- 18 -

§ 2. Я раскаиваюсь в своей умеренности

 

Текст определения Верхсуда; сравнение его с приговором; бессовестное вранье вместо юридической точности; решимость их изобличить; гонения на свидетелей; иней

 

Под Новый год нам всем под расписку вручили Определение Верховного Суда РСФСР, отменявшего приговор по мотивам протеста, т.е. "за мягкостью". Вот его текст с небольшими сокращениями, устраняющими канцелярский реквизит, который можно почерпнуть из текста приговора в §18 гл.1; этот же реквизит убран из текста моей кассационной жалобы и ряда других цитируемых ниже документов.

 

копия

уг. дело № 78-70-25 1957

ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в составе:

Председательствующего Крюкова В.В.

Членов суда Кетова А.И. и Фадеева Г.Е.

рассмотрела в судебном заседании от 7 декабря 1957 года кассационный протест прокурора города Ленинграда и кассационные жалобы...

заслушав доклад члена Верховного Суда РСФСР Кетова, заключение прокурора Степановой об удовлетворении протеста и объяснения адвокатов Райхмана, Зеркина, Шафира и Кугель, Судебная коллегия

установила:

Пименов, Вайль, Данилов, Заславский и Вербловская признаны виновными в проведении антисоветской деятельности, которая заключалась в следующем:

Пименов, имея антисоветские убеждения, среди окружавших его лиц проводил антисоветскую агитацию, распространял антисоветские рукописи. С конца 1956 года он вел работу по обработке молодежи в антисоветском духе по созданию антисоветской организации для борьбы с существующим в СССР строем. С участием осужденного Вайля он создал такую группу и предпринимал попытки к созданию других групп и привлечения других лиц к антисоветской деятельности.

В 1954 году Пименов написал антисоветскую статью под названием "Судьбы русской революции", в которой содержалась клевета на Коммунистическую партию, Советское правительство и призывы к борьбе с существующим строем. Статью эту Пименов давал читать своим знакомым. В мае месяце 1956 года Пименов написал антисоветскую статью но поводу выступления одного из руководителей Советского государства, в которой изложил свое враждебное отношение к Коммунистической партии, руководителям КПСС и Советского правительства. В ноябре 1956 года Пименов написал антисоветские тезисы но поводу венгерских событий, дважды обсуждая их среди участников созданной им антисоветской организации. Впоследствии Пименов написал статью аналогичного содержания, распространив ее среди своих единомышленников. Пименов в квартире своей сожительницы Вербловской с ноября 1956 года по март 1957 года систематически читал участникам организации лекции и доклады, истолковывая в них отдельные вопросы с антисоветских позиций. 13 февраля 1957 года Пименов в квартире Вербловской производил обсуждение программы совместной антисоветской деятельности.

 

- 19 -

В декабре месяце 1956 года, познакомившись с Вайлем, Пименов принял меры к созданию антисоветской группы среди студентов Ленинградского библиотечного института, где в этих целях было проведено четыре нелегальных собрания.

В январе месяце 1957 года Пименов написал тезисы программы своей антисоветской деятельности и передал их Вайлю для ознакомления других лиц.

В феврале 1957 года Пименов изготовил антисоветскую листовку и пытался распространить ее накануне дня выборов 3 марта 1957 года.

В марте месяце 1957 года Пименов написал антисоветскую статью, озаглавив ее "Что такое социализм", в которой клеветал на деятельность Коммунистической партии и Советского правительства.

ВАЙЛЬ в 1955 вместе с Даниловым и неким Невструевым составили антисоветскую листовку, которую они пытались распространить в г.Курске, но впоследствии от своих намерений отказались и листовку уничтожили.

Кроме того, Вайль вступил в преступную связь с Пименовым и по его предложению участвовал в создании антисоветской группы в Ленинградском библиотечном институте. В этих целях Вайль организовал четыре нелегальных собрания, на которых обсуждались вопросы антисоветской деятельности. Вайль получал от Пименова антисоветские рукописи, хранил их и распространял среди окружавших его лиц.

В январе месяце 1957 года Вайль, находясь в г.Курске, установил преступную связь с Даниловым, пытался создать там антисоветскую группу.

В феврале месяце 1957 года Вайль в целях привлечения к антисоветской деятельности Жолудева с ведома Пименова выезжал в г.Новгород.

ДАНИЛОВ в 1955 вместе с Вайлем участвовал в составлении антисоветской листовки. Он же в январе 1957 г. принял предложение Вайля об участии в антисоветской организации и в период с января но март 1957 года систематически занимался сбором различных провокационных слухов и в виде так называемой "информации" посылал их в Вайлю в г.Ленинград. В своих письмах Данилов требовал от Вайля выслать ему антисоветские листовки для распространения их в г.Курске.

В июле 1956 г. Данилов написал Вайлю в Ленинград письма антисоветского содержания.

ЗАСЛАВСКИЙ, будучи знаком с Пименовым, весной 1955 составил вопросник под названием "анкета страны" для сбора сведений антисоветского содержания.

В 1956 года Заславский написал статью антисоветского содержания по поводу венгерских событий, которую он передал Пименову.

С ноября 1956 г. по март 1957 года Заславский систематически посещал квартиру Вербловской и Пименова, где с антисоветских позиций обсуждались вопросы историко-революционной борьбы в России, вопросы социалистического строительства и т.п.

ВЕРБЛОВСКАЯ, состоя с Пименовым в незарегистрированном браке, с мая месяца 1956 по день ее ареста занималась антисоветской деятельностью.

В июне месяце 1956 года Вербловская, опасаясь обыска в своей квартире, отвезла к Левиной антисоветские статьи Пименова, написанные им по поводу выступления одного из руководителей Советского государства.

В ноябре и декабре месяцах 1956 года Вербловская принимала участие в обсуждении антисоветских тезисов Пименова по венгерскому вопросу.

 

- 20 -

В январе 1957 года, опасаясь обыска и желая сохранить антисоветские рукописи Пименова, Вербловская отнесла их к своему отцу. После ареста Пименова, Вербловская эти рукописи передала своей подруге Шрифтейлик.

В период с января но март 1957 г. Вербловская неоднократно участвовала в нелегальных сборищах, устраиваемых Пименовым, и однажды среди участников антисоветской организации прочитала стихотворение антисоветского содержания.

В марте месяце 1957 года после ареста Пименова Вербловская пыталась установить связь между Вайлем и Кудровой.

Обвинение Данилова, Заславского и Вербловской в том, что они занимались антисоветской деятельностью в составе организованной группы, суд счел недоказанным и по обвинению их но ст.58-11 вынес оправдательный приговор.

В протесте прокурора поставлен вопрос об отмене приговора за необоснованным оправданием Данилова и Вербловской по ст.58-11 и за мягкостью меры наказания, определенной всем осужденным.

В кассационных жалобах:

Адвокат Райхман просит исключить из приговора обвинение Пименова по ст.58-11, а но ст.58-10 снизить меру наказания.

Пименов не отрицает своего участия в антисоветской деятельности, но считает, что некоторые эпизоды вменены ему в вину необоснованно.

Адвокат Зеркин просит исключить обвинение Вайля по ст.58-11, а по ст.58-10 избрать наказание Вайля с применением ст.53. Вайль просит о пересмотре дела.

Адвокат Шафир просит приговор в отношении Заславского отменить с прекращением дела производством. Заславский считает, что он осужден необоснованно.

Адвокат Кугель просит в отношении Вербловской приговор отменить и дело производством прекратить. Об этом же просит в жалобе осужденная Вербловская.

Проверив материал дела, обсудив доводы кассационного протеста и кассационных жалоб, Судебная коллегия находит, что приговор ... подлежит отмене по мотивам протеста.

Виновность Пименова в проведении антисоветской деятельности доказана фактом изъятия многочисленных написанных им лично рукописей антисоветского содержания. Показаниями осужденных Вайля, Заславского, Вербловской и свидетелей Вишнякова, Кузнецова, Корбута, Бубулиса, Палагина, Шейниса, Зубер-Яникун и других установлено, что Пименов участвовал в создании нелегальной антисоветской организации, был ее руководителем и на устраиваемых сборищах читал свои рукописи антисоветского содержания, проводил их обсуждение, допускал при этом злобные антисоветские высказывания. Сам Пименов в своих показаниях не отрицал того, что он являлся организатором антисоветской группировки в Библиотечном институте.

Из показаний Вайля, свидетелей Кудрявцева, Вишнякова видно, что на одном из сборищ Пименов выступил с предложением расклеить листовки антисоветского содержания ко дню выборов в местные советы. Он же участвовал в составлении программы организации. Таким образом, виновность Пименова по предъявленному ему обвинению является полностью установленной.

Вайль не отрицает своей вины. Так, Вайль показал, что после знакомства с Пименовым в декабре месяце 1956, он предложил Пименову "подумать о программе" их организации, представил для этой цели свои черновики. Вайль подготовил и участвовал в четырех собраниях, организованных с участием некоторых студентов

 

- 21 -

Библиотечного института, на которых Пименов с антисоветских позиций истолковывал политику Советского правительства и советскую действительность.

Изложенные обстоятельства нашли подтверждение в показаниях свидетелей Грекова, Кудрявцева, Бубулиса и других. Вайль не отрицает того, что он по заданию Пименова участвовал в сборе враждебной информации о Советской действительности. Он же привлек для этой цели осужденного Данилова, причем источником этих "сведений" явилось прослушивание антисоветских передач радиостанции "Голос Америки".

В своих объяснениях Пименов также утверждал, что он давал Вайлю много аналогичных поручений (л.д.145, т.9). Поэтому суд правильно признал Вайля виновным но ст.58-10 и 58-11.

Виновность ЗАСЛАВСКОГО полностью установлена фактом обнаружения и изъятия у него при обыске написанных им статей антисоветского содержания.

Заславский не отрицает также своей связи с Пименовым, следствием чего явилось систематическое посещение организуемых Пименовым сборищ, на которых Заславский принимал участие в обсуждении программы и докладов Пименова явно антисоветского содержания. Заславский получил от Пименова исполненные последним рукописи антисоветского содержания. В частности, при обыске у Заславского изъят текст машинописной рукописи Пименова, озаглавленной "Тезисы о Венгрии" (т.7, л.д.62-68) злобного антисоветского содержания. Заславский комментировал некоторые другие статьи Пименова (л.д. 10, т.7, л.д.7-9, т.7).

Виновность ВЕРБЛОВСКОЙ доказана показаниями свидетелей Шейниса, Зубер-Яникун, Рохлина, Шрифтейлик. Вербловская в своих показаниях в суде не отрицала того, что она участвовала в обсуждении так называемых тезисов "о Венгрии", составленных Пименовым, в которых содержалась клевета на Советский Союз. Она же читала на одном из сборищ стихотворение антисоветского содержания. Будучи хорошо информированной о преступной антисоветской деятельности Пименова, Вербловская после его ареста приняла меры к сохранению антисоветских рукописей Пименова.

В предъявленном обвинении Данилов изобличен фактом изъятия его письма, в котором Данилов выражает свое враждебное отношение к советской действительности и высказывает свое желание бороться с существующим в СССР строем (л.д. 16, т.8). Данилов в своих показаниях не отрицает того, что он дал согласие Вайлю быть членом их организации и выполнял отдельные поручения Вайля по сбору враждебной и тенденциозной информации о советской действительности. Факт преступной связи Данилова с группой Вайля - Пименова установлен приобщенной к делу перепиской Данилова с Вайлем (л.д.26, 29, т.8).

Определяя Пименову, Вайлю, Заславскому, Данилову и Вербловской меру наказания по ст.58-10, суд не дал надлежащей оценки особой тяжести совершенным ими преступлениям, а также и тому обстоятельству, что осужденные занимались антисоветской деятельностью на протяжении длительного периода времени с привлечением в организуемые Пименовым и Вайлем сборища значительного числа лиц преимущественно из числа студенческой молодежи. При этом следует иметь в виду, что Пименов являлся инициатором и руководителем указанной группировки.

Оправдывая Вербловскую и Данилова по ст.58-11, суд оставил без оценки те обстоятельства, что Вербловская систематически участвовала в организуемых у нее на квартире сборищах. Она же после ареста Пименова приняла активные меры к сокрытию следов преступления, скрыв от органов следствия исполненные Пименовым рукописи антисоветского содержания.

 

- 22 -

Данилов хотя и не принимал непосредственного участия в организуемых Пименовым сборищах, но, находясь в г. Курске, знал о существовании антисоветской организации Пименова, дал согласие работать для этой организации, посылал Вайлю в гЛенинград так называемые "информации". Данилов признал в суде свою вину в связи с группой Вайля в г.Ленинграде.

По изложенным выше основаниям кассационные жалобы осужденных и их адвокатов удовлетворению не подлежат.

На основании изложенного и руководствуясь ст.436 УПК, ...

ОПРЕДЕЛИЛА:

Протест прокурора г. Ленинграда удовлетворить. Приговор Ленинградского городского суда от 6 сентября 1957 в отношении... отменить со стадии судебного следствия, дело направить на новое рассмотрение в тот же суд в ином составе судей.

Кассационные жалобы осужденных и их адвокатов оставить без удовлетворения.

п.п.Председательствующий - КРЮКОВ, члены: Кетов, Фадеев

Копия верна: Зам.Председателя Ленгорсуда

подпись Н.Исакова

отп. 9 экз. экз. № 4"

 

Это определение резко переменило мое настроение. Перечитывая его раз за разом на протяжении января, я все более и более заводился, возмущаясь явной бесчестностью коллегии из трех поименованных членов. Эта бесчестность так и перла едва ли не из каждой строчки. Например, в приговоре в нескольких местах сказано: "Машинописные текст доклада "О культе личности и его последствиях" и послесловие "По поводу речи Н.С.Хрущева"." В определении же этот документ именуется "статья по поводу выступления одного из руководителей Советского государства". Почему? Зачем суд затирает точное наименование конкретного документа - вопреки стандартным требованиям правосудия? Да потому, что в 1957 году сам автор доклада Хрущев в ответ на вопрос иностранных журналистов, имеются ли в опубликованном на Западе тексте его доклада о культе личности неточности, произнес:

— Мне некогда читать каждую фальшивку.

Ну, коли "хозяин" дает понять, что, мол, "я не я и лошадь не моя", то естественно, что холуйская коллегия стремится уменьшить упоминание кличек этой "лошади" в официальном документе. Но какое это имеет отношение к Правосудию?!

В приговоре сказано, что

 

"в квартире Вербловской... Пименов систематически читал своим знакомым лекции и доклады по некоторым вопросам революционной борьбы в царской России и социалистического строительства в СССР с антимарксистских и антисоветских позиций."

 

В определении:

 

"...в квартире Вербловской... систематически читал участникам организации лекции и доклады, истолковывая в них отдельные вопросы с антисоветских позиций."

 

Резче, неопределеннее и страшнее для свидетелей, гуртом превращаемых в "участников организации". И - необоснованнее, ибо

 

- 23 -

приговор не называл гостей так, а определение претендовало, якобы они лишь ПЕРЕСКАЗЫВАЮТ ПРИГОВОР: процитированному месту предшествует преамбула, в которой сказано, что, дескать, приговором подсудимые признаны виновными в следующем.

Тот же переход от конкретного указания к завыванию виден и в том, что в Приговоре тезисы называются, как в оригинале, "Венгерская революция", а в Определении про них говорится: "антисоветские тезисы по поводу венгерских событий", а в двух местах даже закавычивается, словно это и есть название тезисов: "Тезисы о Венгрии". Разумеется, в том же духе в Определении не называется конкретно "Правда о Венгрии", а бормочется: "другая статья аналогичного содержания", причем - в прямом противоречии с тем, что УСТАНОВИЛ суд в приговоре, пишется, будто бы эту статью написал Пименов, а не Шейнис. И все это искажение подается под шапкой объективного изложения приговора...

Такие пассажи, задолго до того, как я дошел до резолютивной части определения, вызвали уже при первом чтении ощущение априорной несправедливости, идущей сверху. Ведь несправедливость состоит, как правило, не в том, ЧТО делается, а в том, КАК делается. Можно дать вдвое больший срок, но осужденный будет чувствовать себя наказанным справедливо. И вся моя кассационная жалоба была проникнута поиском справедливых формулировок. А тут я натыкаюсь на прямую, бесспорную и заведомую для членов коллегии фальсификацию приговора, на который ссылается определение. Это не породило во мне уважения к писавшей определение судебной коллегии, а, наоборот, вызвало желание бороться и против коллегии и против порядков, при которых такие бесчестные личности оказываются в состоянии вещать от имени Правосудия. Настроение, овладевавшее было мною в кассационной жалобе - вот я в том-то оказался неправ, я вот в том-то ошибался, надобно пересмотреть свои взгляды, признать правоту - хотя бы частичную - тех, кого я полагал своими противниками, - быстро сменялось настроением, диктовавшим, что надо продемонстрировать непреклонность своих убеждений, правота коих подтверждается самим фактом такого вранья от имени Правосудия.

Уже с такими мыслями и эмоциями я продолжал вчитываться в лежавшие передо мною документы. В приговоре:

 

"Написал "Что такое социализм", в которой путем тенденциозно подобранных фактов пытался опорочить историю и деятельность КПСС..."

 

В определении:

 

"Написал антисоветскую статью..., и которой клеветал на деятельность Коммунистической партии..."

 

Ну, знаете! Ведь "клевета", подобно "антисоветский", - не эмоциональный вскрик, не ругательное словцо, а юридический ТЕРМИН. У термина этого имеется совершенно точно определенное законом содержание: заведомо ложное утверждение, порочащее лицо или юридическое лицо. Значит, дабы доказать состав клеветы, необходимо доказать три вещи: 1) данное утверждение порочит данное лицо; 2) данное утверждение ложно; 3) автору или распространителю данного утверждения известно, что оно ложно. В случае же со статьей даже враждебно настроенная экспертиза была вынуждена признать, что ни одна цитата (а статья сплошь состояла из цитат и их сопоставлений) не переврана ни буквально, ни контекстуально. Суд в приговоре говорил о манипуляции с

 

- 24 -

ФАКТАМИ, а не с вымыслами. Тут бы Верховному Суду указать низшим судьям, что Закон не предусматривает такого уголовного преступления, как "манипуляция с фактами", и исключить сей эпизод из обвинения как не содержащий состава преступления. И авторитетность приговора только возросла бы. Вместо этого определение имеет наглость ссылаться на приговор, якобы установивший наличие клеветы! Из текста моей кассационной жалобы, из моего последнего слова видно, как болезненно воспринимал я оскорбительное для меня обвинение в клевете. Самое надежное средство восстановить меня против кого-либо - обвинить меня в клевете. Определение достигло этой цели, восстановило меня против названной Коллегии, и не только против нее.

В приговоре про листовку Вайля - Данилова сказано, что они "пытались размножить и намеревались распространить". В определении же: "... пытались распространить". А кому, как не юристам в Верховном Суде, знать, что НАМЕРЕНИЕ и ПОПЫТКА - юридически различные термины, влекущие разное наказание! А ведь как раз в этом эпизоде присутствовал повод проявить себя грамотным юристом в период восстановления законности! Ведь вменение Вайлю и Данилову этой листовки, факт существования которой НЕ УСТАНОВЛЕН ОБЪЕКТИВНО, - имелся только самооговор подсудимых при полном отрицании остававшегося на воле якобы третьего участника Невструева, даже не вызванного в суд; при отсутствии каких бы то ни было материальных следов листовки или приготовления к ней - и относительно которой имел место ДОБРОВОЛЬНЫЙ ОТКАЗ подсудимых от совершения деяния - само по себе это ВМЕНЕНИЕ по меньшей мере спорно. Блюдущему законность Верхсуду надлежало бы вычеркнуть сей эпизод из обвинения Вайля и Данилова. Или потребовать провести доследование, указав суду на обязательность вызова Невструева в судебное заседание. Но данный состав судебной коллегии думал не о справедливости, не о юридической точности, а о конъюнктуре: выше их стоящие начальники указали тащить и не пущать, так тащи и неча рассусоливать о разных там тонкостях! Неудивительно, что и сама по себе такая позиция Коллегии восстанавливала и против нее и против тех, кто облек оную Коллегию полномочиями. Тем более восстанавливала она именно нас, ибо мы все происходящее расценивали преимущественно в аспекте: возрождается ли сталинщина или ее наследие ликвидируется? Всякое "тащить не миндальничать", "удар зубодробительный, удар скуловорот", "партия - это рука миллионнопалая, сжатая в один дробящий кулак" и т.п. воспринималось нами как возрождение Сталина - т.е. как зло, с которым надо биться.

Вопрос о власти в стране, в которой живешь и которая родная - сложнее отношения к голой силе. Хочется уважать власть в своей родной стране. Несправедливость же от имени власти пресекает любые попытки к уважению. От всякой несправедливости власть нравственно проигрывает - о какой бы нравственности ни говорить. И начавшееся было у нас в душах движение в сторону уважения к власти сменялось - мгновенно сменялось - противоположным движением, при котором вспыхивали пушкинские слова: "Представь себе судьбу в виде громадного орангутанга, с которым ты прикован на одну цепь..."

Не задерживался я уже недоуменно на таких нелепостях, как "сведения антисоветского содержания", на том, что "... Вербловская... среди участников антисоветской организации (у себя-то дома!) прочитала стихотворение антисоветского содержания", на том, что ей вменялась попытка "установить связь между Вайлем и Кудровой", не конкретизуя ни

 

- 25 -

кто такая Кудрова, ни что за связь. Раздражало пренебрежение судебной коллегии к фактам. Я виновным в антисоветской деятельности себя не признал, так и записано в протоколе судебного заседания. Суд выразился осторожно: "Объяснения Пименова с частичным признанием своей вины". А коллегия, сминая всякие там никчемные юридические тонкости, пересказывает приговор так: "Пименов, Вайль, Данилов виновными себя признали." Лжет, якобы "в кассационной жалобе Пименов не отрицает своего участия в антисоветской деятельности", хотя как АНТИСОВЕТСКОСТЬ-ТО я и отрицал! Для доказательства моей преступной деятельности коллегия ссылается на показания Кузнецова, который настолько все отрицал, что суд в приговоре вынужден был изъять из обвинения весь связанный с ним эпизод.

Бесили меня, привыкшего к строго логическим умозаключениям, логические (юридические тем самым) нелепицы. В определении имеется два пассажа:

 

"Пименов ... считает, что некоторые эпизоды вменены ему в вину необоснованно".

"Таким образом, виновность Пименова по предъявленному ему обвинению является полностью установленной."

 

В самом деле, вроде бы я признаю факты, достаточные, чтобы закатать меня по ст.58-10-11. Но некоторые факты - например, создание организации у себя на дому - я отрицаю. Коллегия рассуждает, что раз я признаю то, чего уже довольно для осуждения, то значит, виновность по предъявленному обвинению ПОЛНОСТЬЮ доказана. А ну, как учили меня в матмеховских семинарах, давайте рассмотрим пример на иллюстрацию общего утверждения. Допустим, Икса обвиняют в том, что он взорвал мост через Днепр и Московский Кремль. Икс признает, что взорвал мост, но отрицает взрыв Кремля. Взрыва моста достаточно, чтобы расстрелять Икса как диверсанта. Достаточно ли этого, чтобы утверждать, будто виновность Икса по предъявленному обвинению установлена полностью? Пример превращается к контрпример...

В целях очернительства Коллегия вырывает один-два фактика и обобщает их вопреки фактам: несколько, порядка 5%, сведений в "информации", как я рассказывал в гл.1, просочилось из радиопередач. Определение же утверждает как непреложный факт, что, мол

 

"источником этих "сведений" явилось прослушивание антисоветских передач радиостанции "Голос Америки",

 

имея в виду ВСЮ информацию.

Рассерженный, взъерошенный, оскорбленный, негодующий, ходил я взад-вперед по камере и метал молнии. Если в прошлый раз в своем последнем слове под воздействием корректности следствия и юридической строгости судопроизводства, впечатленный отсутствием массовых репрессий на воле и в ожидании суда над Молотовым, я призывал в зале суда своих друзей к прекращению нелегальной деятельности, то теперь я готовился к иному. Я рвался выйти и обличить наподобие Савонаролы "их", поправших Закон сверху. Ни о каком примирении говорить я не собирался. Напротив, решился доказать в суде, что всякий порядочный человек должен следовать нашему примеру. Гадал, что явилось причиной такой вопиющей несправедливости. То ли просто привычка к небрежности: "А, и так слопают!" То ли кого наверху задел мой процесс лично? То ли это общая

 

- 26 -

политика "завинчивания гаек"? Ведь о том, что делается на воле, я ничего толком не знал. Ну, из реплик свидетелей на прошлом процессе у меня сложилось ощущение, что идет весна, что общее движение - в сторону либерализации. Правда, Орловский старался дать понять, что "бочке меду есть ложка дегтю", но эти его "крохотные" оговорки не воспринимались нами, как следовало бы и как можно было их воспринять в хладнокровном бытии. Ну, видел я газеты с портретами новых членов Политбюро, что на июньском пленуме, и прочел пару передовых (попутчики на этапе). Ну, проговорился один надзиратель, что Жукова сняли. Ну, все мы знали, что никакой амнистии к праздникам не дали. Вот и попробуйте из таких "элементов информации" вывести безошибочное умозаключение!

Как бы там ни было, несправедливость была налицо: поскольку прокуратура, загипнотизированная научным значением Заславского, не опротестовала приговор в его отношении, постольку - фактам вопреки и в разрез с его собственными признаниями - роль Заславского в Определении преуменьшалась. То, что ставилось в вину Вербловской, - не ставилось в вину Заславскому. А ведь бесспорно, что она знала и делала неизмеримо меньше его, исключая разве лишь ее послеарестную деятельность по укрывательству моих вещей.

В таких чувствах застиг меня адвокат, пришедший, кажется, 13 декабря советоваться со мной о линии защиты на предстоящем суде. Он отчитал меня за резкости вроде вышенаписанных рассуждений, велел "выкинуть глупости из головы". Обнадежил, что, по всей вероятности, в этот раз дадут мне на всю катушку - 10 лет. Выразил надежду, что при последующем кассационном рассмотрении удастся годик-другой сбросить.

Подобные чувства возмущения, желания дать отпор возникали и у других подсудимых. Лучшим доказательством этого утверждения было бы сравнение последних слов на первом процессе с последним словом на втором. Готовность наклонить голову при первом суде - и вызывающее заявление свое правоты и несправедливости суда на втором.

Раздражение шло еще и оттого, что - вопреки корректности подготовки первого судоговорения - мне не дали бумагу для подготовки к защите. Потребовалось много заявлений Ронжину и Вольняшину, чтобы наконец - в ночь перед судом - мне выдали карандаш и считанное число листов бумаги, отдали мои записи по делу. Вот они "права на защиту" и "равенство сторон". О новом ознакомлении с делом не могло быть и речи: помни наизусть, то, что ты читал полгода назад!

Никто из свидетелей, повторно вызванных на процесс, конечно, не читал Определения: знали лишь, что "суд отменили". Но зато почти все свидетели испытали гонения. Орловский по окончании аспирантуры нигде не смог приискать себе работы по специальности - математик, дефицитнейшая профессия в те годы - и даже не по специальности. Перебивался временными приработками. Зубер было отменено ее распределение по окончании университета, она несколько месяцев искала работу, нашла уже после второго суда. Адамацкого, Бубулиса, Грекова, Кудрявцева, Кузнецова выгнали из институтов. Шейниса - из аспирантуры. Миролюбова - с работы из Политехнического. Разумеется, всех их исключили из комсомола, а Миролюбова из партии. Корбута, Лейтман, Назимову и, кажется, Палагина, выгнали только из комсомола, а не с работ-учеб. Забавно, как добрались до Шейниса - Назимовой. Гальперин проговорился о Кире Лейтман, и ту на бюро райкома стали исключать из комсомола за причастность к антисоветской организации Пименова. Кто-то в момент исключения полюбопытствовал: как же она познакомилась с Пименовым, раз не в одном с ним институте занималась? Она призналась:

 

- 27 -

через Назимову, Аллу Константиновну, преподавательницу марксизма. Шок был таким, что слушание дела приостановили, вызвали Назимову, убедились, что студентка Лейтман ее не оговаривает, и с ходу отобрали у нее комсомольский билет. Несколько дней спустя Шейнис, спокойно трудившийся в своей московской аспирантуре, и никем не тревожимый, счел нужным доложить по начальству, что у него в графе "жена" в анкете имеют место быть изменения: вместо "член ВЛКСМ" следует читать "беспартийная". От него затребовали объяснений, сначала устных, потом объяснительной записки, из которой констатировали, что он был знаком с главой антисоветской организации, вызван на суд одним из главных свидетелей и прочее, - и изгнали из комсомола с последующим отчислением из аспирантуры.

Совсем ничего - или почти ничего - не случилось с Акменом, Вишняковым, Гальпериным, Грузовым, Дубровичем, Кудровой, Машьяновой, Невструевым, Рохлиным, Шрифтейлик. Правда, Вишняков притворялся исключенным из Библиотечного института, но Орловский совместно с Адамацким убедился, что это ложь. Правда, Рохлин еще ранее был исключен из комсомола "за высокомерие", а в эту пору взял да и уехал в Магадан на заработки. По той же причине взятки были гладки со Шрифтейлик: она никогда не была комсомолкой, на работу устраивалась эпизодически, выгнать ее практически было невозможно. Из редакции ее попросили, но было ли это связано с нашим делом или по другим причинам - темна вода в облацех. Дубровича тоже, как школьника 9-10 класса, выгнать-ущучить было бы трудновато.

Мы в тюрьме ничего этого не знали, да и сами свидетели в силу своей разобщенности и привычного скрывания личных неприятностей не видели цельной картины, но все же общее впечатление приоткрылось нам во время второго, кажется, дня судоговорения. Секретарь суда вызывала свидетелей и анкетно спрашивала, кто где работает. Косяком шло несколько свидетелей с фразой: "Временно не работаю". Дошла очередь до Корбута. Того не оказалось в зале, и кто-то пояснил, что Корбута задерживает его шеф Л.В.Канторович. Зубер, которая и на этом процессе держалась очень взвинченно, выкрикнула:

— Корбут - единственный свидетель, которого еще не выгнали с работы! Вот он и опаздывает!

Все эти гонения, как и следовало ожидать, настроили свидетелей против судей, против властей, в пользу подсудимых. Конечно, не все рвались ДЕМОНСТРИРОВАТЬ. Но показания стали давать еще скупее, отказывая суду даже в видимости уважения и желания помочь. Шрифтейлик же в глаза оскорбила судью:

— Зачем Вы прятали чемодан Вербловской с антисоветскими бумагами Пименова? - вопросил председательствующий Вольняшин.

 

- 28 -

— Ну, как зачем? Пришла в слезах его жена. Говорит - арестован. Просит - спрятать. Я думаю, что всякий порядочный человек согласился бы спрятать в таких условиях.

— Не оскорбляйте суд, заявляя, что всякий порядочный человек пошел бы на преступление!

— Когда я говорю, что ВСЯКИЙ порядочный человек спрятал бы чемодан, я еще лично о Вас хорошо думаю, - обрезала Виля, выговорив фразу по всем правилам сценического чтения. Вольняшин, едва не взвыв от обиды, прорычал:

— Я Вас за хулиганство и оскорбление суда привлеку к уголовной ответственности!!

Но угрозы не сдержал.

Как бы мы ни кипели, два фактора были сильнее: мы устали, нам было скучно повторяться. Поэтому наше кипение не было непосредственным свежим возмущением, а вспышками помятых и довольно безразличных людей - что производит совсем разное впечатление.

Прежде всего, мы просто элементарно устали, просидев 10 месяцев без солнца, воздуха, воды, движения. Лишенные человеческого общения. Под пристальным и недоверчивым глазком.

Во-вторых, всегда неприятно повторяться. Ни нам, ни свидетелям не удалось бы воссоздать атмосферу непринужденной естественности, господствовавшую на первом процессе. Повторение, а отсюда - элемент искусственности, нарочитости, что уже граничит с фальшивостью. Рождается тоска. Скука-скучища тем усиливается, что исход действа - приговора - по нашему всеобщему убеждению был предопределен и ни в коем случае не зависел от нашего поведения. Мы могли бы поголовно начать клеймить советскую власть или начать ползать на коленях - от этого уже ничто бы существенно не переменилось бы.

В переплетении всех этих осознанных и неосознаваемых душевных движений близились мы к концу января, когда должен был начаться суд. Странные трюки выкидывает психика. Вот жил я в таком озлобленно-приподнятом настроении, можно сказать, и не жил, ибо разве же это ЖИЗНЬ в тюрьме? И вот же как раз в те самые дни, в январе 1958 года, испытал я блаженнейшее из блаженнейших настроений, которые, слыхивал я, выпадают на долю разве лишь наркоманам, принимающим ЛСД. На прогулочном дворике (продолжительность прогулки полчаса, по воскресеньям и праздникам не выводили) колючая проволока и сетка, паутинка забора покрылись изморосью. И, едва шагнув в сектор, я замер, зачарованный:

 

"В зимней призрачной красе дремлет рейд в рассветной мгле, сонно кутаясь в туман..."

"Как в мразный ясный день зимой пылинки инея сверкают, вратятся, зыблются, сияют..."

 

Вечная игра солнца на пылинках инея... пронзило, переполнило, вытеснило все-все внешнее, материальное и идейное. Красота и прикосновение к Вечности напрямую. И это чувство, пережитое мною тогда на тюремном дворике, вошло в мою душу навечно. Стало одним из самых больших моих сокровищ. Говорят, иные заключенные в одиночке сдружались с пауком в камере, и память о нем поддерживала их бодрость впоследствии. Паук, иней - а что-то они дают психике!