- 163 -

КОЛОННА  №6

 

В колонну № 6 я прибыл в декабре 1945 года и находился там почти пять лет. Я не буду события излагать в хронологическом порядке, а расскажу отдельные факты и происшествия.

Прежде всего о ее расположении и структуре. От города Вельска по шоссейной дороге пять километров. В 200 метрах от забора протекает речка Вага. Берега песчаны, большинство обрывистые, крутые. В лесу преобладает сосна, а в низинах ель. По берегам реки кустарники, ольха, березы, шиповник, малинник. В лесу произрастает масса грибов и ягод.

Колонна 6 имела три зоны: жилую, первую производственную, где изготовлялся кирпич и вторую производственную с цехами различного ширпотреба. Расстояние первой и второй производственных зон от жилой не более 150 метров. В первой производственной зоне работали наиболее здоровые заключенные, на 50 процентов молодые женщины. В зоне ширпотреба работали инвалиды и лица легкого труда, то есть истощенные.

Для производства кирпича глину заготавливали в той же зоне в карьере. Из карьера глину подвозили в вагонетках по узкоколейным рельсам. Вагонетку загружали вручную лопатами и толкали ее до места назначения. Глина, песок, вода в больших корытах смешивались при помощи топтания ногами. Целая бригада в сапогах, или босиком топтали глину до получения однородной массы. Позднее привезли специальные барабаны-мешалки и топтание ногами отпало. Полученный состав порциями раскладывался на стеллажах, как тесто в пекарнях. Рабочие куски глины закладывали в деревянные формы и сверху деревянной кувалдой уплотняли до придания нужной формы - кирпича. Этот кирпич - сырец укладывался на стеллажи вагонеток и подавался в печь для обжига. Все видь работ производились вруч-

 

- 164 -

ную. Такова краткая технология изготовления кирпича.

Как профзаболевания у формовщиц преобладали растяжения суставов, радикулиты, тентовагиниты, простудные заболевания и другие.

Работа была тяжелая, но несравнимая с лесоповалом. Уезжать с этой колонны в другую, на общие работы желающих не было.

В зоне ширпотреба выпускали разные виды изделий. Делали глиняные горшки, миски. Вырезали, раскрашивали деревянные ложки, коробки. Из шкур животных выделывали кожу для сапог. Из шерсти валяли валенки. Делались сани, дуги, бочки, ведра, разные игрушки, куклы, зеркала, сшивали блокноты, клеили конверты и многие другие поделки. Для каждого инвалида находилась своя работа. Без дела не оставался никто.

Во всех лагпунктах, почему-то, медпункт размещался рядом с баней. С одного конца здания - медпункт, а дальше баня. Как и везде, в медпункте были кладовки для дров, разного инвентаря, комната ожидания, приемная, стационар и моя комната спальня.

В бане сначала раздевалка-одевалка, затем парикмахерская, моечная-парилка, прачечная с дверями в моечную и отдельная дверь на улицу. Рядом с баней неизменная дезкамера той же конструкции, как я уже описывал в Сокольском ИТЛ.

Жили в одной зоне мужчины и женщины, но в разных бараках. Всего в зоне было от 400 до 500 человек. Интимные связи между мужчинами и женщинами запрещались и если надзиратель заставал их вместе, следовало наказание обоих - помещение в штрафной изолятор на сутки или больше.

Администрация, надзорсостав знали о связях, но не могли, да и не очень стремились их предотвратить. Основное - работа, выполнение норм и создание видимости отсутствия интимных связей.

При проживании в одной зоне практически запретить встречи невозможно. Надзиратель смотрел за всеми в два глаза, а за ним - в сотни глаз и предупредить успевали раньше, чем он увидит.

 

- 165 -

Кроме спальных бараков с неизменными нарами, существовали разные камеры, уголки и т.д. Однако массового сожительства не было. Причина простая - доходягам, дистрофикам, инвалидам на том рационе питания было не до секса.

Любовниц имели в основном лагерные "придурки" - служащие и конечно некоторые молодые парни и девчата. В 1945 и 1946 годах с питанием стало хуже. Не было жиров, мяса. Варили крапиву вместо капусты. Поступала тюленина и даже мясо акулы. Основным видом довольствия был хлеб, которого выдавали 600-700 грамм и доппаек 200 грамм. Для больных в стационаре питание было немного лучше. Плохо было с одеждой, особенно с обувью.

Кожевниками и пимокатами работала группа заключенных - державшаяся обособленно от остальных. Сначала я подружился с их бригадиром, а затем и с остальными. Я часто приходил к ним в цех и мы беседовали на разные темы, но никогда не касались вопросов религии, хотя они знали, что я православный христианин, отношусь с уважением, любовью к церкви, к Христу-Спасителю. Я знал о их вероисповедовании и относился к этому с большим уважением, никогда не позволял ругани и выпадов сквернословия, которого они не терпели.

Зная их тяжелый труд в душном, пропахшем кислотами воздухом, я стремился помочь им в питании, выписывая диету. Я видел, как они работают мокрые, в поту и часто без рубашек. Такой труд не каждый выдержит. Администрация лагерная относилась к ним с пониманием, тем более, что часто часть продукции (кожу, валенки) прямо из цеха относили (воровали) к себе домой. У начальника колонны Курагина в пальто были такие карманы, что в них умещались пара валенок.

В 1947 или 1948 году мне тоже сделали по блату белые валенки, длинные с отворотами.

 

- 166 -

Ложки, миски, разделочные доски раскрашивались в различные рисунки и цвета. Я подружился с художником Макаровым, а особенно с Абдуленко. Первый был уроженец Мариуполя, второй - из Запорожья. Я никогда не был на Украине и они мне рассказывали про южные бла-годатные края. У Абдуленко болели почки и были часто почечные колики, он месяцами был у меня освобожденным или в стационаре. На простынях, натянутых на подрамники, Абдуленко рисовал копии с картин "Богатыри", "Письмо запорожских казаков турецкому султану", "Бурлаки" и другие. Начальник колонны Курагин увидел картины и две штуки я ему "подарил".

Несколько картин закатали в рулон и через знакомых вольнонаемных продали в городе на рынке.

Я подружился с шеф-поваром Шарлотисом Николаем Михайловичем. Он грек. Был капитаном какого-то корабля, схвачен нашими работниками НКВД и тройкой осужден на 10 лет за контрреволюционную деятельность, в формуляре так и писалось КРД вместо статьи УК. Ему даже не предъявлялось никакого обвинения. Не было и суда, даже формального. После нескольких месяцев содержания в Одесской тюрьме, его вызвали в канцелярию тюрьмы, объявили 10 лет и отправили в лагерь. Шарлотис был старше меня в два раза, но мы с ним подружились, делились самым сокровенным и каждый в силу своих возможностей помогал друг другу. Забегая вперед, скажу, что в 1949 году у него окончился срок 10 лет, но его не освободили из заключения, ничего не объясняя продолжали содержать в зоне.

Через несколько месяцев такого содержания в колонне 6 по указанию оперуполномоченного, Шарлотиса отправили в Красноярский край. Больше о нем я ничего не слыхал. У меня о нем остались самые хорошие впечатления. Он был человек честный, прямолинейный, порой резковат, но отходчив. Я с большим чувством и теплом вспоминаю о нем. Из всех друзей за мое десятилетнее пребывание в ИТЛ - он был

 

- 167 -

самым близким и лучшим. Господи, прости его и дай ему царствия не-бесного. Я прошу его душу простить меня, да простит нас Господь. Мир праху его. Считаю, что когда пишу эти слова, его уже нет в живых и поэтому обращаюсь, как к погибшему.

Про свою родину, цветущую Грецию он рассказывал со слезами. О родных, семье, оставшихся в Греции, Николай мало говорил, не хотел расстраивать себя. При упоминании о родных у него сверкали глаза и появлялись слезы. Я щадил его и старался не упоминать о близких ему людях.

Однажды с ним произошел комический случай. Ему поручили запрячь в повозку лошадь. Он никогда не видел, как это делается. После долгих трудов надел на коня хомут и вместо того, чтобы коня завести в оглобли, он повозку за оглобли потащил на коня. Мы над ним добродушно посмеялись, затем я показал как нужно запрягать коня.

Кухня-столовая размещалась в таком же деревянном бараке, как медпункт и баня. Посредине кухни в печку установлено несколько чугунных котлов разной емкости. Над котлами подвешивался зонт для вытяжки паров. Зонт проржавел, его сняли, нового еще не установили, а отверстие для вытяжки прикрыли фанерой. Однажды для утреннего завтрака ночью в одном из котлов варилась каша. На чердак кухни с целью воровства забрался один из заключенных, такой молодой, щупленький, но шкодливый парень. Воровство совершалось простым способом. На длинную палку привязывался котелок и через отверстие для пара отпускался в котел и вытаскивался вверх. Таких воришек ловили уже неоднократно. В данном случае он не нашел в темноте отверстия над котлом, ногами встал на фанеру и провалился вниз прямо в котел с кипящей кашей. Дикий вопль раздался в кухне. Сначала от неожиданности перепугался и повар. Опомнившись, он вытащил из котла вора, который вопил от боли. На чердак вор залез в одном нижнем белье и ботинках. Когда его привели ко мне,

 

- 168 -

огромные пузыри были по всему его телу. Сделав обезболивающий укол, я смазал его всего мазью от ожогов и поместил в стационар. После длительного лечения он остался живой, но выглядел безобразно, лицо и тело все было в шрамах.

Продукты дважды не выписываются. Кашу съели.

Штаб управления Севдвинлагом находился в городе Вельске. Несколько зданий обнесено штакетником. В каждом доме свой отдел. Я под конвоем неоднократно ездил в санотдел и за медикаментами на центральную базу. В санотделе завел дружбу с инспектором отдела Квасовым и начальником аптекоуправления Якушевым. Благодаря товарищеским отношениям с ними, я получал медикаментов значительно больше, чем другие. Но и я помогал им изделиями из нашего ширпотреба. Передал пару валенок и кожу - хром на сапоги. Хорошие отношения сложились с начальником САНО капитаном медслужбы Максимовым и его замом Ф.И. Воробей. Эта "малая птичка" Воробей имел вес около 120 килограммов. Живот почти на полметра отстоял от стола. Он любил слушать анекдоты, громко смеялся и своим добродушным голосом рассказывал анекдоты сам.

Ко мне лечиться приходили члены семей вольнонаемных работников, охраны и частенько вызывали на дом.

Безконвойное хождение вне пределов охраняемой зоны лагеря, давало существенное преимущество. Конечно, всегда контролировалось, куда пошел и зачем. Должен вовремя вернуться, проверялось, что несешь с собой. Но это уже не так важно. Причину придумать несложно. Я ходил в лес собирать грибы, ягоды, купался в речке.

Я написал домой, дал адрес в Вельске жены и вот в 1946 году весной ко мне приехала мать. Сначала в Вельск к жене, а с ней ко мне. Официально свидания не разрешались и мы встречались в ближайшем лесочке. Надзиратель знал о встрече, но негласно разрешил. Мы с мамой встречались по несколько часов в день в течении недели,

 

- 169 -

затем она уехала. Я узнал о жизни в деревне, о смерти отца и многое другое. В деревне царила страшная нищета, полуголодное существование.

О встрече с мамой я написал следующее:

 

О, мать! Ты приехала в лагерь ко мне

В дни светлые Пасхи недели

Я встретить тебя бы хотел во дворце,

Но встретить пришлось под веткою ели.

Ты мне рассказала по тяжесть в пути,

Про горе свое и невзгоды.

Сто километров пришлось пройти

В твои престарелые года.

Истертые до крови ноги твои,

Оттянутые сумкою плечи.

Но радость горит в материнской груди

Услышать сыновьи речи.

О мама! Родная, надейся и жди,

Исполнятся радостно грёзы.     

Укрою тебя на своей я груди,

Утру материнские слезы,

 

Х Х Х

 

Спасибо, родная, за то что родила

Спасибо, родная, за совесть и честь

Спасибо, родная, что грудью вскормила

Спасибо, родная, за то, что ты есть.