ГАВРЫЛО-ГАРЫНЫЧ - ГАВ-ГАВ

 

...Примерно через 2—3 недели после нашего приезда с Володей в эту школу стала подходить моя очередь у Григория Сергеевича рассказывать что-нибудь интересное. Передо мной на букву «С» оставался один курсант по фамилии Сизов — здоровый, сильный парень, работавший раньше шофером. Вот что он рассказал:

— Я работал в большом автохозяйстве, где возил на эмке начальника хозяйства Петра Васильевича Андреева, очень хорошего человека, прекрасного специалиста по автоделу, замечательного руководителя, заботящегося о своих рабочих и служащих. Взаимно он пользовался всеобщей любовью и уважением. Все его с любовью называли «наш Пет Вас». Он не любил лишней болтовни, был справедлив с людьми. Заместителем по общим вопросам был тоже приличный человек, но уже пенсионного возраста и очень болезненный. Вскоре он уволился в связи с уходом на пенсию, и нам прислали нового зама по общим вопросам, который только что окончил высшую партийную школу при обкоме партии.

Этот новый зам был полной противоположностью Пет Васу. Имел громадный живот, который выпирал вперед, будто собирался таранить кого-то. Встречающиеся с ним люди автохозяйства, особенно шоферы, всегда невольно старались скорее уступить ему дорогу, что очень ему нравилось, — он считал, что ему уступают дорогу из-за большого уважения. Звали его Гаврила Гаврилович. Была у него еще одна особенность, довольно необычная — он постоянно сплевывал слюну, которая у него, непонятно почему, непрерывно накапливалась во рту. Шофера сразу же стали его звать «Гав-Гав-тьфу» или «Гаврыло Гарыныч», как однажды назвал его один шофер-украинец, произносивший

 

все «и» как «ы». Шоферы в первом слове всегда делали паузу, и получалось «Гаврыло Гарыныч».

Автомашину Гав-Гав совершенно не знал и не хотел узнавать, объясняя что он руководитель, а не шофер и что руководить он умеет. Этому его учили. Разве генерал обязан сам стрелять из винтовки и рыть окопы? Для этого есть солдаты, а в автохозяйстве — шоферы.

Таковы были его принципы и правила.

Гав-Гав очень любил разные совещания, пятиминутки и особенно общие собрания, где обязательно выступал последним, анализируя всех, выступающих перед ним, и критикуя их.

В автохозяйстве с его появлением сразу же были организованы кружки и группы по политзанятиям. Для ИТР — по изучению истории ВКП(б), а для шоферов — по изучению биографии товарища Сталина.

Почти все свои выступления Гав-Гав заканчивал лозунгом: «Да здравствует передовой отряд международного коммунистического движения ВКП(б)!»

На одном из собраний автохозяйства наш снабженец, пожилой еврейчик Моисей Львович, выступил с просьбой к Гав-Гаву как «талантливому руководителю» улучшить снабжение автохозяйства автозапчастями и закончил свое выступление тоже лозунгом: «Да здравствует ВКП и маленькое «б» в скобках!»

Боже мой! Что тут произошло с Гав-Гавом в президиуме! Он вскочил как ужаленный.

— Какое маленькое «б»? Что вы придумали, товарищ Фраерман?!

— Ничего я не придумывал, Гаврила Гаврилович! Вон передо мной на стене висит красная материя, и на ней четко написано — «Слава ВКП(б)!». Разве я неправильно прочитал?

— «Прочитал, прочитал!» Кто так читает?! Лишаю вас слова. Больше никогда не выступайте!

— Как так — лишаете слова? Разве вы имеете право лишать? Тем более что я своим словом прославлял нашу родную партию!

— Ладно! Довольно! Собрание закрыто. Прошу разойтись!

Расходились шумно и весело, восторгались: «Аи да Моисей! Вот дал прикурить Гав-Гав-тьфу! Маленькое «б»! Надо же так расшифровать!»

Как потом стало известно, Гав-Гав постоянно «капал» на Петра Васильевича вышестоящему начальству (шоферы говорили — выше сидящее начальство), обвиняя его в отсутствии пат-

 

риотизма и излишней либеральности с антисоветски настроенными сотрудниками. «Настучал» он и в «органы».

В результате этой деятельности Гав-Гава Петра Васильевича на время освободили от должности и предложили поехать в Москву на повышение квалификации руководящих работников при министерстве. Пет Вас сопротивлялся. Но пришел приказ, и он вынужден был уехать «учиться».

Гав-Гава назначили и. о. директора, и он возмущался: «Почему «и. о.»? Я же был замом, а раз директор уехал, я теперь автоматически директор», — так он высказывался мне в автомашине, когда мне приходилось возить его вместо Пет Васа, хотя я делал это с большой неохотой.

Среди работников хозяйства ходили разные слухи обо всех лих происшествиях, многие понимали роль Гав-Гава в переводе Пет Васа на учебу в Москву. К назначению Гав-Гава директором все относились очень отрицательно, а шоферы так прямо обращались ко мне:

— Слушай, Сизов! Ну как ты его возишь? Переверни где-нибудь на повороте машину, чтоб он свое пузо пропорол, а ты чтоб отделался легким испугом.

— Нет, ребята, — отвечал я, — аварию я делать не буду. Можно погореть на этом, а «козу» я устрою хорошую, будьте покойны.

И вот однажды Гав-Гав говорит мне:

— Сизов! Завтра поедем в обком на собрание партийно-хозяйственного актива работников автотранспорта. Помой хорошенько свой «лимузин». Сколько времени ехать до города?

— Да мы с вами ездили однажды. Если это в обкоме, то минут через 40 будем там.

— Хорошо. Готовь машину к 9.00. Начало там в 10.00.

Я, потирая руки, пошел в ремонтный цех и попросил у ребят самую большую монтировку, которые бывают у грузовых автомашин.

— Куда тебе такую монтировку, ты же на легковой. Или Гав-Гав-тьфу дал тебе отставку? — шутили ребята.

— Меня он не отставил, а вот я его сегодня постараюсь отставить. Давно уже думал и продумывал, как это сделать. Сегодня как раз все одно к одному. Везу его на партактив работников автотранспорта области. Сегодня он должен показать себя там во всей красе как «умный и квалифицированный» руководитель автохозяйства.

 

— А зачем тебе такая монтировка? Смотри, Сизарь, не перегибай палку. Не натвори беды.

— Ничего, хлопцы, не волнуйтесь. Все продумано.

Все гадали, что я задумал, и с нетерпением ждали дальнейшего развития событий.

В 9.00 моя машина уже стояла около управления. Эмка блестела. Гав-Гав вышел расфранченный, под «сталинского руководителя», — брюки, китель-френч, фуражка с козырьком — все цвета хаки (как у Сталина), блестящие сапоги, в руках солидный кожаный портфель. Он важно сел в машину, и мы тронулись. Почти вся шоферня, кто еще не уехал в рейс, и все ремонтники вышли на площадку, провожая нас любопытными и заинтересованными взглядами.

— Ты смотри, Сизов, сколько народу вышло провожать меня! И почти все улыбаются. Видно, уже полюбили меня, а? Как ты думаешь, Сизов?

— Полюбили, полюбили. Провожают. С улыбками.

Отъехав от городка километров двадцать, я начал манипулировать педалью газа. Машина задергалась. Я выключил зажигание, и мы остановились. Кругом была степь — и ни одной живой души.

— Сизов! — вскрикнул Гав-Гав. — Что случилось? Опять искра? И что она у тебя пропадает? Давай скорей, уже времени много. Можем опоздать.

«Вот и надо опоздать, — подумал я, — а ты, Гав-Гав-тьфу, и расскажешь активу, почему опоздал».

За неделю до этого «спектакля» я уже проводил генеральную проверочную репетицию за городом, когда у меня «пропадала искра» и я ее выбивал, вроде как бы в шутку, но я убедился точно, что Гав-Гав во все верил и должен будет сам помочь мне «выбивать искру» быстрее, чтоб не опоздать.

Все шло как по маслу. Я приподнял капот, повозился мал-маля под капотом и начал плоскогубцами стучать по баллону. Гав-Гав ерзал на сидении, нервничал и покрикивал:

— Скорей, скорей, Сизов! Да чем ты выбиваешь-то, плоскогубцами? Вот дурак-то! Разве плоскогубцами выбьешь? Дай мне эту, как она у вас называется, монтажерка или ремонтировка? Поскорей только, опоздаем.

Я подал ему монтировку, и он начал лупить ею по покрышке, да так, что я испугался — не повредил бы чего сдуру.

 

— Гаврил Гаврилович! Не надо так сильно бить, надо чаще, тогда искра скорей появится. Ладно? А я сяду за руль и буду наготове.

— Давай, давай, Сизов! Иди садись и будь наготове, а я ее, эту искру-гадюку, моментально выбью.

Он продолжал колотить по покрышке, а я сел за руль. Наши животы были влажными: у него от усердия, а у меня от смеха. Когда я увидел, что мы уже опоздали, то на какую-то долю секунды тронул ключ, мотор фыркнул, но я не дал окончательно газу. Гав-Гав стал бить чаще, машина «завелась».

— Скорей, скорей, Сизов, опаздываем! Меня должны выдвинуть в президиум, а я опаздываю. И выступать я должен первый. Я ведь приготовил интересные предложения по улучшению работы автотранспорта. Сегодня я утру нос некоторым руководителям, которые много лет работают, а не придумали ничего нового.

«Боже мой! — подумал я. — Интересно, что он еще придумал? Вот, наверно, будет спектакль-то в актовом зале обкома ВКП(б)! Надо обязательно встретить дядю Мишу в обеденный перерыв, он все расскажет». Дядя Миша — это секретарь парткома соседнего автохозяйства, он простой шофер, но грамотный, деловой, справедливый мужик, вот шоферы и выбрали его секретарем парторганизации.

В обед я встретил дядю Мишу, и он сразу спросил меня, улыбаясь:

— Это ты привез своего нового шефа?

— Да, я... Еле довез...

Дядя Миша перебил меня:

— Стало быть, это ты автор сценария, по которому развернулся «спектакль» в актовом зале обкома? Такого представления я не помню за всю свою жизнь.

— А как было? Расскажите, дядя Миша.

— Ну, началось как обычно. Собрание открыл первый секретарь Владимир Константинович. Он ведь когда-то в молодости сам был шофером, потом окончил автодорожный институт, работал инженером, главным инженером, директором автокомбината, потом его взяли в ЦК инструктором, потом старшим, завсектором, потом он приехал к нам в область вторым секретарем, а когда первого перевели в МИД, его утвердили первым.

Он дал слово своему помощнику по составу президиума, в числе которого должен был быть и твой шеф, но его сразу не было, и появился он на цыпочках, когда заведующий транспорт-

 

ным отделом уже выступал с докладом. Я тебе это рассказываю, чтоб ты понял, каково было Владимиру Константиновичу слушать твоего шефа. Он и злился, и смеялся, негодовал и в конце концов прервал твоего болтуна, сказав ему: «Довольно, товарищ! Спасибо! Садитесь пока на свое место, а после собрания подойдете ко мне».

— Ну а что он болтал-то, дядя Миша? Дорогой он о каких-то предложениях упоминал, об улучшении работы автотранспорта. Коротко расскажите.

— Коротко?! Трудно, брат, коротко рассказать о его белиберде. Это была сплошная бессмыслица и вздор. После доклада Владимир Константинович, как всегда, объявил прения.

— Товарищи! — обратился он к залу. — Здесь приготовили мне список выступающих. Список великоват. Я кое-кого не знаю, так как несколько месяцев работал с комиссией ЦК в других областях. Есть знакомые, есть и незнакомые лица. Вот первым в списке записано автохозяйство «Озерное». Раньше от «Озерного» обычно выступал Петр Васильевич Андреев. Его сегодня нет. Вместо него «Озерное представляет товарищ Гаврюшкин Гаврила Гаврилович. Какое интересное сочетание! Есть такой? Прошу на трибуну. При готовиться товарищу Сергееву из автохозяйства «Дальнее». Выступающих прошу быть краткими, с конкретными предложениями, без общих фраз. Где Гаврюшкин?

— Иду, иду, Владимир Константинович! — сладко заговорил твой шеф, направляясь из второго ряда президиума к трибуне.

— Так это вы опоздали, Гаврюшкин? Как же это так?

Сейчас все объясню, что случилось со мной.

Он встал за трибуну, выпил воду из стакана и начал:

— Дорогие товарищи! Начну, как просил наш дорогой Владимир Константинович, с конкретного предложения. Все вы знаете, что экономия бензина для нас очень важна! Я вот хорошо подумал, понаблюдал и убедился, что все шофера газуют всегда и везде, и в гору, и под гору. А ведь под гору машина и сама хорошо катится, по так называемой энерции. Зачем газовать под гору? А сколько у нас гор? Вот только от моего автохозяйства четыре горки, а по району, а по области, а по всему Советскому Союзу — миллионы гор, и миллион машин газуют под горку, а ведь можно катиться по энерции. Представляйте, какая будет экономия бензина!..

В зале послышались смешки, шум, разные возгласы. Владимир Константинович встал, поднял руку, как бы успокаивая зал, и обратился к оратору:

 

— Товарищ Гаврюшкин, ваше предложение понятно. В рабочем порядке обсудим его. Потом, не сейчас. Скажите, а вот сюда, на актив, вы ехали обычно, газуя, или по вашей «энерции»? Кстати, надо говорить не «энерция», а «инерция». Вы опоздали из-за «энер-ции»?

— Нет-нет, дорогой Владимир Константинович! Не из-за инерции. Вы знаете, на полпути в машине пропала искра, и сколько шофер ни старался ее выбить из баллона, у него ничего не получалось, пока я сам не взялся за это дело. Правда, он выбивал ее плоскогубцами, а я взял эту, как ее, ремонтировку и минут через десять выбил ее. Сам! — гордо сказал он, ударив себя в грудь. — И вот видите, дорогие товарищи, теперь я здесь, перед вами! — Он торжественно развел руки, как артист после удачного выступления.

— Боже мой! Что началось твориться в зале! — продолжал дядя Миша. — Такой бурной реакции и овации зала я никогда не видел. Такой овации, которую вызвал твой Гаврюшкин, не вызывал сам товарищ Сталин. Послышались возгласы: «Слава Гаврюшкину! Молодец Гаврюшкин! Герой Гаврюшкин!» Особенно активны были молодые депутаты актива. Почти весь зал стоял. Члены президиума не аплодировали, а молча смотрели на Владимира Константиновича, а он, пока буря в зале продолжалась, закрыл глаза и только покачивал головой. Потом быстро вышел на авансцену, поднял руки, как бы усаживая и успокаивая всех. Когда все уселись и успокоились, он сказал:

— Товарищи! Мне понятна ваша реакция на столь необычное выступление товарища Гаврюшкина.

А Гаврюшкин все еще стоял около трибуны, понимая, что это он вызвал такую овацию, и, продолжая наслаждаться произведенным эффектом, подобострастно смотрел в глаза Владимиру Константиновичу.

Когда стало совсем тихо, Владимир Константинович сказал Гаврюшкину:

— Садитесь на свое место, а после собрания зайдите ко мне со своим шофером.

В кабинете В. К. состоялась следующая беседа.

— Садитесь. Пообедали? Вместе?

— Нет, не вместе, Владимир Константинович. Шофер пообедал раньше, когда столовая была свободной, а я только сейчас из столовой. Ох и вкусный обед, Владимир Константинович! Спасибо вам! — подобострастно заявил Гав-Гав.

 

— Послушайте, Гаврюшкин! Вы давно исполняете обязанности директора? Кто вас туда направил? И куда делся Петр Васильевич?

— Меня направили сразу после окончания высшей школы марксизма-ленинизма. Вас тогда не было здесь. Мы с директором партшколы давно знакомы. В ваше отсутствие он исполнял обязанности второго секретаря обкома партии, он и направил меня замом по общим вопросам, а когда Петра Васильевича откомандировали в Москву на повышение квалификации руководящих работников, меня назначили директором.

— Не директором, а временно исполняющим обязанности, — поправил Владимир Константинович.

— Да, пока и. о. Мое утверждение отложили до вашего приезда, Владимир Константинович.

— И правильно сделали. Ладно. Давайте короче. Вы, Гаврюшкин, из-за опоздания не успели ведь зарегистрироваться и можете оказаться отсутствующим. Идите в регистрационную комиссию и зарегистрируйтесь, а вообще приготовьтесь переехать из захолустного городишка в областной центр. Мы во время обеда собрали на пять минут бюро обкома и решили перебросить вас на другую руководящую работу — сюда, в город.

— Какую, Владимир Константинович? — весело, с широкой улыбкой спросил Гав-Гав.

— Какую, какую! Руководящую. Будете пока первым замом управляющего областным трестом по общим вопросам.

— Областным?! — с радостным удивлением переспросил Гав-Гав. — Трестом автотехобслуживания?

— Нет, не «а», а «б». Трестом обслуживания, но не автообслуживания, а банно-прачечного обслуживания. Бюро обсудило и решило. Вы что, не согласны? — строго спросил Владимир Константинович.

— Да что вы, Владимир Константинович! Как я могу быть несогласным с решением бюро обкома?! Куда партия меня направит, везде буду стараться оправдать ее доверие!

— Идите регистрируйтесь. Дела по автохозяйству передайте пока Сергею Петровичу — главному инженеру. Он еще не поехал «повышать квалификацию»?

— Нет, он работает на месте, — ответил Гав-Гав, вставая из- за стола.

— Ну, а вы? — обратился ко мне Владимир Константинович. Гав-Гав остановился, прислушиваясь.

 

— Идите, идите, Гаврюшкин, — опять строго сказал Владимир Константинович.

— Слушаюсь, Владимир Константинович. — Мягко-мягко, на цыпочках он вышел и аккуратно, тихонько прикрыл за собой дверь.

— Ну?! — еще раз строго «нукнул» первый секретарь. — Что с тобой делать? Запамятовал фамилию твою — помню, что-то вроде птичье — Соколов, Воробьев, Синичкин?

— Сизов я, Владимир Константинович, Сизов!

— Как же это ты придумал, Сизов, такой крючок закинуть своему Гаврюшкину? Почему запросто не сообщить мне о таком «специалисте»? Не было бы такого скандала и позора. Ты ведь беспартийный?

— Вы знаете, Владимир Константинович, у нас ведь так заведено, что на кого жалуются, к тому и пересылают все на проверку.

— Это ты напрасно, Сизов. Я так не практикую.

— А насчет партийности — вы правы, я не партийный, но я сочувствующий, — ответил я виновато.

— Сочувствующий?! Всыпать бы тебе по одному месту! Вот вернется Петр Васильевич, я его уже отозвал телеграммой, он разберется с тобой за такое «сочувствие».

...Как потом стало известно, Гав-Гав начал и в банно-прачечном обслуживании вводить рационализацию — была объявлена борьба за экономию воды в банях и стирального порошка в прачечных. Обычные краны в банях он заменил небольшими кранами. Шайки наполнялись водой в два раза медленнее. К кранам выстраивались очереди. Люди мылись не 30—40 минут, а полтора часа. На улице появились очереди в баню. Белье из стирки стало возвращаться не белым и чистым, а каким-то серым. Народ в городе начал роптать и жаловаться на такое обслуживание, а когда у Гав-Гава спрашивали о делах банно-прачечного треста, он с гордостью говорил: «Население города стало мыться лучше и дольше. Если раньше полоскались по полчаса, то теперь мыться стали до полной чистоты, по полтора часа. Народ валом валит в баню. Очереди стоят».

...На этом Сизов закончил свой рассказ.

— Спасибо, Сизов — сказал Григорий Сергеевич. — Рассказ довольно интересный, но великоват. Надо укладываться максимум в 15—20 минут.