства им. Памфилова. Здесь я уже готовился более серьезно, даже нанял преподавателя для изучения немецкого языка. На экзаменах получил следующие оценки: марксизм-ленинизм – 5, специальность – 5, немецкий язык – 3, и меня приняли в аспирантуру. На радостях, а дело было в конце августа, я взял отпуск и укатил с семьей в Крым, к теплому морю, предварительно написав заявление на увольнение «в связи с поступлением в аспирантуру». Каково же было мое удивление и расстройство, когда после отпуска я пришел в Академию и узнал о том, что пока я отдыхал вместо меня «приняли более подготовленного специалиста, который получил 14 баллов». Я был в шоке и не знал, что делать. Потом пришел с повинной к своему начальнику управления и попросил взять на работу обратно, что он и сделал. Но научные гены меня постоянно тревожили, хотя приносили только одно расстройство и неприятности.

Прошло семь лет. Я уже в Советской Армии, нахожусь на должности главного инженера УНР войсковой части 36944.

 

Познакомился с офицерами Военно-инженерной ака-демии им. Куйбышева и решил сдавать экзамены в адъюнктуру. Даже подал по команде рапорт, чтобы меня отпустили. Но не тут-то было.

Министерство среднего машиностроения, строящее в Сибири и Казахстане базы стратегических ракет, не укладывалось в установленные сроки, и правительство решило передать Министерству обороны три больших комплекса. В их числе был и Ужур. Меня вызвали на беседу в кадры Министерства обороны и в течение трех часов уговаривали пойти с повышением, на должность начальника строительно-монтажного управления, которое должно было организовываться в Красноярском крае, в районе г. Ужур. Как потом выяснилось, в Ужур ссылали заключенных, отсидевших 15–25 лет и не имеющих права выезда в другие города Советского Союза.

Как я не сопротивлялся, ссылаясь в том числе на желание заниматься научной деятельностью, ничего не помогло, и я вместо адъюнктуры поехал строить ракетные базы в Сибирь!

Анализируя сейчас свои научные устремления, я думаю, что хорошего научного работника из меня все равно бы не получилось. Во всяком случае, по той тематике, к которой я был близок. Я бы с большим удовольствием занимался вопросами истории, чему подтверждением являлись последние годы, годы восстановления справедливости по отношению к моим родителям, годы изучения архивов всех ведомств.

В нашей студенческой группе наукой занимались несколько человек. Кандидатские диссертации сумели защитить только четверо. Это Виктор Разнощик, Роальд Добровольский, Семен Клейн и Олег Демидов. До защиты докторской пока никто не дотянул.

А я, пожалуй, понял, что мне более интересно заниматься чистым производством, что мне и пришлось делать в течение всей жизни. Я строил такие серьезные, сложные, важные объекты, как:

1. Спортивный комплекс в Лужниках, Новый Арбат, транспортный туннель на Соколе.

2. Ракетные базы стратегического назначения в Козельске и Ужуре.

3. Систему противовоздушной обороны в Подмосковье.

 

4. Обустраивал многочисленные полки и дивизии в Архаре и Райчихинске на Дальнем Востоке, в Монголии и Чехословакии.

5. Склады стратегического топлива на Камчатке.

6. Заглубленные командные пункты и жилые комплексы в Польше (Северная группа войск) и на Камчатке.

Теперь же, находясь на пенсии, можно серьезно заняться теми проблемами, до которых не доходили руки во время сорокалетней производственной деятельности, то есть изучением архивных документов, связанных с судьбой моих родителей и эпохой культа личности И.В. Сталина.

А жизнь продолжалась. Получив комнату, первое наше жилье, я стал уговаривать жену продолжить наш род. Ведь мои предки как по линии Михайловых, так и по линии Великановых имели много детей. Мы пришли с Людой к общему согласию, и 13 июля 1961 года родилась долгожданная дочь, которую назвали Еленой.

Для поддержания здоровья детей мы каждый год снимали на лето дачу. После Малаховки это была Красная Пахра на юге и поселок Малино по Ленинградской железной дороге, где мы жили вместе с семьей моего товарища по институту Олега Овсянко. Хорошие, спокойные, добрые были времена.

Но стремление к поездкам и путешествиям преследовало меня. Я загорелся поездкой на работу за рубеж. И совершенно случайно, по объявлению, нашел «Министерство какого-то строительства», расположенное на Садовом кольце, рядом с метро «Маяковская». Там мне предложили поехать на три года в Монголию и Афганистан на строительство комбинатов по производству железобетонных изделий. Я оформил все необходимые документы и ждал получения заграничных паспортов. До сих пор у нас хранятся фотографии для этих паспортов. Я один, а Люда с двумя детьми – 5-летним Сашей и почти годовалой Леной. Но этой поездке не суждено было свершиться, вмешался политический кризис на Кубе.

Еще осенью 1961 года меня вызвали в военкомат и предложили пройти медицинскую комиссию. Я прошел всех врачей, меня признали годным к военной службе и предложили служить в Советской Армии, тем более что после окончания института у меня было воинское звание – младший лейтенант-инженер запаса. Я категорически отказался и даже сделал об

 

этом запись в своем личном деле. Но время шло... Отношения между СССР и Америкой накалялись. Этому способствовало ухудшение отношений между США и Кубой. Н.С. Хрущев готовил к отправке советские ракеты на Кубу. Могла начаться третья мировая война. И Хрущев дал команду призвать в армию офицеров запаса, к коим я относился. Работники отделов кадров войсковых частей разъехались по военкоматам и начали подбирать специалистов для службы в своих частях. От войсковой части 54124 поехал начальник отдела кадров подполковник Лев Владимирович Карпович, мой будущий командир. Он то и отобрал меня. Мое личное дело чем-то ему понравилось. Военная машина закрутилась. Министр обороны, не имея никаких на это прав, подписал приказ о призыве в ряды Советской Армии несколько десятков тысяч офицеров запаса. Я оказался в их числе.

В конце июня 1962 года я находился в своем управлении СУ-19, где сдавал дела перед отъездом за границу. Вдруг секретарь позвала меня к телефону. Я взял трубку и услышал: «товарищ Великанов, с вами говорит военком Краснопресненского района. Вы призваны в ряды Советской Армии. Приказываю вам сейчас же прибыть ко мне». Я тихо опустился на стул и положил трубку. Это было что-то сверхъестественное. Это снова меняло всю мою жизнь. Судьба поворачивала все на 180^о. Через 1,5 часа я вошел в кабинет военкома. Он встал, поздоровался и попросил мой паспорт, а взяв, бросил его в свой сейф. Моя гражданская жизнь закончилась. Впереди было почти 25 лет календарной службы и 31 год службы в Советской Армии, с учетом льгот.

Через три дня, 2 июля 1962 года, сдав дела в СУ-19, я прибыл в войсковую часть 67617, которой командовал подполковник-инженер Сергей Никитович Харатов. Согласно предписанию, я лейтенант-инженер Великанов Владимир Иванович назначался начальником специализированного участка войсковой части 67617, которая находилась в подчинении войсковой части 54124.

Началась тяжелая и радостная офицерская жизнь.