ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

ЛЕОНАРДА ТЕРНОВСКОГО,

произнесенное в суде

50.XIL1980 г.

 

Когда закончится суд, поздно будет объяснять, почему я сам выбрал этот путь, который привел меня на скамью подсудимых.

А мне хотелось бы быть понятым людьми. Да и суду не должны быть безразличны мотивы действий подсудимого.

Что же привело меня в ряды тех, кого одни называют правозащитниками, а другие — отщепенцами?

Убеждение в пагубности молчания, когда видишь несправедливость, сложилось у меня во многом под влиянием документов XX съезда КПСС. 56-й год стал годом моего гражданского пробуждения. Я понял, что, какой бы крохотной песчинкой я ни был в масштабе своей страны, я все равно ответственен за все, что в ней происходит. Но это был еще только образ мыслей. Принципиально отвергая любой сопряженный с насилием путь, я вместе с тем не видел никакой возможности для осмысленного протеста.

 

В конце 60-х годов я узнал людей, которые стали открыто выступать против того, что считали несправедливым. То, что они избрали своим оружием слово и только слово, как и смелость их выступлений, вызвало у меня симпатию и уважение. Я увидел, что несправедливости можно противопоставить мужество и открытое слово.

Сегодня мне вменяется в вину моя общественная деятельность, которую я называю правозащитной, а обвинение именует распространением клеветнических измышлений. Я участвовал в деятельности Комиссии по психиатрии, подписывал многочисленные документы и заявления.

Я уже говорил, что убежден в их правдивости. Но для чего я это делал? Надеялся ли я таким путем исправить то, против чего выступал, помочь тем, за кого заступался? Конечно, я желал, чтобы к моим словам прислушались, и бывал рад, когда удавалось облегчить чью-то судьбу.

Но в жизни все сложнее. И многолетний опыт говорит, что устранить конкретное зло нашими протестами чаще всего не удается. Но все же я не считаю эти обращения и протесты вовсе бесплодными.

Я думаю, что, даже не принося видимой пользы, протест против несправедливости оздоровляет общество. Ведь должны же найтись в нашей стране люди, готовые постоять за справедливость. А если надо — и посидеть за нее.

Как врач, я ощущал особую ответственность за все, что делается от имени медицины. Я был убежден, что злоупотребления психиатрией действительно сущест-

 

вуют и что с такими злоупотреблениями надо бороться. Поэтому вслед за арестом Александра Подрабинека, когда из членов Комиссии по расследованию злоупотреблений психиатрией в репрессивных целях на свободе оставался один Вячеслав Бахмин, я вошел в состав этой Комиссии.

Я предпочел бы, чтобы не было надобности в моих действиях и выступлениях. Защищать право и закон призваны в первую очередь прокуратура и органы юстиции. Делай они это всегда и последовательно — не было бы нужды в правозащитниках.

Я предвидел свой арест и этот суд. Это, конечно, не значит, что я сам стремился попасть в тюрьму. Мне не 15, а почти 50 лет, и мне не нужна такая "романтика". Я предпочел бы избежать годов заключения. Но поступиться для этого тем, что считаю своим долгом, я полагаю недостойным.

Сейчас я выслушаю ваше решение. Что ж? Приговор — это и невольное признание значимости того, что я делал и говорил. А в будущем моя реабилитация так же неизбежна, как и сегодняшнее осуждение.

В соответствии со своими убеждениями я стремился бороться с несправедливостью, помогать людям, делать им добро. Этим объясняются все мои действия и выступления.

И я пойду в неволю с чистой совестью.