Памяти моих родителей

Отилии и Марка Бардахов

 

Пролог

ЛИНИЯ БЕЛОРУССКОГО ФРОНТА

Июль 1941

 

Яма, которую мне приказали выкопать в лесу, имела точные очертания гроба. Советский офицер аккуратно наметил ее контуры. Он измерил меня палкой, очертил на земле прямоугольник и велел копать. Он хотел убедиться, что могила будет мне впору.

Пока я перерезал лопатой спутавшиеся стебли и перерубал корни, офицер зорко, с растущим возбуждением следил за моей работой. Он был примерно моих лет; в сумерках его лицо казалось гладким и розовым; светлые волосы торчали из-под фуражки, как пряди льна.

— Живее! — Он ткнул палкой мне под ребра. — Не до ночи же тут копаться!

Я лихорадочно выдрал остатки растительности, потом вонзил лопату в мягкую черную почву. Маслянистая земля липла к моим сапогам и к лопате, и я то и дело оббивал ее. В мыслях я прикидывал, успею ли ударить лопатой по голове офицера, прежде чем он выстрелит, но тот, верно, догадывался, о чем я думаю. Револьвер был направлен прямо мне в лицо. Все глубже, все быстрее я врезался лопатой в землю, спрямляя углы и выравнивая стенки, — как велел офицер.

Когда я уже стоял в неглубокой яме, мне представилось, что я лежу ничком, связанный, окровавленный, с пулей в затылке. Я представил, что меня покрывает тяжелая земля, что муравьи и черви пожирают мою плоть. Я не хотел умирать. Я не заслужил, чтобы меня пристрелили как собаку.

Стемнело. Яма уже была мне по грудь.

— Давай сюда лопату, — приказал офицер. Я выбросил лопату наверх.

— Сеня, поди сюда. — Из кустов показался солдат. — Свяжи его.

 

Солдат спрыгнул в яму и завел мои руки назад с такой силой, что чуть не вывернул из суставов. Он связал мне запястья и щиколотки, велел стать на колени и толкнул на дно ямы. В голове у меня шумело. Разве я преступник? Мое подразделение, батальон тяжелых танков, прикрывало отступающие армейские части, и мой танк случайно перевернулся и затонул на переправе. Но это была ошибка, а не преступление; я привел танк в исправность и был готов сражаться. Я польский еврей, и я ненавижу нацистов. Германия оккупировала Польшу в прошлом году, и мой родной город в последний момент был освобожден Советским Союзом. Полгода спустя меня призвали в Красную Армию.

Теперь нацисты были повсюду — в воздухе, на дорогах, в лесах; по улицам советских городов ездили немецкие танки, грузовики и мотоциклы. Наверное, и мой родной город оккупирован. Я представил, как мои родители, сестра, моя молоденькая жена сидят в столовой на диване у растопленной печи, любимом месте моей матери. Я увидел рядом с собой Таубцию; в ее испуганных зеленых глазах был немой вопрос. Всего две недели назад была первая годовщина нашей свадьбы. Я представил, как моя мать крепко обнимает ее, как обнимала меня, когда я уходил в Красную Армию; отец мерит шагами кабинет, стараясь придумать, как спасти семью. Живы ли они? Скрываются? В еврейском гетто?

Я прижался лбом к мягкой земле. С каждым вздохом я втягивал лесные ароматы — запахи, знакомые с самого детства, когда мы ходили по грибы. Наверное, это мой последний вздох, подумал я. Я ждал выстрела, ждал прикосновения холодного дула к затылку, ждал пули, которая пронзит мой мозг. Я жалел не себя, я жалел своих родных и любимых — им никогда не найти моей могилы. Я ждал. Ждал, но было тихо.

Спустилась ночь, безлунная, беззвездная; я лежал, окутанный черным коконом. Ночь и земля, и сон и смерть слились воедино.