К ЧИТАТЕЛЮ

Близкая дата пятидесятилетия окончания войны возвращает память ко всему, что связано с ее болью. Пройдя по стране огнем и миллионами похоронок, жестокостью полей противостояния и искалеченными телами, убивающим голодом и потухшими лицами сирот, она отозвалась громадой трагедий и на судьбах тех, кто по воле случая, обстоятельств или по вине малых и больших просчетов в руководстве ходом боев, сражений, войной оказывались в окружении, в плену и, если не были сражены при побегах или на фронтовом рубеже, прорывались к своим. Каким бы ни был этот путь прорыва сквозь смертельную неизвестность передовой — в одиночку или в группе, по земле или по воздуху — финалом его для многих оказывались обвинения по подозрению, годы неволи и пожизненный остракизм, несмотря ни на какие реабилитации в короткую хрущевскую оттепель. О них почти не написано, а если и встречались на страницах печати отдельные описания коллизий, сопровождавших их нелегкие жизни, — большей частью, рассказанные не от первого лица. Из таких публикаций, возможно, кто-то знает о летчике Девятаеве, возвратившемся из плена, захватив немецкий самолет, и то потому знает, что через много лет терний к нему пришла звезда Героя. В то же время, едва ли кому-то кроме товарищей по зонам известно о совершившем такой же подвиг летчике Николае Кузьмине Лошакове, о ком, в 1968 году помощнике начальника шахты в Воркуте, в служебном докладе одного из руководителей прозвучало тогда: «Оказывается, он сидел! Правда, потом был реабилитирован, но все же!...»

Воспоминания, страницы которых предлагаются на суд читателя, не только о тех, кто, пройдя свою долю военных дорог, составил потом основу контингента репрессированных в сороковые годы — они о времени, о поколении «уходящих», о людях, с кем случилось идти по жизни — «быть на челне» с нарисованной Поэтом печальной судьбой. Но они и об окруженцах тоже. И, возможно, рассказ о них и многих других, принявших их судьбу в ходе иных репрессивных акций, поможет снять в понимании сегодняшним обществом сути их характеров, поступков и трагедий это бросаемое походя «Но все же!...»

Несколько слов о себе.

Родился в двадцать третьем в Астрахани, в семье разнорабочего и

учительницы, получившей в первое послереволюционное лето, в едва исполнившиеся пятнадцать лет, трехмесячное педагогическое образование. Пора осознания себя пришлась на тридцать седьмой и смежные с ним годы. Восьмиклассники, мы уже были внутренне скованы тревожным холодом своего времени. Он заполнял нас через изо-угрозы, обещавшие карающую неотвратимость ежовых рукавиц, через поспешно хлынувшие на газетные полосы объявления об изменении могущих вызвать опасные ассоциации фамилий. В нашем классе этим холодом подуло еще и с приходом на несколько дней до их изоляции потом детей из сосланных семей расстрелянных военачальников с широко известными именами.

За год до войны окончив десять классов, поступил в ВУЗ, но в июне сорок первого, за два дня до нападения на страну, мы несколько сверстников были вызваны на призывную комиссию и оставлены до особого распоряжения, которое, несмотря на настойчивые обращения наши в военкомат, не поступало более полутора месяцев — до одиннадцатого августа.

Потом слово взяла война...

Были передовая, окружение, неудачная попытка выйти из него, семидесятипятидневный плен, побег, возвращение через фронт, десять лет в лагерном бушлате. В пятьдесят шестом пришла реабилитация.

Что было потом? После долгого перерыва был снова ВУЗ, заочный, были десятилетия на угольном производстве, после — работа в НИИ, степень кандидата экономических наук. Были ожидания и разочарования экономических и иных реформ. И остается надежда, что не повторятся черные-страницы прошлого. Чему, хочу верить, могли бы послужить и строки представленных здесь воспоминаний.

Автор

Сентябрь 1993 г.