- 220 -

ЛЕКЦИИ В ПЕТРОВСКО-РАЗУМОВСКОЙ АКАДЕМИИ

Вспоминаю еще лекцию в Сельскохозяйственной Академии в Петровско-Разумовском на тему «Наука и религия». Пришло много студентов. Присутствовало восемь профессоров.

Когда я кончил, один приват-доцент, убежденный дарвинист, выступил против меня: он очень подробно рассказывал о новейшем состоянии этой теории; некоторые имена, упомянутые им, были неизвестны мне, как неспециалисту в этой области. Мое утверждение, будто наука не противоречит Библии, было подвергнуто моим оппонентом сомнению. Большая аудитория с чрезвычайным любопытством следила за диспутом. Мои друзья — студенты, способствовавшие устройству этой лекции, говорили мне потом, что они были в большом смущении.

Оратор, окончив свою длинную речь, пошел с кафедры и сел

 

- 221 -

наверху, на последней скамейке. Чем же ответить мне на все эти возражения ученого, вооруженного с головы до ног, обладающего в этой области, так сказать, последним словом науки? Пока он говорил, я просил мудрости у Того, Кто есть начало всякого знания. Затем я сказал так: «Уважаемые слушатели! Я утверждал в своей лекции, что мне неизвестны научно установленные факты, которые бы противоречили Библии. Те же положения науки, которые выдавались за противоречащие Библии, всегда оказывались при более строгой объективной проверке ненаучными.

Теперь я опять утверждаю, что научные положения не противоречат Библии, а противоречащие Библии положения ненаучны.

Библия излагает нам на своих первых страницах происхождение мира (космогонию) и происхождение человека (антропогонию). Мне неизвестны научно установленные факты, которые противоречили бы в этом отношении Библии. Теперь я обращаюсь к вам, уважаемый оппонент, как к специалисту в области естественных наук: известны ли вам такие объективные факты, которые бы противоречили этим двум откровениям Библии?»

Оппонент сходит с последней скамейки и при напряженной тишине зала заявляет следующее:

— Уважаемые слушатели! Я должен откровенно сознаться, что я недостаточно знаком с Библией, и потому не берусь ответить на данный вопрос.

Лица моих друзей просияли, в зале наступило оживление, сменившее тяжелую атмосферу.

— Я со своей стороны повторяю, — сказал я затем: — что я Библию по этому вопросу исследовал, и ни одного такого факта не знаю. К этому я должен прибавить, что, беседуя с такими крупными русскими учеными и вместе с тем хорошо знающими учение Библии по данному вопросу, как И. Ф. Огнев (директор Гистологического Института при Московском Университете), я установил, что и им такие факты неизвестны. А это-то я и заявлял, — сказал я, переходя теперь, так сказать, в наступление, — и вновь призываю всех вас добросовестно изучать Библию как источник истины. Незнание ее есть причина многих заблуждений, и в наши дни более, чем когда-либо, вновь подтверждаются слова Христа, сказанные саддукеям Его времени: „Заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией". Я пришел сюда не для полемики, не для защиты каких-либо своих теорий, но для свидетельства об абсолютной истинности Св. Писания.

 

- 222 -

Зал громко аплодировал.

После лекции старик-профессор N., известный ученый — естествовед и дарвинист, был окружен студентами. «Почему же вы не выступили против лектора?» — «Где тут выступать?» — замахал старик добродушно руками. «Я ему приведу так называемое „последнее слово" науки, а он, может быть, вчера в каком-нибудь научном журнале прочитал еще более последнее слово — вот тут и спорь!»

Наутро мы встретились с ним около паровичка. Он подошел ко мне: «Ваша лекция была чрезвычайно любопытна. Только вот как я смотрю. Религиозное чувство имеет в мозгу соответственные центры, своего рода шишечки. У кого они развиты, тот и способен верить»...

— Профессор, — сказал я, — вы знаете, что те или иные органы развиваются в зависимости от того, как мы их питаем, упражняем... Поэтому и в области этих религиозных центров человек свою структуру определяет своими собственными усилиями...

На это профессор не возражал. Он говорил затем по поводу теории Дарвина, сообщая мне некоторые данные, которые, по его мнению, говорят в пользу теории изменяемости видов. Но вскоре подошел паровичок, и мы с ним распрощались.

В этой же Академии я читал еще лекцию на тему о красоте. К несчастью паровичок тогда не ходил, и я вместе с пианистом шел туда из Москвы пешком часа два, частью через лес.

Лекция состоялась, как обычно, в той же химической аудитории, но в ней теперь стоял мороз — на столе передо мною была замерзшая вода в эмалированной чашке. Как мне сообщили, в ночь перед этим, благодаря морозу, погибли ценные научные инструменты в лаборатории. Прибывший со мною артист перед игрой должен был согреть свои руки в горячей воде.

В конце 1922 г. там же была устроена моя лекция на тему «Достоверно ли Евангелие». В ней я имел намерение сообщить те выводы, которые я вынес из исследования данного вопроса по первоисточникам (сначала в рукописном отделении Публичной Всероссийской Библиотеки в Петрограде, а затем в специальном кабинете для научных работ в Московском Румянцевском Музее).

Помню оригинальное выступление против меня одного студента. Он говорил как-то чересчур неспокойно, отклонялся от темы и нападал на мою личность, осыпая меня насмешками. Старался говорить остроумно и весело... Я чувствовал какой-то надрыв в душе

 

- 223 -

этого студента и сказал приблизительно следующее: «Есть у человека странная черта. Он смеется не тогда, когда ему весело, а как раз тогда, когда ему грустно и на душе неладно. Вот и мой оппонент старался маской смеха заслонить свое настоящее душевное состояние. Я не сужу его, но убедительно говорю ему — что он никогда не успокоится, пока не найдет живого Бога... Достоверность Евангелия Христа доказывается лучше всего опытом, который доступен и тем, кто не изучал академической стороны этого вопроса: принимая Евангелие, мы испытываем удовлетворение; отвергая его, мы страдаем»...