ЛЕГЕНДА О ГЕНЕРАЛОВОЙ ПАПАХЕ
Случилось это в остроге не очень давно и не очень близко.
Рвов вокруг острогов уже не копали, водой их не заливали, кольями не обносили и гвоздей без шляпок в колья не заколачивали, а все потому, что к тем временам была уже придумана колючая проволока.
Стоял наш острог в глухом лесу, и, кроме других острогов да города Светлограда, ничего в том лесу не было
И был в том лесу только один хозяин. Он тебе и начальник, он тебе и судья, он тебе и отец родной... Была у него фамилия Лампасов, а чин полковника. И во всем том лесу не было ни по должности, ни по росту человека выше того Лампасова.
Бежали от Светлограда по всем острогам железные рельсы. Ходили по тем рельсам вагончики и нас, мужичков, возили. И еще катался по этим рельсам сам Лампасов, поскольку была у него персональная дрезина. Объезжал он на этой дрезине остроги и наблюдал порядок. И был у нас порядок.
Но только никакой порядок без конца не бывает. Пришел конец и нашему порядку. Случился в нашем остроге конфуз. И если бы не случиться тому конфузу,— не было бы этой истории...
I
Привезли в наш острог генерала.
Был при нем конвой, а при конвое собаки.
Вез конвой пакет с пятью красными сургучовыми печатями.
Прибыл генерал при полном генеральском параде.
Сукно на шинели тонкое, канты красные, лампасы широкие, только погон не было... Роста генерал огромного.
А на голове папаха из серого курчавого каракуля.
И еще была у генерала стройность. И еще больше была бы у него стройность, если бы не конвой.
Запустили к нам генерала и повели в баню.
Помылся генерал, вышел в предбанник, вафельным полотенцем обтирается.
И видит генерал, что лежит возле его одежды уже другая одежда. Лежат друг на дружке бушлат, телогрейка, брюки, шапка, и все это ватное.
А под лавкой стоят ботинки с большими дырьями для шнурков.
Поджидал в предбаннике генерала надзиратель.
Улыбнулся он и этак почтительно говорит:
— Это все для вас.
Вздохнул генерал и начал одеваться.
И все ему вышло в пору. Лежала та амуниция на казенном складу, и в таком размере была она только одна припасена.
Так что, попади к нам, положим, после генерала сам Лампасов, так ему и одеть-то было бы нечего...
Но не об этом история, а история о папахе.
II
Оделся генерал во все ватное и стоит сконфуженный. А надзиратель собрал его генеральские вещички и в одеяльце побросал. Одеяльце узлом завязал, а узел за спину закинул. Генералу же квитанцию дал.
— Пошли, на место провожу, — говорит надзиратель. Идут они к выходу.
Прячет генерал квитанцию, вздыхает и все о чем-то думает. Сам себя оглядывает.
— Одну минуточку, — просит генерал. Остановился надзиратель и спрашивает:
— Что такое?
Подошел к нему генерал и решительно снял с плеч его узел. Развязал генерал узел, достал из узла свою папаху, а в узел острожную шапку положил.
Надел на себя генерал папаху, а надзиратель ему с почтением и говорит:
— Зря вы себя растравляете, гражданин. Этого у нас не положено.
— Хочу иметь привилегию, — отвечает ему генерал.
— Да ведь нет у меня про вас никаких примечаний. Очень сожалею, но вынужден просить вас одеть себя как положено.
— Должен я о своей прежней жизни память иметь, — опять говорит генерал.
— Опять сожалею, — говорит надзиратель, — но только, если у вас понятия нет, обязан я применить силу.
С этими словами встал надзиратель на носки и хотел ту папаху рукой снять.
Но вот беда. Никак он до той папахи рукой достать не может. Подпрыгнул. И опять не может.
Стал надзиратель грустный.
— Должности, — говорит, — лишусь.
Повел он генерала в папахе к нам в барак.
Вот и вышел первый конфликт.
III
В бараке свет слабый, дух сильный, сидим на нарах и играем в картишки.
Смотрим: генерал!
Мы на него смотрим. Он на нас.
Постоял надзиратель немного и ушел, а генерал нам говорит:
— Здравствуйте, товарищи...
— Тебе товарищ волк в брянском лесу, — отвечаем мы ему хором.
— Как так? — спрашивает генерал.
— А так, что все мы тут мужики, — поясняем, — да и ты, генерал, тоже теперь мужик.
Мы смеемся, и генерал смеется, но только видим, что очень уж грустно ему.
Начали мы в нем участие принимать.
— За какую ж тебя сюда провинность? — спрашиваем.
— Да ни за какую, — говорит генерал. — Просто очередь моя подошла. Такая уж у нас генеральская судьба.
— Нда, неприятность, — говорим мы, — ну, а на воле сейчас как?
Об этом мы у новеньких всегда спрашиваем, чтобы в курсе быть.
Подумал генерал и отвечает:
— Воюем. С тем и спать легли.
IV
Вбежали утром трое парней с палками и начали нас будить.
Генерал наших порядков еще не знал, и попало ему через одеяло палкой.
Схватили мы эту палку и давай тех парней совестить:
— Это что ж вы такое делаете?! Да разве ж можно генералов палкой бить?
Но не верят они, что у нас генерал живет.
Пришлось тогда генералу во весь рост встать и папаху надеть.
Смотрят парни, и правда — генерал...
Совестно им стало. А тот, который генерала бил, нам и говорит:
— Все. Больше я этой палкой бить вас не буду. У меня другая есть. А эта пускай как память о генерале останется..
V
Стоим мы по четыре. Конвой нас выкликает. Собаки снег лижут.
Стоит среди нас генерал.
Конвой бригады выкликает, а сам беспокоится. На генералову папаху поглядывает.
Потом что-то такое между собой поговорили и громко объявляют:
— В вольной форме-одежде брать на работу не имеем права. Следует всем без исключения одеть общепринятый головной убор.
А уж надзиратель с общепринятым головным убором, той самой шапкой из того самого узла, подходит к генералу.
— Не мой, — говорит, — был каприз. Устав есть устав. А генерал спокойно отвечает:
— Ничего я от вас не требую, а только прошу права на свою же папаху. Должна быть у меня привилегия. Ведь я как-никак генерал.
— Был ты генерал, а теперь ты мужик, — отвечает ему конвой.
Нахмурился генерал, а мы шуметь:
— Он за эту папаху кровь проливал.
— А ну молчать! — приказывает нам конвой.
— Значит, будете продолжать безобразничать? — спрашивает надзиратель у генерала.
— Не тот вопрос, — отвечает ему генерал, — но решение мое твердо.
Отправили нас в лес, генерала обратно в барак, а надзиратель пошел к своему начальству с докладом.
VI
Был у нас в остроге начальник режима. Большой специалист по части клопов. Разводил он их в специальных ящичках, а потом запускал в изолятор, кандей, значит.
Пришел к нему надзиратель и доложил всю ситуацию с генералом.
— Этого мы в миг обломаем, — сказал начальник режима, — садись за этот стол и пиши докладную.
До утра писал надзиратель докладную, а утром нам снова на работу.
Конвой нас выкликает, собаки снег лижут. Стоит среди нас генерал.
У нас уже свой интерес есть, и поэтому волнуемся. Подходит надзиратель. В руках бумагу держит. И через всю эту бумагу красным карандашом по синим чернилам написано: «Пять суток изолятора». Ушел генерал в изолятор.
Пять суток быстро прошли.
Пришел наш генерал, похудевший от клопов, но в папахе...
VII
Опять утро. Опять ждем.
Идет мимо нас начальник режима. Остановился возле генерала и рассматривает его снизу доверху. А вот и папаха.
Смотрит он на папаху, словно бы знать про нее ничего не знает.
— Эт-та ешо что так-кое?! — спрашивает.
— Генеральская папаха, — отвечаем мы ему. — А это генерал.
— Молчать! — закричал начальник режима. — Не ваше дело, скоты. Мало ли кто там кем был. А здесь вы все мужики. И этот в папахе тоже мужик. А-ну, сня-ать! — топнул ногой начальник режима.
Молчит генерал. И не шелохнется. Стоит, словно каленный.
Тогда протянул начальник режима руку и хотел ту папаху у генерала силою снять.
Но поднятая рука его дотянулась лишь до плеча генерала.
Мы — смеяться, а начальник режима от конфуза весь потный стал.
Тогда прыгнул он что есть силы. И опять конфуз. Нам еще веселей стало.
Опять генерал на работу не пошел. Пошел он в барак и отдыхать лег. А мы в лес.
VIII
Побежал начальник режима к самому начальнику острога докладывать всю эту историю.
А тот рыбку ловит на речке Мзде. Течет возле нашего острога такая речка.
Сидит начальник острога возле лунки, тулупом накрылся и держит в руках мормышку.
Рядом с ним ведерко стоит, и там окуни плавают.
Посмотрел начальник режима в ведерко и говорит:
— Ах, какие окуни.
Начал он обо всем докладывать. Слушает его начальник острога и в лице меняется.
— Почему так поздно доложили? — спрашивает.
— Беспокоить не хотели.
— Болван! — закричал начальник острога. — Кроме самогона и клопов, вас ничего не интересует. Да они там все сплотились вокруг генерала. Неужели вам непонятно, что эта папаха — только повод. Что на этой папахе они начали пробовать свои силы.
Тут начальник режима тоже начал пугаться.
— Они смеялись, — сказал он, бледнея.
— Смеялись?
— Так точно!
Бросили они на льду ведерко с окунями и побежали в гарнизон. Всех под ружье поставили и наш острог окружили...
IX
Сидит Лампасов в Светлограде и читает депешу. Очень сильно волнуется.
— Удружил мне Яков Иванович,— говорит,— прислал этого генерала. Мало ему других лесов с острогами. Созвал своих помощников. Совещаются.
— У них наверняка имеется подкоп, — сказал кто-то.
— Тогда уж несколько...
— А как у них с оружием?
Горько у Лампасова во рту. Пьет воду, но никак горечь прогнать не может.
Долго они совещались, а утром, когда разошлись, были все в большом смятении.
И силы у противника очень большие. И командует ими генерал. А Лампасов всего полковник. Но отступать никак нельзя.
Х
Встаем утром. Завтрак приняли. Время позднее, а на работу не ведут. Ходят вокруг проволоки солдаты с ружьями.
Чудно нам стало. «Может, амнистия?» — думаем.
Так и день прошел.
XI
Еще одно утро. Никто нас не будит. Никто не беспокоит. Смотрим в окно, а вокруг нашего острога уже целое войско стоит.
Началась у нас паника. Боимся, что задумали нас истреблять, а за что — еще не знаем. Бежит народ из бараков, сам не знает, куда.
В самой середине войска стоит Лампасов.
Взмахнул он платком, и кинулось войско к колючей проволоке и давай ее резать.
А кругом острога кричат громкоговорители: «Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!»
Совсем нам страшно стало.
А громкоговорители кричат: « Выходи по одному!» «Куда?» — спрашиваем мы хором.
Нашли нам место. Бросились мы туда, и генерал с нами. Взяло нас войско в кольцо.
Потом начали нас на мелкие группы делить и на морозе одевать и раздевать. Чего-то искали и ничего не нашли.
Солдаты в нас ружьями целят, а мы стоим и кричим одним голосом:
— Не виноваты мы. Недоразумение.
А перед нами ходит Лампасов и в наши лица вглядывается.
И вдруг как закричит:
— Я для вас отцом родным был, а вы — бунтовать?!
— Спаси нас господи, — отвечаем. — Духом не знали, слыхом не слыхивали. Недоразумение это.
Видит Лампасов, и правда недоразумение...
И только один генерал не волновался. Что дальше будет, наперед знал. Так оно и вышло.
Подошел к генералу Лампасов и остановился перед ним. Вот тогда-то мы и увидели, что одного они оба роста.
— Почему не выполняете?— спрашивает Лампасов генерала, глазами показывая на папаху.
— Прошу дать привилегию.
— Для тех, кто пятнал честь мундира, нет у нас привилегий.
— Я не пятнал.
— Молчать! Там знают.
И взмахнул Лампасов своей огромной ручищей. И ударил перчаткой по генеральской папахе, и скользнула папаха на плечи генерала, а с плеч покатилась по спине, и упала папаха в белый снег.
Подбежали тут надзиратели с табуретками и надели на генерала общепринятый головной убор. А за папаху выдали генералу квитанцию.
XII
Заплакал наш генерал. И мы тоже заплакали...
XIII
Вернулся Лампасов в Светлоград с почестями
XIV
Ходит с нами в лес генерал во всем ватном. Ничем от нас не отличается.
Только рост большой.
И нет ему от этого роста никакой пользы.
Потому что пайка ему не хватает.
Шлют генералу крупы в белых мешочках.
Ходит генерал на индивидуальную кухню и варит себе каши.
На том и держится.
XV
Снег выпадает — тает. Листья соками наливаются, а когда кончаются соки, подхватывает их ветер и по земле стелет.
Всему на земле конец бывает.
Подходит и нашей истории конец.
Умерла та личность, у которой наш генерал в опале находился.
Было это весной, и на речке Мзде льдины уже трещали.
«Ну, — думаем, — теперь жди новостей»
XVI
Сидит Лампасов в Светлограде и депеши читает.
Очень ему беспокойно. Пришла новая власть, а какая она, еще никому не известно,
Написал Лампасов письмо Якову Ивановичу, чтобы тот познакомил его с перспективою.
Отвечает ему Яков Иванович:
«Все очень сложно и непонятно. Жди терпеливо».
Тогда стал Лампасов еще внимательнее газеты читать. Угадывать, что в них есть, но не написано.
Никуда не выходит. Никого не принимает.
Сидит у себя в кабинете и анализирует.
И появилось у него предчувствие. Разные бывают предчувствия, но это было не к добру.
XVII
И вот, откуда ни возьмись, появились в Светлограде два незнакомца в штатском.
Были у них в руках книжечки, по которым куда хочешь пройти можно.
Прошли они к Лампасову. Увидел их Лампасов и сразу же стал очень неинтересный лицом. Хочет сказать что-то, а говорить не может.
Вручили они Лампасову пакет с пятью красными сургучовыми печатями.
Сломал Лампасов печати и извлек депешу.
А как прочитал ее, то и говорит:
— Так я и знал, что было с этим человеком беззаконие.
— Еще и не то будет, — сказали ему двое в штатском.
XVIII
В бараке свет слабый, дух сильный.
Сидим на нарах, играем в картишки.
Заходит надзиратель и прямо к генералу:
— Приказано сводить вас в баньку!
А надзиратель тот сам не свой. Слез генерал с нар и пошел без разговоров в баньку.
Раз приказывают, значит, надо. У нас к этому народ в остроге привычный.
Сидим и думаем: с чего бы это?
XIX
Помылся генерал. Выходит в предбанник и вафельным полотенцем обтирается.
И тут видит он, что по всему предбаннику развешана его генеральская одежда. И горят на этой одежде золотые генеральские погоны.
Заплакал генерал и закричал:
— Неужели?!
— Так точно!
— Дождался?!
— Так точно!
XX
— Генерал при полном параде! — закричал кто-то, и бросились мы все из барака к бане.
Окружили мы генерала, но близко подойти уже стесняемся. Хоть нам и радостно.
Провожали мы генерала до самых ворот. А как вышел он за ворота, обернулся к нам и поклонился до самой земли.
— Спасибо вам, — говорит, — братцы, за моральную поддержку.
— И тебе тоже спасибо, — ответили мы ему хором.
Подошли к генералу двое в штатском, и пошли они прочь от острога.
А мы долго им вслед смотрели и думали:
«Вот и опять наш генерал стал ихним генералом».
XXI
История, она и есть история.
Где правда, а где люди и лишнее скажут. И не от злого умысла, а для красного словца. Чтобы глаже было.
Но как не может быть история без начала, так и не может она быть без конца.
Есть конец и у нашей истории.
XXII
Когда вырос генерал у Лампасова в дверях, смотрел на него Лампасов, как на смерть свою смотрят.
Еще генерал и слова не сказал, а уж Лампасов рухнул к его ногам:
«Не губите, ваше превосходительство».
И много на этот счет гуляет у нас слухов.
Есть такой слух, будто бы генерал долго и мстительно бил Лампасова по щекам. И стали у Лампасова щеки такого же цвета, как переходящее красное знамя, которое стояло у него в углу.
А вот согласно другому слуху, как вошел генерал в кабинет Лампасова, как прикрыл за собою двери, так сразу же и закричал. Долго кричал, но только слов было не разобрать. После же того, как ушел генерал, был у Лампасова приступ, и давали ему капли. И будто бы столпились тогда вокруг Лампасова все его подчиненные и все спрашивали:
«Что же с нами теперь будет?»
А Лампасов сказал:
«Будет у нас комиссия».
Тогда бросились все к сейфам и начали жечь бумаги.
А еще говорят, что когда вошел генерал к Лампасову, то упал Лампасов в ноги генералу и со слезами просил у него прощения. И что растрогался генерал и простил Лампасова. Мало того. Не только простил, но и свою папаху на память ему подарил...
И что жил еще генерал у Лампасова в доме три дня и три ночи. А уж провожал Лампасов домой генерала, будто брата родного — с цветами и поцелуями.
XXIII
А теперь у нас зима.
Конвой нас выкликает.
А собаки снег лижут...