ПОМОЩЬ ЧЕХОВ

Страстная неделя была временем горьких переживаний для всей нашей семьи. Уже на Вербной неделе пришли к нам с обыском и арестовали мужа сестры. Это было чрезвычайно тяжело. Сам он был очень утомлен в это время. А тут еще я покидаю дом как

 

высланный. Тяжело будет в таком состоянии уезжать из дому, может быть, навсегда и оставлять в семье только одних беспомощных женщин.

Сестра написала заявление моему следователю, прося его отпустить мужа ввиду ее болезненного состояния — ведь она должна поддерживать и слабую старушку-мать и свою однолетнюю дочку. Я захватил это прошение с собой, когда пошел в ГПУ. «Не трудитесь подавать заявление: ваш шурин уже свободен», — сказал следователь. «Как!» — воскликнул я, вне себя от радости. — «Обыск производил неопытный агент, и он не должен был его арестовывать вовсе»...

Я вернулся домой. Его еще не было. Сестра с девочкой на руках с радостью выслушала мое сообщение. Вдруг раздаются тяжелые удары в дверь. Малютка, широко открыв глаза и улыбаясь, показывает всем своим видом, что папа пришел. Это он всегда стучит таким образом... И так мы все опять вместе. Слава Богу!

К своей малютке-племяннице я очень привык; часто в роли няньки я носил ее на руках; иногда она, словно предчувствуя нашу разлуку, прижималась к моей щеке и так жалобно напевала своим тоненьким голоском что-то вроде колыбельной песни, слышанной от матери...

После размышлений и совещаний дома я решил направлять свои стопы не в Туркестан, а за границу, так как это казалось мне более соответствующим моим ближайшим планам. И поэтому я пошел в чешское консульство попытать там счастья.

Нашлись общие знакомые с консулом Гирса; он оказался добрым человеком, религиозно настроенным, и выразил готовность помочь мне; но в такое короткое время он мог дать визу лишь на свою личную ответственность, без разрешения из Праги — а это дозволяется лишь в крайних случаях; поэтому он сказал мне:

— Хорошо, но вы все-таки еще пойдите в ГПУ завтра. Если они будут настаивать на высылке в Туркестан и положение ваше будет безвыходным, тогда я дам вам визу в полчаса...

Позвали опять в «скит». (Так в последнее время здесь величают духовный отдел ГПУ. Начальника его именуют аввой Зосимой. А все учреждение ГПУ в народе называют: «Господи помилуй».)

Сегодня начальник на меня очень сердит.

Вбегает в комнату следователя и давай меня разносить.

— Ну, вы, я знаю, сговорились с немцами, и нас за нос водите. Они и не думают давать вам визу...

«Послушайте, гражданин, вы на меня напраслину взводите»,

 

— говорю я в сильном возбуждении. «Да нет, вы нас обманываете»... — «Вы прекрасно знаете, что я всегда говорил вам правду. Никакого сговора с консульством у меня нет. Вот, хотите, позвоните им по телефону»... — «Стану я им звонить!.. Я им ни на грош не верю... Знаю я эту немецкую политику... — раздраженно уже кричал комиссар. — Ну, вот что! — вдруг обращается он решительно к следователю: — Товарищ, напишите обязательство о выезде в течение семи дней в Туркестан! Пусть он подпишет»... — «Я вам никакой подписи не дам». — «То есть как это? — остановился вдруг комиссар: — Пока не подпишете, не выйдете отсюда». — «Да, ведь, моя подпись не имеет для вас никакого смысла. Вы же мне не верите... Вот я подпишу, а на деле не исполню обязательства. Что тогда?» — «Ну, это нас мало беспокоит... Я отправлю вас военным эшелоном».

Мой следователь пишет формулу подписки, сам краснеет, как бы стесняется по своей деликатности всего этого казуса. Подает мне бумагу. «Обязуюсь в течение семи дней выехать в Ташкент»... «Постойте... А если достану визу за границу?» — спрашиваю я. «Сомневаюсь, — говорит следователь: — но, если достанете, мы отпустим вам за границу». — «Нет, шабаш, за границу мы вас не пустим. Уж довольно с вами возимся»... — сказал комиссар и вышел.

— А я уверен, что я получу визу, и именно в Прагу, и я достану вам ее через полчаса...

Следователь уходит на совещание к комиссару. Я внутренне передаю Богу свою судьбу — ведь я и сам не знаю, где лучше служить Ему: в Туркестане или в Праге? Через несколько минут он возвращается с ответом: «Можете ехать в Прагу... Только дайте подписку»...

Я подписал, но потом зачеркнул подпись, так как счел нужным приписать к предложенному мне обязательству слова: «в случае, если не получу визу за границу» — и тогда дал свою подпись.

— Ну, теперь идите к чехам... Что они вам скажут?..

В комнате, за другим столом, спиной ко мне, сидел протоиерей К. (из Живой Церкви) и писал какую-то бумагу.

Отворяется входная дверь, и являются... мои старые друзья — И. С. Проханов (председатель союза евангельских христиан) и его секретарь Дубровский, оба с саквояжами в руках.

«Ба! Вы какими судьбами?» — спрашиваю я их. «Да вот вызвали из Петрограда для объяснения». Я еще не успел уйти, как мой следователь приглашает к своему столу Проханова... Начинает допрос в знакомом уже мне порядке. Я прощаюсь с ним. «Ну, может быть, в Праге увидимся... Я собираюсь туда»... — говорит он мне.

 

Иду в чешское консульство; это около Мясницкой улицы. Жаркое апрельское солнце. Масса гуляющих москвичей. У одного книжного магазина встречаю профессора Самарского Университета Т. «Здравствуйте... Мы ждем вас в Университете... Теперь там некоторые из профессоров уехали, и вы нужны более, чем когда-либо»... — «Как жаль! Но я еду за границу... Получаю «заграничную командировку», шучу я и описываю свои обстоятельства.

В чешском консульстве встречаю г. Гирса на лестнице. «Здравствуйте! Ну что?..» — «Да вот, меня действительно поставили в безвыходное положение... Высылают в Туркестан. Итак, если можете, дайте визу в Прагу».

— Ох-хо-хо! Ну, уж если я обещал визу, так, конечно, и дам ее. Пойдемте в кацелярию.

— Господин Г., приготовьте сейчас же визу в Прагу г. Марцинковскому.

Пока справлялись с формальностями, я иду в переднюю и звоню в ГПУ: «Гражданин следователь!.. Виза есть»... Ответ: «Приходите за паспортом, он сейчас будет готов».

Возвращаюсь в ГПУ. «Пожалуйте, вот вам паспорт, — говорит следователь. — Еще дайте подписку в том, что на вокзале вам не будут устраивать публичных проводов. А то вот Булгаков уезжал — и много шуму было на вокзале».

«У меня к вам еще просьба, гражданин следователь, и это собственно от имени моей старушки-матери. Она просит вас прибавить мне несколько дней, чтобы я мог провести Пасху в Москве, в семье»... — «Ну, что ж, это можно... Раз уж виза есть... Я вам дам лишних три недели после числа, от которого написан паспорт»... На меня он всегда своей мягкостью и вежливостью производил хорошее впечатление, а этот его гуманный поступок лишний раз расположил меня в его сторону. Мы распрощались с искренними, добрыми пожеланиями друг другу. «Счастливого пути!.. Счастливый вы человек!.. Поездите по Европе, свету повидаете»... — сказал он мне на прощанье.

Я всегда думаю, что с каждым человеком надо прощаться так, как будто видишься с ним в последний раз. И это особенно с теми, с которыми происходит какое-нибудь недоразумение.

Мне хотелось попрощаться и с комиссаром — после недавнего крупного разговора.

И вот я кстати встречаю его, спускаясь с лестницы. «Гражданин Н., я уезжаю. Прощайте. А вы все-таки меня напрасно сегодня обидели, обвиняя меня в обмане»... — Он улыбнулся: «Да нет, это

 

я так... Я про немцев говорил... Я знаю, что вы не обманываете». — «Ну, всего доброго!»

Домой прихожу в 4 часа дня. Все уже были уверены, что я арестован. Опечаленная мать забылась сном после обеда.

Я вхожу в ее комнату. Она сразу открывает глаза. «Ну, что?»

— «Да, вот еду в Прагу». — «В Прагу? Ну, слава Богу!.. Это все же лучше, чем в Туркестан!»

«Ну, скажи на милость, какая судьба, — говорила она позже.

— Когда-то и мне нужно было в Прагу ехать. Первый мой жених был чех 3., он хотел меня увезти в Прагу. Все хвалил ее: «Злата Прага, краснэ место». Да я забоялась и отказала ему... А теперь вот ты должен туда ехать... Кто мог подумать, что так все случится? Ну, вот, слава Богу, и Пасху еще вместе отпразднуем!»