III. В ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОМ

 

С мамой я не простился... Мы с Адиком, закончившим третий класс, были в пионерском лагере (я уже как комсомолец), когда ее арестовали. Приехав - застал дома одного Леву. У меня даже не хватило мужества расспрашивать о подробностях, - я только представил ее, когда после ареста любимого человека, - нашего отца, - ее оторвали от детей. Горячо и нежно любимых детей. Что ждало их? Во второй половине тридцать седьмого года уже представляли, какие перспективы у детей "врагов народа".

Бедная мама! Не тюрьмы, этапы, лагеря - это она в какой-то мере испытала в колчаковском плену, когда военно-полевой суд приговорил ее к "пожизненным каторжным работам"; — разлука с детьми, боль, страдания за их судьбу было сильнейшим горем.

Спустя двадцать лет мы добьемся справки о ее реабилитации, как невинно осужденной, да липовой справки о ее смерти якобы в сентябре 1944 года. Лишь через шестьдесят лет, когда не будет уже ни Левы, ни Адика, узнаю я правду, неделю читая ее "ДЕЛО"...

Некоторое время мы жили втроем, три брата. Лева работал инструктором физкультуры, мы с Адиком готовились к учебному году. Днем ходили обедать в дешевую столовую института инженеров железнодорожного транспорта - Лева оставлял нам на питание. Иногда я "экономил" копейки, чтобы побаловать Адика клюквенным морсом. Но однажды, когда мы собрались идти в столовую, явилась женщина с милиционером. Показав мне какую-то бумагу? заявила мне, что Адика забирают в детский дом, так как я еще мал, чтобы его воспитывать. Я смотрел в бумагу и не видел букв, не понимал там ни слова... Потеря отца и матери, от обоих никаких вестей, и теперь мой маленький братишка, Адик, к которому вместе с любовью испытывал щемящую боль, жалость, всем сердцем ощущая его сиротство. Ни ума, ни смелости, ни жи-

 

тейского опыта, чтобы удержать, не отдать его, у меня не хватило. Как в бреду, скрывая слезы, собрал я кое-что из его вещичек...

Приехавший с работы брат изругал меня всячески, зачем я отдал - а я в моем горе не мог ему ничего ответить. Лева кинулся на поиски: - Адик оказался в Даниловском "детприемнике", куда собирали детей репрессированных. Отвезли ему кое-что из необходимого, кое-какой еды... Вскоре его увезли из Москвы.

Я с ним встречусь в декабре 1953 года, когда приеду, освободившись, к нему в Прокопьевск. Расставшись с одиннадцатилетним мальчиком - я приехал к отцу троих сыновей.

 

ПЕРВОЕ ПИСЬМО ОТ АДИКА.

5/IХ 1937 г.

Дорогой Лева!

Я живу в городе Балашове в детском доме. Приехал сегодня утром. Таких, как я, нас несколько. Лева! Скажи прямо, возьмешь ли ты меня или нет, а то я беспокоюсь и часто плачу. Если возьмешь, то как можно скорее, потому что здесь все ребята беспризорники, они очень грубы и кричат на нас, чтобы мы уехали, откуда приехали^*. Ты говорил, что будешь следовать за мной по детдомам. Если ты меня не возьмешь, пришли денег 15-20 рублей и еще одежды и обуви. И я буду в детдоме до совершеннолетия. Тогда приезжай ко мне. Мой адрес:

г. Балашов, Саратовской области (с Павелецкого вокзалa, какой дороги я не знаю). Рабочая улица д. 15 (детдом №1).

Целую тебя крепко, твой брат

Адик.

Пиши скорее.

 

ЕЩЕ ПИСЬМО ОТ АДИКА

7.ХI.37 г. (?)

Лева, Володя! Только сейчас получили письмо от... МАМЫ!

Нет слов передать мою радость. Я чуть не заплакал. О всем узнаете из письма. А о вашем положении я написал ей.

Может, это ее расстроит, но я постарался ее успокоить.

Ну пока все, целую вас обоих.

Адик

Прилагаю письмо мамы. У нее наверно нет приличной бумаги.

 

Имея строгое ограничение (или запрет) в переписке, мама при возможности написала младшему, которого было особенно жалко, и который больше всех нуждался в матери.

Телеграмма

3 июля 1938 (или 39 ?) г.

ПРЕКРАТИТЕ ПИСЬМА ПОСЫЛКИ СВЯЗИ ПЕРЕМЕНОЙ АДРЕСА ВОЗМОЖНОСТИ СООБЩУ = МАМА

 

Не сообщила.

И НЕ МОГЛА СООБЩИТЬ. Арестовав, после расстрелов мужей, по статье ЧСИР (Член Семьи изменника Родины) многих женщин, как и маму, их держали в Темниковских лагерях (в Мордовии, ст. Потьма), условия там были еще более - менее сносные, разрешали (ограниченно) письма, посылки (если было кому посылать).

А чекистам нужен был "материал" - и они его делали.

В июле 1938 (39 ?..) года из Темниковского лагеря берут на этап Асю Сырцову-Попову - когда-то нашу соседку по Крем-

 

левской квартире, а также нашу маму и жену Уборевича, бывшего командующего Белорусским военным округом. Их мужья, как и наш папа, были в 1937 г. уже расстреляны, хоть мы об этом не знали.

Асю Сырцову (девичья фамилия была Попова) начали допрашивать первой - в самой страшной по изощренности и жестокости пыток Сухановской тюрьме. Всевозможными пытками, издевательствами, избиениями - иногда на допросах она теряла сознание, ее стали преследовать галлюцинации, - от нее добились "признания": она подписала протокол, что вместе с Сосновской и Уборевич организовали террористическую группу с целью отомстить за своих мужей террактом против руководителей страны. Потом, совершенно сломленной, ей сделали очную ставку с мамой и Н. Уборевич, где она, под страхом новых пыток, - подтвердила свои показания.

- Что ты говоришь?! Ты хоть о наших детях - подумала?..

Но теперь взялись за них. Мама долго отказывалась "признаться в своей контрреволюционной деятельности" - но и она была не из железа. Избитая, обессиленная, не слушающейся рукой, жалкими каракулями после долгих допросов подписала она протокол "признаний" (я читал эти протоколы - и эти подписи, они обо всем сказали).

Их судили 6 июля 1941 года через два года после начала "следствия". Судила Военная Коллегия Верховного Суда СССР под председательством Ульриха - главного палача тех лет (в тот же день и в том же составе судили мужа Марины Цветаевой, Сергея Эфрона, а может, и еще многих - многих, суд вершили быстро). Всего 95 смертных приговоров.

И хотя мама заявила, что никакой контрреволюционной деятельностью не занималась, а показания на следствии дала "под моральным и физическим воздействием" (так в протоколе записано секретарем, возможно, она сказала и более кон-

 

кретно); что она не знает, почему ее оговорила Попова-Сырцова; и что Н. Уборевич она впервые встретила - на Лубянке, в тюрьме; и после нее такое же заявление, изменив свои показания, сделала и Н. Уборевич, и Попова-Сырцова сказала, что она оклеветала этих женщин, не выдержав "моральных и физических воздействией...". Суд удалился на совещание. И вернувшись, огласил приговор: всем трем, по статье 58-8 (террор) - ВМН (высшая мера наказания - расстрел). Позже к этому "ДЕЛУ" пришили жен Тухачевского и Гамарника, их расстреляли в Орловской тюрьме.

Маму расстреляли 28 ИЮЛЯ 1941 года. Я в это время служил в армии. Я еще долго надеялся, что мама где-то в лагере, что может, выживет, и мы ее еще увидим...