К ВОПРОСУ О РУССКОМ ВЕРОИСПОВЕДАНИИ

Часто ставят вопрос: какое вероисповедание победит в России? Будет ли это западный протестантизм или восточное греческое православие?

Я лично полагаю, что в России будет русское христианство — так же, как в Германии есть немецкое, и в Византии было греческое. Притом это будет христианство свободно принятое^*, а не внушенное сверху, со стороны власти, до известной степени предписанное, как это было в Х веке, во время крещения Руси.

Наконец, это будет христианство не Х века, а XX века — ибо Дух Святый говорит Церквам и доныне.

Верую, что по-настоящему насытится русская душа лишь вселенским христианством, представляющим синтез, сочетание западной мужественной активности и восточной нежно-женственной созерцательности.

Ценности православия, его некоторые глубокие догматические толкования, его пение и музыка должны быть сохранены и оживотворены той сознательной личной верой, которою богато свободно-евангельское христианство.

Это сознание все больше проникает в сердца верующих обеих Церквей. А что евангельское движение способно не только внешне расти, но и внутренне развиваться, об этом свидетельствуют хотя бы следующие факты.

В Москве одно время собиралась маленькая группа из руководителей различных евангельских течений для совместного обсуждения Никео-царсградского символа веры в свете Слова Божия. Я участвовал в ней. До моего отъезда из России мы дошли до Х члена, и все единодушно признали формулы Символа веры вполне согласными со Св. Писанием (в нашей среде были представлены — баптизм, евангельское христианство, менонитская община, адвентисты, христиане-трезвенники, Армия Спасения).

На одном из собраний Евангельской общины, во время совершения Тайной Вечери — я, согласно поручению пресвитера, объяснял значение евхаристических хлеба и вина и подчеркивал слова апостола Павла:

«Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой. Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова» (1 Кор. 10: 16).

В соответствии с этим я привел слова одного из древних церковных писателей: «Видимо принимая хлеб и вино, невидимо, духовно, мы принимаем Тело и Кровь Христовы».

Я призывал также воздерживаться от всяких догматических споров и определений, ибо что может постигнуть плотский ум человека, когда он «вторгается в то, чего не видел?»

И не лучше ли, избегая умствования, рационализма, в глубоком молчании принимать Тайну искупления: «Да молчит вся земля перед лицом Его»; а рассуждать больше о нравственных условиях, об этике преломления, чтобы участвовать в Тайной Вечери достойно? После собрания многие (в том числе руководящие братья) подходили ко мне и выражали свое сочувствие по поводу сказанного; благодарили за новое освещение вопроса, отвечавшее, по их словам, назревшему сознанию членов общины.

22 ноября 1922 г. происходило знаменательное собрание в Московской общине Евангельских Христиан. Целью его было, согласно инициативе Евангельского Союза, объединить в молитве всех христиан, независимо от их церковного направления (включая и православных). Народ прямо ломился в зал, кое-как вместивший около тысячи человек.

Выступали с речами представители разных вероисповеданий.

Присутствовал архиепископ Антонин, священник Б., протодиакон и др. представители православия (не принадлежавшие ни к Тихоновской, ни к «Живой» Церкви).

Общий тон, звучавший во всех речах, был призыв к единству всех верующих.

 

Пресвитер евангельских христиан предложил всему собранию спеть Символ веры, этот, по его выражению, «прекрасный гимн Христу».

Пение было единодушное, могущественное, потрясающее.

Архиепископ Антонин закончил свою речь свободной молитвой, простой и вдохновенной.

Мне было поручено говорить дважды — в середине и в конце собрания. Я не мог назвать какой-либо общины, представителем которой я являюсь, и я начал так:

«Я верую во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь и дерзаю здесь выступать во имя Главы ее Господа Иисуса Христа. Перед Церковью, — говорил я далее, — всегда было два пути: или это было обмирщение, путь великой блудницы, сидящей на звере багряном, т, е. опирающейся на кровавое насилие государства, или это был путь „жены, облеченной в солнце", путь апостолов, исповедников и мучеников»...

Постепенно в зале нарастал дух единства. Казалось, русская душа, расколотая разными церковными течениями, устремилась к своей собранности и цельности, и, когда пели «Христос Воскрссе» (это не была Пасха, но было вневременное переживание радости Воскресения), — могучий подъем слил всех воедино; казалось, и стены вибрировали в созвучии с нашим пением.

Многие плакали. Одна женщина в молитве со слезами изливала свою радость и благодарение Богу, ибо исполнилась наконец молитва ее сердца — о единстве верующих.

После собрания гостям был предложен чай. Я сидел около архиеп. Антонина.

— Вы как себя определяете? — спросил он: — баптистом или евангельским христианином?

— Я не примыкаю в собственном смысле к какой-либо общине, но в основных взглядах, в частности, в вопросе о крещении я разделяю убеждения этих обоих течений — баптистов и евангельских христиан и потому нахожусь с ними в тесном общении.