ЛЕГЕНДА О ГЕНЕРАЛОВОЙ ПАПАХЕ

Случилось это в остроге не очень давно и не очень близко.

Рвов вокруг острогов уже не копали, водой их не заливали, кольями не обносили и гвоздей без шляпок в колья не заколачивали, а все потому, что к тем временам была уже придумана колючая проволока.

Стоял наш острог в глухом лесу, и, кроме других острогов да города Светлограда, ничего в том лесу не было

И был в том лесу только один хозяин. Он тебе и начальник, он тебе и судья, он тебе и отец родной... Была у него фамилия Лампасов, а чин полковника. И во всем том лесу не было ни по должности, ни по росту человека выше того Лампасова.

Бежали от Светлограда по всем острогам железные рельсы. Ходили по тем рельсам вагончики и нас, мужичков, возили. И еще катался по этим рельсам сам Лампасов, поскольку была у него персональная дрезина. Объезжал он на этой дрезине остроги и наблюдал порядок. И был у нас порядок.

Но только никакой порядок без конца не бывает. Пришел конец и нашему порядку. Случился в нашем остроге конфуз. И если бы не случиться тому конфузу,— не было бы этой истории...

 

I

 

Привезли в наш острог генерала.

Был при нем конвой, а при конвое собаки.

Вез конвой пакет с пятью красными сургучовыми печатями.

Прибыл генерал при полном генеральском параде.

Сукно на шинели тонкое, канты красные, лампасы широкие, только погон не было... Роста генерал огромного.

А на голове папаха из серого курчавого каракуля.

И еще была у генерала стройность. И еще больше была бы у него стройность, если бы не конвой.

Запустили к нам генерала и повели в баню.

 

Помылся генерал, вышел в предбанник, вафельным полотенцем обтирается.

И видит генерал, что лежит возле его одежды уже другая одежда. Лежат друг на дружке бушлат, телогрейка, брюки, шапка, и все это ватное.

А под лавкой стоят ботинки с большими дырьями для шнурков.

Поджидал в предбаннике генерала надзиратель.

Улыбнулся он и этак почтительно говорит:

— Это все для вас.

Вздохнул генерал и начал одеваться.

И все ему вышло в пору. Лежала та амуниция на казенном складу, и в таком размере была она только одна припасена.

Так что, попади к нам, положим, после генерала сам Лампасов, так ему и одеть-то было бы нечего...

Но не об этом история, а история о папахе.

II

Оделся генерал во все ватное и стоит сконфуженный. А надзиратель собрал его генеральские вещички и в одеяльце побросал. Одеяльце узлом завязал, а узел за спину закинул. Генералу же квитанцию дал.

— Пошли, на место провожу, — говорит надзиратель. Идут они к выходу.

Прячет генерал квитанцию, вздыхает и все о чем-то думает. Сам себя оглядывает.

— Одну минуточку, — просит генерал. Остановился надзиратель и спрашивает:

— Что такое?

Подошел к нему генерал и решительно снял с плеч его узел. Развязал генерал узел, достал из узла свою папаху, а в узел острожную шапку положил.

Надел на себя генерал папаху, а надзиратель ему с почтением и говорит:

— Зря вы себя растравляете, гражданин. Этого у нас не положено.

 

— Хочу иметь привилегию, — отвечает ему генерал.

— Да ведь нет у меня про вас никаких примечаний. Очень сожалею, но вынужден просить вас одеть себя как положено.

— Должен я о своей прежней жизни память иметь, — опять говорит генерал.

— Опять сожалею, — говорит надзиратель, — но только, если у вас понятия нет, обязан я применить силу.

С этими словами встал надзиратель на носки и хотел ту папаху рукой снять.

Но вот беда. Никак он до той папахи рукой достать не может. Подпрыгнул. И опять не может.

Стал надзиратель грустный.

— Должности, — говорит, — лишусь.

Повел он генерала в папахе к нам в барак.

Вот и вышел первый конфликт.

III

В бараке свет слабый, дух сильный, сидим на нарах и играем в картишки.

Смотрим: генерал!

Мы на него смотрим. Он на нас.

Постоял надзиратель немного и ушел, а генерал нам говорит:

— Здравствуйте, товарищи...

— Тебе товарищ волк в брянском лесу, — отвечаем мы ему хором.

— Как так? — спрашивает генерал.

— А так, что все мы тут мужики, — поясняем, — да и ты, генерал, тоже теперь мужик.

Мы смеемся, и генерал смеется, но только видим, что очень уж грустно ему.

Начали мы в нем участие принимать.

— За какую ж тебя сюда провинность? — спрашиваем.

— Да ни за какую, — говорит генерал. — Просто очередь моя подошла. Такая уж у нас генеральская судьба.

— Нда, неприятность, — говорим мы, — ну, а на воле сейчас как?

 

Об этом мы у новеньких всегда спрашиваем, чтобы в курсе быть.

Подумал генерал и отвечает:

— Воюем. С тем и спать легли.

IV

Вбежали утром трое парней с палками и начали нас будить.

Генерал наших порядков еще не знал, и попало ему через одеяло палкой.

Схватили мы эту палку и давай тех парней совестить:

— Это что ж вы такое делаете?! Да разве ж можно генералов палкой бить?

Но не верят они, что у нас генерал живет.

Пришлось тогда генералу во весь рост встать и папаху надеть.

Смотрят парни, и правда — генерал...

Совестно им стало. А тот, который генерала бил, нам и говорит:

— Все. Больше я этой палкой бить вас не буду. У меня другая есть. А эта пускай как память о генерале останется..

V

Стоим мы по четыре. Конвой нас выкликает. Собаки снег лижут.

Стоит среди нас генерал.

Конвой бригады выкликает, а сам беспокоится. На генералову папаху поглядывает.

Потом что-то такое между собой поговорили и громко объявляют:

— В вольной форме-одежде брать на работу не имеем права. Следует всем без исключения одеть общепринятый головной убор.

 

А уж надзиратель с общепринятым головным убором, той самой шапкой из того самого узла, подходит к генералу.

— Не мой, — говорит, — был каприз. Устав есть устав. А генерал спокойно отвечает:

— Ничего я от вас не требую, а только прошу права на свою же папаху. Должна быть у меня привилегия. Ведь я как-никак генерал.

— Был ты генерал, а теперь ты мужик, — отвечает ему конвой.

Нахмурился генерал, а мы шуметь:

— Он за эту папаху кровь проливал.

— А ну молчать! — приказывает нам конвой.

— Значит, будете продолжать безобразничать? — спрашивает надзиратель у генерала.

— Не тот вопрос, — отвечает ему генерал, — но решение мое твердо.

Отправили нас в лес, генерала обратно в барак, а надзиратель пошел к своему начальству с докладом.

VI

Был у нас в остроге начальник режима. Большой специалист по части клопов. Разводил он их в специальных ящичках, а потом запускал в изолятор, кандей, значит.

Пришел к нему надзиратель и доложил всю ситуацию с генералом.

— Этого мы в миг обломаем, — сказал начальник режима, — садись за этот стол и пиши докладную.

До утра писал надзиратель докладную, а утром нам снова на работу.

Конвой нас выкликает, собаки снег лижут. Стоит среди нас генерал.

У нас уже свой интерес есть, и поэтому волнуемся. Подходит надзиратель. В руках бумагу держит. И через всю эту бумагу красным карандашом по синим чернилам написано: «Пять суток изолятора». Ушел генерал в изолятор.

 

Пять суток быстро прошли.

Пришел наш генерал, похудевший от клопов, но в папахе...

VII

Опять утро. Опять ждем.

Идет мимо нас начальник режима. Остановился возле генерала и рассматривает его снизу доверху. А вот и папаха.

Смотрит он на папаху, словно бы знать про нее ничего не знает.

— Эт-та ешо что так-кое?! — спрашивает.

— Генеральская папаха, — отвечаем мы ему. — А это генерал.

— Молчать! — закричал начальник режима. — Не ваше дело, скоты. Мало ли кто там кем был. А здесь вы все мужики. И этот в папахе тоже мужик. А-ну, сня-ать! — топнул ногой начальник режима.

Молчит генерал. И не шелохнется. Стоит, словно каленный.

Тогда протянул начальник режима руку и хотел ту папаху у генерала силою снять.

Но поднятая рука его дотянулась лишь до плеча генерала.

Мы — смеяться, а начальник режима от конфуза весь потный стал.

Тогда прыгнул он что есть силы. И опять конфуз. Нам еще веселей стало.

Опять генерал на работу не пошел. Пошел он в барак и отдыхать лег. А мы в лес.

VIII

Побежал начальник режима к самому начальнику острога докладывать всю эту историю.

 

А тот рыбку ловит на речке Мзде. Течет возле нашего острога такая речка.

Сидит начальник острога возле лунки, тулупом накрылся и держит в руках мормышку.

Рядом с ним ведерко стоит, и там окуни плавают.

Посмотрел начальник режима в ведерко и говорит:

— Ах, какие окуни.

Начал он обо всем докладывать. Слушает его начальник острога и в лице меняется.

— Почему так поздно доложили? — спрашивает.

— Беспокоить не хотели.

— Болван! — закричал начальник острога. — Кроме самогона и клопов, вас ничего не интересует. Да они там все сплотились вокруг генерала. Неужели вам непонятно, что эта папаха — только повод. Что на этой папахе они начали пробовать свои силы.

Тут начальник режима тоже начал пугаться.

— Они смеялись, — сказал он, бледнея.

— Смеялись?

— Так точно!

Бросили они на льду ведерко с окунями и побежали в гарнизон. Всех под ружье поставили и наш острог окружили...

 

IX

Сидит Лампасов в Светлограде и читает депешу. Очень сильно волнуется.

— Удружил мне Яков Иванович,— говорит,— прислал этого генерала. Мало ему других лесов с острогами. Созвал своих помощников. Совещаются.

— У них наверняка имеется подкоп, — сказал кто-то.

— Тогда уж несколько...

— А как у них с оружием?

Горько у Лампасова во рту. Пьет воду, но никак горечь прогнать не может.

Долго они совещались, а утром, когда разошлись, были все в большом смятении.

 

И силы у противника очень большие. И командует ими генерал. А Лампасов всего полковник. Но отступать никак нельзя.

Х

 

Встаем утром. Завтрак приняли. Время позднее, а на работу не ведут. Ходят вокруг проволоки солдаты с ружьями.

Чудно нам стало. «Может, амнистия?» — думаем.

Так и день прошел.

XI

 

Еще одно утро. Никто нас не будит. Никто не беспокоит. Смотрим в окно, а вокруг нашего острога уже целое войско стоит.

Началась у нас паника. Боимся, что задумали нас истреблять, а за что — еще не знаем. Бежит народ из бараков, сам не знает, куда.

В самой середине войска стоит Лампасов.

Взмахнул он платком, и кинулось войско к колючей проволоке и давай ее резать.

А кругом острога кричат громкоговорители: «Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!»

Совсем нам страшно стало.

А громкоговорители кричат: « Выходи по одному!» «Куда?» — спрашиваем мы хором.

Нашли нам место. Бросились мы туда, и генерал с нами. Взяло нас войско в кольцо.

Потом начали нас на мелкие группы делить и на морозе одевать и раздевать. Чего-то искали и ничего не нашли.

Солдаты в нас ружьями целят, а мы стоим и кричим одним голосом:

— Не виноваты мы. Недоразумение.

А перед нами ходит Лампасов и в наши лица вглядывается.

И вдруг как закричит:

— Я для вас отцом родным был, а вы — бунтовать?!

 

 

— Спаси нас господи, — отвечаем. — Духом не знали, слыхом не слыхивали. Недоразумение это.

Видит Лампасов, и правда недоразумение...

И только один генерал не волновался. Что дальше будет, наперед знал. Так оно и вышло.

Подошел к генералу Лампасов и остановился перед ним. Вот тогда-то мы и увидели, что одного они оба роста.

— Почему не выполняете?— спрашивает Лампасов генерала, глазами показывая на папаху.

— Прошу дать привилегию.

— Для тех, кто пятнал честь мундира, нет у нас привилегий.

— Я не пятнал.

— Молчать! Там знают.

И взмахнул Лампасов своей огромной ручищей. И ударил перчаткой по генеральской папахе, и скользнула папаха на плечи генерала, а с плеч покатилась по спине, и упала папаха в белый снег.

Подбежали тут надзиратели с табуретками и надели на генерала общепринятый головной убор. А за папаху выдали генералу квитанцию.

XII

Заплакал наш генерал. И мы тоже заплакали...

XIII

Вернулся Лампасов в Светлоград с почестями

XIV

Ходит с нами в лес генерал во всем ватном. Ничем от нас не отличается.

Только рост большой.

 

И нет ему от этого роста никакой пользы.

Потому что пайка ему не хватает.

Шлют генералу крупы в белых мешочках.

Ходит генерал на индивидуальную кухню и варит себе каши.

На том и держится.

XV

Снег выпадает — тает. Листья соками наливаются, а когда кончаются соки, подхватывает их ветер и по земле стелет.

Всему на земле конец бывает.

Подходит и нашей истории конец.

Умерла та личность, у которой наш генерал в опале находился.

Было это весной, и на речке Мзде льдины уже трещали.

«Ну, — думаем, — теперь жди новостей»

XVI

Сидит Лампасов в Светлограде и депеши читает.

Очень ему беспокойно. Пришла новая власть, а какая она, еще никому не известно,

Написал Лампасов письмо Якову Ивановичу, чтобы тот познакомил его с перспективою.

Отвечает ему Яков Иванович:

«Все очень сложно и непонятно. Жди терпеливо».

Тогда стал Лампасов еще внимательнее газеты читать. Угадывать, что в них есть, но не написано.

Никуда не выходит. Никого не принимает.

Сидит у себя в кабинете и анализирует.

И появилось у него предчувствие. Разные бывают предчувствия, но это было не к добру.

 

XVII

И вот, откуда ни возьмись, появились в Светлограде два незнакомца в штатском.

Были у них в руках книжечки, по которым куда хочешь пройти можно.

Прошли они к Лампасову. Увидел их Лампасов и сразу же стал очень неинтересный лицом. Хочет сказать что-то, а говорить не может.

Вручили они Лампасову пакет с пятью красными сургучовыми печатями.

Сломал Лампасов печати и извлек депешу.

А как прочитал ее, то и говорит:

— Так я и знал, что было с этим человеком беззаконие.

— Еще и не то будет, — сказали ему двое в штатском.

XVIII

В бараке свет слабый, дух сильный.

Сидим на нарах, играем в картишки.

Заходит надзиратель и прямо к генералу:

— Приказано сводить вас в баньку!

А надзиратель тот сам не свой. Слез генерал с нар и пошел без разговоров в баньку.

Раз приказывают, значит, надо. У нас к этому народ в остроге привычный.

Сидим и думаем: с чего бы это?

XIX

Помылся генерал. Выходит в предбанник и вафельным полотенцем обтирается.

И тут видит он, что по всему предбаннику развешана его генеральская одежда. И горят на этой одежде золотые генеральские погоны.

Заплакал генерал и закричал:

 

— Неужели?!

— Так точно!

— Дождался?!

— Так точно!

XX

 

— Генерал при полном параде! — закричал кто-то, и бросились мы все из барака к бане.

Окружили мы генерала, но близко подойти уже стесняемся. Хоть нам и радостно.

Провожали мы генерала до самых ворот. А как вышел он за ворота, обернулся к нам и поклонился до самой земли.

— Спасибо вам, — говорит, — братцы, за моральную поддержку.

— И тебе тоже спасибо, — ответили мы ему хором.

Подошли к генералу двое в штатском, и пошли они прочь от острога.

А мы долго им вслед смотрели и думали:

«Вот и опять наш генерал стал ихним генералом».

XXI

История, она и есть история.

Где правда, а где люди и лишнее скажут. И не от злого умысла, а для красного словца. Чтобы глаже было.

Но как не может быть история без начала, так и не может она быть без конца.

Есть конец и у нашей истории.

XXII

Когда вырос генерал у Лампасова в дверях, смотрел на него Лампасов, как на смерть свою смотрят.

Еще генерал и слова не сказал, а уж Лампасов рухнул к его ногам:

«Не губите, ваше превосходительство».

 

И много на этот счет гуляет у нас слухов.

Есть такой слух, будто бы генерал долго и мстительно бил Лампасова по щекам. И стали у Лампасова щеки такого же цвета, как переходящее красное знамя, которое стояло у него в углу.

А вот согласно другому слуху, как вошел генерал в кабинет Лампасова, как прикрыл за собою двери, так сразу же и закричал. Долго кричал, но только слов было не разобрать. После же того, как ушел генерал, был у Лампасова приступ, и давали ему капли. И будто бы столпились тогда вокруг Лампасова все его подчиненные и все спрашивали:

«Что же с нами теперь будет?»

А Лампасов сказал:

«Будет у нас комиссия».

Тогда бросились все к сейфам и начали жечь бумаги.

А еще говорят, что когда вошел генерал к Лампасову, то упал Лампасов в ноги генералу и со слезами просил у него прощения. И что растрогался генерал и простил Лампасова. Мало того. Не только простил, но и свою папаху на память ему подарил...

И что жил еще генерал у Лампасова в доме три дня и три ночи. А уж провожал Лампасов домой генерала, будто брата родного — с цветами и поцелуями.

XXIII

А теперь у нас зима.

Конвой нас выкликает.

А собаки снег лижут...