СЛЕДСТВИЕ

Из тюремного корпуса в НКВД меня и других арестованных возили в "черном вороне". Перевозили поодиночке, чтобы заключенные не видели друг друга. Внутри "ворон" — бывший хлебный фургон с сохранившейся надписью "Хлеб" — был разделен на восемь кабин — по четыре вдоль боковых стенок с узким проходом посредине. В кабине можно было ехать сидя на узкой доске — колени поджаты, туловище полусогнуто. Узкую дверцу захлопывали, закрывали задвижку и предупреждали: "Ни звука!". В полутьме и духоте мы ехали через всю Одессу. Конвоир сидел в проходе у дверцы в фургон — рядом с открытой форточкой.

По асфальтовой мостовой можно было ехать спокойно, а на булыжной сильно трясло, и приходилось прижиматься к стенке кабины. В дороге я подсчитывал повороты машины и по уличным звукам соображал, где мы находимся.

Наконец приехали. Нас — опять-таки поодиночке — провели в знакомые уже "собачьи ящики". Здесь мы могли размять ноги в ожидании надзирателя, который по многочисленным коридорам, лестницам и переходам проводил в кабинет следователя. По пути останавливались и по команде поворачивались лицом к стенке, чтобы пропустить идущего навстречу, не увидев его. Порядок... "Руки за спину!" — требовал конвоир.

Увидел свое отражение — и расстроился. Я был небрит (в камере не разрешалось держать режущие предметы) и без галстука, а в таком виде трудней сохранить человеческое достоинство...

Следователь — человек без особых примет, среднего возраста, в гражданском костюме — сидел за столом. Когда я вошел, он встал, подчеркнуто любезно предложил мне стул и представился. Фамилия его была Шабс, имени-отчества я не помню.

 

Я сказал, что жду разъяснений о причине ареста, поскольку не знаю за собой никакой вины. А он в ответ:

— Это я жду, что вы расскажете мне о своей контрреволюционной деятельности. Вот в этой папке, — он похлопал по лежачей на столе папке для бумаг, — лежат документы, подтверждающие, что вы являетесь членом контрреволюционной организации. Мы напрасно не арестовываем!

Я попросил предъявить мне эти документы. Повторил, что вины за собой не знаю. Уверен, что произошла ошибка.

— Когда надо будет — предъявим. А пока лучше будет для вас, если вы сами все расскажете.

Так мы миролюбиво препирались. Следователь записал мои служебные данные. Примерно через час он вызвал конвой, порекомендовал мне "хорошо подумать, вспомнить и рассказать", напомнил, что нарком Ежов не шутит, недаром говорят о ежовых рукавицах...

Меня отвезли обратно в тюрьму.

Я понял, что никакого расследования не будет.

Через два дня меня вновь вызвал этот же следователь — днем, после тюремного обеда. В этот раз от его любезности не осталось и следа. На стул он указал уже не у стола, а возле стенки.

Услышав, что мне нечего рассказать, он стал угрожать: все равно, мол, ему все известно; если враг не сдается — его уничтожают... И далее в том же духе. А я требовал предъявить основание для ареста — те самые пресловутые документы.

В общем, все кончилось "стойкой". Это один из приемов физического воздействия на заключенного в процессе следствия. Подследственный стоит у стенки, не прикасаясь к ней, в позиции "смирно". Глаза обязательно открыты. Перед глазами на столе горит электрическая лампа в 300 свечей без абажура. Надо смотреть на нее.

В стороне от света садится следователь или сменяющий его помощник, следит, чтобы подопечный не заснул стоя, и беспрерывно повторяет: "Признавайтесь! Подпишите! Все равно ведь подпишете! Будете стоять, пока не подпишете. Признавайтесь, враг народа! Подписывайте!" — и так все время, днем и ночью.

Вначале вы легко пропускаете мимо ушей эти слова, тем более, что в комнате слышен общий шум, царящий в здании НКВД — крики, стоны, плач, и вы невольно к нему прислушива-

 

етесь. Но постепенно эти обращения, повторенные сотни раз, начинают раздражать. От света лампы болят глаза. Через сутки стоять невыносимо — отекают ноги, подгибаются колени.

Я был молод и здоров, и потому выдержал "стойку" ночь, день и вторую ночь. Шабс уже собирался домой, когда я сел на стул.

— Раскололся, Каминский?

— Я напишу, что догадался о роли Корытного...

Шабс побежал к начальству доложить: Каминский сдался!