ВСТРЕЧА НА ПОГРАНИЧНОЙ ЗАСТАВЕ

 

Пока мы летели над Финляндией, четко была видна земная поверхность: леса, озера, населенные пункты, потом самолет начал резко набирать высоту, и под нами поплыли облака, и кое-где между ними виднелась серая водная гладь Белого моря, а минут через 30—35 опять между облаками появилась земля — это уже Советское побережье Белого моря, Архангельская область. Вся территория под ногами была покрыта лесами, озер очень мало, кое-где виднелись небольшие речушки, впадающие в Белое море.

— Ахтунг! Внимание! Приготовиться к прыжку.

К каждому из нас подошел сопровождающий и защелкнул на парашюте за спиной тросик, который вверху под потолком скользил кольцом по протянутому вдоль самолета длинному крепкому тросу. Такие же тросики были укреплены у каждого грузового контейнера.

Нас построили цепочкой друг за другом перед дверкой люка, которая пока была закрыта. Самолет сделал несколько виражей, выбирая лучшую, по выбору пилота, лесную поляну.

— Ахтунг! Открыть люк!

Самолет пошел на снижение, сбавив скорость и планируя бреющим полетом над лесом...

— Вперед! Марш! Шнель, Шнель!!!

Мы прыгнули в дверь-люк один за другим, подталкиваемые в спину сопровождающими. Тросик дернул за парашют, который раскрылся, свободный полет резко тормознулся, после чего, повиснув на стропах, я начал плавно, спокойно, необычайно приятно спускаться.

Петя, Вовка и я приземлились благополучно. Леша прыгал последним и попал на березу, повиснув парашютом на ее ветках. Мы еще не успели вытащить белые платки, как самолет вторым

 

заходом бреющего полета сбросил контейнеры, которые кучно приземлились в центре поляны.

Пилот-АСС, прощаясь, покачал крыльями и, резко набирая высоту, направился на запад. Освободившись от парашютов, мы бросились выручать Лешу, который буквально в двух метрах от земли дрыгал ногами и никак не мог сорвать парашют с одной ветки, которая была больше других и уже выгнулась, но парашют еще висел на ней. Соорудив из строп длинную веревку, мы дважды перебросили ее через ветку на том месте, где держался парашют, затянули крепче и, повиснув, втроем начали качать и дергать ее. Она еще больше выгнулась и затрещала около ствола. После еще двух сильных качков она обломилась и Леша брякнулся на родную землю.

— Ура! — закричал он. — Давайте патроны и устроим салют в честь благополучного приземления и возвращения домой!

— Ты что, очумел?! Салют! Какой салют? Кому он нужен? Хотя он и нужен тому, кто, может быть, уже ждет нас. Ищет. Может быть, на побережье посты засекли самолет. Павлуха! Объясни этому остолопу, что он именно — остолоп — обратился ко мне Володя, но я не успел дать объяснение, как в разговор вступил Петя, раньше обычно больше отмалчивающийся.

— Довольно болтать и терять время. Сейчас надо срочно все убрать, укрыть получше, Вовка прав — может быть, не дай Бог, конечно, нас могли засечь как-то. Мы же не знаем, где мы? Что есть вблизи? Надо спешить. Правильно, Павел?

— Абсолютно! Давайте отберем в свои вещевые мешки продукты, только советские и надежно спрячем контейнеры и парашюты. Когда выполним все, что надо, сядем, закурим и обсудим, что делать дальше.

Когда солнце взошло, мы уже сидели и курили «Беломор», удалившись в глубь леса от поляны метров на 200.

— Так какие будут предложения? — начал я. — Может быть, дождемся 19.00, когда нам положено выходить на связь. Позывные к нам будут идти до 19.15. Сообщим, что приземлились благополучно, только Леша оплошал, повис на березе, да еще хотел отсалютовать об этом. Как это Целлариусу будет интересно...

— Да, ладно, Павел! Хватит дразнить меня. Ну, дал маху я с этим салютом. От радости ведь, не буду больше лезть вперед. Решайте сами, вы настоящие разведчики, а я по первой легенде Дубравина нужен был как шофер, вот и буду шофером, если это понадобится. Радист из меня неважный, а уж разведчик тем более.

 

— Правильно, Леша! Твое дело будет шоферское. А Мишку благодари, что он тебя выбрал в нашу «Особую» группу. Вот теперь ты дома, в России. А мы, — обратился Володя к нам с Петей, — вспомнили сейчас Целлариуса, вот и давайте выполнять его последний совет. Он мужик умный и, конечно, предвидел, что условия для работы будут иными, чем те, в которых нас учили. Край северный, не обжитой. Куда здесь сунешься с нашими грузами и заданиями. Все эти наши «липы» от Министерства обороны СССР невольно вызовут подозрения. Недаром рекомендовали их лишний раз не предъявлять. Фальшивые документы могут вызвать подозрение. Как вы считаете, апостолы Петр и Павел?

— Прав, прав, Володя! — ответил я, и Петя подтвердил твердым голосом. — Да-да!!! Только так и надо действовать!

— И вот, что еще мне думается, — продолжал я, — минимум сутки надо нам нос свой вообще не высовывать, так как если на побережье есть какие-нибудь пункты наблюдения за воздухом и за морем, а они должны быть обязательно, то, безусловно, в этих пунктах есть и звукоулавливатели, которые засекли полет нашего самолета, поэтому по всему побережью как минимум на сутки наверняка будет усилено наблюдение. Это в худшем случае, а так как мы летели здесь и прыгали примерно в 4 часа утра, когда сон самый крепкий, то, возможно, никто ничего не видел и не слышал, тогда наше появление не будет ожидаемым и все пойдет по непредсказуемому сценарию, в зависимости от обстоятельств. Еще вот какое предложение — когда где-нибудь встретимся с людьми, независимо военными или гражданскими, не начинайте разговор первыми, кроме приветствия — «здравствуйте». Кто первый начинает задавать вопросы, невольно доказывает свое незнание местности, условий, вызывает подозрительность. Пусть нам задают вопросы, если посчитают необходимым. И отвечать не торопитесь. Давайте условимся, что отвечать будет Петя или я. Если вопросы будет задавать женщина — слово Володе. У него на женском фронте все удачней получается. Все, здесь живущие, конечно, знают друг друга. Мы здесь в новинку. Два офицера, сержант и солдат вышли из леса. Кто такие? Откуда? Как в лес попали? Целлариус все это предвидел, поэтому и совет его таков — раскрываться только высокому начальству. Ночевать сегодня в лесу будет не легко. Ночи еще холодные. Тулупов у нас нет. Можно бы, как мне приходилось делать в лесу на ДВК, разжечь большой костер, и через 3—4 часа он так прогреет землю, что даже после того, как потушим и уберем его, земля будет до

 

утра остывать и давать тепло, лишь бы сверху себя чем-нибудь прикрыть, но нам ни костров, ни дыма разводить нельзя. Сделаем из елового лапника потолще подстилку, укрыться найдем чем и переночуем эту первую ночь на родной земле. Косолапый, думаю, нас не потревожит. А с утра пораньше двинем на запад к побережью. Жилье и пункты связи с Архангельском расположены только на побережье. На востоке — тайга. Леса и леса. Нам там делать нечего.

23 мая 1943 года около 9 часов утра мы вышли на побережье Белого моря. От места нашего приземления оно находилось в пяти километрах. Всю эту дорогу, по опыту лесоустроительных работ, мы отмечали свой путь затесками на деревьях (маленьким топориком) и надломленными ветками кустарников. Шли мы гуськом, стараясь попадать не стопой в стопу, а, наоборот, приминая траву, чтобы получилась, хоть еле заметная, но стежка (для более легкой ориентировки обратного пути за нашими контейнерами). Направляясь из леса в сторону моря, мы вышли на грунтовую дорогу, которая тянулась вдоль побережья с севера на юг. Пройдя по этой дороге 2—3 километра на юг (по направлению к Архангельску), мы подошли к небольшому населенному пункту, расположенному вдоль побережья, который состоял из 4—5 рубленых изб и одного двухэтажного рубленого дома с крыльцом и мачтой-антеной.

Оставив Вовку и Алешу на опушке леса, мы с Петей направились в поселок. В первой избе нас встретила пожилая женщина, лет 50—55, у которой мы спросили: «Как позвонить в Архангельск?» Она ответила:

— А вон, видите, — двухэтажная изба. Это наш «Дом Советов». Там и узел связи, и почта, и вся наша Советская власть. Правда, власть-то вся состоит из двух баб, да и тех там небось нет, рыбалкой промышляют. А вы-то, молодые командиры, откель появились? Вроде никто не причаливал у нашей «пристани»?

— Мы не по воде к вам приплыли. Мы в лесу были. Вот собираемся в лесу стройку проектировать, особого военного значения, но сейчас нам надо срочно попасть в Архангельск в штаб военного округа. А как туда добраться, вероятно, только по воде?

— По воде! Только по воде. Сейчас сухопутного пути нет, только водой. А вот на чем по воде — это вопрос! Никто свою лодку вам не даст, да и моторная-то только одна у узла связи. Они не дадут. Да и бензина-то наверно нет. Вон там подальше, южнее, видите культурные домики — это погранзастава «Куя» —

 

речка там южнее, тоже называется Куя. Лучше вам к ним податься. У них и моторка сильная и связь своя особая, пограничная, а узел-то наш связи только название носит громкое «узел связи», а связь установить невозможно, то помехи, то слышимости нет.

— Спасибо вам! Как вас звать-то?

— За что спасибо? Не за что! А зовут меня Меланья Тимофеевна. Так что идите к пограничникам. Дела ваши военные — они помогут!

— Да, вы правы, Меланья Тимофеевна! Надо обращаться за помощью к пограничникам. Пошли, Петя.

Выйдя от Меланьи Тимофеевны и направившись к пограничникам, мы решили, что теперь обойти пограничников нельзя, так как завтра же, а то и сегодня вечером, им будет известно, что какие-то военные, появившись из леса, были направлены от Меланьи на погранзаставу и на заставу не явились — сейчас же будет объявлена тревога, нас будут искать и, найдя, заберут силой. Мы окажемся задержанными, арестованными, нас обыщут и запрут под замок. Вся дальнейшая инициатива будет в их руках, а мы окажемся под арестом. Надо, чтобы инициатива всех действий исходила от нас, чтобы пограничники исполняли наши просьбы, а не мы их приказания.

На заставе в это время оказалось всего два человека: дежурный по заставе и повар. Предъявив дежурному наши удостоверения, я попросил, чтобы он зарегистрировал нас — двух офицеров, сержанта и рядового и доложил начальству заставы, чтобы нас немедленно приняли.

— Товарищ старший лейтенант! Начальник проводит занятия с личным составом, это примерно 800 метров отсюда, в лесу. В его отсутствие заменяет его старшина, но он сейчас спит, так как ночью дежурному стало плохо — камни, и старшина заменял его до моей смены.

— Во сколько он сменился?

— В 8.00.

— Ну, так он уже должен бы выспаться.

— Сейчас посмотрю... да, да, вон он уже идет сам.

Вошел старшина. Плотный, коренастый, видно сверхсрочной службы. Взгляд внимательный, изучающий.

— Здравия желаю, товарищи! Откуда к нам в гости? Какие вопросы? Дежурный! Записал посетителей?

— Записал, товарищ старшина. Документы проверил. Товарищи из особого строительного управления Наркомата обороны.

 

— Записал я их не в основной журнал нарушителей границы, а в отдельную тетрадку, правильно?

— Правильно, правильно. Какие они нарушители?!

— Товарищ старшина! — обратился я к нему. — Пока нет начальника заставы, вы его заменяете, хотя без него вы, вероятно, ничего не решите, но в курс наших задач я вас введу. Мы здесь, в глубине побережья, проводили некоторые рекогносцировочные работы возможного строительства особой инженерной точки. В настоящий момент нам крайне необходимо добраться до штаба Архангельского военного округа. Вот с такой заботой нас к вам и направила Меланья Тимофеевна, первая, кого мы встретили здесь. И она, конечно, права, сказав нам, что кроме пограничников никто ничем помочь не сможет.

— Меланья всех к нам направляет, хотя это и бывает раз или два в году. А вот насчет помощи и мы-то, пожалуй, не сможем. У нас всего один катер, и он должен постоянно быть готовым к выполнению наших служебных задач. Вас сколько всего чело век-то? Я вижу только двоих. Наверно, и имущество какое-то есть?

— Нас всего четверо. Кроме меня и лейтенанта, еще сержант и рядовой, они где-то на бережку моря в начале деревни. Имущество, конечно, есть: кое-какое оборудование, приборы, инструменты, продукты. Это когда со штабом округа свяжемся, начальство решит, что делать. У вас-то связь с Архангельском нормальная?

— У нас своя связь, пограничная. Начальник ежедневно в 20.00 связывается с дежурным по отряду (это все побережье Белого моря) и докладывает о прошедших сутках. Обычно это осуществляется в виде официальных радиограмм или телеграмм, зафиксированных и у нас, и в отряде в специальных журналах. Просто так разговоров ля-ля не бывает. Иногда и зашифровано все нашим шифром, ключ от которого только у начальника здесь и у начальника штаба отряда там. Так что вам, пожалуй, надо подготовить такую радиограмму, чтобы здесь ее зашифровать, а там расшифруют. Я так полагаю, что ваша работа не подлежит всеобщему оглашению, верно?

— Молодец старшина! Я как раз и хотел об этом просить, чтобы о нашей группе и возможной особой стройке здесь вообще никто ничего не говорил. Хорошо бы и Меланью Тимофеевну предупредить. Ты давно в пограничниках? Чувствуется опыт.

— Да уже набрался опыта. Два года срочной службы, и вот уже третий год сверхсрочно тяну. Просился на фронт — не пус-

 

кают. Говорят, пошлем подучиться и будешь кадровым пограничным офицером. А хотелось бы уже и семьей обзавестись.

— Мы с тобой, старшина, семьями обзаведемся, видно, после войны.

— А когда она кончится-то? Пока конца не видно.

— Как не видно? Видно. Под Москвой Гитлеру дали по одному боку, под Сталинградом — по второму. В этом году дадут по лбу так, что он не очухается. Знаешь, какая идет сейчас подготовка? И у нас, и у них. Гитлер собирает все силы в один кулак и хочет повернуть ход войны в обратную сторону, а наши собирают силы в два кулака. Вот только пока не ясно, где эти кулаки начнут колошматить друг друга. Пока не ясно. Но ясно одно — если раньше война шла с запада на восток, то теперь она идет с востока на запад. Как было и с Наполеоном...

— Да, вот еще просьба: мне бы не хотелось искать ночлега у гражданского населения, а ночевать придется, это уже ясно. Подумайте с начальником, как решить этот вопрос. Желательно, чтобы о нашей группе было поменьше толков среди гражданских.

— Это решим. Не проблема. В крайнем случае, дам в Красный уголок четыре матраца, четыре подушки. Ну, словом, все, что надо, но без кроватей!

— О чем ты говоришь, старшина? В лесу мы спали на матрацах из... елового лапника. И как спали! Если бы ты знал! А уж на матрацах, на деревянном полу — это же совсем другое дело...

Расстались со старшиной уже друзьями. Мы с Петей пошли за нашими сержантом и рядовым, которые ожидали нас на берегу Белого моря, недалеко от хаты Меланьи Тимофеевны. Рассказав им о состоявшихся переговорах на погранзаставе, я посоветовал:

— Мы будем общаться с пограничниками, которые хоть и молоды и неопытны, но очень смышлены, а уж кто служит второй или третий год, те вообще уже умные и весьма любопытные, поэтому наверняка будут спрашивать: «Что делали в лесу?» Отвечайте просто и с улыбкой: «Что прикажет начальство, то и делали: пилили, рубили, копали, закапывали, откапывали. Собственно, выполняли приказы и распоряжения, как и вообще положено солдату». Никаких подробностей и уточнений о наших делах за 10—12 дней в лесу. Понятно?

— Все ясно! — с улыбкой ответил Володя. — Мы с Лешей примерно так и рассуждали, поджидая вас. Надо только еще разок проверить в наших вещмешках, чтобы ничего не было

 

немецкого. Только русское, советское, в крайнем случае, английское и американское, но такого у нас и нет.

...Когда мы пришли опять, вчетвером, на заставу, она была полна народу — солдатами-пограничниками.

Старшина ждал нас у ворот.

— Я начальника уже посвятил во все, что мне известно, он ждет вас, чтобы познакомиться лично. Пойдемте к нему.

Войдя в кабинет, старшина с некоторой иронией доложил:

— Товарищ лейтенант, вот они, наши гости — лесные жители.

— Лесные? Не похоже. Лесные обычно бородатые, а они, если не сегодня, то вчера брились.

— Правильно, — иронично ответил я, — с утра побрились и к вам в гости снарядились. У нас, правда, всего две бритвы на четверых, но нам больше и не надо.

— Старшина, — обратился к нему начальник, — ты накормить-то горячим их сможешь?

— Какой разговор, товарищ лейтенант. Нет проблем.

— Подождите, товарищ старшина, — обратился я, — к ваше му «горячему» мы добавим казахстанской тушенки. Леша, достань-ка всю тушенку. Она изрядно нам надоела, а с картошкой это будет превосходно.

— Давайте, вот что решим, — обратился как бы ко всем начальник заставы. — Старшина, забирай с собой ребят, и решайте там все бытовые вопросы, а мы здесь обсудим военно-оперативные.

Когда старшина с Вовкой и Лешей ушли, он обратился к нам.

— Давайте, во-первых, познакомимся. Начальник пограничной заставы «Куя» лейтенант Полканов. — Он вышел из-за стола и протянул нам руку.

— Стефановский, Борин, — ответили мы, пожимая ему руку. Я подал ему свое удостоверение со словами:

— Я у дежурного по заставе зарегистрировался сразу, когда пришел, подал ему удостоверение. Он все записал, но вы должны сами удостовериться в моей личности. Прошу.

— Да, я читал все, что он записал. Вы правильно поступили. Необходимо выполнить все формальности. Хотя я вот уже их нарушил. На заставе мы не имеем права давать ночлег посторонним. Но... вы вроде и не посторонние. Сейчас мы, все военные, независимо от рода войск имеем одну задачу — победить фашистов. Моя задача вам ясна — охранять границу. Ваша задача здесь мне не ясна. Поясните?

 

— Наша главная задача — срочно встретить начальника штаба Архангельского военного округа. На этой встрече сразу же решатся все остальные вопросы. Их много. Некоторые он решит сам, некоторые согласует с Генеральным штабом РККА, так как они связаны с предстоящей летней кампанией, к которой готовятся обе стороны — и Германия, и СССР. Вопросы, вы понимаете, громадные. Мы — маленькое звено в цепи будущих событий, поэтому от срочности их решения будет зависеть многое.

— Вас, вероятно, не удовлетворяют мои общие фразы, но уверяю вас, как только мы доберемся до штаба округа, вы будете одним из первых, кто получит более конкретную информацию.

— На сегодняшний день главное — транспорт, который доставит нас в Архангельск. Вот поэтому мы у вас и просим если не действенной помощи, то дельного совета. Закурить у вас можно?

Я достал пачку «Беломора», взял папиросу и предложил ему.

— О! У вас еще «Беломор» есть? А мы уже две недели на маршанской махорке. А лейтенант не курит? Почему ему не предлагаете?

— Лейтенант хочет «завязать». Не знаю, выдержит ли. Пока крепится.

Начальник заставы затянулся «Беломором» и глубокомысленно произнес:

— М-м-м, да-а-а! Голова кругом идет от вашей информации, хотя она и весьма неопределенна и пока совершенно непонятна.

— Очень скоро будет определенна и понятна. И вы можете ускорить это!

— Напрасно вы так думаете. Сам я ничего не смогу. Катер наш я даже на 5 минут не могу использовать без особой оперативной необходимости. Это исключено. Кроме нас здесь никто не сможет вам помочь. Да, наверно, это и не очень желательно, судя по вашим требованиям особой секретности. Хотя я особого смысла в ней пока не вижу.

— Правильно, товарищ лейтенант, это только пока! Потом увидите. Давайте все-таки решим, что нам делать? Как скорей добраться до штаба округа?

— Сейчас ничего не решим. Вот вечером я буду иметь связь с дежурным в штабе погранотряда. Попробуем попросить у них помощи. Как они отреагируют, сегодня ничего не узнаем. Начальство уйдет уже по домам. Дежурный сам ничего не решает. Он доложит завтра — передаст нашу радиограмму. Вечером получит ответ. Вы подготовьте вашу просьбу, и раз все это у вас секретно, мы ее передадим шифровкой.

 

Через час я принес ему наше сообщение:

«Спецгруппа из четырех человек управления особых строительных работ Наркомата обороны просит оказать помощь в транспортировке нас в штаб Архангельского ВО».

Лейтенант прочитал, подумал и сказал:

— Попробую поддержать вашу просьбу, хотя могу получить за это втык. Добавлю: «Застава с вашего разрешения может доставить группу в Архангельск. Жду указаний. Полканов».

— Так пойдет? — обратился он к нам с Петей.

— Еще бы! Это отлично! — отреагировал Петя.

— Это же четко выраженное желание — «помочь». Спасибо, лейтенант! — поблагодарил я. — Будем надеяться, что у вашего руководства достаточно благоразумия, чтобы положительно ответить.

— Ой, не знаю! — покачал он головой. — Смотря, кто будет отвечать. У нас тоже есть чиновники и бюрократы. Завтра узнаем.

На второй день получили ответ. Отвечал явный чиновник и бюрократ. Вот его ответ:

«Пограничная служба не занимается транспортными услугами. Добирайтесь в штаб Архангельского ВО имеющимися у вас возможностями.

Пом. нач. штаба погранотряда Подпись».

— Ну, что, спецгруппа? Получили «благоразумный» ответ? Этот «пом. нач.» еще тот «врач». Он ведь по образованию медик, а перед войной был на каких-то курсах Минобороны, затем по звонку свыше бросили его к нам на помощь. Вот он и «помогает» началь нику штаба, который, наверно, и не в курсе совсем нашей просьбы. Давайте «толкнем» просьбу, чтобы этот «пом. нач.» не мог сам решать и отвечать. Дадим шифровку лично начальнику штаба от ряда и копию начальнику штаба Архангельского ВО. Готовьте текст и поскорее, чтобы они поняли — простые отписки не помогут.

Через 30—40 минут я принес ему «поскорее» текст:

«Лично начальнику штаба погранотряда, копия — начальнику штаба Архангельского ВО.

Невозможность добраться до штаба Архангельского ВО задерживает начало срочной важной секретной работы. Вторично просим серьезно решить вопрос нашей транспортировки в Архангельск».

— Вот это уже действительно острее, требовательнее, а то «просим, просим». Раз ваше дело важное, да и срочное, да и

 

секретное — можно и потребовать. Интересно, кто и что ответит? Завтра узнаем.

Ответ пришел тоже «требовательный», но не положительный:

«Срочно сообщите координаты ваших руководителей. От кого работаете: Мурманск, Архангельск? Кто давал задание — обязан обеспечить транспорт.

Начальник штаба отряда».

— Смотри, начали шевелиться! — резюмировал начальник заставы. — Но помощь еще не дают. Разрешили бы мне без волокиты этой, вы бы уже были в Архангельске. Инструкция! Формальность! Давай, старшой, что у тебя есть еще «острее»? Только меня не подводи. Видишь, я бы рад помочь, но без разрешения не могу.

— Вижу, вижу! Тебя бы назначить командовать не заставой, а отрядом. Вот было бы правильно!

— Нет, нет, что ты! Я еще молод. Начальником отряда ставят многоопытных. Обычно полковник, а то и генерал. Давай-ка приготовь нашему полковнику что-нибудь остренькое. Может быть, он еще и не в курсе этой волокиты своих подчиненных. Он человек умный, справедливый, решительный. Волокитить не будет. Он ведь не только командир пограничного отряда. Он член военного совета Архангельского военного округа, член бюро обкома, депутат Верховного совета. Очень авторитетный на Севере человек.

Я подготовил еще одну радиограмму:

«Командиру погранотряда.

Прошу сообщить ГРУ Генштаба о нашей группе. Транспортная волокита с доставкой нас в штаб Архангельского ВО срывает начало важной секретной работы. Необходима немедленная помощь».

И в полдень поступил ответ:

«На днях провожу инспекторскую проверку всех застав побережья. На обратном пути заберу в Архангельск. Ждите.

Командир погранотряда».

Ну, вот видишь, я говорил, что наш полковник человек дела. Он наверняка к нам причалит в первую очередь. Подождем?

— Конечно! — ответил я. — Это уже решение вопроса. Скорей бы только.

В 12 часов на второй день (на пятый день нашего пребывания) наблюдающий с вышки сообщил:

 

— По направлению к заставе движется катер командира от ряда.

— Наконец-то! — радостно воскликнул я. — Лейтенант, куда нам деваться? Я должен ему доложить лично, сначала только ему одному, а уж он решит, что и как.

Вы все идите со старшиной ко мне в кабинет и ждите. Я его встречу на причале, коротко доложу и приведу к вам, если он в духе и не отправит меня ко всем чертям, вместе с вашей группой.

Через 10—12 минут лейтенант Полканов открыл дверь и пропустил впереди себя полковника, капитана в пограничной форме и мужчину средних лет в штатском костюме отличного покроя. По фигуре и выправке чувствовалось, что последний тоже военный, а по взгляду видно было, что не просто военный. Взгляд его был быстрый и как бы ощупывающий. Буквально за две секунды он каждого из нас окинул этим ощупывающим взглядом с головы до ног и, будто убедившись в чем-то, хмыкнул себе под нос. Затем спокойно повернул голову к полковнику, слегка прикрыв глаза.

— Ну, хлопцы, — начал полковник, вроде и с дружелюбной интонацией, но взгляд его был строгим и, я бы сказал, недовольным, — что вы тут у меня на побережье собираетесь «строить», причем я, начальник всего побережья, ничего не знаю. От кого вы работаете? Мурманск о вас ничего не знает, Архангельск тоже в полном неведении. Москва? Москва вот прислала вчера спецсамолетом человека, который заинтересовался вашей группой. Докладывай, старшой!

Товарищ полковник, разрешите доложить пока вам двоим. Я пять дней никому никакие подробности не сообщал, так как это может иметь отрицательные последствия, что очень нежелательно. А уж вы сами потом решите, прав я был или нет.

— Товарищ полковник, — обратился к нему человек в штатском, — старший лейтенант прав. Пусть сначала только нас он посвятит в суть дела, а потом мы с вами и решим — что делать?

— Хорошо, товарищи, — обратился полковник к остальным. — Вы уж извините, но майор из Москвы поддерживает просьбу старшего лейтенанта и они правы. Оставьте нас на несколько минут, но никуда не отлучайтесь, я думаю, вы сразу же все будете нужны.

Когда мы остались с полковником и «москвичом», я доложил:

— Товарищ полковник, перед вами группа немецкой военной разведки Абвера. Пять суток сидим без работы, так как не можем

 

добраться до Архангельска, а начинать работу надо в контакте с определенными службами Генштаба.

За те несколько секунд, пока я докладывал «суть дела», у полковника все шире раскрывались глаза и отвисал подбородок, а у «москвича» заискрились глаза и появились улыбчивые морщинки около глаз.

— Та-а-ак, стало быть, Абвер? Ну и ну! — произнес он, полез быстро в карман и, достав пачку «Казбека», предложил:

— Закуривайте, ребята, закуривайте. «Казбека»-то у немцев нет, у них все сигареты, а я сигареты не признаю. Да вы садитесь, чего все стоите.

Мы сели, наслаждаясь «Казбеком», и я отпарировал на «Казбек»:

— «Казбек» у них тоже есть, но он не положен по рангу, нас снабдили «Беломором» и маршанской махоркой.

— Итак, майор, — обратился к нему полковник, — какие у тебя предложения? Ты был прав. Тебе и карты в руки.

— У меня вперед несколько вопросов, а потом предложение. Старший лейтенант, — обратился он ко мне, — ваша группа диверсионная или разведывательная, или то и другое?

— Сейчас только разведывательная. Раньше, в 1942 году, она создавалась как диверсионная, но потом стала только разведывательной. Подробности могу объяснить...

— Не надо подробностей, — перебил майор, — о них потом. Время будет. Сейчас коротко о главном. В вашем имуществе взрывных устройств и взрывчатки нет?

— Нет, там две рации «Север», батареи питания и кое-что из продуктов питания, сладкое и другие мелочи.

— В чем имущество? Далеко ли от заставы? Доставлять сюда на телеге или вьючно? Дорогу помните? Пометки делали?

— Имущество в мягких упаковках, четыре штуки, примерно по 70 килограмм каждая. Отсюда — 10—12 километров. Для телег дороги нет. Надо на лошадях. Вьючно. Дорогу помним. Пометки, затески делали.

— Перебрасывали на черном самолете? Летчик АСС с крестами? Кто был главным организатором-шефом обучения переброски? Когда должны были установить связь?

— Товарищ майор, так вас по званию полковник назвал, вы прямо как в воду глядели: самолет черный, летчик АСС с крестами. Главный шеф — капитан Келлер-Целлариус. Связь будут ждать на пятый, шестой и седьмой день (по нашей возможности),

 

потом две недели ежедневно будут вызывать в 19.00 по 15 минут, после установления связи дадут указание о режиме и т. д.

— Ну, что ж, все ясно. Целлариус форсирует свои дела. Полковник, коньячок-то проиграл. Когда поставишь? Это так, к слову. Сейчас предложение. Собственно, исходя из нашего крат кого разговора, сразу вытекают и соответствующие предложения: первое, самое срочное — доставить сюда имущество «непонятной» до сего спецгруппы; второе, инспекторская поездка отменяется; третье, объявить всем, всем, чтобы об этой «непонятной» группе без всяких «спец.» никому ни слова. Забыть ее. А пока вот что, я вижу у вас у каждого по револьверу. Выстрелы были у кого-нибудь?

— Нет, ни одного выстрела не было.

— Хорошо! Сдайте их полковнику. Их надо упаковать и опломбировать, чтобы никакие выстрелы за это время вам не приписывали. Указать в накладной дату и время упаковки.

А сейчас, полковник, зови сюда лейтенанта с капитаном и отдавай команды согласно имеющимся предложениям, а если хочешь что-то добавить, то подожди до отправки вьючной команды, не возражаешь? И не обижайся, что я дал конкретные предложения. Я чувствую, у тебя такая операция впервые, а я уже имею приличную практику, правда, в твоем отряде этого еще не было.

Ты прав, майор, недаром старший лейтенант сказал, что ты как в воду глядел, я с ним согласен. Мое-то побережье всего около 1000 километров, а ты знаешь о подобных событиях на площади от моего Белого до самого южного, Черного, моря.

— Старший лейтенант, позови-ка назад, кого мы удалили!

Когда все сели, полковник сказал:

— Так вот, товарищи, обстановка меняется. Во-первых, инспекторская поездка откладывается, так как этих молодых хлопцев действительно надо немедленно доставить в Архангельск. Во-вторых, чтобы их доставить туда, надо все их «хозяйство» из леса привезти сюда. «Хозяйство» состоит из четырех упаковок. Дороги туда, а это около 10—12 километров, по лесу нет. Следовательно, нужны вьючные лошади. Упаковки весом около 70 килограммов. Старшина, лошади вьючно у вас работали? В каком они состоянии? Выберите двух посильнее, по-моему, по 150 килограммов вьючно будет нормально.

— Так точно, товарищ полковник, лошади к вьючной работе приучены, по 150 килограммов легко возьмут. Я прихвачу с собой

 

четыре пустых наматрасника, веревки, чтобы быстрей там навьючить. Все будет в порядке!

— Ох, молодец у тебя старшина, Полканов. Настоящий пограничник. Недаром третий год сверхсрочно служит. Людей сколько тебе с собой, старшина?

— Двух я возьму своих и двух, наверно, от них — кто лучше дорогу помнит. Она как, ваша дорога-то? Очень лесистая, в смысле кустарника, подроста, понимаете, что такое подрост?

Понимаем, понимаем, старшина, я с лесом хорошо знаком. Закончил пять лет назад лесотехникум. Дорога, не волнуйтесь, приличная. И я думаю, что с вами еще и Петя, лейтенант наш, пойдет. Ты не возражаешь, Петя?

— Какие могут быть возражения?

— Старшина, — обратился к нему полковник, — еще вот что. Скажи своему помощнику старшины, чтобы всему личному составу, пока вы ходите в лес, объяснил, что группа эта заблудилась в лесу и что о ней нигде и никому ничего нельзя рассказывать. Ясно?

— Ясно, товарищ полковник!

— Давайте, действуйте!

Проводив «вьючную» команду, полковник пригласил всех оставшихся, то есть «штатского» майора, сопровождавшего его капитана погранвойск, лейтенанта Полканова и меня пройти с ним на катер. Усевшись в уютной кают-компании, он объявил:

— Знаете, зачем я вас сюда пригласил?

Трое из нас пожали плечами, а майор заявил:

— Знаю, конечно! И правильно делаешь! Умно!

— Ну, ты скажи, опять как в воду глядел. Вот, Павлуха, — он дружелюбно похлопал меня по плечу, — если б ты, прости, что на «ты», вообще-то это не положено, но учитывая, что ты в сыновьях по возрасту и что между нами пятью, подчеркиваю, пятью, секретов не получится, я и говорю, что если бы ты, «старшой» группы, не упомянул в радиограмме на мое имя про «ГРУ», сидели бы еще у Полканова на хлебах и дальше. Как только «штатскому» товарищу — майору ГРУ — я сообщил о вашей «спецгруппе», он сразу мне ответил: «Завтра вылетаю. Готовьте катер покрупнее для «инспекторской поездки», а когда прилетел, мы с ним поспорили на коньяк. Он говорит: «Это разведгруппа Абвера, а я говорю: «Да, что ты, майор, это какая-то потерявшаяся стройразведгруппа, но чего там строить — непонятно?!» А он свое — «Абвер!»

 

Мы уже давно ждем ее. Только они ее далековато выбросили. Ожидалась она в другом месте. Не севернее Архангельска, а южнее, и первоначально она была чисто диверсионной, а потом Целлариус вдруг перевел ее в чисто разведывательную. Я правильно говорю, старший лейтенант? — обратился майор ко мне.

— Товарищ майор, вы действительно как в волшебную воду смотрите. Все точно. Откуда у вас такая осведомленность?

Я никаких секретов не раскрою, это для всех вас краткая информация. Совершенно не секретная. Я просто сообщаю вам некоторые исторические факты. У всех русских правителей, начиная, вероятно, прямо с Малюты Скуратова у Ивана Грозного, да, пожалуй, и до него, всегда были тайные, часто карательные, органы, вплоть до Третьего жандармского управления Николая П. После революции все эти тайные полиции были ликвидированы, и железному Феликсу пришлось создавать заново ЧК, ГПУ и т. д. из новых людей, в большинстве не очень опытных в этой специфической работе, но весьма умных. Его первый заместитель Менжинский владел несколькими языками, но опыт работы надо было вырабатывать — это все по госбезопасности. Теперь по армии. В русской армии очень давно при Генеральном штабе было создано ГРУ, то есть Главное разведывательное управление. Это вам всем известно. Так вот, русское ГРУ до революции было одной из сильнейших разведок среди всех армий мира. И после революции его не ликвидировали, так как возглавляли его умные люди, и служили в этом ГРУ тоже неглупые люди, в большинстве окончившие Академию Генерального штаба. И служили они кому? Не Распутину, который, по сути, перед революцией правил страной через свои «молитвы» с царицей, не разложившемуся правительству, где министром обороны был Сухомлинов, обвиняемый в связях с Абвером, а России и ее армии. Это знали и Ленин, и Дзержинский, и Менжинский, поэтому они ГРУ сохранили и усилили. ГРУ и Абвер — враги, но они друг про друга многое знают. Вот и про вашу «особую группу», как называли ее у Целлариуса, мы имели сведения, а так как Целлариус в основном работает в Прибалтике и Финляндии, то есть вблизи Архангельской, Вологодской, Ленинградской и Калининской областей, то мы в этих областях и ждали. В Архангельской области должны были в первый же день дать нам сигнал, а чинуши, это в твоей конторе, полковник, затеяли бюрократическую переписку, минуя даже тебя. Но теперь до вольно информации. Давайте отметим сегодняшнее событие — оно стоит того. Товарищ полковник, подайте команду, тем более,

 

что наша «вьючная» команда вернется не раньше трех—четырех часов, если туда 10—12 километров, то всего 20—24 километра плюс устройство, заправка вьюков и отдых займут еще час, это в общей сложности не меньше четырех — пяти часов.

— Прав, прав, майор. Ждать и догонять скучнейшее занятие. Рюмок у нас нет. Полканов, принеси пять стаканов и буханку хлеба. Капитан, подай мой походный чемоданчик.

Я встал из-за стола:

— Пойду с Полкановым и кое-что тоже принесу.

— Правильно, старший лейтенант! Давай, что там у тебя хорошего есть.

Полканов принес стаканы, хлеб, две банки горбуши в собственном соку и пять вилок. Я принес фляжку со спиртом, кусок сала, примерно 800 граммов, две баночки крабов и пять плиток «Золотого ярлыка». Капитан достал из «походного чемоданчика» коньяк и водку, краковскую и любительскую колбасу, банку консервированного перца.

Когда вся еда была расставлена на столе в кают-компании, полковник с улыбкой сказал:

— В этой кают-компании давно не было такого стола. Хотя я проиграл коньяк в нашем споре с майором, а он выиграл, но, откровенно говоря, мы все здесь сидящие, да и некоторые, временно отсутствующие, все же в выигрыше. Это касается и твоей «особой группы», старший лейтенант. Ваш перелет из Финляндии в СССР, приземление и пятидневное ожидание транспорта тоже являются выигрышными. Могло все произойти и трагично. Из всего вышесказанного логично вытекает, что это надо отметить. Хочу уточнить одну деталь, мы спорили с майором на коньяк, и пить его будем мы, а уж водочку — вам. Не обижайтесь.

— Товарищ полковник, — обратился к нему майор, — раз ты коньяк приготовил, значит, знал, что проиграешь.

— Нет, майор, я не был уверен ни в проигрыше, ни в выигрыше, но я был уверен, что пить его буду. Ты же не будешь пить его один? В любом случае я — участник. А вот ты, если бы проиграл, чем бы расплачивался?

— А я был уверен в выигрыше и ничего не готовил. Разлив по полстакана коньяк и водку, майор произнес первый тост:

— Я хочу произнести первый тост, как самый важный в нашей ситуации. За благополучную встречу Абвера и ГРУ и плодотворную дальнейшую работу!

 

Все улыбнулись и одним глотком освободили стаканы. В кают-компании наступила тишина, едва нарушаемая жеванием пяти ртов. Каждый закусывал тем, что ему нравилось.

Закусив, полковник, обращаясь к майору, сказал:

— Признаюсь, с начала войны у меня такая встреча впервые, а у тебя, майор, наверно, не впервые?

— Да, с твоим коньячком — впервые, а вообще были разные и с выпивкой, и со стрельбой, причем характерно, что в 1941— 1942 годах больше со стрельбой, а в 1943 году — больше с выпив кой, особенно, если забрасываются наши, бывшие пленные. Ребята понимают, что война повернула свое движение на запад. Правильно, старший «спецгруппы»?

— Вы правы, конечно. Сейчас, в 1943 году, уже ясно, что немцы «наступают» назад. Но хотя наша группа создавалась в марте 1942 года, когда Сталинграда еще не было, мы, четверо, уже тогда твердо знали, что будем делать. Пробираться к своим. Вы первые свидетели этому.

— Молодцы! Право слово, молодцы! Давайте по полстаканчика еще опрокинем за успешное продолжение так разумно продуманной и начатой работы. Я считаю, что работа уже идет. Сначала транспортировка груза, потом все это хозяйство доставить в Архангельск, а потом... Что потом, майор?

— А потом, в первую очередь — срочно установить связь, получить дополнительные указания Абвера по поводу режима работы. Из Генштаба прилетит соответствующий человек, который будет давать «факты» для составления радиограмм, ребята будут составлять и редактировать радиограммы, их этому специально учили. Человек этот будет иметь ежедневную связь с Генштабом, чтобы «факты» эти при проверке Абвером не были явной «туфтой». Немцы все будут проверять и сопоставлять с другими сведениями, которые к ним поступают. Это сложная, кропотливая работа, которую реально правдоподобно не так легко выполнить. Группа должна быть законсперирована, никто не должен знать, что она работает в контакте с Генштабом.

— Вот об этом я как раз хотел просить, — добавил я к словам майора.

— Не волнуйся, старший лейтенант, у нас уже все это отработано. Будет... «аллее гут», как говорят в Абвере, так?

— Да, примерно так, — ответил я с улыбкой.

— Нас встретят у причала погранотряда, — пояснил полков ник. — На автобусе с зашторенными окнами отвезут в закрытую гостиницу. В Архангельск, в зависимости от возвращения «вьюч-

 

ной» команды, мы должны прибыть ночью, так что в первую очередь надо отоспаться, а потом распорядок работы будет объявлен. Сейчас давайте допьем, что у нас осталось в бутылках. Закуску убирать не следует, так как «вьючники» тоже приобщатся к нашим тостам — бутылка водки для них есть.

Когда выбросили пустые бутылки в иллюминатор, полковник сказал:

— Мы с капитаном и Полкановым пойдем оформим, что надо по инспекторской проверке заставы, а вы, представители Абвера и ГРУ, побеседуйте наедине. Пошли, Полканов, не будем терять напрасно время.

Майор попросил рассказать о себе, начиная с призыва в армию, задавая иногда дополнительные вопросы. Через два—три часа прибыла «вьючная» команда с нашим грузом, который поместили в трюм. Полковник сказал Полканову, что он старшину возьмет с собой, а через день — два завезет его во время проверки остальных застав, затем скомандовал:

— Отчаливай! Полный в Архангельск!

И, обращаясь ко всем, сказал:

— Прошу к столу. Капитан, дай из моего походного, там еще есть две бутылки водки. Мы трое выпьем по рюмке, а остальное на вас четверых. И я не буду повторять всех тостов, которые здесь произносились без вас, а скажу один, объединяющий: за благополучный перелет, приземление, за вашу заблаговременную договоренность действовать именно так, за дальнейшую успешную работу. Поехали!

Выпив и хорошо закусив, я предложил налить всем и попросил слова.

— Давай, старший, скажи ты тоже, нельзя тосты говорить только нам.

— В предыдущих тостах и особенно сейчас, в последнем, товарищ полковник, все главное сказано, но я хочу выразить благодарность за необычный прием, которого мы не ожидали, и за оперативность, с которой товарищ майор решил такие важные для нашей общей работы вопросы.