- 120 -

НАВЕЧНО

 

И вот утро четверга двенадцатого марта пятьдесят третьего. Солнечно. Я у ворот с деревянным чемоданчиком и тощим подобием вещмешка, вместившими все нажитое к тридцати годам, с накоплениями на лагерном счете из невыдаваемой на руки части пятидесятирублевого ежемесячного заработка, официально именуемого премвознаграждением. Провожают друзья. Энергия их рукопожатий и тепло проникновенных слов укрепляют трудную веру в реальность происходящего, но взволнованно трепещущее настроение то и дело сбивается с легких крыльев, оцарапанное неотвязно возвращающейся мыслью о трагедии их, с кем расстаемся, для кого ворота раскроются, неведомо когда. А они — в глазах одна разлитая радость. Лишь возникшее за общие годы неволи единение душ в одинаковом восприятии того, что с нами неотвратимо ежечасно, позволяет ощутить в их взглядах глубоко укрытую печаль. Отважно прячут, чтобы и малая тень не легла на этот мой час.

В обычной жизни всякого человека окружает мир вещей, в том числе лично ему принадлежащих — будь их много или мало. У нас же нет ничего своего, как у приютских детей. И все-таки у каждого нашлась какая-то вещица, мелочь, что сможет оказаться полезным, послужить мне, ступающему на эту, уже почти неведомую землю, не огражденную проволокой с вышками по углам. И, наверное, как частица души каждого сможет присутствовать в другой жизни вместе со мной. Трогательно внимание Курича Юры из Эстонии, помня о данном мной еще в июле слове закурить не раньше, чем окажусь на свободе, припасшего для этого дня невероятно дорогую папиросу. Выхожу за ворота, нас разделяет колючая сетка их створок. Показывая остающимся и, прежде всего, Юре, закуриваю его дар. Они просят идти, не оглядываться...

Свобода? Но почему не могу идти на все четыре, нет, на все три стороны — не приведи бог пойти назад, и куда меня сопровождают двое служивых, а на плече одного — винтовка? Выясняется все в учреждении, оказавшемся комендатурой. Солдаты освобождают от своей опеки, завершив акт передачи под другую. Мне вручается справка, «замещающая паспорт». Узнаю, что оставлен на вечное поселение с местом проживания в пределах города Воркуты. В его контурах — можно, хоть куда! Но все-таки, куда? Спасибо, еще накануне предложил кров в своем доме вышедший раньше меня и уже женатый Жора Великоцкий. Однако вскоре, при самом искреннем радушии хозяев, не смея затруднять их боле, благодарный, оставил их теплый очаг. Через несколько гостиничных дней и гостеприимство еще одних друзей обрел

 

- 121 -

свой угол, сняв шестиметровую комнату. В первые же дни решился вопрос и с работой — получил направление на шахту № 9/10 старшим инженером-экономистом. Оформление прошло не без осложнений: «... он бывший заключенный, а на должность претендует комсомолка Репушкина». Руководители плановых служб комбината — Алексей Иович Канев и треста — Николай Иванович Хузиахмедов проявили твердость, и я был принят. Самое благожелательное отношение встретил и со стороны начальника отдела на шахте Ивана Алексеевича Смирнова.

В системе заочного высшего образования в Союзе практиковалась форма привлечения к учебе специалистов производства путем учреждения в промышленных городах, не имеющих ВУЗов, учебно-консультационных пунктов, наделяемых правом приема вступительных экзаменов. Был такой пункт и в Воркуте — от Всесоюзного заочного политехнического института, во главе его с крутой начальницей Цилей Лотаревой. И вот возникла отчаянная мысль: не попытаться ли со своей волчьей справкой пройти в студенты. Но пока осматривался и гадал — откажут не откажут — упустил сроки. В начале следующего года Лотарева организовала трехмесячные подготовительные курсы, мудро понимая, как давно иными пройдена средняя школа (в моем случае — минуло четырнадцать лет!), и мы с освободившимся через две недели после меня моим другом Чистяковым стали их слушателями. По их окончании подали документы и были допущены к экзаменам.

Сознавая, насколько для господствовавшей системы студенты, а возможно, потом и инженеры, дважды в месяц обязанные отмечаться в комендатуре, могут быть нежелательны, насколько их появление противоречило бы логике сложившихся в обществе представлений о допустимом, мы не питали иллюзий относительно возможностей осуществления своих почти беспрецедентных планов, были готовы к тому, что для отказа в приеме не преминут воспользоваться любыми формальными поводами, и прежде всего, манипулируя условиями как бы конкурсного приема. Отсюда следовало, что всякие надежды на удачу можно было бы считать перечеркнутыми, не получили мы максимальных баллов. А это, даже при, возможно, заданной, скомандованной необъективности экзаменаторов, все-таки зависело во многом и от нас. Удалось. Набрав по пяти дисциплинам двадцать четыре балла и заработав единственную пятерку по сочинению на потоке (из пятидесяти — восемнадцать двоек и четыре четверки), удостоился благосклонной улыбки на всегда всем недовольном лице Лотаревой. Оторвавшись с Чистяковым по баллам от всех, с трепетом стали ждать ис-

 

- 122 -

хода сессии и дождались приказа, объявлявшего обоих студентами. Была завоевана первая после освобождения ободряющая победа!

В продолжение полосы удач в конце того же года произошло событие, счастливо вознаградившее за тяготы первых двенадцати взрослых лет — встретил друга всей последующей жизни и будущую мать моего сына. Опасался только, как бы официально узаконенный брак со мной не обернулся гонениями против моей Дуси.