1985 год
Каждая военная командировка дарила мне возможность близкого общения с природой.
Под Москвой, в районах Балабанова, Загорска и Клина, где строилось оборонное ракетное кольцо, я часто уходил в лес по грибы.
На Псковщине, рядом со старинным городом Остров, мы строили Веру — ракетную площадку с четырьмя шахтами по углам и командным пунктом в центре. Здесь я впервые услышал слова, обозначающие новые для меня понятия — патерна, оголовок. Здесь мы много охотились. На болотах искали крикливых куропаток, в перелесках — тетеревиные выводки. Обычно с нами ходил на охоту сторож из яблоневого сада, что прилегал к площадке, Митя Иванов с гончей по кличке Залай.
В Забайкалье строили Осы. Командный пункт и десять спрятанных в сопках ракет на твердом топливе. Здесь каждое воскресенье— на рыбалку. На той самой Ингоде, по которой когда-то водили протопопа Аввакума. Если смотреть из окна самолета, вся Сибирь — в оспинах водоемов. В Забайкалье их тоже очень много. До самого льда ходили в воду с сетями, выволакивая на берег тяжелых, неподвижных карасей. А по вечерам— шумные застолья кадров Якубовского с кадрами Малиновского[1], как мы сами себя называли. Если начинали
[1] Ф.Б.Якубовский — министр монтажных и специальных строительных работ, Р.М.Малиновский — министр обороны в те годы.
вразнобой петь «Славное море, священный Байкал», значит, все уже пьяны. В эти минуты мне иногда казалось, что я тоже служу в армии и тоже офицер. Проснувшись после одного такого застолья, я случайно глянул в окно и сердце мое защемило. Выгружали из машин декорации. «Центральная культбригада приехала!» — мысль, которая явилась первой. И сразу же— ужас. У Дома офицеров действительно разгружали декорации приехавшего в гарнизон на гастроли Иркутского драматического театра.
Но общение с природой — только один день из семи. Потому он и был так сказочно ярок, что остальные шесть — сливались в один долгий, единый рабочий день предельного напряжения. Площадка под Островом уже была поставлена на боевое дежурство, когда нам сообщили, что у одного вентилятора развалился подшипник. Мы ждали машину, чтобы уехать на вокзал. Пришел капитан второго ранга Генрих Павлович Моригеровский (работы на площадке вели морские офицеры) и передал личную просьбу генерал-лейтенанта Бровцына выполнить, ремонт. Инструмент был отгружен. Самодельные съемники ломались. Работали всю ночь. Топливо для ракет было тогда жидкое— гептил. Пары у гептила ядовитые. На боевом дежурстве небольшие выбросы гептила в виде желтоватого газа — дело обычное. Иногда, если ветрено, гептил прижимается к земле. Ночью мы со сварщиком Сашей Лисаевым часто выбегали из бункера — делали инструмент из всего, что под руку попадало. Утром — у обоих озноб, бледность, рвота. Целый день нас отпаивали молоком. Саша Лисаев— красивый человек с острым умом. Я любил на охоте или рыбалке вести с ним тихие беседы у костра. На одной из площадок он наглотался ядовитого газа. И тоже во время ремонтных работ, когда резал трубы, по которым долгое время перекачивали продукт. Потом долго лежал в больницах — спасти его не удалось.
В забайкальской командировке тоже не все было гладко. Наладчики-электрики забраковали все двигатели, которые мы установили. Номинальная мощность не соответствовала шильдикам, которые были приклепаны к
корпусу и записаны в технический паспорт. Меня заставляли сменить все электродвигатели. Но опасение, что электродвигатели будут быстро перегреваться и сгорать, не подтверждалось. Во время обкатки все они были холодные. Я отказался выполнять никому не нужную работу. В Москву на меня ушла «красная» — то есть требование о моей немедленной замене. Прилетел Косолобов и все уладил. Правда, в гостинице был у нас тяжелый мужской разговор за бутылкой водки.
— Израааиль, я тебе сколько раз говорил, чтобы ты не ссал против ветра...
Уже в Москве мы узнали, что на Ереванском заводе к корпусам электродвигателей приклепали по ошибке не те шильдики.
Иногда на прекрасных дорогах забайкальского гарнизона я видел, как тягачи буднично развозят ракеты. И тогда, сидя в кабине в ожидании, когда их провезут, хотелось закрыть глаза, чтобы их совсем не видеть. Или прошептать: «Будь ты проклята,, сука!» Это оружие, без сомнения, самое последнее на земле. Или больше не будет оружия, или нас не будет. Хотя все мы традиционно относимся к оружию с уважением. Ведь оно не только убивало, но и защищало. Самое ужасное заключается в том, что все оружие, которое выдумывало человечество, всегда им применялось. Значит, и это? Единственная надежда на то, что вожди, или группы вождей, желающие себя прославить военными подвигами, знают, что после этой войны, даже если они останутся живы сами, ни армии, ни подданных у них больше не будет.
Как-то Косолобов рассказал мне, как все было, когда он просил в КГБ для меня вторую форму допуска Из-за отсутствия допуска меня должны были уволить. Он им сказал: «Я за этого парня голову на отсечение даю».
— Мы на тебя каждые три года специальные бланки заполняем, — добавил он, — но ты об этом молчок, Израиль...