О главной героине (не все)

 

Маргарита Климова родилась в Ярославле 15 сентября 1938, отец Михаил Александрович, слесарь, мать Вера Михайловна, короткий срок работавшая учительницей, а большую часть жизни домохозяйка. Старший единоутробный брат Смирнов Анатолий Тихонович, полковник авиации (летчик-испытатель), Москва, ул.Степана Шутова 6/1, 58, тел. 3770348, жена, сын. Сестра младшая Надежда, в браке Михайлова, при материальной помощи Климовой училась в Ленинградском Политехническом Институте, поселилась в Луге, где работала старшим экономистом; муж Алексей Иванович, есть дети. С 1980 в Луге же отдельно от Надежды живут родители Климовой: Луга-2, ул.Мелиораторов 9, 3. Маргарита очень заботилась о своих лужских родственниках, но духовно они были весьма далеки от нее и она практически не вводила их в курс своих обстоятельств. На суде из всех родственников присутствовала только Надежда, равно как и свидания после приговора просила только она.

Хронологический лист предарестной жизни Климовой выглядит примерно таким:

1956-61 училась на отделении славистики филологического факультета Ленинградского университета. Жила в общежитии, где завязала сотни, если не тысячи длящихся знакомств. Из имен, известных в литературном мире и бывших в ту пору на ты с нею, можно назвать: Иосиф Бродский, Яков Гордин, Рид Грачев, Виктор Соснора. Для характеристики широты ее знакомств показателен такой эпизод: когда в 1972 она захотела познакомиться с Пименовым, она знала только то, что тот живет в Красном Затоне вблизи Сыктывкара. Но приехав в Сыктывкар, она сразу же разыскала свою приятельницу, с которой жила в общежитии в студенческие годы (хотя совсем иного факультета), а так как та работала а Академиии наук, то не только приютила Климову, но и познакомила ее с Пименовым. Как хорошо запоминала Климова людей, видно из того, что когда в 1978 зашла речь о Сергее Юрьевиче Маслове, она сразу же вспомнила, что была с ним в одном стройотряде, когда после зачисления в ЛГУ всех медалистов на пару недель отправили в колхоз, хотя ни тогда более, чем парой фраз, не обменялись, ни после никогда не пересекались.

На последних курсах Университета и в первые годы по его окончании Климова подрабатывала также в "Спутнике" (аналог "Интуристу", но по соцстранам) месяц-другой в году. Была комсомольской активисткой и пользовалась в "Спутнике" хорошей репутацией. Даже ездила в Болгарию к какому-то функционеру ЦК комсомола Болгарии, доводилось ей в Сочи-Москве минут 10-15 общаться с Хрущевым и Ворошиловым, кажется, в 1962. Решительно уверяет, что никаких спецпроверок перед такими встречами не проводилось.

Учебный год 1961/62 проработала по распределению учительницей под Волховым. С осени 1962 работала переводчицей в ВНИИГидротехники, в Ленинграде, Гжатская ул. Непосредственной ее начальницей была Е.П.Перовская, выше - Акулова. Начальник отдела кадров помог Климовой получить сначала временную прописку, потом постоянную, потом - получить жилплощадь в части деревянного ведомственного дома в Песочной. Тем временем Климова жила на случайных квартирах своих подруг, преимущественно на ул.Верности у Инессы Витальевны Мухиной и у Дины Давыдовны Прокофьевой. Мухина работала в Ленинградском отделении Математического Института (ЛОМИ) и, кажется, познакомила Климову с

 

подававшим блестящие надежды аспирантом Андреем Тиме. У Мухиной же жила в 1974-76 ее "приемная дочь" Любовь Кунгурова.

Около 1966 был оформлен кратковременный неудачный брак Климовой с Алексеем Алексеевичем Котовым. Фамилии она не меняла, совместного жилья ни у кого из партнеров не было, брак быстро распался, но развод оформлен только в 1973. Детей не было.

К 1973 удается обменять жилплощадь в Песочной на комнату в коммунальной квартире в Ленинграде, ул.Жуковского 30, 15; в 1975 из-за капремонта ее переселяют рядом на Басков переулок, где появляется телефон. К этому времени у нее уже солидная библиотека, которая резко расширяется с получением собственного жилья. По оценке следователя в 1982 библиотека Климовой составляла 4000 томов. К концу 60-х годов Климова перестает работать в "Спутнике", но приятельских отношений с тамошними знакомыми не утрачивает. Она вообще не рвет ни с какими своими друзьями: ни с теми, что дослужились до капитанов-полковников КГБ, ни с теми, что спились учительницами в Волхове-Тихвине, ни с теми, что работают в кассах Аэрофлота, ни с теми, что ушли в священники.

К 1967-68 относится ее знакомство с зубным врачом Александром Кацем, имевшим и охотно дававшим обильный самиздат. В кругу Каца знакомится с Володей Ильиным, интеллигентным рабочим, и Натаном Завельским, интеллигентным мастером на производстве. Примерно тогда же знакомится с Андреем Тиме, а несколько позже - с Константином Кузьминским, объединявшем вокруг себя неофициальных поэтов и художников Ленинграда до своей эмиграции в 1975. В кругу Кузьминского вращались такие позже ставшие широко известными имена, как Юлия Вознесенская (Окулова), Виктор Кривулин, Наталья Лесниченко, Борис Иванов, с некоторыми из которых Климова тоже сблизилась¹³⁸. Позже Вознесенская и Кривулин приняли участие в работе "Семинара по общей теории систем", руководимого С.Ю.Масловым - еще в ту пору, когда заседания протекали на матмехе, а Иванов посвятил себя изданию журнала "Часы".

Арест Пименова в 1970 вызвал много сочувственных и прославляющих Пименова толков в среде математиков, поэтому естественно, что Климова раздобыла экземпляр мемуаров Пименова "Один политический процесс", Андрей Тиме уселся перепечатывать его, а она полетела в Сыктывкар знакомиться с автором - в 1972.

К 1974 Климова была уже знакома с Володей Борисовым, работавшем в идеальном сочетании с Ириной Каплун, а через Пименова познакомилась в 1975 с Михаилом Бернштамом, позже одно время работавшим секретарем у Солженицына, а в 1978 познакомилась с Сергеем Дедюлиным ("Память").

В начале 1978 Климова заболела пиелонефритом в тяжелой форме. Побочным следствием этого явилось обострение отношений на службе: прежде Климова много и охотно ездила на сельхозработы, за что имела массу отгулов, что давало ей возможность получать свободные дни для встреч со знакомыми по своему усмотрению. Теперь сельхозработы для нее стали исключены, отгулов не возникало, а потребность-привычка отлучаться с работы не уменьшилась. Подскочило число телефонных разговоров по служебному аппарату, Перовская стала прохаживаться насчет "поклонников" Климовой, напряжение быстро переросло в обоюдную ненависть. К тому же к 1978 из ВНИИГа эмигрировало 16

 

приятелей и приятельниц Климовой, сменился контингент сослуживцев. Она стала искать иное место работы.

В 1979 стала заметна слежка за телефоном Климовой (в коммунальной квартире), а при появлении Пименова или Дедюлина -наружное наблюдение. Одна из соседок Климовой проговорилась, что ей поручено следить за нею. В поисках новой работы Климова обратилась, в частности, к знакомым по "Интуристу", те стали уговаривать ее поступать к ним, дошло почти до оформления, но в 1980 на последнем этапе возник непреодолимый отказ.

Осенью 1981 Климова ушла из ВНИИГа и с помощью одной из своих связей устроилась зав.архивом одного экспериментального НИИ-завода.

Вела обширную переписку с заграницей, в частности, с женой Марамзина Татьяной Султановой. Домой ей звонили из-за границы, в частности, Борисов. Хранила часть архива Кузьминского и часто встречалась с его матерью Евдокией Петровной Захарычевой; получала письма-записочки от Кости как по почте, так и через оказии.

22 октября 1982 случайно встреченным в театре знакомым со смехом рассказывала, что ее на днях посадят. О полученном предостережении поведала Наталье Викторовне Гессе, но та ее высмеяла: "Да кому ты нужна, чтобы тебя арестовывать? Чего ты о себе воображаешь?!" - и даже не сообщила Пименову про этот разговор.

Обыск у Климовой и пятерых других санкционирован прокуратурой Ленинграда 29 ноября 1982, в понедельник. Арестование заранее не санкционировалось, но дело с самого начала называлось "Дело №14 Климовой".

Эскиз духовного облика Климовой таков. Это человек, обладающий талантом общения с людьми, пользующийся этим даром доброжелательно, с целью помочь-услужить-обрадовать. Высокий уровень таланта общения, умение уговаривать иллюстрируются таким эпизодом. Южный город, разгар сезона, железнодорожные кассы, билетов до такой степени нет, что нет даже очередей перед кассами: "Нет и ничего не будет!". Спутник Климовой (сведения исходят от него) сует голову в окошечко, получает ответ, что билетов нет, и отходит. Климова засовывает голову в то же окошечко, что-то говорит несколько минут кассирше, после чего вытаскивает голову и говорит спутнику: "Давай деньги. Два купейных". Ее сестра на вопрос прокурора сообщила, что когда у нее, Надежды, был болен ребенок, то Маргарита сразу же доставала все нужные лекарства, обеспечивала консультациями нужных профессоров на всех уровнях. Таких историй можно было бы привести сотни. При всей своей общительности - малоразговорчива и отнюдь не выплескивает своих душевных переживаний или волнующих ее проблем на собеседника. Напротив, производит впечатление скорее скрытной и - по суждению писателя Я.А.Г. -"бесконечно одинокой женщины".

Готовность оказывать услуги - фантастическая. Вот, например, писатель А.Е.Х. рассказывает об обстоятельствах их первой встречи. Она ничего тогда о нем не знала, как и он о ней, но с подругой зашла после работы навестить больного студента на сельхозработах. Посочувствовали, ушли, подруга по своим делам, а Маргарита направилась в лес, набрала (сентябрь!) с полкружки земляники часа за полтора и принесла больному, которого только что впервые увидела. Таких эпизодов - несметное число. Каждый из ее приятелей мог бы припомнить то повествование, как Маргарита присмотрела ему пальто в другом городе, заметив, что он ищет такое именно пальто, но не находит; то про то, как рискуя собой, покрывала его отсутствие на работе в служебное время; про то, как, узнав, что ее

 

знакомый нуждается срочно в крупной сумме денег для вступления в жилкооператив, Маргарита занимала у всех своих друзей-приятелей суммы помельче и, сложив, вручала этому нуждающемуся; про то, как в период отсутствия кофе предпринимала титанические усилия, чтобы раздобыть несколько килограммов его для жены своего знакомого, жившей в провинции; про то, как чутко выслушивала свою подругу, утверждавшую, что с нею в психбольнице несправедливо обращались, и добивавшуюся, чтобы ее выслушал какой-нибудь диссидент, имеющий выход на Сахарова, дабы пожаловаться тому, и Рита улаживала-таки требуемую встречу. Неслучайно на курсе Климову порой называли "совестью курса". Это не следует понимать в высоком штиле, сопоставляя с такими именами, как Грановский в XIX или Сахаров в XX веке, но все то честное и хорошее, что провозглашала "Комсомольская правда" в рубрике "Не проходите мимо!" в конце 50-х и начале 60-х годов, Маргарита Климова впитала и сделала естественным элементом своего повседневного поведения. Например, никогда, дома ли, в другом ли городе, не выбрасывала несъеденный хлеб, а собирала его, уносила и, раскрошив, скармливала голубям-воробьям-синичкам-чайкам. Самое ее знакомство с барменом Введенским вызвано было этим стремлением сделать приятное знакомому. Ее предостерегали: "Зачем тебе нужно это знакомство? Этот бармен - такой скользкий человек!". Она отвечала: "Револьт терпеть не может ходить в рестораны из-за хамского в них обслуживания. А я ему теперь покажу ресторан, где его примут по высшему классу". И покупала расположение бармена: взамен остродефицитного культурного обслуживания официантом – обеспечивала того остродефицитным тамиздатом, который спрашивал у нее этот бармен. Ни в каких группах-комитетах Климова никогда не состояла, хотя очень тесно контактировала с В.Борисовым, Львом Волохонским и, кажется, с Альбиной Якоревой, т.е. деятелями или эксдеятелями СМОТа ("Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся"), а также с художниками и поэтами. За последний год перед своей эмиграцией к ней частенько забегал живший неподалеку на Ковенском переулке Дедюлин, в промежутке между обысками у него по делам альманаха "Память" оставлявший у нее то машинку, то футляр от машинки (последнее – дабы сбить со следа наружное наблюдение). Сама она в последние годы пусть нечасто, но регулярно бывала у Маслова, все более привлекавшего к себе внимание КГБ, и у Гессе, которая в глазах КГБ была главным каналом связи Ленинграда с сосланным в Горький Сахаровым. Контакты ее с Пименовым сделались вполне регулярными. Никаких писем-воззваний Климова никогда не подписывала, хотя со многими подписантами была знакома. В демонстрациях протеста ни разу не участвовала, как, впрочем, последние лет пятнадцать и на казенные демонстрации не ходила. По идеологическим вопросам практически не высказывалась - словами. Редко произносила более одной-двух фраз подряд на теоретические темы. Вообще, нельзя назвать ее интеллектуальной или очень умной. В ее словах на суде, что из 39 книг, распространение которых ей инкриминируется, она прочитала только 6 книг, есть помимо обычной судебной фальши и доля правды: у нее не было вкуса к обсуждению неконкретных, хотя бы и жгучих, вопросов. Ноту смачную картину жизни, которая дана в "Светлом будущем" и "Зияющих высотах", она ценила и восторгалась этим автором. Другой автор, нравственную позицию которого она понимала и отстаивала, был Г.Померанц. Позиция Маргариты Климовой в социально-политически-культурном противостоянии последних десятилетий шла и определялась не от литературы, не от публицистики, не от имени теоретиков или историков. Она вытекала из жизни.

 

Климова была плоть от плоти советский человек (автор из НТС написал бы "подсоветский человек"). В том свежем возрасте, когда в психике человека фиксируется "импринтинг", на нее обрушились разоблачения и упования середины 50-х годов. Это годы, когда труп Сталина вышвыривался из Мавзолея, а Программа партии ТОРЖЕСТВЕННО ОБЕЩАЛА своему народу, что в 1980 мы будем жить при коммунизме, что к тому же году догоним и перегоним Америку по мясу-маслу-молоку на душу, что к тому же году каждая семья будет иметь квартиру, в которой комнат будет по числу членов семейства плюс одна... Годы, когда создавались "Добровольные народные дружины" с тем, чтобы постепенно заменить собою органы милиции, предназначенные к отмиранию вместе с отмиранием государства при коммунизме... Правительство как никогда делало много хорошего для своего народа и в духовном, и в материальном отношении, и верилось всем его еще более заманчивым обещаниям. И все это духовное кипение свалилось не на москвичку-ленинградку, а на вовсе неподготовленную провинциалку из Ярославля, неподготовленную и потому, что окончила школу с золотой медалью, т.е. лучше всех усвоила всю официальную шкалу ценностей, неподготовленную и в том смысле, что в ее семье никогда не случалось репрессий; жили целиком вне этого круга проблем. Зато с детских лет присутствовала проблема "жилищных условий": жили в коммунальном доме семей на 40, а единственная уборная находилась во дворе (дом снесен лишь в 1980). В те же годы все хорошее ассоциировалось у Климовой с интересами ее сокурсников, а те в массе своей искренне жили и радовались всему хорошему, что шло от правительства. Характерно, что когда в ноябре 1956 года в Ленинградском Университете состоялось обсуждение романа Дудинцева "Не хлебом единым", то Климова про него слушала (сама не присутствовала) отнюдь не под тем углом, под которым описал Пименов это событие в "Одном политическом процессе", не под углом зрения свободомыслящих той поры, а под тем углом, что ведший у них занятия аспирант Иезуитов выступал-де с хорошим докладом, которому какие-то плохие люди помешали; и напомним, что именно над Иезуитовым издевался Пименов в своем выступлении, что именно Иезуитов нынче входит в состав высокопоставленных редколлегий по литературным публикациям. То были годы, когда Солженицына выдвигали на Ленинскую премию. Когда вдруг стали публиковать Коржавина, и он разъезжал с гастролями, а Маргарита бережно хранила тоненькую книжку с горстью его стихов. Годы, когда Аксенов, Владимов, Галич, Гладилин, Копелев, Максимов, Некрасов, Поповский и десятки таких же были ПАРТИЙНЫМИ писателями - хотя бы некоторые формально были беспартийными - несшими слова правды. И свершался "импринтинг" - Климова впитывала эти слова, запечатлевала их имена. Тогда рождалась и крепла вера, что можно будет и дубленку заиметь, и честным человеком остаться.

Это настроения и чувства, начисто незнакомые людям, родившимся после 1945-50 годов. Ибо в конце 60-х еле-еле, заметно лишь для внимательнейших наблюдателей, начался процесс, потекший лавинообразно к середине 70-х годов: сдвигание геологических слоев в социуме советской страны. Один пласт сначала отказывался от партбилетов, а затем эмигрировал, или из комсомола шел на муки в Мордовию, порой потом опять-таки на Запад. Другой пласт жил, разрастался и крепчал без нравственно-политических переживаний, обзаводясь дубленками, жигулями, должностями. Но те, кто шел дорогой борьбы, в основном оставались еще вне поля зрения Климовой. А вот перемещение за рубеж основных носителей советской общественно-

 

литературной мысли времен XXII съезда, конечно, самым естественным образом привлекло внимание Климовой к тамиздату. Если она "по указанию Хрущева" пронзилась "Одним днем Ивана Денисовича", если в бытность Солженицына членом Союза Советских Писателей она жадно читала слепые перепечатки "Ракового корпуса" и "В круге первом", то было бы неестественно, если бы она не искала публикаций того же Солженицына в его эмигрантскую пору. Это гораздо естественнее, нежели выдвинутая ею на суде схема: интересовалась-де поэзией Цветаевой, а ее произведения и письма публиковались сначала на Западе, вот и познакомилась с тамиздатом, а после по неразборчивости и других авторов брала. Был и интерес к Цветаевой, бесспорно, даже очень интенсивный интерес, но существеннее МАССОВОЕ ЯВЛЕНИЕ в духовной жизни советского общества, которое воздействовало на позицию Климовой. Ведь вместе с этим сдвигом в литературном мире пласт уносил с собой и личных друзей и подруг Климовой: их эмигрировали десятки, если не сотни.

В эту сторону увлекали Климову духовные привязанности ее студенческих лет. В ту же сторону толкало Климову и крушение материальных надежд студенческих лет. Зарплата ее не выросла, скорее, напротив, убавилась после ухода из "Спутника", а кофе подорожал вчетверо, лекарства - вдвое, книги - вдесятеро. Правда, при своих всепроникающих знакомствах она достала и дубленку без переплаты, и джинсы ей прислали из США. Но деньги обесценивались, материально жить становилось все невыносимее. И закрывались "Сырные" и "Колбасные", исчезала не только вязига, но и просто вобла. Неразрешаемой проблемой делалось вкусно угостить забежавших на вечерок знакомых и постоянным бременем лежало, как и чем поддерживать живущих в Ярославле родителей. А на политинформациях ее начальница Перовская требовала восхвалять растущее благосостояние. И, естественно, Рита переходила на позиции тех, кто говорил правду. Собственно, она не меняла своих позиций - позиций XXII съезда - хотя реализация оных выглядит в 80-е годы причудливо.

Повторим, что Климова испытывала определенное равнодушие к теоретическим и историческим концепциям, предлагающим те или иные объяснения-рецепты. Это не исключало случаев, когда она произносила что-нибудь вроде: "Вот ты умный, так объясни, почему деньги все дешевеют и дешевеют, и чем же все это кончится?!". Из ответа на такой ее вопрос мог вырасти трактат, где объяснялось, что инфляция вызвана военной промышленностью, рабочим которой баснословно платят за производство и обслуживание вещей, не являющихся предметами потребления или услугами, а лица, заработавшие сии деньги, тратят их как раз в сфере предметов потребления или услуг; могла возникнуть дискуссия, когда рабочие таких заводов категорически заявляли: "Рабочие оборонной промышленности не потерпят закрытия оборонных заводов. Ищи выход в ином!" Но сама Маргарита в таких диспутах уже не принимала участия, разве что подкладывала спорщикам грибков да подливала водочки. Возвращаясь к более личным качествам Климовой, надо подчеркнуть, что она была стопроцентно self-made woman, которая добилась всего исключительно своими собственными усилиями, не имея ни выгодного старта в карьере, не обладая никаким покровителем-спутником, который бы вел ее по жизни. Исключительно своей энергии и предприимчивости обязана она, например, тому, что получила ленинградскую прописку - не в результате удачного распределения при окончании вуза и не посредством брака; знакомые с ленинградскими прописочными порядками согласятся, что это потруднее, нежели в США

 

стать миллионером. Во всю свою жизнь Климова никогда ни к кому не прислонялась как к опоре, она никогда ни с кем не вела совместного хозяйства. В итоге она привыкла полагаться только на себя, ее уверенность в себе приобрела черты самонадеянности, а ее решительность окрашивалась тем, что она ни с кем не советовалась относительно решительных действий. Гордость ее толкала ее оказывать помощь другим людям даже тогда, когда, заболев, она не имела на то физических сил, а сама она скрывала свои страдания, не звала на помощь, и порой друзья являлись к ней только тогда, когда очередной приступ сваливал ее на пол без сознания. Этот стиль - отсутствие жалоб - сохранила она и в тюрьме, когда всем - на допросах, на очных ставках, на свидании - внушала с улыбкой, как прекрасно ей живется тут...

Возможно, это самоуверенное поведение Риты было причиной того, что мысль о возможности ее ареста никогда не приходила в голову в ее присутствии и с нею не обсуждалась. Тем меньше могло бы прийти в голову беседовать с нею о том, как надо держаться на допросах. Хотя в изголовье ее дивана рядом с Евангелием стояли Комментированные УК и УПК, а в руки ей наверняка попадались разнообразные "Памятки" о том, как надлежит вести себя на следствии, можно с уверенностью сказать, что она никогда не читала ни памяток, ни кодексов: скучно. К тому же, позднейшее поколение правозащитников развило в основе своей здравые идеи до полной их нежизнеспособности и практической неприменимости. Достоверно можно вспомнить лишь один эпизод, когда она обсуждала поведение на суде: в 1975 Рита мучительно переживала публичное покаяние Марамзина и недоумевала, как он мог так низко поступить. Тогда Пименов убеждал ее, что поносить Марамзина не за что: "Никто не имеет права требовать от другого быть героем. Марамзин никого не выдал, поэтому нравственно судить его никто не может. Он не пожелал стать образцом поведения и героем - это его личное дело. Я не буду ни хвалить, ни укорять его". После этого Климова перестала ругать Марамзина. И эти слова припомнились ей в числе первых, когда ее бросили в тюрьму.